Воссоединение

– Ну, капитан, ещё целых два часа и двенадцать минут. Разрешите слетать на объект. Вы же знаете, как это для меня важно.

Держась за скобу ногой, космонавт первого класса, а в сокращении коперкласс, Дмитрий Колодин «плавал» в рубке над душой капитана, пристёгнутого к креслу. Он сопровождал свою речь просительными жестами, и от придаваемого ими импульса его тело в условиях невесомости стремилось к вращению. Вращению препятствовала скоба, которая служила рычагом противодействия и, согласно законам физики, заставляла тело коперкласса маятником раскачиваться туда–сюда, словно былинка на переменном ветру.

Капитан ощущал от этой мизансцены явный дискомфорт. Он намеревался перекусить, о чём свидетельствовал пакет с пищевым набором, примагниченный к стальной поверхности стола. Он нутром чувствовал, что Колодин неспроста подгадал именно этот предтрапезный момент, когда капитан наиболее психологически уязвим, и не отстанет, пока не будет достигнут нужный коперклассу результат. Варианты дальнейшего развития событий не отличались разнообразием. В первом случае тот получит «добро» быстро, и капитан отобедает с приемлемым аппетитом. Во втором же, после долгих аргументаций и контраргументаций, Колодин таки добьётся своего, а совершенно утративший аппетит капитан станет есть через силу и без удовольствия.

Через упомянутые два часа двенадцать минут инициируют ускорение, к которому следовало бы подготовиться. Желудок, не до конца усвоивший пищу, пусть даже полезную и сбалансированную, плохой товарищ во время перегрузок, ожидаемых в пределах шести же.

Отправляться в полёт с голодным брюхом – тоже не вариант. Ускорение продлится пятнадцать часов, за которые более чем основательно проголодаешься, а перекус на перегрузках – смертельный номер.

С другой стороны капитану совсем не хотелось перегружать свою шею ещё и лишней ответственностью.

– Ну, капитан, – продолжал ныть-упрашивать Колодин, – такой случай выпадает только раз в жизни… Мой дядя… Это для него важно… Я и космонавтом стал, вдохновившись его примером.

Капитан молчал, глядя на подчинённого. Пакет с пищей, уже разогретой термоэлементом, призывно и аппетитно хрустел под его пальцами.

Дядя этого парня и впрямь был знаменитой личностью.

Он действовал в эпоху пилотов–одиночек. В то время ещё не была доведена до совершенства методика отбора членов экипажей на основании психологической совместимости. Методы, прекрасно работавшие на Земле и в ближнем космосе, для дальних перелётов оказались никуда не годными.

Двух-трёхлетние перелёты оказались неподъёмным испытанием для экипажей, замкнутых в ограниченном пространстве космических кораблей.

С психологической несовместимостью пассажиров, как пассивных участников перелётов на земные форпосты, расположенные на спутниках Юпитера и Сатурна, можно было справиться социальными методами, позволяя им создавать в своей среде конкурирующие группы, выстроенные по иерархическому принципу. В свою очередь между членами экипажей, уже имеющих предписанную иерархию, могли возникать такие противоречия психологического плана, что, подчас, не обходилось без жертв.

Фактор времени в космосе срабатывал не в пользу человека коллективного.

Пока не научились перемещаться по Солнечной Системе с большими скоростями, навигацию в дальнем космосе, начинавшемся за Марсом, поручали пилотам–одиночкам.

Их отбирали по специальным методикам, позволявшим определить глубоких интровертов, которым для счастья и душевного равновесия требовалось гораздо меньше общения, чем среднестатистическому человеку. Это были суперпилоты в прямом смысле этого слова, работавшие соло. Таких универсалов–индивидуалистов в бытность определяли фразой: «И жнец, и швец, и на дуде игрец».

Пилоты дальнего космоса умели делать всё, хоть и на среднем уровне, но самое главное – сохраняли полную психическую вменяемость в условиях оторванности от социума, совершенно не тяготясь безднами пролегающих между ними пространств.

Они составили особую касту и вписали яркие страницы в историю освоения Солнечной Системы.

Доставка команд освоения и оборудования на Цереру, Каллисто и Титан – все эти деяния носили личные имена, имена пилотов, решавших эти задачи.

Если за время пути к пунктам назначения у таких пилотов ещё могли быть социальные контакты с пассажирами, то в обратный рейс они почти всегда отправлялись одни. Благодаря регулярным сеансам связи проблема социальной изоляции отчасти снималась, как и проблема возникновения «робинзонады», но, всё равно, для сохранения полного душевного равновесия пилота было необходимо что-то, что выполняло бы функцию «Пятницы». Это должно было быть нечто материальное, осязаемое, всегда присутствующее рядом, к чему формировалась привязанность, ощущалась эмпатия и над чем, в то же время, можно было бы и подоминировать.

Решение этой задачи оказалось простым, как всё гениальное.

– Ну, так как, капитан? – продолжил капать на мозг начальства Колодин. – Одна нога здесь – другая там. Я уже и скафандр приготовил. Вот, кстати, и расписка, что в моей кончине, если такая случится, повинен только я. Подпись, дата, время…

Капитан взял из рук коперкласса бумажный листок и пробежался глазами по тексту.

– Ладно, – смилостивился он. – Но только из уважения к твоему дяде… – И добавил. – По возвращении три наряда вне очереди.

– Есть три наряда! – воскликнул Колодин. – Для вас что-нибудь захватить? Болт какой-нибудь на сувенир?

– Плыви уже, остряк, – махнул рукой капитан и начал вскрывать пакет с вожделенной едой. – Дай покушать спокойно человеку.

Колодин уже не слышал его, стремглав летя к шлюзу, цепляясь за настенные скобы.

Залезть в скафандр – две минуты. Проверить наличие наличий и отсутствие отсутствий – четыре с половиной минуты. Загрузиться в отсек шлюзования – минута. Переход в сам шлюз – полминуты. Задраивание шлюза – пятнадцать секунд. Откачка воздуха – три минуты.

Открытие шлюза!..

Тьма кромешная. Старый корабль, который вращается вокруг Солнца по орбите едва ли не перпендикулярной эклиптике, заслоняет своей громадой звёзды.

Колодин включил наголовный фонарь, освещая пространство перед собой. Луч выхватил из темноты плотно пригнанные друг к другу листы обшивки из металла и углепластиков. Воистину межпланетный левиафан. Делали же такие громадины в прошлом. Коперклассу даже не верилось, что с такой махиной когда-то управлялся один-единственный человек. Его, кстати, родной дядя.

Корабль шёл на ускорении, когда метеорит размером с хороший астраханский арбуз, врезавшись, развернул судно на девяносто градусов к его курсу. Как следствие, космическое судно с нарастающей скоростью устремилось по новому, приданному ему столкновением вектору движения – прочь из плоскости эклиптики.

Вероятность возникновения такой чрезвычайной ситуации оценивалась как одна к триллиону, но она всё же произошла. Протокол по действиям в чрезвычайных ситуациях отдавал приоритет спасению жизней членов команды и пассажиров судна даже ценой утраты самого судна.

Гасить ускорение, делать манёвр и снова ускоряться, чтобы вернуться в исходную точку – это никак не спасло бы положения. Космос – не земной океан со статичными координатами долгот и широт. Здесь всё находится в постоянном движении, подчиняясь законам небесной механики. Оставалось только принять решение о срочной эвакуации, пока корабль не покинул плоскость эклиптики, что пилот и сделал. Благо, судно совершало возвратный рейс, где он был один-одинёшенек.

Хотя не совсем…

Пилот, он же дядя коперкласса Колодина, загасил реактор и катапультировался в открытый космос, погрузив свой организм, сразу после этого, в ингибиторную спячку. Так он и дрейфовал несколько месяцев в спасательной капсуле в гибернационной дрёме, словно медведь в берлоге, по межпланетному пространству, пока его не подобрала спасательная миссия.

Дядю вывели из гибернации и провели курс реабилитации, вернув ему здоровье, а его самого в строй, но вернуть то, что он вынужден был оставить на том корабле, или, даже, отчасти заменить оставленное, ему не смогли.

Дядя откровенно скучал по утраченному.

А корабль продолжал обращаться вокруг Солнца по вытянутой, перпендикулярной плоскости эклиптики, орбите с периодом пересечения с нею раз в восемнадцать лет. Этим не преминуло воспользоваться Сообщество Исследования Космического Пространства (СИМП) и снарядило судно для перехвата корабля в точке пересечения, чтобы навешать на него разнообразные датчики, регистраторы, и прочие приёмо-передаточные устройства для исследования заэклиптического пространства.

Задание СИМП-а было выполнено в запланированный срок, но его протоколом работы внутри самого корабля не предусматривались, так что коперкласс Дмитрий Колодин действовал на свой страх и риск. Главное, ему нужно было проникнуть внутрь, а что делать дальше он в подробностях знал от дяди.

Метеорит прошёл по касательной, пропоров длинную брешь в обшивке кормовой части. Колодин закрепил фал и прыгнул на корабль, растопырив, словно белка–летяга, руки и ноги, чтобы смягчить удар от контакта с корпусом. Вообще-то от сильного удара должна была предохранить лебедка фала, запрограммированная на первый закон робототехники, но, как говорится, бережёного бог бережёт.

Лебёдка сработала «на отлично», открутив в нужный момент фал назад ровно настолько, чтобы погасить импульс от прыжка, и контакт с обшивкой корабля произошёл достаточно мягко – коперкласс словно приземлился на в меру упругий мат.

Колодин активировал функцию магнитных ботинок и зашагал по поверхности корпуса к зияющей прорехе, которая в диодном свете наголовного фонаря представлялась тёмным, вытянутым пятном на фоне блестящего, светоотражающего покрытия обшивки. Ботинки исправно «прилипали» и «отлипали» от металла корпуса, повинуясь мышечным напряжениям в конечностях. Силу каждого шага нужно было рассчитывать так, чтобы походка не походила на неуклюжие попытки заняться балетом. Слишком сильный импульс поднимаемой ноги, передаваемый на опорную, делал из неё своеобразное подобие пружины, которая, распрямляясь, побуждала тело взмыть кверху. Чем размашистей шаг, тем сильнее отпружинивала опорная нога и тем сильнее был порыв к движению вверх. Так что приходилось перемещаться мелкими шажками. Поговорка «Тише едешь – дальше будешь» здесь срабатывала на сто процентов.

Колодину потребовалось шесть минут, чтобы добраться до зева проделанной метеоритом прорехи. Она оказалась достаточно широкой, чтобы пролезть внутрь покинутого корабля. Дрон в безвоздушное пространство не запустишь и потому коперклассу пришлось протискиваться в неё самому.

Оказавшись внутри, Колодин осмотрелся. Свет мощного светодиода осветил внутреннюю обстановку. Это был пустой грузовой отсек – этакая цистерна-цилиндр метра три диаметром и восемь-десять в длину. Световой луч выхватил из темноты очертания овала двери.

Дядя говорил, что в корабле всё было устроено просто и без излишних наворотов. Если дверь не перекосило или не заклинило, что специфика конструкции делала маловероятным, то она откроется от простого толчка, так как держится всего лишь на простом магнитном доводчике. Колодин, травя фал за собой, подошел к ней, обнаружил на ней наваренную скобу, ухватился и, налёгши всем телом на цельнометаллическую поверхность двери, оттолкнулся от пола обеими ногами, отключая магниты ботинок. Дверь распахнулась вовнутрь, увлекая человека за собой.

Колодин, поводя лучом наголовника из стороны в сторону, определил, что он оказался в тоннеле–коридоре.

Дядя рассказывал, что этот коридор напрямую приведёт к рубке, совмещённой с пилотской каютой. Главное – не отвлекаться на многочисленные двери в стене тоннеля, что будут встречаться по пути. В кораблях такого типа была предусмотрена крайне простая планировка, чтобы от носа до кормы, то есть от рубки до двигательного отсека, пилот смог добраться по кратчайшему пути. Конкретно для Колодина этот кратчайший путь составлял сто двадцать метров по прямой.

«Ну, сейчас будет совсем просто, – подумал Колодин, высвечивая светодиодом многочисленные скобы на стенах тоннеля. – По скобочкам, по скобочкам, в невесомом полёте, лягушачьими прыжками – прыг-скок и на месте!»

Коперкласс легонько оттолкнулся ногами от двери, делая прыжок к первой скобе.

На прохождение коридора ушло две с половиной минуты. Хотя скобы и располагались в строго предсказуемом порядке, но в условиях кромешной тьмы приходилось высвечивать каждую, прежде чем сделать очередной прыжок. Наконец луч фонаря упёрся в дверь рубки, которая отворилась, едва Колодин потянул её на себя.

Погасив импульс, который мог отшвырнуть его назад, коперкласс вплыл в помещение рубки, освещая её светом наголовника. Здесь хватало, за что уцепиться, чтобы без проблем перемещаться в невесомости. Колодин подплыл к пилотскому креслу…

Всё оказалось так, как говорил дядя!

Взять с собой хоть что-либо, не входящее в предписанную комплектацию спасательной капсулы, было делом абсолютно невозможным. Поэтому дядя разместил его в пилотском кресле, пристегнув для надёжности стопорящими от невесомости ремнями.

Так вот он какой в натуральном виде! В разговорах с племянником дядя описал его во всех красках и ракурсах. Изображений того, о ком рассказывал, дядя принципиально не делал, боясь «сглаза». (Профессиональные суеверия всегда отличались пикантными, мягко говоря, изюминками). Правда, из-за воздействия вакуума он оказался не столь объёмным, как представлялось, но это дело поправимое.

Колодин расстегнул ремни, развернул транспортировочный пакет-контейнер и аккуратно переместил в него из пилотского кресла дядину утрату. Основное было сделано, и теперь дело оставалось за малым – вернуться на свой корабль.

Коперкласс нажал кнопку возврата на пульте управления лебёдкой фала, и фал плавно потянул его в обратный путь.

Дядя будет доволен.

Колодин любил дядю.

***

– Племяш, дорогой ты мой человечек! – дядя с навернувшимися на глазах сентиментальными слезами душил в объятиях Колодина. – Ты даже не представляешь, что ты сделал для меня! Ты же вернул мне моего задушевного друга! Он всегда был со мной, пока нас не разлучил этот чёртов метеорит… Я отчаялся уже когда-нибудь увидеть его! Спасибо! Спасибо тебе!

– Всегда пожалуйста, дядя, – натужно просипел племянник. – Ты меня задушишь…

– Ох, прости. – Старый космолётчик расцепил объятия и обернулся к бывшему пленнику космического пространства.

Тот, пучеглазый, с лукавой зубатой улыбкой в невероятной плюшевой шубе оранжево-фиолетовой раскраски развалился в кресле в весьма фривольной позе.

Дядя ласково взъерошил ему на голове гребень-хохолок и произнёс:

– Пупсик, как же мне тебя не хватало!

– Что-ж, дядя, – сказал Колодин, – я рад твоему воссоединению, но, к сожалению, я должен идти. День едва ли не по секундам расписан. Режим, понимаешь ли.

– Плавали, знаем, – понимающе произнёс тот, похлопывая племянника по плечу. – Ещё раз спасибо от нас обоих.

Колодин повернулся и шагнул за порог квартиры, где обитал старый космолётчик, как вдруг услышал тихий, скрипучий голосок, заставивший его вздрогнуть:

– Хороший у тебя племянник, друг-хозяин. Я тоже жутко тосковал по тебе.

Дверь за Колодиным захлопнулась.