Что я здесь делаю?

Пауза затянулась. Галина мысленно готовилась к финалу концерта, ожидая вступления первой скрипки. Геннадий не открывал глаз. Он не решался вступить, как будто чувствовал, что подсознание снова с ним сыграет злую шутку. В этот момент он не думал о произведении. С самого начала концерта он был далеко от зала, где они с Галиной играли в этот вечер. Ощущение сцены пропало. Он лишь интуитивно следил за происходящим.

В отличие от начала, финал концерта для двух скрипок с оркестром был задуман Бахом так, что первая скрипка вступала раньше второй. Состояние эйфории после «Largo, ma non tanto» всё ещё присутствовало в зале, как только он вступил, — уверенно, неудержимо! И, казалось, совершенно неожиданно для всех. Вслед за ним заиграла вторая скрипка.

Первыми тремя нотами было сказано всё. В них были: любовь и ненависть, смех и слёзы, решительность и страх перед неизвестностью, вера и отчаяние, радость и горе… Как будто Кто-то Всесильный своей могучей рукой сорвал заграждение плотины огромной реки, и она понеслась...

Оркестр, последовавший за солистами, и был этой бурлящей рекой жизни, во власти которой оказались две маленькие, беззащитные лодочки. Устремившись в давно высохшее русло, которое успели застроить проворные жители, эта неумолимая сила беспощадно сносила всё, что вставало на её пути, оставляя лишь обнажённые руины людского тщеславия, бесстыдно выглядывающие из-под воды.

И понесла река жизни эти лодочки, швыряя их о скалы. Уверенные в себе, они бесстрашно боролись со стихией, менялись местами, уступая друг другу путь. Временами, они сливались в единое целое, и, казалось, уже ничего не сможет помешать этому союзу, но очередной порог разделял этот катамаран. Мощный поток нёс их, пытаясь разбить о подводные камни проблем, но они снова и снова уворачивались от препятствий, продолжая свой, наполненный опасностями путь. И когда, казалось, стихия вот-вот погубит эти беспомощные души, течение выносило их в устье и воцарялось спокойствие... В конце концов, все приходит к своему логическому завершению — река жизни впадает в море забвения...

Геннадия давно не покидало ощущение, что некий механизм диктует ему, солисту, характер, динамику и, наконец, просто темп, и он покорно следует за оркестром. Иными словами, идея произведения, как в последнее время ему казалось, от него не зависела.

«Может это от ослепительного света софитов или от жары, что они создают? Может быть сквозняк? Да что это со мной?! Я совершенно не в состоянии сосредоточиться на музыке.»

Где-то в зале раздался звон упавшей монеты.

«Эти слушатели совсем совесть потеряли: шёпот, сморкание, а вот уже и монеты, — отвлёкся Геннадий. — Не знаешь, чего от них можно ожидать ещё... Да уж, слушатель нынче пошёл не тот... А этот звон упавшей монеты...»

Геннадий вспомнил прогулку по Москве незадолго до концерта. Под светом уже взошедшей луны и уличных фонарей, падающий снег казался ещё более искристым. Словно маленькие бриллианты, снежинки порхали, наполняя воздух сказочным блеском. Они медленно опускались, повинуясь закону земного притяжения, ложась на свежевыпавший, но уже утоптанный снег, покрывая поверхность земли рыхлой периной. Этот великолепный белоснежный ковёр хрустел под ногами, успокаивая и завораживая. Все это создавало атмосферу чего-то магического.

Они шли по улице, взявшись за руки, как влюблённые школьники. В другой руке у него был скрипичный футляр, а скрипку своей девушки он нёс за спиной. До концерта оставалось достаточно времени. Они мило беседовали. Нет, они вовсе не говорили о предстоящем концерте. Эта прелестная пара обсуждала свою помолвку, состоявшуюся два дня назад. Она совсем озябла, когда они вышли к ближайшей станции метро.

Войдя внутрь, где-то вдалеке, в переходе между линиями, они услышали гитару. Звучал «Анонимный романс» Гомеса.

— Профессионала слышно за версту и шум, проносящейся мимо него толпы, похоже его совершенно не смущает и не беспокоит.

— «Что ищет он в стране далёкой, что кинул он в краю родном?..», — процитировала Лермонтова Галина. — Видимо он не из местных. Кинь ему монету.

— Да ладно, за день ему столько накидали, что вряд ли он сможет все унести... Да и мелочи у меня нет, вот только эта коллекционная монета.

— Я не знала, что выхожу замуж за скрягу, — Галина улыбнулась, — не скупись, не в деньгах счастье!

— А в их количестве? — заигрывая со своей возлюбленной, шутя продолжил он поговорку.

Галина нахмурила брови, подыгрывая ему.

— Слушаю и повинуюсь, моя госпожа, — Геннадий бросил монету в потрепанный футляр. Она ударилась о его дно, издав приглушенный звук. Именно этот звук напомнила ему упавшая в зале монета.

— Как странно, такое ощущение, как будто монета зависла в воздухе...

— С чего ты взял?

— Звук раздался намного позже, чем я её кинул...

— Да нет, тебе показалось.

— Грасиас, — вдруг прозвучало по-испански.

— Что не гитарист, то воображает себя Пако Де Лусия.

— А что не скрипач, то Паганини! Да что с тобой сегодня?! Никогда не знаешь, что тебя ожидает за поворотом. Сегодня ты солист, уважаемый человек, а завтра… — Галина с жалостью посмотрела на уличного музыканта. — Завтра ты можешь оказаться на его месте, в метро, в подземном переходе, да просто на улице.

— Ну, уж нет! Я никогда в жизни не сделаю двух вещей...

— Это каких же? — Галина пристально посмотрела на Геннадия.

— Не останусь в чужой стране нелегально, как это сделали некоторые из моих товарищей, погнавшись за лучшей жизнью, и… — остановившись, он посмотрел на музыканта. Их глаза встретились на миг. Взгляд гитариста бал исполнен печали и какой-то глубокой тоски. Гордый молодой человек вдруг смутился. Но, уже через мгновение, совершенно уверенным голосом продолжил: — И тем более не опущусь до того, чтобы начать играть в метро.

— «От сумы и от тюрьмы не зарекайся!» — народная мудрость, — заметила Галина.

Сейчас скрипач вспомнил этот, пронзающий сознание взгляд, что теперь не давал ему покоя.

Геннадий исполнял это произведение по памяти, с закрытыми глазами. Странное предчувствие тревожило его сознание. Беспокойство вселилось в его душу.

«Да и третья часть Баха сегодня звучала по-другому, как-то слишком трагично, даже зловеще, — думал Геннадий, пытаясь отогнать мрачные мысли. Слушая запись с только что прошедшего концерта, он продолжал анализировать события всего вечера, управляя автомобилем.

Галина молчала, уткнувшись в освещённую фарами дорогу.

— Не могу забыть взгляда этого «испанца», — переломив молчание, произнёс Геннадий. — Я как будто заглянул в себя, в самые недра своей души.

— Знаешь, однажды один умный человек мне сказал: «Если музыкант вышел на улицу, значит он нуждается в поддержке». Возможно он был прав, — заметила его собеседница усталым голосом.

— Возможно... — задумчиво повторил он. — Как же меня утомил яркий свет. На сцене — софиты, на трассе — фары встречных машин.

— Я тебе предлагала остаться в Москве. Мы могли снять номер в гостинице. Прогулялись бы по столице. Сегодня такая красивая ночь, — Галина романтично вздохнула.

— Гололёд.

— Будь осторожен. Довези меня живой, пожалуйста, — взволнованно сказала Галина. Одна из встречных машин устремилась прямо на них. Водитель с трудом справился с управлением.

— Фу! Пронесло! — Геннадий вытер рукой проступивший на лбу пот.

В машине продолжал звучать финал концерта.

— Послушай, сейчас будет момент, который меня немного смутил во время игры, — сказала Галина, желая отвлечь его от происшедшего, чтобы он мог успокоиться.

— Это меня свет софитов утомил на сцене. Да он меня просто преследует, этот свет! — Геннадий мгновенно повернул руль, пытаясь уйти от удара.

— Осторожно!

*

«Ах, как же болит голова. Снова этот свет. Я же говорил, – он меня преследует. Всё ещё звучит Бах... Где я? А где Галочка?» — Геннадий продолжал лежать, не открывая глаз.

Его внимание привлёк диалог за дверью.

— Ну что?

— Без сознания.

— А девушка?

— Девушка погибла.

Геннадий почувствовал, как его стремительно понесло куда-то...

Звучали последние секвенции Баха... Наконец всё закончилось... Свет продолжал слепить сквозь отяжелевшие, опущенные на глаза веки... Он многократно переживал события той роковой ночи. Когда доходило дело до третьей части этого гениального откровения бога музыки, Геннадий, как бы перемещаясь во времени, вновь и вновь посещал тот день, надеясь, что это всего лишь кошмарный сон. И сейчас, уже в который раз, он переживал всё те же чувства, медленно открывая глаза, всем сердцем желая увидеть рядом свою дорогую невесту, её прелестную улыбку...

Поток прохожих, шум эскалаторов, звон изредка падающих монет... — скрипач медленно приходил в себя, возвращаясь в жестокую реальность...

«Станция метро... Испанская речь... Что я здесь делаю?» — с горечью в душе подумал Геннадий...

*

Года два назад он приехал в Испанию отдохнуть, без намерения остаться насовсем. Но, по странному стечению обстоятельств, случилось то, от чего он зарёкся много лет назад в присутствии своей возлюбленной.

Деньги таяли неумолимо и, чтоб не умереть с голоду, ему пришлось спуститься в метро, «веселить толпу», как он выражался. Скрипки с собой не было. Раздобыл у новых знакомых потрёпанную гитару, приобрёл усилитель и автомобильный аккумулятор.

*

Над Мадридом висели тяжёлые тучи. Уже который день шёл дождь, но сегодня он по крайней мере не лил как из ведра. И всё же, пройдя без зонта несколько кварталов, прохожий рисковал промокнуть до нитки. Но, где-то глубоко под землёй, было весьма комфортно. Мадридское метро хоть и не сравнимо по красоте с московским или питерским, всё же просторное, с широкими коридорами. Комфортабельные вагоны оборудованы кондиционерами.

Огромная станция «Нуэвос Министериос» встречает скрипом эскалаторов и траволаторов. Проходящие пригородные поезда с шумом и визгом останавливаются на одном из уровней станции, выплёвывают прибывших пассажиров, а затем жадно поглощая очередную порцию новых, уносятся с таким же визгом прочь. Чуть ниже восьмая ветка принимает вновь пришедший поезд, который увозит туристов к аэропорту Барахас.

В тоннеле, ведущем к шестой линии, была слышна гитара. Звучал «Анонимный романс» Гомеса.

Руки уже с трудом отвечали. За восемь часов непрерывной игры, уже затвердевшие на подушечках пальцев мозоли снова начали кровоточить. И всё же музыканту удавалось передать всю глубину этой прекрасной, меланхоличной мелодии.

«Нужно заканчивать с этой самодеятельностью. Да, я учился играть на гитаре. Но по восемь часов в день без остановки – это слишком, — думал он. — Попрошу ка я, чтоб мне выслали мою скрипочку. Надеюсь, на этот раз все получится. Да и выхода у меня нет».

Примирение…

Геннадий долго смотрел на неё влюблённым взглядом… Наконец, подошёл и прикоснулся к ней…

— Не трогай меня.

— Прости. Мне плохо без тебя.

— Ты же меня оставил… Кинул…

— Зачем ты так. Ты же знаешь причину.

— Если причина столь серьёзная, зачем ты снова прикасаешься ко мне?

— Не капризничай, милая, тебе это не идёт.

— Ах! Ты помнишь, что мне идёт?!

— Я все помню, родная. Помню каждый изгиб твоего тела. Твою изящную шейку. Твои, несравнимые ни с чем бедра. Твой запах… Твой шёпот… Твой неподражаемый голос, когда ты говоришь со мной на своём ангельском языке… И твой истерический крик.

— Это я-то истеричка?!

Он улыбнулся.

— Ну, иногда ты истеришь.

— Всё! Я на тебя обиделась!

— Иди ко мне, дорогая…

*

Часом ранее…

Геннадий работал над проектом. Раздался звонок, который был слышен даже сквозь звучащую музыку в студийных наушниках.

Он открыл дверь.

— Здравствуй, Карина, — произнёс он спокойно.

— Ты позволишь мне войти? — высокая, стройная девушка, была чем-то взволнована.

— Конечно, проходи.

— У меня к тебе разговор, — Карина села на край дивана. Она немного нервничала, накручивая при этом свои длинные светлые волосы на указательный палец и постоянно поправляя, съезжающие на нос большие очки. Это выглядело забавно.

— Слушаю тебя, — он продолжал сохранять спокойствие.

— Я обещала тебе помочь с дочкой, но у меня изменились планы. Я не смогу с ней сидеть, как договаривались. Надеюсь, это не сильно отразится на твоей работе. Пыталась найти замену, но никто из моих знакомых не может.

Геннадий наблюдал за ней с удовольствием.

«Эти глаза… Может она почувствовала, что я к ней неравнодушен? Как-то всё неожиданно… Надеюсь, я не переборщил в прошлый раз?» — он рефлекторно улыбнулся.

— Ладно. Не переживай. Я решу эту проблему, — он полез в карман и достал портмоне, — вот тебе за последнюю неделю. Как договаривались.

— Да, спасибо. Извини, что так вышло.

— Ничего, — он посмотрел на неё оценивающим взглядом и вдруг добавил, — выпьешь чаю? Я как раз собирался заварить. Знаю, ты предпочитаешь кофе. И все же, у меня есть хороший чай, — он встал и направился к кухне.

Девушка засомневалась.

— Присоединяйся.

Она посмотрела на часы и собиралась уже отказаться, но, почему-то согласилась.

— Пожалуй, у меня есть немного времени. И так как я в каком-то смысле подвела тебя, — наконец она улыбнулась, — я останусь, но, ненадолго.

Он заварил чай.

— Как тебе? — он буквально пронизывал её довольным взглядом.

— Невероятно! Я такого чая не пила никогда!

— Я знаю, — уверенно произнёс он, — в Испании культ кофе. Тут мало кто знает о чае.

*

Их беседа изрядно затянулась. В какой-то момент Карина глянула на часы.

— О, боже! Я совсем забыла! Мне же нужно бежать! — она буквально вскочила, — спасибо за чай и печенье. Было очень вкусно.

— Не за что.

Она ушла.

Сев за компьютер, он снова включил проект, над которым работал. В наушниках зазвучала музыка.

«Какая невероятная девушка», — думал он, уткнувшись в монитор.

*

Снова раздался звонок.

«Наверное, что-то забыла», — он снова направился к выходу.

В дверях стоял курьер с огромным пакетом.

— Вы Геннадий Климов? — молодой человек с трудом прочёл имя получателя.

— Да, это я, — он догадывался, что внутри. Оценив взглядом, он удивлённо произнёс, — но посылка должна быть больших размеров.

— Распишитесь, пожалуйста, тут.

— Позвольте, я сначала проверю содержимое пакета.

— Это вы проверите после, сами. Я не обязан ждать.

— А если там не всё?

— Вы имеете право жаловаться на компанию-перевозчика.

— Но я вижу невооружённым взглядом, что тут не всё. Пакет должен быть в два раза больше.

— Вы отказываетесь получить посылку? — ультимативный тон курьера вынудил Геннадия принять ситуацию такой, какая она есть.

— Давайте! Где я должен расписаться? Но, чувствую, намечается скандал.

Курьер ушёл.

*

Геннадий положил пакет на большой диван в зале и аккуратно начал вскрывать его куттером.

«Да и так было понятно, что тут один футляр», — он нахмурил брови.

Сняв защитную плёнку, он открыл его.

— Ну слава Богу, ты цела!

Геннадий долго смотрел на инструмент. Много лет он не прикасался к скрипке. Последние попытки наладить с ней отношения увенчались полнейшим фиаско с безоговорочной капитуляцией. Но, она манила его, как голос русалки из-под воды. Поддавшись однажды её чарующему пению, ты уже не мог спастись.

Взяв смычок, он начал его канифолить, всячески оттягивая момент истины. Положил аккуратно канифоль на раскрытую крышку футляра. Взял её снова. Сунул в коробочку и спрятал в специальное отделение.

«Ну, хватит ходить кругами. Бери инструмент! — сказал он сам себе, — все у тебя получится. Она давно тебя ждёт».

Скрипач плавно скользнул длинными пальцами в футляр, обвив ими изящную шейку скрипки, нежно подхватил её и положил на плечо. Взял смычок и провёл по струне “ля”. Скрипка ругнулась, как бы это сделала девушка, которую попытались взять без её согласия.

— Не трогай меня.

— Прости. Мне плохо без тебя.

— Ты же меня оставил… Кинул…

— Зачем ты так. Ты же знаешь причину.

— Если причина столь серьёзная, зачем ты снова прикасаешься ко мне?

— Не капризничай, милая, тебе это не идёт.

— Ах! Ты помнишь, что мне идёт?!

— Я всё помню, родная. Помню каждый изгиб твоего тела. Твою изящную шейку. Твои, несравнимые ни с чем бедра. Твой запах… Твой шёпот… Твой неподражаемый голос, когда ты говоришь со мной на своём ангельском языке… И твой истерический крик.

— Это я-то истеричка?!

Он улыбнулся.

— Ну, иногда ты истеришь.

— Всё! Я на тебя обиделась!

— Иди ко мне, дорогая…

И он прошёлся вдоль её длинной шейки, остановил кисть и, упавший на струну палец, завибрировал, предвкушая прикосновение смычка к струне…

*

Левая рука довольно быстро свыклась с положением на грифе. Помогли долгие занятия на гитаре. Но вот правая никак не поддавалась. Он всякий раз опускал смычок, потирая локоть. Сразу всплывали воспоминания десятилетней давности. И кроме физической боли, это причиняло ему и душевные страдания.

— Нет! Это невыносимо! — воскликнул он, в очередной раз бросив скрипку в футляр.

События того рокового вечера ярко предстали перед глазами. Он увидел её взгляд. Но, что-то изменилось в нём. Галина как будто говорила с ним.

— Не печалься. Ты не виноват в том, что произошло. Сыграй мне мою любимую часть из этого концерта.

— Но, мне не с кем её играть. Тебя нет, — в миг его глаза стали влажными и по щекам побежали ручейки.

— А ты представь, что я играю с тобой. Тебе в воображении не откажешь. Ты всегда мог меня удивить. Ну же!

Он снова взял скрипку. Галина заиграла. Анданте.

И вот он вступил. Длинная нота с раздирающей душу трепетной вибрацией зазвучала в концертном зале. Нисходящие секвенции, одна за другой, вызывали в его воображении картины из далёкого прошлого. Это был реквием по жизни, уже давно казавшейся сказкой.

*

Ещё много времени пройдёт, пока он восстановится. В этом ему поможет его друг, Михайлов, встреча с которым станет началом их крепкой дружбы.

А пока ему предстоял долгий процесс ломки. Многочасовая игра в метро и на улице спровоцировала массу неправильных рефлексов, от которых впоследствии очень тяжело было избавиться.

Гитара ушла сначала на второй план. Потом он и вовсе перестал на ней играть, погрузившись в скрипку целиком.

Через неделю решился вопрос и со второй частью посылки. По каким-то неведомым для всех причинам, она застряла на таможне. Он не стал в этом разбираться. Главное, инструмент прибыл в целости и сохранности.

Альт был небольших размеров. Чуть больше скрипки, но по весу превосходил её ощутимо. Этот инструмент хранил в себе огромный потенциал для будущего творчества. Впереди был дуэт Моцарта для скрипки с альтом…