«Колодец»

Мне было 15 лет. Времена без компьютеров, интернетов, ужастиков, и выдуманных страшилок. Телевизор и тот был большой редкостью.

Наше сибирское село иногда сотрясали истории о злобных проделках шаманов, но то что произошло со мной, достойно отдельного повествования.

Тем летом я жила у тёти Лиды — дальней родственницы. Мать спровадила меня к ней, уверив, что она женщина умная и точно подскажет — куда мне стремиться после школы.

Куда мне стремиться? — думала я. Обычная сельская девчонка из неполной семьи, где кроме меня ещё две сестры. Роста среднего, каштановые волосы с красноватой искрой, заплетённые в косички, недурная фигура — всё обычно. Только любила я смотреть пристально, въедливо, будто хотела проникнуть в сердцевину нутра собеседника. «Ленка, не смотри так, а то кажется, что в мозг вверчиваешься, мысли читаешь. Чё гипнотизёром заделалась?» — высказывались друзья. Я тут же извинялась, и просила не обращать внимания. Бывает со мной такое. Будто нахожусь я сразу в двух мирах. Здесь и где-то ещё. Отводила в сторону, с зеленцой охотничьи глаза и давала прийти в себя жертве моих гляделок.

— Алёна, — сурово напутствовала матушка, — пора тебе взрослеть. Впереди выпускной класс— надо определяться. Сама знаешь, отца у вас нет. А вы у меня на шее висите. Хорошо, что старшая, оторвалась от подола, сама на хлеб зарабатывает. Со мной твоя младшая остаётся. А Лида одинокая, с высшим образованием, преподаватель музыки, глядишь поможет, направит куда надо.

В конце наставления мать обозвала меня бездельницей и неумехой, и что, я только и делаю, что читаю книжки и сочиняю истории про выдуманную жизнь. Одним словом, занимаюсь ерундой.

Вечером того же дня она телеграфировала Лиде о моём скором прибытии. Отправлялась я ночным рейсом с ближайшей от нас железнодорожной станции — Зима, поездом «Иркутск-Тайшет».

***

С тётей Лидой мы не виделись давно. Она всегда казалось мне странной. Высокая, статная брюнетка, толстенная коса до пояса, ироничные тёмно-карие глаза, независимый нрав. Она никого не пускала в свою жизнь. Один раз в молодости обожглась на несчастной любви и более никого не хотела вплетать в свою судьбу. «Алён, поверь, в жизни, много интересного, что стоит внимания, чем устройство личной жизни, и поиск своего мужчины. Например — творчество.» — говорила она мне.

У неё был большой деревянный дом, где чудесным образом уживались пять подобранных ею собак и пять кошек разных мастей и окрасов. Своих детей у неё не было.

— Так сложилось — поясняла она вопрошающим сельчанам, и тут же переводила нежелательную тему на вопросы гуманитарного характера — за мир во всем мире. Главное, чтобы не было войны. Любопытствующие тут же соглашались и обсуждение переходило в другое русло.

Весь дом был уставлен деревянными стеллажами, на которых громоздились собрания сочинений книг зарубежной и русской литературы. В самой большой комнате стояло пианино «Красный октябрь» и бордового цвета антикварный стол на резных ножках. Лида была из потомков ссыльных декабристов и замашки у неё были дворянские. В доме был настоящий камин, сделанный местными умельцами, по её специальному заказу. Днём она преподавала игру на фортепиано в музыкальной школе, а вечерами сидя у камина, читала мне черновик своей книги, которую писала много лет. Книга была автобиографичная: о себе, о людях, о своих дальних предках.

Дом стоял на отшибе. Рядом сосны-исполины, выстроились пограничной полосой, за которой начинается таёжный мир, грозящий поглотить всякого, кто не справится со своими страхами. Если он устрашится древнего существа — лесного великана, то увязнет в сосновой смоле, задохнётся от запаха кедров, будет высосан гигантскими комарами до последней капли крови и канет в самую сердцевину тайги навсегда.

В моё пятнадцатилетие выдалось знойное, жгучее лето, под сорок градусов, как бывает, в резко континентальном климате Сибири.

Рядом с домом колодец. Вода в нём не пригодна для питья, только для поливки огорода. Запах воды был едва заметный, цветочный. Есть в Сибири такая трава, она пахнет ладаном, поэтому её называют Богородской. Лида рассказывала, что лет пять назад там утонул человек. Я просила поведать эту историю, но она всё отнекивалась, дескать таинственный случай, никто толком ничего не знает. И самое жуткое — на дне колодца никого не нашли. Мужики несколько дней спускались внутрь — облазили, всё что смогли — сгинул утопленник. Провалился в неведомую впадину. Вода в колодце хорошая, чистая, родниковая. А после этого случая перестали брать её. Примета была такая: нельзя пить воду, если утонул человек. Тогда и появился этот запах Богородской травы, как Лида говорила. Пользовались колодцем только мы, да еще одна женщина — наша соседка.

***

В тот засушливый год на удивление хорошо созревали помидоры и огурцы. А они много воды потребляют, только успевай подливать. Мы с тётей Лидой брали телегу, на неё ставили большую флягу и вперёд к колодцу. Он рядом в ста метрах от дома. Стоит себе на небольшой полянке, в окружении стройных сосен и молодых берёз. Деревья шумят на лёгком ветерке, отбрасывают тень. Я беру в руки ведро, закреплённое на длинную цепь и кидаю в шахту. Заглядываю в таинственную глубину, пытаюсь увидеть дно в бликах ослепительного солнца. Волной на меня накатывает терпкая прохлада и нос щекочет запах Богородской травы и становится легко и безразлично. «И не страшно совсем» — думаю я.

Лида вращает рукоятку барабана и прикрикивает на меня.

— Алёна, осторожнее, колодец глубокий. Разогналась. Слышишь, ведро грохочет по стенкам, старое, менять надо. Гнутое со всех сторон. Жаль, что нельзя воду пить. Приходится тащиться за питьевой на другую сторону.

Лида права. Следующий колодец был не близко. Село большое, раскинулось между двумя сопками, река за горой. Но почему-то основатели поселения осели здесь, в ложбине между возвышенностями, обошли реку. Зато много подземных источников, с целебной водой, напитанной таёжными травами. И поэтому на каждой улице свой колодец, они и назывались по принадлежности к месту: подгорный, алексеевский, декабристкий, воскресенский…, а наш назывался — бадарановским. Слово было толи якутское, толи бурятское. В домашней библиотеке Лиды я нашла значение слова: бадарановка — окошко в болотистых лесах, посредине вечной мерзлоты.

Той ночью была страшная, бешенная гроза. Громады сосен грохотали так, что казалось они обрушатся на дом и погребут под собой. Сорванные ветки деревьев и сосновых шишек стреляли пулями по стеклам. Молнии сверкали гневным, карающим зигзагом, гром стоял оглушительный. В такие моменты казалось, что сила тайги может сокрушить всё на своём пути. Наши собаки попрятались по будкам и боялись высунуться. Коты сбились стайкой под кроватью, и только ощерившись издавали хищное шипение. И тут Лида тревожно выпалила:

— Алёна, мы забыли закрыть крышкой колодец! Завтра всё будет завалено! — Она прильнула к окну. — Слышишь грохот? По-моему, это она и гремит.

Я подбежала к ней. Вместе мы уставились в бушующую ночь. В просветах молний, озаряющих пространство у колодца, нам предстала удивительная картина. Из шахты бадарановского колодца выходил вихрь, как торнадо, затянувший внутрь себя странные, мистические очертания фигур и предметов. Мы прилипли к стеклу, как заколдованные и силились разглядеть, что же там внутри страшного завихрения. Вдруг Лида вскрикнула:

— Боже! Там человек! Да это же Максарма! Ой, она всегда просила закрывать крышку на замок. А я забыла…, что она делает? Да она пытается справиться с крышкой…Ой… сорвало…несёт…

— Тётя Лида, какая Максарма? Наша соседка? Так вы её Марусей зовёте…
—Лида ничего не ответила, только отмахнулась от меня и запричитала:

— Что же теперь будет, что же будет…

Я обомлела. Я видела только зловещий смерч сосновых иголок, веток и каких-то цветов, стремительно вращающихся в дьявольской ночи. В какой-то момент гроза внезапно утихла. Будто кто-то здесь на земле помолился таёжным богам, попросил сжалиться над ними простыми смертными, дать ещё один шанс на прощение… Стало тихо. Лида открыла окно, стараясь разглядеть Максару у колодца. В комнату ворвался оглушительный запах тайги, и тонким шлейфом разнёсся по комнате аромат Богородской травы.

— Надо помочь Максаре. Как бы её не зашибло крышкой колодезной. Я пойду, а ты сиди дома. — Лида натянула резиновые сапоги, накинула ветровку и выскочила во двор.

Вот это да! — подумала я. Не боится она из дома выйти, после такого торнадо, да еще из колодца. Что за мистика, невероятность… Странно всё это…

В доме было темно. Как бывает, при сильных грозах, сразу же отключался электрический свет. Теперь его точно не будет до утра. Я бродила по дому со свечкой. Хотела проверить котов: все ли они под кроватью или разбрелись по комнатам? Села на корточки у кровати, зову своего любимого, чёрного кота, с белым подбородочком — Кузю. Взять на руки, успокоиться, прижать к себе, почувствовать, что ты не одна в грозной ночи. Зову.

— Кузя, иди ко мне, маленький. — Но бесполезно. Из-под темного полога кровати на меня злобно смотрят пять пар желто-зелёных огненных глаза. — Кузенька, — не унимаюсь я. Протягиваю руку, хочу достать любимчика. Он ощеривается чёрной шерстяной дугой и отскакивает от меня, как ошпаренный. Я одергиваю ладонь. Во дворе внезапно завыли собаки. Неожиданно комнату наполнил поток холодного воздуха. Я почувствовала, как осколок льда скользит по спине и от соприкосновения с горячим телом тает, оставляя капли воды. Резко обернулась: в углу кусочки льда, будто разбили ледяную глыбу, и она плавится, обжигая мерзлотой. Чудовищные тени окружали мерцающую комнату. Остатки ночного безумия напомнили о себе, осветив пространство серебрённым зигзагом молнии. И тут в центре комнаты, в трепещущем свете свечи я увидела мальчика, лет семи. Он смотрел на меня: беззащитный, мокрый, оплетённый вьюном Богородской травы, нежно фиолетового цвета. Нас разделял метр. Я замерла, перестала дышать. Я не могла отчётливо разглядеть его лица. Чувство страшного одиночества и потерянности исходило от него, и обдало меня чёрной волной. Я машинально протянула к мальчику руку. Он смотрел на меня. Взгляд обжёг острым холодом. Мне хотелось освободить его от цепкого сплетения фиолетовой травы, как колючей проволоки, вонзившейся в хрупкое тело. «Как в коконе», — подумала я. Сделала шаг к нему.

Застывшим голосом он произнёс:

— Помоги мне...

Ещё раз громыхнуло. Внезапный ветер ворвался в окно с такой силой, что оно распахнулось, слетев с петель. Резкий вихрь возник в комнате и подхватил мальчика. Он вскрикнул и закрутился в смертельном смерче и унёсся через окно. Я вышла из оцепенения, рванула к оконному проёму. Фиолетовый смерч сделал дугу и ринулся к колодцу. Слышно было, как Лида с Максарой, что-то истошно вопят и гремят. Вроде они водрузили на место крышку колодца. И вот меня накрыло. Я тряслась в мельком ознобе. Голова кружилась от тошнотворного запаха Богородской травы. Тело моё ослабло так, будто все силы вытянул из меня фиолетовый смерч. Руки и ноги ватные, едва нашла силы добраться до кровати. Всё — закрыться с головой под одеялом. Слышно было, как шипящими комками выкатались из-под кровати коты и затихли во дворе собаки. Они перестали выть и замолкли так же внезапно, как и начали свою древнюю, горестную симфонию.

***

Проснулась я от того, что Лида трясла меня за плечи.

— Алён, да что с тобой?! Время час дня! Я пришла, смотрю ты под одеялом. Окно сорвано с петель. Все открыто. В комната ужас какой-то. Лужи, трава, иголки. И даже кусочки льда раскиданы. Ничего не понимаю. Не стала тебя будить. Окно затянула полиэтиленом. Сегодня надо сходить к соседу, попросить починить. Не пойму, как его сорвало? Помню, что закрывала.

Я с трудом осознавала происходящее. Пред глазами, как наяву я видела мальчика, оплетенного Богородской травой и слова его: «Помоги мне...» Теперь я не знала, было ли это со мной в реальности, или мне почудилось? Но ведь торнадо из колодца мы видели вместе. А мальчик? Он только мне привиделся?

До вечера мы с Лидой убирались. Большой стеллаж с книгами был мокрым, будто на него вылили целую бадью с водой. С верхних полок сыпались сосновые иголки, и веточки травы. Вечерело. Пришел сосед: широкоплечий, светловолосый мужчина лет пятидесяти, добродушно посмотрел на нас и сказал:

— Ну что, девчонки, тяжело одним в доме, без помощника? Хозяйка, — озорно подмигнул он Лиде, — с тебя стакан. Да шучу я, ничего я не возьму с вас. Так сделаю. Тут работы на пол часа. А вот от борща не откажусь. Знаю, Лида ты знатные борщи варишь. Такие, чтобы ложка стояла.

— Фёдор Егорыч, конечно. И борщ, и стопка — всё будет. Мне только заправку осталось закинуть. Пока делаете, всё поспеет к столу. — И Лида поспешила на кухню, где ароматно бурлил наваристый борщ.

Я разговорилась с дядей Фёдором, пока подавала ему шурупы и гвоздики для починки оконных ставень. Он оказался словоохотливым. Сам затеял беседу.

— Ну что Алёнка, испугалась поди до смерти, когда вихрь ворвался в дом? А надо было окна закрывать на ставни. В ваших местах не бывает такого?

— Да, испугалась, конечно! У нас тоже тайга рядом. Покрутит иногда столбом по дороге, но, чтобы так сорвать с петель... А что, тут такое часто бывает?

— Скажу тебе, что только в этом месте, у бадарановского колодца. И то как утонул Вовка, Максарин сын, вашей соседки. Так ровно через год всё это и началось. Он летом утонул, в июле. Вроде лет семь ему было. Играли с мальчишками в мяч. Кто-то мячик зафинтилил в колодец. А Вовку подбили его друзья, что постарше. Дескать ты мелкий, мы тебя в ведро посадим, спустим, ты подцепишь мячик и наверх. Как уж так произошло, что цепь оборвалась и его затянуло в водоворот, там сильный ключ. Когда копали, я сам помню, затягивало со страшной силой. Зато вода была ну просто святая. Хранилась по несколько месяцев в доме, ни тебе затхлости, ни осадка. Жаль — пропал бадарановский. А потом, вот, Алёна, через год началось. Каждое лето повторяется этот вихрь из колодца. Мы вначале пугались до смерти, кто рядом живёт, а потом привыкли. В прошлом году к нам в дом залетел травяной смерч, окно было открыто. Какие-то там геомагнитные аномалии, говорят. А мы знаем, что Вовка никак не обретёт покой. А ещё говорят, что это мать его Максара не отпускает, держит на этом свете, не может смериться с горем. Она сама и шаманит. Она же наполовину бурятка.

Я слушала рассказ дяди Фёдора затаив дыхание и всё думала: может рассказать ему или Лиде про моё видение. Лида ночью носилась с Максарой, вместе ловили крышку колодца, не просто так. За этим колдовство стоит.

Тут тётя Лида с кухни бодро прокричала:

— У меня всё готово. Прошу к столу.

За столом, вкусив знатного борща, выпив пару стопок водочки и закусив, солёным салом со свежей зеленью с огорода, дядя Фёдор и Лида разговорились. Я выжидала в сторонке. Взяла на руки своего Кузю и старательно его наглаживаю. В ответ он бодро завёл свою мурчальную мелодию, когтистые лапы втыкает в коленки. Но, я не чувствую. Сижу в плетёном кресле-качалке напротив камина, уши навострила. Всем видом изображаю полное безразличие.

— Слушай, Лидок, надо что-то делать с этим. Ты к Максаре ближе всего. Может хватит ей колдовать. Посмотри на Алёну, она бледнющая, как поганка. Хорошо, что заикой не осталась. Сама знаешь, эта колодезная чертовщина до добра не доведёт.

— Да что я могу сделать? Да потом, мы с ней подруги. Она ребёнка потеряла, я без детей. С мужиками тоже не получилось. Вот друг другу и жалуемся. Неужели ты думаешь, что она может вытворить такое? Это — фантастика! Не замечала я за ней ничего странного, хоть поговаривают всякое. К ней только женщины ходят на картах погадать. Она так гадает, что диву даёшься. Всё видит насквозь: прошлое, настоящее и будущее.

— Ну а ты, как думаешь? Больше не кому. Ну чисто бесовщина. Чтобы так, да прямой наводкой из колодца.

Лида засомневалась на какое-то мгновение и сказала:

— А кто её знает. Вчерашней ночью я ей помогла словить крышку от колодца. Ветер жуткий, гром, молнии сверкают, страшно. Вдвоём еле-еле водрузили на место. Я так и не поняла: толи молнии отсвечивали на поверхности, толи будто какие-то буквы светились на внутренней стороне дверцы. И знаешь она такая тяжеленая была, жуть, будто тонну весила. Максара потом мне выговаривала, что я не закрыла на замок. Дескать, она нас спасает от демона, который в колодце. Что сын её Вовка в него превратился. В общем несла какую-то чушь и на меня ругалась.

Лида внезапно умолкла и затем продолжила с тревогой в голосе.

— И ты знаешь, Фёдор Егорыч, что меня насторожило, она про Алёнку спрашивала: «Какая у тебя племянница хорошая, познакомь меня с ней. Научу на картах гадать.» А я думаю, зачем Максаре это? Алёнка много читает, ей хорошо даются гуманитарные предметы, буду готовить её к поступлению на филологический. А тут карты? Ерунда какая-то.

— Вот, вот и я говорю. Гадает и колдует она. Бывает, как зыркнет на меня своими чёрными глазищами, аж прошибёт. А бывает, сама доброта. Улыбается и приветливая вся. И красивая зараза. Я же к ней сватался, когда она овдовела. Знаешь же муж у неё на лесопилке погиб, а потом Вовка утоп. Вот у неё котелок и уехал. А жаль, могла бы ещё устроить свою жизнь, не всё одной сидеть.

— Ой да, жалко Максару. Давай еще стопочку, Егорыч. Что-то мы всё о грустном.

Они еще болтали про урожаи помидоров и картошки, про засушливое лето и странную Максару. Про меня забыли и хорошо. Я бегом к бадарановскому.

Остановилась как вкопанная перед ним — бадарановским, тем самым окном в какой-то там мир, посредине вечной мерзлоты. Что за мир? Может это просто ад, и Вовке там плохо, он заслуживает лучшего. Ему бы неба высокого и чистого. Что делать? Как помочь? — Мысли судорожно крутятся, сердце несётся вниз с грохотом, как летящее ведро на дно колодца. Заглядываю в зияющую пустоту шахты. Страшно. Голова начинает кружится. На дне беспомощными корабликами плавают сосновые шишки, и фиолетовые венки Богородской травы. Солнце спешит уйти за горизонт. У меня мало времени, надо успеть. Оглядываюсь на дом Максары. «Надо всё ей рассказать…вместе, только вместе.» Мысленно посылаю в глубину бадарановской бездны спасительную молнию: «Вовка, подожди. Я помогу тебе.» Стремглав несусь к дому таинственной шаманки. Вот я уже у ворот. Стучу задвижкой. В ответ глухое рычание огромного, лохматого пса Шерхана, кавказского овчара. Я его знаю. Наши заборы рядом. Видно, как он важно вышагивает на своей территории и изредка лениво гавкает на наших собачек. Я не боюсь, не сейчас. Толкаю калитку, она не заперта. Захожу.

— Шерхан, Шерхан, мне надо к тёте Максаре.

Пес не спеша подходит ко мне, обнюхивает мои руки, дружелюбно помахивает хвостом. Направляется к двери дома и призывно лает, будто зовёт хозяйку. И вправду в окнах веранды мелькает фигура Максары. Она с крыльца озабоченно спрашивает:

— Алёна, что случилось? — в сторону овчара — Шерхан, свои, не трогать.

Шерхан все понимает. Он ещё раз подходит ко мне, шершавым языком облизывает мои руки, затем разворачивается и неторопливо направляется в глубь двора.

Я была спокойна, на своё удивление. Я рассказала всё. Как видела Вовку, оплетённого вьюнами Богородской травы, как чувствовала, что он страдает и просит ему помочь. Максара внимательно слушала. Рысьи глаза её сверкнули опасным огнём, когда она услышала про Вовкино: «Помоги мне…»

— Ты, точно это слышала?

— Да, точно. Я его видела, как живого. Тётя Максара, что делать?

— Значит пришло время. Надо успеть до захода солнца. Сегодня. Алёна, ты готова мне помочь? Будет страшно. Но я буду рядом. Сиди здесь. Я возьму всё необходимое.

Максара быстро прошла из летней веранды в дом, захлопнула за собой дверь. Буквально через десять минут она появилась в шаманском халате, с бубном в руках. Через плечо холщовая сумка: из неё торчат странные палочки, с черепами на концах, с какими-то знаками. Волосы сияют на солнце чёрным блеском, взгляд одержим праведным гневом. Прямо у меня на глазах, она преобразилась в воительницу с темной ордой. Рядом с ней я почувствовала себя уверенно и непобедимо. Мы поможем Вовке вырваться из бадарановской бездны. Спасём его.

Максара присела рядом со мной, взяла за руку и начала взволнованно говорить.

— Алёна, тебя надо быть рядом со мной. Я начну камлать у колодца. Вызывать демона, который держит моего сына, питается его отчаянием и болью. Я пыталась сделать это раньше, но у меня не получалось. Больно силен демон бадарановки. Тебя послали духи верхнего мира. Я взывала к ним каждую ночь. Ты не просто так приехала сюда. Сегодня мы это сделаем. Когда я начну камлать, ты сама поймёшь, что надо делать. — Затем она достала из сумки диковинные бусы из разноцветных камней и нацепила мне на шею. — Не снимай! Это твоя защита. Теперь идём!

***

Вечернее солнце отбрасывало угрожающие тени на бадарановский колодец. Рубиновые лучи таинственным светом обволакивали наши фигуры. Мы стояли у колодца. Максара достала из своей шаманской сумки кисет с каким-то порошком. Отсыпала горсть себе в ладони и начала шептать: тихо, почти беззвучно. Подошла к бадарановской бездне, наклонилось над ней и тонкой струйкой начала высыпать порошок. Он заискрился крохотными звездочками и полетел вниз, все сильнее разгораясь и сверкая серебренными огнями. Я рядом, как мне было велено. Вижу — поверхность воды оживает. Лёгкий водоворот появился в центре бадарановского. Воронка усиливается. Вот уже закручивается спиралью Богородские венки, шишки и ветки, ещё мгновение и вода становится чистой и прозрачной…

Максара хватает меня за руку и чужим, будто потусторонним голосом произносит:

— Теперь отходим подальше. — И начинает свой шаманский танец с бубном. Движения её отточенные, резкие, угрожающие. Всё сильнее и громче удары бубна… Я под воздействием магии танца. Я тоже кружу следом за Максарой вокруг колодца, подхватываю последние слоги мантры и подвываю, не понимая смысла, но веря, что в них могущество. Кажется, мы сами этот зловещий водоворот из шаманского пляса и первобытной таёжной силы. Я не знаю, сколько мы кружили вокруг бадарановского: но лица наши пылали огнём, тела налились такой мощью, казалось, что мы сможем свернуть горы…

И тут внезапно из-под глубин водного царства выстреливает фонтан, такой силы, что нас окатывает водой с ног до головы. Столб воды становится сильнее и выше. Будто прорвало огромную подземную реку, и она вырвалась наружу, неудержимая в своем безумии. Вода разливается по зеленой полянке, увлажняя измождённую, сухую траву.

— Алёна, не останавливайся! — кричит мне нечеловеческим голосом Максара.

Я вытираю ладошкой мокрое лицо и продолжаю отбивать боевой ритм. Фонтан обдаёт нас ледяными брызгами. «Ну точно, холоднющая как из вечной мерзлоты» — успеваю подумать я. Как что-то происходит невероятное. Клокочущий поток выбрасывает на мокрую поляну резиновый мяч, а следом тело мальчика лет семи, точно такого, какого я видела в прошлую грозовую ночь... Слышу душераздирающий крик Максары. Бубен в сторону…и вот она уже на коленях, склонилась над телом сына. Только слышно: «Сынок мой, сынок…» Фонтан выстреливает с новой силой и замирает обессиленной волной и спадает назад в глубину бадарановской бездны....

Максара прижимала мокрое тело ребёнка, оплетенное вьюнами Богородской травы и причитала на своем бурятском. Казалось, что вот он откашляет воду, поднимет обессиленную голову и обнимет мать и будет долго и навзрыд плакать. Глазами, полными безмерной благодарности она посмотрела на меня и проговорила:

— Алёна, спасибо тебе. Если бы не ты…

Я стою рядом. Чувствую, что силы меня покидают, ноги подкашиваются. Только успеваю зацепить краем глаза, как бегут к нам тётя Лида и дядя Фёдор и тут же плюхаюсь на полянку, пропитанную ледяной водой.

Очнулась я на следующий день, к полудню. Рядом сидела Максара, положив руку на мою горячую голову, шептала мантры и гладила по растрепанным янтарным волосам. Её глаза полузакрыты, голос спокоен и монотонен. Сама в пёстром шаманском халате, на голове корона из меховых кисточек и монист. Подошла Лида.

— Слава Богу, пришла в себя. Выпей настоя. Это Максарин, на травах, заговорённый. Тебе надо еще поспать. Восстановится как следует. Завтра поговорим.

Но назавтра она не стала мне ничего рассказывать. Лишь сказала, что мне надо уехать, так велела Максара. Оставаться здесь мне опасно. И что, Вовка обрёл покой. Максара провела нужный обряд и теперь все нормально. Не будет никаких торнадо из колодца. И что, я обладаю такой силой, какая редко встречается даже среди шаманов.

— Алёнушка, мне очень жаль. Дикость все это. Я ведь грамотная женщина. Если бы это на моих глазах не произошло — никогда бы не поверила в эту шаманскую ахинею. А так, поди разбери. Может действительно, существуют эти миры: верхний и нижний, и человеческий, что между ними. Мы просто ничего не знаем об этом. Тебе можно ко мне приехать через год, пока Максара будет успокаивать духов. Сама говорю, и понимаю, что это полный бред. Но мне так будут спокойнее.

***

Я смотрела из окна поезда «Тайшет – Иркутск». Мне ехать целую ночь до станции Зима. На мне Максарин подарок — бусы из разноцветных камней, из разломов горных пород таёжных глубин. Я машинально перебираю гладкие, сверкающие камушки, как чётки… Равномерный стук колес, мелькающие картинки домов и сосен, выстроившихся зелёной грядой. Солнце, спешит за горизонт, дарит последние багряные огни этому вечеру. Маленькая остановка — всего минута. На платформе, прямо напротив моего окна стоит мальчишка лет семи, в лёгких шортах и маечке синего цвета. Мокрые волосы на голове смешались с фиолетовыми цветами Богородской травы. Он смотрит на меня, улыбается. Поезд трогается. Он машет мне рукой. Я отчетливо слышу его тихое: «Спасибо».