Попутчик

Ржавый глаз солнца воровато подглядывал сквозь хилое, дырчатое облако. Михалыч вполголоса выругался. Он предпочел бы дождь, с первобытной, неудержимой грозой; чтобы размыло дорогу и пришлось надолго встать где-нибудь в низинке, а то и поворачивать назад. Облако же доверия не внушало, и вообще, уже «дышало на ладан».

До чего однообразный пейзаж: стена леса, которая вечерами кажется не зеленой, а черной. А чего он ждал? Тайга, она и в Африке тайга, а уж на северо-востоке родной страны – тем более… Впрочем, Лизе тут нравиться, а это сейчас главное.

Проехали немало, можно сказать уже почти… Села и деревеньки попадались всё реже, последний оплот цивилизации со звучным названием «Лысые Опята» оказался натурально заброшенным. Но дорога была, хоть кое-где и заросла травой. В пятом часу не без опаски пересекли маленький, но гордый мост, помнящий то ли молодого Ильича, то ли самого Ермака Тимофеевича. А за поворотом, вдалеке, виднелись уже залитые солнцем мохнатые сопки.

«Пожалуй, если поднажать, вполне можно добраться до озёр, пока не стемнело», – прикинул Михалыч.

Машина была хорошая, добротная. Недаром стоила, как половина квартиры.

Последний раз Михалыч бывал в этих глухих местах, дай Бог памяти, лет сорок пять назад. После свадьбы к Лизкиной бабке поехали – знакомиться. Ух, ну и карга же была!.. Даром, что беззубая – руку по локоть откусит. Но к нему неожиданно неплохо отнеслась, кормила, как на убой. А потом Михалыч с Лизой в лесок убежали, за грибами. И заплутали... С одной коробкой спичек! Шутка ли – неделю не могли к людям выйти! А он, дурак, даже белку не смог поймать, пришлось зажарить, прости Господи, змею… Ох, как же они потом блевали!

Михалыч на миг прикрыл глаза. Смешно … ведь не самые приятные воспоминания, а надо же, перебирает, как золотой песок.

– А ты помнишь… – начал было он, но осекся. Лиза дремала на заднем сидении, смешно, по-детски посапывая. Дыхание хриплое, но ровное… пока ровное.

«Доехала бы… – подумал Михалыч, внутренне содрогнувшись. – Господи, только бы доехала!»

Он вдруг вспомнил, как они, молодые, любили друг друга на берегу реки, около зарослей облепихи, жадно и неуклюже, как умели... Тогда Михалычу почему-то казалось, что они умрут, не выберутся ни за что; а Лиза сказала: нет, мы будем жить. Она его из леса и вывела. И неплохо пожили ведь, не обманула!

Вот только всякий вам скажет: сколько не живешь, всё мало.

…It's all decided for us

This world has only one sweet moment

Set aside for us.

Who wants to live forever?

Who wants to live forever?..
    

Хороший был мужик, хоть и голубец вроде как… Вот только не эту песню хотел Михалыч услышать, со скуки включая магнитолу. Ишь, как совпало, аж холодок по спине! Она и тогда, в тот самый день играла, надрывно вырываясь из динамика под потолком частной клиники.

– Жаль, денег столько впустую!.. Всем литинститутом собирали, с миру по нитке? Знать бы… – вздохнула Лиза.

Уже не спит, значит… музыку слушает.

– Выключить?

– Не надо, оставь.

Заскакали по кочкам. Лизу, верно, подташнивало, но храбрилась, прихлёбывала минералку.

– Может, таблеточку?

– Вот сам их и кушай. Договаривались же, Миш? В путешествии никакой химии сверх необходимого…

Она произнесла это слово с таким значением и торжественностью, что Михалыч устыдился. А ведь и правда – сколько готовились? Даже квартиру продали, хоть халупа халупой, но нашелся же дурак…

– Погоди! Кто это там? – вдруг встрепенулась Лиза.

– Где?

– Да вон же! На обочине, около кустов! Машет нам рукой! Мальчик!

– Что? – удивился Михалыч. – Нет там никого!

– Давай, тормози!

Михалыч добавил еще пару слов по матери, но скорость сбросил.

– Надо подобрать, – заметила Лиза. – Места-то глухие.

Михалыч прищурился. Теперь он тоже видел. Вдалеке, там, где путь пересекала уходящая в неизвестность грунтовка, маячила одинокая фигурка. Но не голосовала, нет. Просто ждала. Словно и не сомневалась в том, что кто-нибудь обязательно да заметит и остановится.

Сворачивать с плохой на совсем уж отвратительную дорогу не хотелось страшно. С другой стороны…

– Понять не могу… Девчонка, что ли?.. – задумчиво протянул Михалыч.

– Дурак! – всплеснула руками Лиза. – Пацан, говорю тебе!

Михалыч не особенно спорил: во-первых, потому что спорить с бабой дело изначально гиблое, а во-вторых, последние годы он и правда стал подслеповат.

Но в душе он был уверен, что на обочине стоит юная девушка, в джинсах, бесстыдно обтягивающих стройные ноги с длинными темными волосами, собранными в хвост. На какой-то миг Михалыч даже увидел её лицо – ясно и четко, как на хорошем фотоснимке. Она неуловимо напоминала Лизу – в лучшие её годы.

Он притормозил так ювелирно и плавно, что невольно сам собой загордился: есть ещё порох в пороховницах.

Лиза раздраженно протерла глаза, будто не веря, что они вдруг ей изменили. Михалыч смущенно почесал затылок. Ошибались они оба. Их встретил вовсе и не ребёнок или девушка, а молодой мужчина лет, навскидку, двадцати пяти. Скользнул к машине, бесшумно и стремительно, словно тень пролетающей птицы. Михалыч на мгновение встретился с ним глазами: они были холодные и серые, как пепел. Скверные глаза, если уж быть совсем честным…

– Садитесь, – приветливо улыбнулась Лиза, высунув голову из окна. – Вам куда?

– Туда же, куда и вам, – тихо проговорил незнакомец.

Совершенно обычный голос, только какой-то бесцветный, сухой…

– А тебе туда точно надо? – горько усмехнулся Михалыч.

– Миш, да он шутит! – встряла Лиза.

Не похож был этот парень на шутника, хоть ты тресни…

– Простите, если мои слова прозвучали грубо, – вкрадчиво проговорил незнакомец. – Я слишком долго находился на солнце.

– Бывает, – согласился Михалыч. – Ты один, или как?..

– Я один, – ответил он. – Я ждал одну девушку. Она проехала почти семьсот километров, чтобы встретиться со мной. Я думал, что встречу её на трассе. Но ситуация изменилась.

– Мишка, дык ты его впустишь или как? – нетерпеливо воскликнула Лиза.

Михалыч отчего-то медлил. Некое предчувствие не давало ему покоя. Было в этом парне что-то странное... Вроде бы и простой, как три копейки… свитер, джинсы, кудрявая, как у еврея или цыгана, шевелюра; кожа, однако, сильно бледная и нос ни разу не «восточный». И ведь нет с собой даже мало-мальских вещичек! …А, в сущности, какое его, Михалыча, дело, с вещами он или без; может, где наследил и сматываться пришлось, в чём было. На беглого вроде и не похож; уж на эту братию глаз был намётан. Хотя…

«Не решил бы, что для двух стариков у нас слишком хорошая машина!» – хмуро покачал головой Михалыч. Скользнул рукой в карман, невзначай дотронулся до рукояти «Макарова». Вспомнил, что прошлом месяце в здешних местах, кажется, грибника убили – ради старого велосипеда…

Додумать эту мысль он не успел: Лиза сама распахнула дверцу.

– Благодарю вас, – коротко кивнул незнакомец и быстро запрыгнул на заднее сидение.

– Как зовут-то? – бросил Михалыч.

– А как вам хочется, – ответил незнакомец, улыбнувшись краем губ. Взгляд же, однако, был по-прежнему холоден.

«Понял парень, что ему не доверяют и подыграть решил? – подумал Михалыч. – А, шут с ним…»

– Значит, Дормидонтом будешь, – сказал Михалыч. – У меня так деда звали. Хочешь быть Дормидонтом Терентьевичем, а?

Он коротко кивнул. Когда Михалыч начал было разворачиваться, быстро предупредил:

– Там вы не проедете. Мост разрушен.

Михалыч со злостью ударил по рулю. Не было печали…

Голос Лизы предательски дрогнул:

– Так мы ж на озёра хотели… а теперь что, возвращаться?

Не самая плохая идея, вот только Лиза, конечно, не простит. Да и ехать придется в ночь, а удовольствие это сомнительное, если не опасное. А раньше надо было думать, ведь хотел же повернуть после Лысых Опят!.. Палатки нет, да даже жалких спальников не взяли!

– Есть короткий путь. Вокруг озера Золотой Лис, – словно бы невзначай заметил «Дормидонт». – Именно туда я и направляюсь.

– Никогда о таком не слышала, надо же! – Лиза оживилась. – Мишка, может и мы туда?..

– А можно и туда, – согласился Михалыч. – Если дорога есть. Пешком, как видишь, мы не ходоки. Чай, не двадцать лет…

Незнакомец объяснил всё обстоятельно и тщательно. Чувствовалось, что местность он знал. Михалыч одобрительно покивал. А про себя подумал: надо держать ухо востро.

Двинулись, деваться-то некуда. Завязался разговор; оказалось, незнакомец отлично разбирается в классической музыке и японской поэзии. Лиза щебетала, как молодая птичка, а Михалыч угрюмо помалкивал.

«И как мы только прожили вместе столько лет? И ведь не наскучили же друг другу!» – с некоторым удивлением подумал Михалыч.

– Это вам, – ссыпал незнакомец на ладонь Лизе горсть оранжевых ягод.

– Спасибо! – она рассмеялась, радуясь, как ребёнок. – Облепиха? Ой, какие крупные!

Краем глаза Михалыч заметил, что Лиза то и дело краснеет и натурально не сводит с нового пассажира глаз. Не ревновал, конечно – в его ли годы? – просто удивлялся:

«Ну, Лизка!.. «Семьдесят пять – баба ягодка опять?»»

А может, в глубине души был даже и рад – всё лучше, чем этот её задумчивый взгляд, направленный абсолютно и безоговорочно сквозь; сквозь поля и сопки, деревушки и бескрайнее море леса, сквозь жизнь… И в который уж раз Михалыч пожалел, что не дал им Бог детей и внуков...

– А расскажите про свою девушку! Как познакомились? – игриво улыбнувшись, спросила Лиза.

– Мы впервые встретились, когда она была ещё младенцем, – сказал «Дормидонт». – Она появилась на свет раньше срока; врачи долго боролись за её жизнь. У этой девочки были удивительные глаза. Я навсегда запомнил их.

– Она хоть совершеннолетняя, девчонка-то твоя? – хмыкнул Михалыч.

– Я несколько старше, чем выгляжу, – тихо произнес попутчик.

Лиза мечтательно вздохнула. Ей-то особо гордиться было нечем. Круглощекая, как хомячок; с вечно прищуренным взглядом да тяжелым подбородком… И глаза самые заурядные, только чуть раскосые, в подарок от деда-бурята. Впрочем, Михалыч совсем не за это её любил. С лица воду не пить; а старость всё сгладила, лишь самое важно осталось.

***

Надо же тупик!.. Путь преградили две старые сосны, обгорелые и черные; видно, молнией бедняжек шарахнуло... Слева разлапистый кустарник, шут его знает, какой, а справа скат на открытую местность, да уж больно крутой. Тьфу ты, а грязищи-то там!..

– Медведь тебя за ногу! – выругался Михалыч. – Ты куда нас завёл, юный Сусанин? Застрянем ведь, как мухи в янтаре…

– Поворачивайте налево, – без малейшего удивления ответил «Дормидонт». – Верьте мне. Я уже был здесь однажды.

– Рисковый ты, – констатировал Михалыч. На языке так и вертелось слово «псих».

– Не сбавляйте скорость. Мы проедем, – с холодной уверенностью произнёс незнакомец.

Что-то нехорошее промелькнуло в его голосе; Михалыч отчего-то не посмел ослушаться. Да ещё и газанул со всей дури, чего в жизни никогда не делал.

И они понеслись, сквозь бурелом и кустарник. Под колёсами, как старые кости, хрустели ветки. Что-то пушистое и юркое перемахнуло прямо через капот и скрылось в лесу. Впереди замаячило упавшее дерево; а ногу будто судорогой свело, и не затормозить даже… и вот, широкий ствол будто бы треснул пополам, раскололся. Безумие!.. Лиза вцепилась в спинку сидения; но нет, не боится…

Но они ехали, ехали же!.. То ли машина и правду была так хороша, то ли… на ум лезла совсем уж дремучая чертовщина. Но страха не было: только какой-то звериный азарт – доберёмся ли? Правда ли где-то там, за этим буреломом, таится озеро Золотой Лис?

***

– А я шамбалу ждал, не иначе, – прицокнул языком Михалыч. – Жена, ты как там? Жива?

Машину он всё-таки разбил; но ничего фатального, если надо – доедет, ну, до первого гаишника, конечно…

– Лучше не бывает, – отрапортавала Лиза, вполне бодро выбираясь наружу.

Михалыч даже не кинулся помогать, чувствуя, что она хочет сама.

– Лепота… – выдохнула Лиза.

Не озеро, а сказка! Круглое, как зеркало; с водой даже не голубой или синей, а какой-то изумрудно зелёной. И ведь не заилено, вон, камешки просвечивают!..

– Смотри! Там, по краям… оно золотится будто! Сверкает!.. – проговорила Лиза с восхищением.

И правда!.. Нет, таких красот в местных широтах Михалыч ещё не видел. И на картах не мелькало, уж это он помнил. А не вояки ли, часом, постарались, кинули какую-нить ядовитую дрянь, вот и вылезла вся эта «цветовая эквилибристика»? То, что в местных лесах вполне можно напороться на какой-нибудь объект, Михалыч знал. В своё время друг его отца на таком заводике припахивал. Может, и этот парень тоже оттуда?

Но местечко-то подходит, ещё как подходит, практически для всего…

– Сейчас плед расстелем, – засуетилась Лиза. – У меня там кастрюлька в сумке, можно сварить компот… Вот вы, молодой человек, компот любите?

– Не знаю, – ответил парень. – Никогда не пробовал.

– Это непорядок, скажу я вам!

Михалыч с некоторым восхищением взглянул на жену:

«Эх, какая она сегодня деятельная, какая живая, почти как раньше, будто бы и не было ничего!.. А может, и обойдётся?.. Ещё побегаем!»

И пускай не он тому причиной, пускай так!.. Да кому он нужен, кого вообще он может развеселить и воодушевить, старый, скучный старик!

Незнакомец вежливо попросил разрешения остаться с ними до темноты; примерно в десять часов он должен будет повстречаться с той самой девушкой. Похоже, он и правда кого-то ждал: то и дело поглядывал на другую сторону озера. Михалыч развязал кроссовки, с наслаждением опустив потные ступни в горячий песок. И всерьез уже думал, не зайти ли в воду?.. Совсем рядом, справа от берега, высилась скала, по форме чем-то напоминающая застывшую в прыжке лисицу. Вот, значит, откуда название-то выросло…

«Дормидонт», не теряя времени даром, забрался на каменную глыбу; легко, как молодой горный козел. Жадно вдохнул прохладный воздух. Обернулся к Лизе, стоящей внизу:

– Не хотите со мной?

– Рехнулся? – возмущенно крикнул Михалыч.

Но она уже карабкалась по крутому склону, крепко сжимая протянутую руку. Та самая Лиза, которая даже железнодорожный мост не могла перейти без таблетки от головокружения.

– А помнишь, как я всегда высоты боялась? – крикнула она сверху. – А оказалось, оно совсем и не страшно.

– Дура! Назад-то как?!

Бегал вокруг камня, крича, как оглашенный, грозя кулаком «Дормидонту», ругая жену, на чем свет…

Обошлось; скатилась, как с горочки, прямиком на пятую точку. Хренов «скалолаз» предусмотрительно остался наверху. Даже не извинился, сволочь…

– Это у меня с юности! Я в школе окошко мыла, и поскользнулась! С третьего этажа грохнулась, повезло, что сугробы не убрали ещё. Потом у меня коленки тряслись, даже когда на балкон выходила! – отряхиваясь, тараторила Лиза.

– Помню, помню... – бурчал Михалыч. – И чего теперь, на старости лет по горам скакать?

Но хмурился недолго; на Лизу, кажется, вообще невозможно было обижаться. Да и какие обиды в путешествии?..

Кровь надвигающегося заката разлилась по водной глади, и от такой красы что-то переворачивалось внутри, но было и необъяснимо тревожно. Хряпнуть бы сто грамм, но Лизка-то зорко следит, чтоб ни-ни. Вокруг озера густо и страшно росли ели, словно безмолвное воинство, старые исполины, бок о бок несущие свой дозор. Ишь, наросли!.. Не любил Михалыч ёлок, что уж поделать; вот березки молодые – завсегда глаз радуют...

А ведь и правда, единственный путь сюда – тот, по которому они чудом проехали на машине. Веселое местечко выбрал для «свиданки» этот «Дормидонт», ничего не скажешь… Не выдумал ли он вообще её, часом?

– Вот вы свою даму сердца в роддоме, значит, первый раз увидели, – донимала Лиза незнакомца, соображая компот. – А потом?..

– Ей было тринадцать. Ранней весной она задремала на берегу реки. Там мы и встретились во второй раз, – медленно произнес незнакомец. – Рядом бродил шатун. Он уже собирался броситься на палатку, но учуял кровь раненой собаки.

– Вот это романтика! – Лиза покачала головой. – А я мишек ни разу не видела.

Михалыч испугался вдруг, что забыл их с Лизой первую встречу; но нет, помнил. Он тогда только школу милиции закончил. А она – впервые в Москве, деревенская девчонка… Добыл тогда для неё в тире парка Маяковского какого-то облезлого зайца. Как же она радовалась!

Михалыч осекся. Вдруг поймал на себе странный взгляд незнакомца. Он смотрел, как опытный рентгенолог на снимок сложного больного: с любопытством, но без особой жалости.

Безумным и опасным прыжком он покинул склон горы-лисицы. Сел к огню, повернулся к Лизе:

– С тех пор наши пути постоянно пересекались. На юном льду замерзшей речки, в ночном парке после выпускного, в девяносто первом году, у Дома Советов в Москве, в лодке, пересекающей протоку. В те моменты мы были ближе, чем отец и дочь, брат и сестра; ближе, чем влюблённые.

«В девяносто первом ты ещё под стол пешком ходил, – хмыкнул Михалыч. – А Лиза-то, дурочка, развесила уши!»

– Наши встречи, случайные или нет, продолжались. Но они были скоротечны. Я злился, – продолжал рассказ попутчик. – И одновременно был заинтересован.

– Красиво… – тихо сказала Лиза.

– Да, – согласился незнакомец. – Жизнь – это всегда красиво.

И впервые Михалыч испытал к этому человеку нечто вроде благодарности. Ведь прав он, черт подери, прав! Нет, не нужно поступать так, как хотели поступить они… надо бы поговорить с Лизой.

– Жаль, удочку не взял, может, тут и карпы водятся? – хохотнул повеселевший Михалыч.

– Здесь водятся лисы, – с серьёзным видом сказал «Дормидонт». – Они отлично плавают под водой; их хвосты сияют так ярко, что их видно с самой глубины. Но они не любят шум, поэтому и живут в этом озере.

Михалыч не протестовал. Он был согласен и на подводных лисиц; да хоть на бабу ягу.

Так и сидели; пожарили картошку, да и компот на славу вышел. Михалыч травил армейские байки, Лиза читала по памяти стихи, а «Дормидонт» вспоминал совсем уж интимные подробности из жизни его «дамы сердца». Например, то, как она ночами рыдала после гибели нерождённого ребенка и в шестнадцать лет пыталась покончить с собой из-за того, что соседский пацан назвал её уродиной.

Да, бывают же девчонки!.. Хорошо, что его Лизка не такая. Михалыч никогда не видел, чтобы она плакала. Кремень!

С минуты на минуту должно было стемнеть. Михалыч даже проверил время; но часы стали.

– Тьфу ты, сломались! – сплюнул он. – Лизка, глянь, на девять пятьдесят девять застряло! А ведь часки-то армейские, ещё не подводили!.. Вот ты, Дормидонт, в армии бывал?

– Конечно, много раз, – странно ответил он.

– Миш, принеси мне мою шаль, ту, любимую? – вдруг попросила Лиза. – Здесь так холодно…

Кинулся к машине. Эх, вот и он, старый дурак, на что-то сгодился! А мерзнуть Лизе никак нельзя, уж это известно… Но шаль так хитро была запрятана в недрах сумки, что провозился, наверное, минут семь.

Хилый костерок догорал. Одиноко остывала кастрюлька с компотом. Аккуратно лежала на песочке Лизина панамка. Вот только Лизы не было. Его жена пропала.

Что?..

– Лизка?.. – едва сдерживая подкативший к горлу ужас. – Куда убежала? В прятки играть будем?!.

– Твоя жена стоит рядом с тобой, – сказал кто-то. – Но она собралась уже в путь. Поэтому ты не сразу заметил её.

Михалыч моргнул. И правда – вот она, совсем рядом, а на лице выражение, которого он не смог понять. Осторожно взяла шаль, накинула на плечи. И сказала с улыбкой:

– Спасибо. Ну вот, теперь всё. Теперь можно и прощаться.

Михалыч глупо улыбнулся в ответ; не понял.

За её спиной стоял «Дормидонт». Как будто чего-то ждал.

«Какой-то он не такой, – подумал Михалыч. – Глаза будто сверкают. И выглядит старше… странно!»

Лицо Лизы исказилось; она словно силилась что-то объяснить, но не смогла. Умоляюще взглянула на «Дормидонта». И он вдруг стал прямо напротив уходящего солнца, и слепящий диск оказался вровень с его головой. Лучи сплетались над ней в подобие нимба, но отчего-то темнели, растеряв былую яркость. Они плясали и извивались; а вокруг них холодным, черным пламенем вспыхивал воздух. Это смотрелось так жутко, что Михалыч невольно зажмурился глаза. Но этого оказалось мало; даже с закрытыми глазами он видел этот танец обсидиановых змей над телом, которое было лишь оболочкой.

И в этот момент Михалыч вдруг понял, кто перед ним. Оказывается, это понимание было дано ему с рождения, и уж тут ничего не поделаешь. У всех оно есть, больше или меньше; и уж у Михалыча-то предостаточно. И когда валялся, опустошенный и обессиленный, на песке под Кандагаром, и сидя на кровати у деда, старого, как трехсотлетний дуб, и когда его друга случайно подстрелил обдолбанный школьник.

«Отойди от него, это смерть!..» – хотел закричать Лизе Михалыч, но не смог проронить и звука.

Странно, но Лиза поняла. Поняла, но не бежит; извиняюще смотрит на Михалыча. А может, она уже тогда, на трассе, знала?

«Дормидонт»… а ведь Лиза рассказывала, что значит это имя. «Хозяин копьеносцев»? «Властитель копья»? Неужели он сейчас…

Он предупреждающе поднял руку и покачал головой:

– Нет никакой косы, меча или… копья. Я и есть меч, коса и копьё. Я попутчик на долгой дороге; и я же – дорога.

Это существо… незнакомец, попутчик, говорил, не раскрывая рта; его речь звучало прямо в голове у Михалыча. Голос не был громовым или замогильным; лишь тем, который должен быть услышан.

«Господи, да ведь он всерьёз!.. – едва не зарыдал Михалыч. – Да ведь же и правда... оно, он… она?»

– Не таким я представлял тебя, – горестно пробормотал Михалыч.

Наверное, это был шок.

– У меня много лиц, – ответил Он.

А потом обернулся к Лизе:

– Пойдём, – попутчик взял её за руку. – Не бойся… Лиза!

Михалыча вдруг непроизвольно передернуло от этой фамильярности и странной их близости, от того, что его жена не вырвала свою ладонь, а наоборот, казалось, подалась вперед, прильнула к этому чудовищу…

«Нет!.. Неужели ОН ей дороже, чем я?!»

– Не отдам! – вдруг вырвалось у Михалыча.

– Миша… – растерянно прошептала Лиза.

– А ты молчи, – цыкнул он на жену. – Тебя, грубо говоря, вообще не спрашивают. А ты, хрен с горы, иди куда шел!

– Но я шел сюда, – невозмутимо ответил он. – А вы шли ко мне.

И ведь он был прав, где-то на дне своей души Михалыч это прекрасно понимал.

Когда она, его Лиза лежала, тихая и опустошенная, с иголками в венах, ему, Михалычу, озвучили уже все перспективы. Хватая воздух ртом, как щука на дне рыбацкой лодки, он пришел в палату, сел на краешек кровати и спросил свою жену: чего ты хочешь? Наверное, если бы она сказала: иди, ограбь банк или убей кого-нибудь, да хотя бы того терапевта, который всё списывал на давление, он, Михалыч, пошёл бы и ограбил, взял бы пистолет и убил.

«Что ты хочешь, Лиза? Просто скажи мне! Я сделаю всё, я обещаю!..» – твердил Михалыч как заведенный.

И она сказала, чего хочет, точнее, не хочет. И ведь никто не тянул его за язык клясться и божиться, а слово надо держать, иначе – мужик он или брехло?

Вот за этим-то они и здесь, из-за этого они всё бросили, сожгли все мосты…

«Возьми лишь одну пулю, с меня хватит и одной, – строго сказала ему Лиза. – Да и соблазна промахнуться не будет. А стрелок ты хороший!»

Она подошла к подготовке путешествия вполне прагматично, словно не в последний путь собиралась, а на пикник какой-нибудь. А что, было даже весело, вот так вот всё распродать, погулять по ресторанчикам, а потом уехать в никуда…

Михалыч обманул свою жену. Вместо одной пули он взял две. Ведь он тоже всё решил.

И вот ведь как всё теперь обернулось… Верно сказано – бойся своих желаний.

– Моя жена останется со мной, – шептал Михалыч.

– Нет, – ответил попутчик. – Я заберу её. Я переведу её на другой берег озера, а там… там она сама найдёт дорогу.

Михалыч осознавал, со всей горечью и болью: этот не пожалеет. Если уж он… детишек, маленьких… Молодых парней, девчонок… всех!

– Вы не понимаете, – сказал незнакомец. – Но в этом нет вашей вины.

Михалыч не хотел ничего понимать. Он задыхался, он горел заживо.

Он был бессилен.

– Тогда я тоже… Я с ней, слышишь? – выкрикнул Михалыч почти без колебаний.

– Нет!.. Пожалуйста, не надо! – хрипло проговорила Лиза.

Она действительно боялась; быть может, впервые за всё время.

Но попутчик лишь покачал головой.

– Ты проживешь ещё двадцать лет, – обратился Он к Михалычу. – Я не могу забрать тебя сейчас.

Лицо Лизы просветлело. Михалыч хватал её за руки, ругался. Вёл себя, как мальчишка.

– Да ты просто трус, Мишка! – не выдержала, наконец, Лиза. – Ведешь себя, как сопляк малолетний! И зачем только замуж за тебя вышла! Тьфу!..

Она была такая смешная и такая родная, в этом своём праведном гневе!..

– Дура!.. – горестно вскрикнул Михалыч. – Думаешь, если ты тут наболтаешь всякого, у меня меньше будет… болеть?.. Когда ты будешь лежать здесь?

– Я не буду лежать, – тихо сказала она. – Не будет ни могил, не поминок. Ненавижу всю эту… «гробоманию». Это… одолжение. Его одолжение мне.

– Что?.. – Михалыч ошарашено взглянул на попутчика. – Ты не оставишь мне ничего?

В ответ он медленным и страшным движением положил на плечо Лизе свою руку:

– То, что нужно, у тебя есть. Я не смогу забрать главное. Никто не может.

Вот и всё, вот и ответ; конец путешествия… Михалыч обессиленно рухнул на колени.

Тихо. Так фантастически и болезненно тихо.

– Лиза, ты ещё здесь?

– Я рядом, Миша. Я с тобой.

– Прости дурака. Я не справился!

– Прекрати. Пожалуйста, прекрати!

– А ты помнишь?..

– Конечно, я помню.

– И это?.. И то, как мы однажды… ну, в тот день?.. А потом я… и ты тоже!

– Я помню все, Миша.

– Я тоже… буду. Клянусь тебе, я никогда…

И она сказала, что не нужно клясться. А потом ушла с ним, держа его за руку. У Михаила не было сил видеть, как они уходят; отвернувшись, он закрыл руками лицо. И гром не грянул, и небеса не разверзлись; где-то вдалеке пронзительно крикнула птица – и только. Кажется, прошла вечность, прежде чем Михаил рискнул поднять голову. Берег Золотого Лиса был пуст, как покинутый храм. Цепочка следов вела к озеру и обрывалась за пару метров до воды. Он не соврал; и правда, сделал одолжение.

Михалыч побрёл к разбитой машине, прихрамывая, как старая побитая собака. Содрогнувшись, подумал, что придётся ведь как-то доживать, дохаживать, долёживать эти двадцать лет. А там…

«А там посмотрим, – строго сказал он себе. – Ничего, Лиза. Мы с тобой ещё побегаем!»