Бабочки

Алиса весь вечер упрашивала рассказать ей сказку.

- Мама, ну пожа-а-алуйста, ну расскажи-и-и, - канючила она, недовольно выпячивая нижнюю губу.

Мама отчего-то казалась смущена и будто бы растеряна. Ее фигура, стоящая посреди комнаты сумеречным силуэтом, покачивалась из стороны в сторону. Она то хотела метнуться в один угол, то что-то останавливало ее, направляя в противоположную сторону. Но невидимая преграда вновь возникала перед нею, вынуждая нервно топтаться на месте, между дочерью и чем-то еще, неощутимым и далеким.

Девочка натянула одеяло до подбородка. Лишь недовольное, насупленное личико, впрочем, гладкое и юное до того, что ни одна морщина не могла испортить его, выглядывало наружу. Алиса злостно засеменила ножками, вздымая одеяло вверх, словно терзаемый ветром парус. Кровать затряслась и заскрипела.

- Тише, тише, доченька, - выйдя из тревожного ступора, мать подбежала к ней и присела рядом. Она тихонько поглаживала дочь по лбу, что-то нашептывая.

- Сказку! Ты обещала сказку!!! - громко и требовательно прозвучал звонкий детский голос. Мать закрыла ей рот рукой, однако, тут же испугавшись собственной грубости, отпрянула.

- Хорошо, хорошо. Только если ты будешь слушать тихо и внимательно, не перебивая.

Личико Алисы тут же разгладилось, точно лепесток распустившегося цветка, ножки смиренно расслабились. Она с довольством кивнула.

Мама напряженно стала ни то что-то вспоминать, ни то придумывать.

- Ну, ладно. В далеком царстве-государстве жил-был маленький лягушонок…

- Уже было! - вскрикнула с возмущением Алиса, - было про лягушонка!

Этот детский крик словно причинял женщине физическую боль, точно резкий удар или укол. Она отчего-то обернулась, вглядываясь в другой конец комнаты, затихла, прислушиваясь. Но лишь тишина и вечерние сумерки царили в помещении.

- Ма-а-ам!

- Хорошо, хорошо, милая, только не кричи, пожалуйста, ладно?

Мать склонилась к маленькому чуткому уху, зашептала еле слышно.

- В одном прекрасном, густом лугу жила-была одна проворная, быстрая мышка…

- Было, - на этот раз с уставшей обидой последовало замечание.

- Не мышка, не мышка. Жила-была одна… очень красивая, трудолюбивая гусеница. Да, гусеница. У нее было много маленьких ножек, которые помогали ей забираться на высокие-высокие травинки.

Откуда-то послышался легкий шорох. Женщина смолкла, затаив дыхание. Она неотрывно смотрела в пустое, вечернее пространство за головой у дочери, сжав и поглаживая ее маленькую потную ручонку, державшую край одеяла. Каждый раз, как рассказ прерывался, на Алису находило раздражение. Ей хотелось назло матери крикнуть, да как можно громче. Но изможденное, уставшее, бледное женское лицо, находившееся так близко к ней, такое родное и встревоженное, смягчало жалостью детское сердце. Девочка лишь крепко-крепко стискивала мамину руку, напоминая о себе.

- А что делала гусеница? - спрашивала она, все еще не получив от матери должного внимания.

И лишь тогда та поворачивалась к ней, улыбаясь сухими, тонкими губами.

- Гусеница...да. Она забиралась на высокие травинки, чтобы вдоволь поесть свежей зелени, а потом поднимала вверх маленькую головку, вглядываясь в далекое небо и плывущие по нему кучевые облака… Гусеница могла долго-долго сидеть так, думая о том, как быстро и легко она могла бы порхать с одной травинки на другую, если бы была бабочкой. Она могла бы полететь, куда пожелает душа, взвиться в голубое, свободное небо…

- Почему она не превратится в бабочку? - укоризненно спросила Алиса, не отрывая взгляда от материнских глаз. Ей казалось, что они отчего-то увлажнились, или же заблестели, отражая легкий отсвет окна.

- Она превратится, конечно, превратится! - чересчур резко, точно оправдываясь, произнесла мама, - просто она пока думает, как лучше это сделать.

- Почему? - не заставил себя ждать детский вопрос.

- Ну...наверное, она всю жизнь прожила среди гусениц, которые могут лишь ползать по земле, траве, редко поднимая взгляд ввысь. Бабочек она встречала редко — лишь видела их, парящих где-то вдали. Бабочки, они же такие — раз взлетят, и уже не сядут на землю снова. Унесутся куда-то, не возвращаясь. Даже и расспросить их нельзя, что да как делать нужно…

- Поэтому она просто ждет, когда какая-нибудь бабочка вдруг к ней прилетит?…

- Да, не то, чтобы ждет. То есть, совсем не ждет. А так, думает просто…

- Глупая гусеница! - возмущенно вскрикнула Алиса, забыв о необходимости соблюдать тишину.

- Совсем не глупая! Просто ей неоткуда узнать, вот ей и нужно время, чтобы самой додуматься.

Алиса уже разинула рот для нового восклицания, как послышался звук отворяемой двери. Мама вскочила и даже почти побежала, точно желая выпорхнуть из помещения. Однако вновь выросшая откуда-то стена остановила ее. Она обмякла, присев на край кровати, но смотря не на дочь, а куда-то за изголовье. Алиса, наделенная еще не растратившемся детским любопытством, силилась привстать и обернуться, но мамина рука ласково, и в то же время как-то строго укладывала ее обратно.

- Пришел, - послышался хрипловатый голос.

Из сумерек вынырнула старушка. Она тяжело тащилась по полу, шаркая уставшими ногами, и казалось, что она вот-вот оступится и упадет на четвереньки. Но та добрела до ближайшего кресла, рухнула в него, издав глубокий усталый вздох и замерла. Так и сидела старческая фигура, точно омертвевшая, пока мама не подскочила к ней, вдруг сообразив что-то.

- Я пойду схожу, пойду! Посидите с ребенком! - и мигом вылетела из комнаты.

Алиса долго с недоверием разглядывала бабушку. Та ей совсем не нравилась. Ее лицо с закрытыми глазами напоминало неровный твердый камень, который только приготовили для будущей скульптуры, но еще не успели из него ничего выточить. В ней все было словно огрубевшее, тяжеловесное. И сама она была медлительная, хмурая. «Такая точно не умеет рассказывать сказки, - думала девочка - скажет слово и забудет тут же». Но делать было нечего.

- Сказку! Мама рассказывала сказку! - заканючила она.

- Ой, милая, подожди… сейчас, отдышусь…

- Хочу ска-а-азку! - на тон выше зазвучал скрипящий детский полукрик, отчего старушка вынуждена была подняться и добрести до кровати.

- Что там, про ко… - но не успела бабушка закончить предложение, как ее тут же перебили.

- Про гусеницу! Она хотела стать бабочкой, чтобы улететь в небо!

- Да-а… бабочка. Гусеница очень хотела стать бабочкой, вот и стала окукливаться…

- Да она же не знает как! - возразила Алиса.

- Ну, она узнала.

- Где?

- В книжке прочла.

- В какой?

- Да, в одной, какие у гусениц там пишут.

Алиса хотела было спросить, откуда гусеницы научились писать, но быстро сообразила, что так сказка затянется на несколько часов. Она молча подавила недовольство и слушала еле уловимый бабушкин шепот.

- Стала гусеница окукливаться. Замоталась в кокон, и сидела, сидела там дни, потом недели… Все ждала, как крылья вырастут, чтобы наконец полетать. И вот сидит она, сидит в своем коконе, и изо дня в день все тяжелее и тяжелее. И понять не может, отчего. Вроде и не голодна она, и тепло внутри, а все равно на душе как-то нехорошо… Тоскливо как-то одной в коконе сидеть. Вспоминает она луг, как вместе с друзьями — гусеницами ползали они все вместе по листочкам-цветочкам, как семенили маленькими ножками наперегонки. А теперь же что? Крылья отрастут — ей придется взять и улететь одной? Подумала, подумала гусеница, да как взял ее страх, да тоска! Стала она раскукливаться…

- Как?! - вспыхнула маленькая слушательница, - куда раскукливаться!

- Как куда — к друзьям своим побежит, по травке ползать. А то так и летала бы всю жизнь одна в небе.

- А почему ее друзья с ней не окуклятся?

- Да как же? Вот окуклятся все, бабочками станут — и разлетятся кто куда! Бабочки-то они быстро летают, вспорхнула — и нету. А гусеницам как-никак, вместе держаться приходится, далеко друг от друга не убегут — ножки малы…

Алиса даже было привстала от возмущения, но тут скрипнула дверь. Что-то стукнуло, а после заскрипело, но уже ближе.

- Чего это? - встревоженно спросила бабушка.

- Дам, - прозвучал шепотом мамин голос.

- Опять? Ой, да что же это!

Мама ничего не ответила. Вышла, притворив за собою дверь. Вернулась через минуту. За это время в комнате не было произнесено ни звука. Даже Алиса отчего-то заползла поглубже в одеяло, притихла в ожидании. Мама вошла в комнату бесшумно, точно парила над полом, не издав ни единого шороха. Старушка испугалась, заметив плывущую по воздуху фигуру. Вздрогнула, но, узнав знакомое лицо, облегченно обмякла.

- Ой, - произнесла она, - я пойду, милая. Присмотрю, пожалуй, что да как. Сиди с дитем.

Бабушка удалилась своей тяжелой неуклюжей походкой, завершив шероховатую симфонию гулким дверным хлопком.

- Мам, - прошептала Алиса, - сказка…

Потерянно, точно и впрямь обескровленный призрак, женщина осела на кровать.

- Что там было-то? - спросила она пространно.

- Гусеница хотела стать бабочкой… Она уже окуклилась, но вдруг заскучала по друзьям и раскуклилась…

- Как раскуклилась?!

- Не знаю! - радостно воскликнула Алиса, счастливая оттого, что ни одну ее возмущает подобный поворот сюжета.

- Ладно… Раскуклившись, гусеница пошла к своим друзьям, таким же гусеницам. Они вместе кушали травку, ползали по камушкам, семенили маленькими ножками по земле. Но каждый раз, забираясь на травинку, гусеница старалась не смотреть ввысь, ведь небо по- прежнему неотвратимо манило к себе. Она пыталась было поговорить об этом с другими гусеницами — о том, как живут бабочки, но никто ее не понимал. Лишь фыркнут презрительно, да отвернутся.

- А почему?

- Ну… Может быть и другие гусеницы очень даже хотели стать бабочками, да только боялись…

- Высоты?

- Ну, и высоты, и этого...как его. Неизвестности, нового всего…

Мама смолкла, прислушиваясь к тихим отзвукам из глубины дома.

- И дальше-то чего? - шепотом напоминала Алиса.

- Дальше-то… - недоуменно повторяла за ней мама, будто передавая вопрос кому-то невидимому, третьему.

Повисла тишина. Ни дочь, ни мать не знали ответа, ожидая его откуда-то из сумеречной пустоты. В этом ожидании они совершенно позабыли и о времени, и о пусть пока тихо, но все же слышимо пристукивающих шагах где-то там, за стеной. Оттого так перепугались, когда в комнату резво ворвалась растрепанная девчонка.

Маша будто прошла сквозь стену. Никто не слышал ни скрипа, ни стука двери. Лишь внезапный вихрь из развивающейся юбки и копны густых русых волос взметнулся по комнате. Она остановилась также резко, как и вбежала. Точно врезавшись во что-то, стала истуканом посреди комнаты.

- Мама, тебя зовет! - отчеканила она, положив руку на часто вздымавшуюся девичью грудь. Маша была вся красная, разгоряченная, точно из-под лучей полуденного зенитного солнца. И лишь когда мама встала, молча покинув помещение, сестра позволила себе приземлиться в кресло. Она дышала глубоко и жадно, обмахиваясь ладонью, как веером.

- Мама сказку рассказывала… - робко промолвила Алиса.

- И че за сказка? - Маша рыскала по сторонам ненасытными глазами, останавливая их на всем, кроме младшей сестры.

Алиса отчего-то ответила не сразу.

- Про гусеницу. Расскажешь? —произнесла она как-то ласково.

- Делать мне нечего!

Маша привстала, вытерла об измятую юбку потные ладони, после заложила их за спину, и принялась с важным видом метаться из одного конца комнаты в другой. Вид у нее был делано серьезный и взволнованный.

- Гусеница, - уже более уверенно и твердо заговорила младшая, - хотела стать бабочкой!

- И чего не стала?

- Да никто не рассказывает!

- Захотела бы — взяла бы, и стала. Не так уж и хотела, значит.

- Как это?

- А вот так. Окуклилась бы, выждала срок, а потом раз — и полетела!

- Она уже куклилась, - с досадой сказала Алиса, - да потом раскуклилась!

- Как так? - с зачинающимся интересом спросила Маша, остановившись и обратив наконец внимание на сестру.

- По друзьям заскучала…

- Тьфу! Ну и дура!

- А ты бы как сочинила?

- Я бы… - Маша тихо опустилась на кресло, задумавшись, - я бы о-го-го сочинила! Эта гусеница пошла значит к друзьям, так и так говорит, полетели-ка мы на небо! Подумаешь, в коконе пожить, зато потом — летать! Друзья бы пофырчали, поломались, да гусеница бы им так заливала — тотчас бы и оттаяли. Окуклились бы все и-и-и… - ввысь! От как! - Маша в довольстве взмахнула руками.

- Ввысь! - с улыбкой воскликнула Алиса.

- А то! - не менее радостно вторила ей сестра.

- И они все-все улетели?

- Ну, может и не все… Не все летать любят, некоторым хватает и по земле топать…

Воодушевление Маши вдруг куда-то улетучилось. Она смолкла, осунулась. Снова зашагала по комнате из одного конца в другой. Алиса замолкла, наблюдая за поникшей сестрой.

Послышались гулкие звуки, похожие на удары. Они, точно прибой, точно накат волны, сначала шумели где-то далеко, еле слышно. А потом вдруг стремительно начали приближаться, нарастать, пока наконец не пробили дверь темной комнатушки.

- Держите! Держите! - закричала мама, изо всех сил прижавшись к двери спиной, налегая на нее всем весом. Бабушка подпирала дверь плечом. Волна, истошно крича, молотя по внешней стороне двери, отчаянно пыталась докончить начатое — пробить дверной проем, затопить собою пространство, быть может, даже смыть всех, или того хуже — потопить в своей бездне. Алиса изо всех сил вывернула голову назад, с интересом наблюдая, как две женщины борются с непокорной, жестокой стихией.

Мама держалась стойко, вытянувшись по струнке, отчего-то зажмурившись, крепко-крепко стиснув зубы. Бабушка же сдалась спустя пару минут.

- Ой.. - выдохнула она, шатаясь отходя от двери. С каждым шагом выбивая тяжелый, глухой стук, она добрела до края кровати. Присела рядом с Алисой, зачем-то стала поглаживать ее по голове вспотевшей рукой.

- Машка! - крикнула мама. Старшая сестра, с раздражением скорчив лицо, подлетела к двери, упершись в нее тонкими руками.

- Ну, ну, - утешающе говорила бабушка, хотя Алиса вовсе не плакала, - ничего, ничего. Не смотри, милая, лучше на меня посмотри…

На бабушку смотреть было не особо приятно. Она тяжело дышала, не закрывая рта, волосы были всклокочены, к тому же, от нее пахло потом.

- А бабочка все же окуклилась и улетела, - из жалости к старушке сказала Алиса.

- Насовсем улетела?- спросила та с какой-то слишком явной грустью.

- Не знаю.

- Да… Летела значит бабочка, покидая родные земли, вырастившие ее, махала разноцветными крылышками, представляя, как все с земли любуются ею, да завидуют ее свободе. Не знала куда летит, не знала для чего — нет у нее больше родного дома, нет под лапками твердой земли. Небо, одинокое и холодное, вскружило ей голову. Пролетала бабочка так целый день и всю ночь, надышалась вдоволь запахами листвы, пыльцой, насмотрелась на тяжелые, чистые облака. Мечтала она всю жизнь так провести, да не суждено ее мечте сбыться. Не такое оно оказалось-то, это небо. На следующий день на нем раз — и собрались густые, полные влаги тучи. Где-то загромыхало, засверкала молния. Ветер-то как дунул, как дунул! Бабочка затрепыхала крылышками — да уж куда ей, бедной, с такой стихией бороться! Полетела она, да уже не на крыльях, да не представляя куда…

Бабушка смолкла, обтирая рукавом кофты потное лицо.

- Куда же? - спросила возбужденная Алиса, - куда же ее понесло?

- Да Бог знает. Это на земле твердо ногами стоишь, а в небе — куда уж…

В этот момент Маша с истощенным, истрепленным видом отошла от двери.

- Посиди с дитем - обратилась к ней бабушка и встала, превозмогая измору.

Старшая сестра подсела к Алисе.

- Бабочку ветром сдуло! - сообщила ей та, округляя взволнованные глазки.

- Брехня! - без особого чувства заспорила с ней Маша. Она была вымотана. Влажные волосы облепляли лицо, точно ее и впрямь обдало морской волной.

- Тучи собрались, гром прогрохал…

- Ну и чего? Эта бабочка что, дура совсем, в дождь летать? Она в цветочках спряталась, переждала грозу, да вновь в небо взмыла!

- Да?

- А то! Долго летала она! Весь мир облетела! И тропики влажные видела, и пустыни, и в горах даже побывала! Как только дождь или ветер — она искала укрытие. То за камушком присядет, то в бутоне спрячется, то на дереве… Кого только не встречала эта бабочка на своем пути: и верблюдов видела, и дикий змей, прячущихся в траве, и мышек в лугу. Летела и вспоминала все своих оставшихся на суше друзей, гусениц. Эх, думала, то-то жизнь у них паскудная, ничего дальше луга и не посмотрят! Да что их жалеть только, кто уж им виноват!

- Маша! - вновь послышался материнский окрик.

Мечтательное выражение, медленно появлявшееся на Машином лице, в один миг сменилось тяжкой печалью. Она молча встала и направилась туда — защищать родную каюту от океанского шторма…

На смену Маше никто не пришел, волны все сильнее и сильнее ударялись о дверь, все злословнее кричали, угрожая всех намертво затопить. Устав ждать, преисполнившись обидного детского нетерпения, Алиса полу притворно заплакала, без слез. Это возымело свое действие. Мама поначалу лишь окрикивала ее:

- Милая, Алисанька, ну чего ты! Все хорошо, не бойся, мама с тобой!

Но девочка не сдавалась, точно решила перекричать своим плачем шум океанских волн. Мама не выдержала. Сорвалась с места, кинулась к дочери. Стала утешать ее, поглаживать по голове. Руки ее еле слушались, тряслись, стали какими-то неловкими, точно деревянными.

- Мам...- прошептала Алиса, успокоившись.

- Что, дорогая?

- Бабочка весь свет облетела… столько всего посмотрела!

- Правда? - спросила мама как-то странно, ни то с сомнением, ни то с надеждой. - И что она там видела?

- И тропики видела, и верблюдов…

- Еще, еще что же? - интересовалась мама.

- Ну, полетела она значит сначала на юг, куда все птицы зимой улетают, - принялась сочинять Алиса, - а там, на юге, деревья — о-го-го, и солнце такое большое и теплое…

Долго рассказывала Алиса про путешествие бабочки, про цветущие гречневые поля, про покрытую цветами весеннюю степь, про больших разноцветных птиц, которых бабочка тоже где-то видела, про лемуров, ловко срывавших с пальм бананы, про розовых носорогов в кисельных берегах. И отдаленно, где-то за всеми этими землями, неотвратимо слышался шум шторма и чей-то тонущий крик:

- Ой-ой-ой!

Неохотно, точно с болью отнимая от себя дочь, мама таки сменила на посту уставшую старушку.

- Бабушка, а бабочка знаешь сколько всего видела! - радостно сказала Алиса, и принялась рассказывать. Старушка слушала ее вполуха, потирая ушибленное плечо.

- Ну и чего же? - пространно спросила в конце бабушка, - по друзьям небось изнылась бабочка.

- Ничего не изнылась! - запротестовала Алиса — это друзья по ней ноют, наверное…

- То-то и оно! Бросила родню — и упорхнула. Полетает бабочка, полетает, да заноет сердечко по родной сторонушке… Жизнь пролетала, пропела, оглянуться не успела — как вдруг раз вот, и старость уже… И сидит бабочка на травинке, и вспоминает свою жизнь никудышную… Летала, махала крылышками — а толку-то какого? И померла бабочка так, одинешенька на чужой сторонушке…

Так бы сказка и кончилась, если бы не подоспела Маша, выгнав бабушку с нагретого местечка.

- Бабочка померла, - грустно сказала Алиса.

- Чего еще удумали? Ерунда — так, прикорнула на часочек, потом встрепенулась, крылышки расправила — да дальше полетела!

- По родным заскучала…

- Да если и заскучала, она только раз, два — и у родного поля уже! Сидит, рассказывает им о своем житье-бытье. А они там все угрюмые, сидят слушают. Они-то жизнь свою так и прожили на твердой земле!

- Машка! - позвала ее мама.

Маша ушла. Мама заместо нее осела рядом с младшей дочерью, смотря на нее лучистым, точно светящемся взглядом.

- Ну, чего там с нашей бабочкой?

- К родным прилетела бабочка. Рассказывает, что видела, как жила.

- А родные чего?

- Грустят…

Тут снова не выдержала бабушка, сорвала мать с места. Сама же, уже еле переставляя ноги добралась до кровати.

- А бабочка не померла! - говорит Алиса, - она ого-го сколько облетела еще! И к родным прилетела, да рассказывает о разном!

- И смотрят на нее родные бесстыже, и не узнают в ней ту скромную, любимую гусеницу…

И вдруг — громче волн, громче криков океанской бездны, зазвучал Машин голос:

- Как хотите! Как хотите, а я не могу! Не могу, мама! - Маша метнулась куда-то вглубь комнаты и кинулась в кресло.

                                                                         ***

Затихли волны. Наступил штиль. Дверь каюты смело распахнули. Мама с бабушкой разбрелись по своим спальням, оставив с Алисой старшую сестру. Маша легла рядом, на край кровати. Отвернулась, подложив под голову руку. Алиса все гадала, спит она или нет? Прислушивалась, ожидая услышать сопение, но лишь тишина, такая желанная и долгожданная, повисла в воздухе. Не вытерпев, Алиса прошептала:

- Маш?

- Чего тебе? - спустя время послышался сонный голос.

- Как сказка закончилась?

- Чего?

- Ну, бабочка прилетела к родным, а дальше что?…

- Ой, спи пожалуйста, а!

- Ну расскажи, расскажи! А то я не усну!

Маша вдруг развернулась, сверкнула исподлобья злыми, горячими глазами.

- Послушали, послушали ее гусеницы. Обзавидовались жизни такой, да раз — и отгрызли ей, непутевой, крылья. Чтобы как они, ползала.