Второй шанс

Виолетта спала на кушетке. Во сне груди ее, не по возрасту высокие и большие, растеклись, словно тесто, и Павла это внезапно разозлило.

– Давайте еще импланты, или как их там, вставим.

Лицо доктора в свете экрана казалось синим. Он задумчиво переводил взгляд с листа, который Павел отдал ему, на графики и столбцы с процентами – описание всех прошедших сеансов. Новые задачи вбивать не спешил. На чем там можно зависнуть – всего-то пять пунктов!

– Я хочу, чтобы вы еще немного поработали с грудью, – повторил Павел чуть громче.

Доктор посмотрел на него и сухо заметил:

– Мы уже работали с грудью на этапе ноль-ноль.

– Я в курсе, но давайте теперь сделаем ее более, не знаю, ну, как шарик. Как мячики.

– Исключено. Такие вмешательства надо согласовывать с Виолеттой Ивановной.

– А ей-то какая разни… – начал Павел и понял, о какой именно Виолетте Ивановне идет речь. Пауза вышла неловкая, а выдох – слишком шумным. – С каких пор на изменения нужно согласие?

Доктор глядел на него своими жабьими глазами.

– Все изменения на уровне внешности были заложены в момент формирования модели ноль-ноль. И в рамках договоренностей, которые вы и Виолетта Ивановна заключили. Решения об операции вправе принимать только она сама.

– За те бабки, что я плачу, я что, не могу сделать своей жене сиськи?

– Без ее согласия – нет. И кстати, раз уж мы заговорили об изменениях. Хотелось бы обсудить некоторые пункты. Например, третий – самостоятельность.

– Может, не так сформулировал. Надо, чтоб она не только дома сидела и меня ждала, чтоб чего-то хотела.

Доктор опять пробежался взглядом по данным.

– Во-первых, в группе ее приоритетов мы поставили вас на первое место. Во-вторых, мы же с вами загрузили программу ведической супруги. Это и так было рискованно, потому что вступало в определенный конфликт с характером Виолетты Ивановны, но, тьфу-тьфу-тьфу, обошлось.

– Ну вот в топку программу. Давайте вернем…

– Павел Владимирович, мы с этой категорией пять последних сеансов бьемся. Пора бы на чем-то остановиться, ведь это уже версия «Виолетта восемь-ноль"… Останется две попытки.

– Так давайте попробуем еще варианты! Пусть хотя бы английский учит, мне по фиг, лишь бы хоть чем-нибудь занималась. Накрутите там сами, вы ж знаете, чего я хочу!

Доктор пробурчал под нос:

– Не уверен, Павел Владимирович, что вы сами это знаете.

Павел предпочел сделать вид, что не расслышал, а доктор, настроив что-то на дисплее, ткнул пальцем в список.

– Еще по поводу пункта пять. Замкнутость.

– Ну, не замкнутость, конечно, но чтоб поменьше болтала, а то, знаете, даже с этим своим ведизмом не заткнулась.

– Павел Владимирович, это изменение выходит за пределы личности вашей супруги. Оно невозможно. Это уже будет не она.

Павел вздохнул:

– Может, оно бы и к лучшему было…

Доктор вежливо отвел взгляд и выдержал паузу.

– В любом случае, вы с Виолеттой Ивановной пока не приняли окончательного решения. А потому мы продолжаем работать с конкретной личностью.

– Ладно, уберите этот пункт.

Павел прикрыл руками глаза. Потрескивали датчики, которые доктор подсоединял к спящей Виолетте, пищал экран, гудел массивный блок памяти. Где-то вдалеке хлопнула дверь.

– Павел Владимирович, вы можете подождать в комнате отдыха. Сегодня сеанс будет длиться еще дольше, сами понимаете.

Он понимал: для каждой новой версии требуется больше времени, чтобы внести изменения, сохранив ядро. В прошлый раз пришлось ждать полчаса. Что ж, кофе был бы не лишним.

Перед тем, как выйти, Павел еще раз посмотрел на голую Виолетту, окутанную проводами, и ощутил тошноту.

***

Павел доедал третье пирожное, когда белая дверь бесшумно отъехала в сторону, и вошла Виолетта. Вместо платиновых локонов – русая мальчишеская стрижка, вместо красного платья с декольте – серая футболка и джинсы. Какого черта они себе позволяют! Разве он говорил что-то о смене образа?! И тут она заметила его, удивленно охнула, и Павел понял, кто перед ним.

– О, Паша, п-привет.

– Летта, это ты? П-привет.

Как всегда, она первая взяла себя в руки и улыбнулась.

– Рада тебя видеть!

– И я тебя…

– Можно?

– Конечно!

Она плавно опустилась в кресло напротив. На столе, усыпанном крошками, стоял пустой кофейник и поднос со сладостями. Она ничего не сказала, но Павел заметил, как дрогнули губы. Не виделись год, и надо же было встретиться именно в этот момент!

– Э, я тут решил перекусить, а у них ничего нормального. Вот вам и серьезная контора.

Летта с улыбкой кивнула и выбрала что-то в меню. Через минуту вошла девушка в короткой юбке и принесла блюдо с яблоками и абрикосами. Павел внутренне застонал.

– Угощайся. Сейчас как раз сезон, абрикосы сладкие.

– Спасибо, я уже наелся. Что это у тебя на голове?

– Прическа.

– Смело. На тебя не похоже.

– Тебе-то откуда знать.

Он сделал вид, что изучает плейлист. Мысли скакали и сталкивались в голове. Что она здесь делает, классная прическа, абрикосы, высокомерная сука, год прошел, помолодела вроде, какого черта они здесь одновременно, надо пожаловаться, точно помолодела… Он бросил быстрый взгляд, который тут же отскочил, встретившись с ее взглядом. Как глупо.

Он увидел себя ее глазами: оплывший, пухлый, лысеющий… Интересно, а в ее версии – какой? Под мышками стало мокро, лицо покраснело. Черт, а ведь она здесь, значит, тоже привела на сеанс… Интересно, а что меняет она?

Летта, похоже, думала о том же.

– Так что, какая уже версия? – Ее голос был слишком равнодушным.

– Не скажу, пока сама не скажешь.

Он надеялся, что это прозвучало игриво.

Летта пожала плечами.

– Третья.

– О!

Третья–третья–третья, – пробухало сердце. Во рту и внутри стало горько. Три раза она приходила сюда и выкатывала список того, что ее в нем не устраивает. Интересно, в какого хлыща он теперь превратился благодаря ее стараниям.

– А ты чего молчишь? Так какая версия у тебя?

– Тоже третья, – буркнул он.

Она взяла яблоко, едва не опрокинув тарелку, и громко захрустела. Щеки чуть порозовели.

– Неплохо. Я думала, версия восьмая, а то и десятая.

Павел попробовал засмеяться, но раскашлялся. А потом стало так тихо, что заложило уши. Он ткнул в первый попавшийся трек, и Дэн Маккаферти запел хриплым голосом о том, что любовь ранит.

– Какое старье тут у них, правда? – Он неловко хихикнул и хотел было переключить.

– Погоди, давай послушаем.

Летта откинулась в кресле и подпела:

– Love hurts…

– С каких пор ты слушаешь рок?

– Это не рок, а баллада. – Она пожала плечами. – Между прочим, романтично.

– Старье, – проворчал Павел.

Песню дослушали молча, а потом он включил пение птиц, и комната отдыха погрузилась в журчание, шелест и переливчатые трели. Скорее бы доктор закончил со всем.

Щелкнула зажигалка, и Летта затянулась тонкой дамской сигаретой.

– Ты куришь?

– Как видишь.

– И давно?

– Не очень.

– И… Я не запрещаю?

– К счастью, ты понимаешь, что я взрослая женщина и вправе решать за себя сама.

– О, представляю, в кого ты меня превратила.

Она нахмурилась.

– В человека, который уважает мнение и границы других.

– Как прогрессивненько! Что еще я тебе разрешаю?

– Ты. Мне. Не разрешаешь. Ничего. Потому что мне не требуется твое разрешение.

– Каким милым тюфяком я стал рядом с тобой.

– Весьма милым, не сомневайся.

Ему показалось, что взгляд ее стал нежным.

– А ведь удачно, что ты здесь оказалась. Я как раз планировал улучшить тебе грудь, а то, сама понимаешь, – возраст.

Она поджала губы, и он еле сдержал ухмылку.

– Да, в твоем возрасте мужчины думают исключительно о важном. Однако, насколько я знаю, грудь – это первое, что ты мне, хм, улучшил, когда создавали модель ноль-ноль.

– К сожалению, за одно изменение всех проблем не решить.

Несколько секунд она смотрела ему в глаза – как-то слишком спокойно и задумчиво.

– Хорошо, Паша, присылай своего адвоката. Я подпишу согласие на любые оперативные вмешательства. Пусть у тебя буду красивая я с красивой грудью.

Он не смог придумать остроумный ответ и только кивнул. Где же доктор?

Заверещала кукушка, и Павел начал считать, сколько ему жить осталось. Впрочем, узнать этого он так и не успел, потому что Летта вдруг наклонилась вперед и произнесла тихо и неуверенно:

– У меня тоже есть просьба.

– О.

Он сжался. Какое бы изменение она ни попросила, это будет унизительно. Зато можно отказаться. И к черту сиськи – не так уж они ему и встряли. А вот она, судя по лицу, будет просить о чем-то важном.

– Я хочу сделать Паше… точнее, тебе… операцию на сердце и на легкие.

Она все же застала его врасплох.

– Э, в каком смысле?

– Твоя астма и твоя аритмия… С возрастом становится только хуже.

– Ты сдурела? Это все не лечится, уж точно не с помощью операции!

– Да, поэтому я хочу внести изменения в модель ноль-ноль.

– А так можно?

– Да. Конечно, больше нельзя будет обновлять версии, потому что тело может не выдержать… Но мне это и не нужно.

– Хорошо меня уже подправила, да? – Он слышал, как ядовито звучит голос, но не мог взять себя в руки. – Кстати, до-ро-гая, меня приступы астмы не беспокоят уже как раз год, так что не хило ты довела своего мужика, судя по всему.

– Тебя.

– А?

– Речь не о каком-то мужике, а о тебе. Ты правильно сказал: вылечить это никак нельзя, мне жаль, но ты взрослый и можешь следить за своим здоровьем. Паша тоже может, но раз есть вариант избавиться от проблемы раз и навсегда… Почему нет.

Павел весь надулся словами и эмоциями, как воздушный шарик, – они толпились в горле, мешались друг другу и не могли вырваться наружу. Даже воздух заходил с трудом, все натужнее и натужнее. Но она, кажется, не замечала.

– И если тебе интересно, то все изменения я сделала, когда программировали модель ноль-ноль. Потом один раз была небольшая корректировка – и все. Все остальные обновления касались исключительно здоровья. Например, я разобралась с твоим пищевым поведением, убрала некоторые вредные привычки.

Он хмыкнул, глядя на окурок в пепельнице, и прохрипел:

– А твоя новая привычка моим легким не вредит?

Грудь горела. Неужели приступ?

– Да, да, это не хорошо, но я не курю при тебе. То есть… Прости, Паш, я не подумала, сейчас выброшу… В общем, меня в тебе сейчас все устраивает, вот только здоровье...

«Только не приступ, не сейчас!»

– Почему-то у моделей оно слабее, понимаешь. Может, ты и сам это заметил. Мне хотелось бы все исправить, чтобы ему, точнее, тебе было легче, чтобы ты жил дольше, раз есть возможность.

Он больше не мог сдерживаться, открыл рот, вцепился рукой в горло. В глазах потемнело, и Павел отключился.

***

– Тихо, тихо, все хорошо…

Мягкие колени, тонкие пальцы в его волосах, ласковый голос.

– Л-лет-та…

– Да, я здесь, все хорошо. У тебя был приступ, все позади. И с каких это пор ты перестал носить баллончик?! А если бы меня не было рядом?

«Приступа бы не было, правда, дорогая?»

Он открыл глаза и посмотрел на ее близкое лицо. Морщины вокруг глаз, поплывший подбородок, борозда между бровями. Родинка на щеке, сияющий взгляд, теплая улыбка. Летта…

– Значит… Ты хочешь, чтобы он жил… Дольше?

– Чтобы ты жил дольше.

– Но… Мы ведь, вроде… Эта программа… То есть это ведь не навсегда, да?

Она отвела взгляд.

– Паш, давай позже поговорим, сейчас не время. Ты в любом случае присылай своего адвоката, я разрешу операцию, да и вообще делай, что хочешь….

– Летта…

– Ты хотел детей. Я могу согласиться и на эти правки. Можно даже опять пройти психологическое обследование. Думаю, мое отношение к материнству изменилось.

«Какое материнство, о чем ты?»

– Кстати, доктор сказал, что все закончилось, мы можем забирать своих… ты понял.

«С этой прической такая смешная, прямо как раньше. Интересно, какие волосы на ощупь?»

– Паш, ну чего ты молчишь? Тебе лучше? Сейчас придет медсестра.

Он вдыхал. Нет, вопреки рекламным обещаниям, они не умеют создавать точно таких же людей. Виолетта пахнет иначе. Не так по-родному, не так спокойно и хорошо.

– Паш, сейчас к нам придут. Наверно, не стоит нам видеть наших спутников, да? Эй… Сейчас придет твоя Виолетта восемь-ноль.

Он вздрогнул. Летта усмехнулась.

– Случайно на папке увидела. Не переживай, все хорошо. Я и правда не подарок. Уверена, ты все десять итераций используешь. От души желаю, чтобы десятая версия стала идеальной. Я и правда хотела бы сделать тебя счастливым.

– Ты… делала.

– Спасибо. – Она легко коснулась губами его щеки. – Думаю, нам и правда пора. Ты подумай насчет моей просьбы, хорошо?

Открылась дверь, зашли две молодые женщины, отодвинули Летту. Одна задавала ему вопросы, другая щупала грудь, руки, светила в глаза. А он – он пытался разглядеть Летту, которая пятилась к двери, рассеянно улыбаясь.

– Все хорошо, Виолетта Ивановна, вы можете идти, – громко сказала одна из женщин.

Павел хотел остановить, позвать, но Летта уже махнула рукой и исчезла в коридоре. Ушла к своему… К своему… Павлу.

Он оттолкнул медсестру и сел.

– Все в порядке, всего лишь небольшой приступ. Просто их давно не было.

– Погодите, сейчас проведем обследование…

– Нет.

Они переглянулись и отошли, но остались в комнате. Вошел доктор, а следом за ним Виолетта – платиновая блондинка с загорелой кожей и глубоким декольте на красном платье. Она широко улыбалась белыми зубами и смотрела на него с обожанием и тревогой.

– Пашенька, как ты?

Потом налетела, обняла, прижала. Его лицо утонуло в пышной груди, он задохнулся в аромате свежести и цветов – сладком и навязчивом, как в парфюмерном магазине. Виолетта гладила его, целовала, а он, потрясенный, понимал, что это совершенно чужая женщина. Какое ядро, какие рамки личности! Все эти проценты, докручивания, снижения, все эти изменения – чуть-чуть там, чуть-чуть здесь – все эти попытки создать идеальную Летту привели к тому, что Летта исчезла вовсе.

Павел вырвался из объятий и посмотрел на доктора.

– Нам надо переговорить.

Тот виновато кивнул:

– Да, конечно, понимаю.

Виолетта схватила за руку.

– Пашенька, куда ты?

– Я ненадолго. Поешь пока абрикосы – сейчас как раз сезон, они сладкие.

– Ага, сам-то пирожное, поди, лопал! Мне сегодня после процедуры тоже одну можно, правда? Ну, Пашенька, можно?

– Можно… Можно.

***

– Простите, Павел Владимирович, не понимаю, как так получилось, что вам с Виолеттой Ивановной назначили одно время… Очень скверно вышло …

– Все хорошо. Точнее, я не про то хотел поговорить. Скажите, пожалуйста, возможно ли вернуть все, как было?

– О чем вы?

– Ну, про Виолетту. Сделать снова ее такой же, как модель ноль-ноль, убрать все эти изменения.

Доктор почесал подбородок.

– Даже не знаю, Павел Владимирович. Сбросить настройки, конечно, не получится, но у нас есть еще два сеанса, можно попробовать максимально приблизиться к показателям ноль-ноль.

– Стоп. – Павел сжал кулаки. – Но ведь ноль-ноль – это тоже исправленная версия.

– Какие глупости, конечно же, нет! Мы создали ее на основании договора, все зафиксировано, никто ничего не менял без вашего ведома!

– Да я не о том. Ноль-ноль – это же не та Виолетта, не моя жена.

Павел впервые видел доктора растерянным.

– Как же, именно она. Просто улучшенная, но исключительно согласно вашим пожеланиям.

– Я хочу, чтобы вы сделали… Ну, как Виолетту. Настоящую.

– Боюсь, это невозможно.

– Остались ведь протоколы, данные. В конце концов все записано в нашем соглашении. Я просто прошу отмотать назад. Я заплачу, не переживайте, сколько надо, просто скажите.

– Это невозможно, Павел Владимирович. Виолетта Ивановна – ваша версия Виолетты Ивановны – не робот, не компьютер. Мы не можем просто так взять и затереть человека.

– Она не человек!

– А кто же?

– Она не тот человек!

– Так за чем же дело стало? Зачем создавать копию, когда есть оригинал?

Они смотрели друг другу в глаза. Павел чувствовал, что каждый новый удар сердца получается сильнее предыдущего.

– Понял вас. Спасибо.

Он пошел было обратно в комнату, но в дверях обернулся.

– Кстати, за то, что произошло сегодня, я буду просить моральную компенсацию через суд. Готовьтесь. До встречи.

На миг лицо доктора стало злым, и Павел почувствовал тепло в груди.

***

Он не стал включать кондиционер, а просто открыл в машине окна. Ветер трепал идеальные кудри Виолетты, она пыталась спрятать их под косынку, но выходило только хуже. Павел все ждал, когда же она скажет что-нибудь, но Виолетта молчала и снова и снова поправляла сползающую на затылок ткань.

Он почти ударом врубил музыку и сразу перемотал на папку, которую последний раз слушал бог знает когда. Загремело, затрещало, перекрывая ветер. Завыл какой-то панк-рок, может, Sex Pistols – странный, ненужный, раздражающий – но Павел лишь накатил громкости.

Слов он не помнил, поэтому просто кричал «ла-ла-ла», поглядывая иногда на Виолетту. Та вцепилась в косынку и все так же молча пялилась на него с тупой вмороженной улыбкой.

Павел выжал тормоз, машина и Виолетта взвизгнули.

Выкл.

Тишина.

– Пашенька, что случилось? Все хорошо?

– Все хорошо. Мне надо позвонить. Я сейчас.

Он с силой захлопнул дверцу.

***

Она долго не брала трубку, и тогда он набрал еще. И еще. Наконец – ее раздраженный голос:

– Да?

– Летта? Это Паша.

– Я поняла.

Вдалеке звучало что-то мелодичное, но явно не классика и не ее любимый джаз.

– Опять попсу слушаешь? Романтика?

– Что ты хотел?

– Поговорить.

– Прямо сейчас?

– Да, это срочно.

Молчание, потом гул и приглушенный голос: «Я ненадолго». И что-то, похожее на «милый». Павел сжал трубку. Музыка отдалилась, простучали шаги.

– Слушаю.

– Это по поводу нашего разговора.

– О, Паша, спасибо огромное, что подумал! Это много значит для меня!

…

– Ах, какая я дура. Ты решил отказать, да?

– Летта, я о другом разговоре. Мы не закончили.

– Не понимаю.

– Летта… Эта программа. Зачем мы на нее согласились?

– Паш, ты издеваешься?

– Наоборот! Не смейся, но я как будто проснулся, что ли. Все такое четкое сейчас.

– Ты пьян, да?

– Нет, черт побери, я трезв! И хочу, чтобы ты тоже ненадолго очнулась и поняла…

– Очевидно, этот разговор мне не интересен. Пока.

– Мы не говорили больше года, послушай меня, будь добра.

– Не буду. Счастливо.

– Я буду звонить снова и снова.

– Я подам жалобу.

– И тогда нас разведут.

Молчание было долгим, осязаемым, а голос ее, когда заговорила, – хриплым:

– Говори, что хотел.

– Ответь сначала: зачем мы вписались в эту хрень?

– О, если тебе отшибло память и мозги, то мы хотели выбраться из той задницы, в которую превратился наш брак! Та-дам. Что-нибудь еще?

– И как думаешь, у нас получилось?

– Да, думаю, это было правильное решение.

– Значит, мы можем попробовать снова?

– Что? О чем ты?

Ее злость обожгла его. Павел вздохнул и…

«Давай!»

… сказал:

– Летта, я хочу, чтобы мы снова были вместе.

Сначала она молчала, потом засмеялась, потом захлебнулась, потом произнесла ровным голосом:

– Мы и так вместе.

– Нет.

– Да, Паша. Рядом с тобой сейчас – я, да не просто я, а твоя идеальная я, твоя мечта. А меня в комнате ждешь ты. У нас все получилось, мы сохранили семью.

– Это все неправильно, не по-настоящему, как ты не понимаешь? Как я сам не понимал! Мы совершили ошибку, но еще не поздно все вернуть.

– Действительно, почему бы не вернуть в жизнь немного токсичных отношений, а то счастливой быть так скучно.

– Слушай, мы не становимся моложе, нам за сорок, это заметно, но это нормально – стариться вместе.

– Потому ты превратил меня в возрастную Мэрилин Монро?

– Черт, да ты можешь выслушать молча? Пора остановиться и посмотреть друг на друга. Это сложно, это охрененно сложно, и я сам не верю, что предлагаю, но…

– Паш, успокойся. Мы с тобой муж и жена. Не всем удается спасти семью, а у нас получилось, мы молодцы. И сейчас мы положим трубки и пойдем друг к другу… жить свои жизни.

– Ты сдурела, да? Это же не мы, а левые мужик и баба! В чем смысл?

– В том и смысл, Паш. Мы остались вместе, несмотря ни на что. Мы не нашли партнеров на стороне, мы научились любить друг друга, мы дали нам второй шанс.

– Раз наш брак спасен, то нет никаких причин нам не жить вместе.

– Ты идиот? Иди проспись, протрезвей, прими душ – делай что угодно, но не трогай меня.

– Кажется, я люблю тебя.

– Поняла, ты посмотрел романтическую комедию и впечатлился?

– Это все, что ты можешь сказать?

– А чего ты ждал?!

Он услышал мужской голос и ее шепот: «Все хорошо, солнышко, я сейчас». Сука, какая же сука!

– Я подаю на развод.

– Я не согласна.

– А это пусть суд решает.

– Ты не можешь, это неправильно!

– Это единственное, что я еще могу.

– Учти, тогда мы расстанемся.

– Мы уже расстались и давно.

– Я имею в виду – совсем расстанемся. И твою красотку у тебя тоже заберут, не сомневайся!

– Прекрасно.

– Нет!

…

– Паша, стой!

…

– Паша, прошу тебя. Я не хочу разводиться.

…

– Сволочь, решил мне жизнь испортить, да? Какая же ты сволочь! Я буду бороться! Ты не посмеешь, я не позволю! Скотина!

Он нажал отбой.

***

Павел затормозил около дома, достал ключ, хлопнул дверцей и направился к подъезду. Уже около двери понял, что Виолетта осталась в машине. Рванул назад, дернул ручку.

– Давай скорее, а!

Ее трясло, из приоткрытого рта доносились сипы, глаза были сухими и большими. Неужели какой-то сбой? Черт, где номер техподдержки?

Вдруг она коснулась его руки, и он понял, что Виолетта пытается улыбнуться и выговорить что-то.

«Хр-хро-хрш-о».

И вновь гримаса – улыбка.

Все хорошо? Она… Успокаивает его?

– Летта? Что с тобой?

Она замерла на мгновение и вдруг словно взорвалась рыданиями, всхлипами, слезами, соплями. Тело тряслось, лицо исказилось. Павел испуганно опустился рядом.

– Ну, что такое? Это из-за процедуры, да? Давай я позвоню в центр, мы все решим.

Она дернулась и рухнула на него, обвила, уткнулась в грудь и тихонько завыла. Он растерянно гладил ее по спине, жестким кудрям и шептал что-то бессмысленно-успокаивающее. Прохожие оборачивались, вышел портье и спросил, не нужна ли помощь.

Павел взял Виолетту на руки и понес домой. Ее тонкие руки впились в него намертво, и в квартире он прямо в коридоре опустился с ней на пол. Сколько времени прошло так – громко, мокро и отчаянно – он не знал. Но в какой-то момент она сделала глубокий судорожный вдох и замолчала. А потом медленно отстранилась и откинулась на стену. Ее опухшее лицо было старым и некрасивым.

Павел неловко спросил:

– Ну, ты как?

– Хорошо. – Голос был сиплым. – Хотя нет, совсем не хорошо. Пашенька, милый… Зачем мы вместе? Ты же совсем не любишь меня.

Ему страшно захотелось смеяться, аж челюсти свело – какая-то мелодрама, ей-богу.

– Летта, что за глупости? Ты устала.

– Мне нравится, как ты называешь меня – Летта… Пашенька, я люблю тебя. Не кривись, понимаю, как это пошло звучит в нашем возрасте… Но я правда очень хочу спасти нашу семью.

– От чего?

– Не притворяйся, ты сам все чувствуешь. Мы зашли в тупик. Ты пытаешься переделать меня, я пытаюсь стать кем-то другим – это путь в никуда. Мы застряли, Паша! Я готова бороться, но важно, чтобы этого хотели двое! Как думаешь, есть ли у нас шанс?

Павел потер глаза. Телефон просигналил, и он посмотрел на экран.

«Теперь любое общение со мной только через адвоката. И катись со своими сиськами!»

– Кто это? Женщина, да? Я же вижу – у тебя все на лице написано! Умоляю, скажи правду!

Он вздохнул.

– Виолетта, успокойся. Давай завтра, а? Про любовь, про шансы. Я устал от всего этого.

Она поджала губы.

– Что ж, это ответ. Тебе настолько неважны наши отношения, что и пяти минут выделить не можешь.

– Летта.

– Все хорошо. Завтра я соберу вещи и уйду. А сегодня посплю на диване.

Она встала и ушла в комнату – хлопала дверцами, что-то двигала, перекладывала.

Павел сидел на полу и смотрел на ромашковые обои. Какая из Виолетт их выбрала? Ужасное уродство. Что происходит? Что в таких случаях принято делать?

Он открыл чат и написал доктору: «Срочно нужна консультация».

Ответ пришел немедленно: «Вы можете записаться через секретаря».

Гадство, еще один обиженный. Что за хрень…

Ваза с грохотом врезалась в дверь и разлетелась на несколько крупных осколков около его ног.

– Знаешь, Паш, а какого хрена? Это ты будешь спать на диване! И ты завтра уйдешь. Остальное пусть решает суд. Подушку я тебе положила. Не забудь подмести.

Павел хотел разозлиться, но не смог. Что там доктор говорил про ведическую супругу? Такое чувство, что ей все настройки на фиг снесли…

Он нашел в телефоне песню Nazareth, включил и закрыл глаза.

На очередном «love hurts» услышал вздох. Виолетта стояла рядом, в руке – веник. Сказала, не глядя на него:

– И вообще я никогда этот твой рок не любила.

– Это не рок, а так – баллада.

– Все равно. Слишком просто и плоско.

Он посмотрел на нее с интересом. Поджатые губы, румянец, упрямый взгляд в сторону.

– Ты раньше не говорила.

– Это была моя ошибка.

Он обнял ее и подумал, что,

возможно,

у них может быть второй шанс – у него и у этой Виолетты.

Вот только…

– Кстати, а ты не хочешь подстричься коротко?