Жезтырнак — злой демон 

в казахской мифологии, 

который является в облике 

молодой красивой женщины. 

Узнать ее можно по медным ногтям.

Пламя очага едва освещало юрту, и дым от него тонкой струей поднимался к шаныраку. Хозяйка до сих пор не погасила огонь и не прикрыла шанырак, как делала обычно, чтобы сохранить тепло на всю ночь. Лежащая на узкой кровати девушка застонала, и ее мать в очередной раз принялась протирать ей лоб, неслышно шепча молитву. Уже стихли привычные звуки вокруг, аул засыпал, но женщина и не собиралась ложиться, часто посматривала на дверь, словно ожидая кого-то. «Ну где же она?» —  время от времени произносила Зере, нервно теребя пальцами полотенце, которым протирала лоб дочери, или в очередной раз поправляя на ней одеяло. Пламя постепенно погасло, но женщина не стала зажигать масляную лампу — ночь была лунная, и через шанырак проникало достаточно света.

 Залаяли собаки, сначала далеко, потом совсем рядом, и Зере воспрянула духом. Ей захотелось броситься ко входу и посмотреть, не идет ли наконец та, которую так здесь ждали, но при взгляде на дочь она не решилась оставить ее даже на минуту. Стало холодно — тепло уходило вверх, к ночному небу. Надо встать и закрыть шанырак, иначе больная совсем замерзнет. Но тогда придется искать лампу и уголек в очаге, а значит, покинуть дочь, перестать смотреть на ее бледное, покрытое испариной лицо. Тревога не давала этого сделать, и женщина опять решила помедлить.

 Вдруг в юрте стало совсем темно — наверное, облако закрыло луну. Страх заполнил душу матери, ей привидилось, что жилище наполнено злыми духами, которые готовятся броситься на нее и на ее беззащитную дочь. Она сильно сжала ее руку в своей руке, как будто искала в этом рукопожатии помощи и силы. Странная тишина охватила все вокруг, отдаваясь тонким звоном в ушах. Ни лая собак, ни ржания лошадей, ни стрекота сверчков — ничего больше не было. И когда женщине стало казаться, что замерло все в мире, что даже сердце ее перестало биться, в дверь громко постучали. От этого звука она подпрыгнула и испустила короткий крик, и в этот миг ужас, сковывающий ее тело, испарился, а ночь вокруг снова наполнилась привычным тихим шумом.

 Женщина стремглав бросилась к двери сквозь тягучую темноту, боясь только одного — что там окажется не та, кого она хотела видеть, а кто-то другой, бесполезный, ненужный. У входа в юрту было два силуэта — оба женских. Из-за темноты лиц было не видно, но по одежде стало понятно, что одна из них — совсем молодая, с непокрытыми косами, а другая, как положено замужней, в белом кимешеке без украшений.

—  Ты посылала за мной, Зере? — начала старшая без промедления, даже не произнеся традиционного приветствия.

 Зере снова охватил страх — как же ей разговаривать с ведьмой? Но тут с кровати дочери опять раздался стон, и она отбросила все сомнения.

—  Да, я посылала за тобой, Акылжан.

—  Обычно женщины сами приходят ко мне, тайком. Просят о разном, кто о лекарстве, а кто и о ядах, плачут, клянутся одарить, как королеву. Ни разу еще ни одна из них не пригласила меня в свой дом.

Зере не знала, как лучше ответить. Ей не давала покоя вторая, та, что пришла с ведьмой. Кто она? Почему ходит ночью с такой, как Акылжан? И можно ли открыто говорить при ней? Наконец она решилась:

—  И я бы пришла к тебе сама, Акылжан, но не потому что не хочу приглашать тебя в свой дом, а потому что все бы отдала, чтобы не было у меня причины с тобой видеться! Горе позвало тебя в этот дом! Дочь моя умирает, и никто, кроме тебя, не сможет мне помочь! —  произнесла Зере и разрыдалась.

—  Успокойся, женщина! —  гостья зашла в юрту, не дожидаясь приглашения, а ее спутница юркнула за ней и тут же уселась у порога, словно не обращая внимания на все, что происходит вокруг. —  Это правда, что знаю я травы и лечить могу. Но чует мое сердце, не потому я здесь. Или что же, лекари отказались? Или испугались чего?

—  Не помогут здесь лекари, я и сама это понимаю. Сглаз на моей дочке, на моей Айгуль! Навели на нее порчу, знаю кто, а как избавиться от этого, не ведаю.

—  Для начала разожги огонь, негоже нам в темноте оставаться, тем более когда о таком говорим! —  Акылжан легко подтолкнула Зере, и та поспешила на поиски старой лампы.

Когда фитиль занялся, хозяйка смогла рассмотреть лица пришедших. Она многое слышала об Акылжан, но никогда не видела ее — таким не было пути в их аул. Ведьма оказалась старой, но крепкой, с суровым взглядом и задубевшим от ветра лицом. Но когда Зере бросила украдкой взор на молодую гостью, ее передернуло от отвращения. На вид та была взрослой девушкой, но взгляд ее был пустым, с уголка губ свисала слюна, а через все лицо наискось бежал глубокий уродливый шрам, разламывающий нос пополам. Она молча шевелила губами, не обращая внимания ни на хозяйку, ни на свою спутницу.

Как только зажегся свет, Акылжан направилась к постели больной, трогала ей лоб, сжимала запястье, осматривала шею.

—  Не помогут ей мои травы, до рассвета она не доживет, —  сурово произнесла она свой приговор, —  слишком глубоко засела в ней черная хворь. Надо было хоть днем раньше за мной посылать.

—  Не хворь это, говорю тебе, порча на ней! День назад Айгуль и не болела вовсе! Утром вернулась здоровая, веселая. А теперь посмотри на нее!

Ведьма казалась удивленной:

 —  Никогда не видела, чтобы черная хворь за день человека съедала! Ну рассказывай, Зере, что у тебя на уме.

Зере обрадовалась вопросу и заторопилась ответить на него:

—  Утром мы ушли с Айгуль за кизяком. Одну я ее не отпускаю, берегу ее, не заставляю много работать. Сестры ее уже давно замужем, а братья — в могиле, как и мой муж. Одна она осталась у меня. Такая красавица, много раз мне предлагали за нее большой калым. Но как же я расстанусь с ней? Только переступит порог мужниного дома, не останется радости в жизни. Свекровь и жены старших братьев будут помыкать, как хотят, и пока не родит она двух или трех детей, и слова своего сказать не сможет, я ее, может, только через много лет ее увижу. А пока ей можно и принарядиться, и украшения носить, и повеселиться. Ушли мы далеко от дома, там и встретили ее — всадницу. Молодая еще, но взгляд такой… насквозь как будто пронизывает. Спросила, не видели ли мы здесь овцу с ягненком, мол, отбилась от стада, а она со слугами ищет. Я ей ответила, что здесь не видали. Тут она давай Айгуль нахваливать, такая она, говорит, красивая да ладная. Я ей сказала, что красота — дар драгоценный, но непостоянный: выйдет дочка замуж, как дым, краса рассеется. Та засмеялась и ускакала.

Ведьма внимательно слушала Зере, не перебивая, и с каждым словом все больше хмурилась.

—  И что, больше ты ее не встречала? —  спросила она хозяйку.

—  В том-то и дело, что не уберег Всевышний, опять ее увидела! Пошли мы с дочкой домой, а возле нашей юрты глядим — овца с ягненком, оба черные, упитанные, шерсть аж лоснится. Сразу поняли, что их наездница и искала. Мы мешки оставили и пошли назад в степь. И словно колдовство какое, только от дома отошли, тут же незнакомка пред нами явилась. Я ей пропажу отдаю, а она меня спрашивает, чего в награду хочу, денег ли для себя или подарка для дочери. Сказала я, что желала бы я, чтобы осталась бы она навсегда с матерью, хоть и понимаю, что это невозможно, а потому пусть будет подарок для дочери.

Попросила она ее подойти, сказала, подарит ей серебряный браслет, хотела ей сама его надеть. Так и сказала: «Подойди, дочка, протяни мне твою руку». А меня аж передернуло — какая она ей дочка? Да она ее всего лет на десять старше! Но Айгуль моя ласковая, воспитанная, подошла, руку подала, отвечает: «Спасибо, татé!» А потом вдруг вскрикнула, а всадница давай смеяться. Извини, говорит, оцарапала тебя, неловкая я! И ускакала, только ее и видели! Мы с Айгуль на браслет полюбовались, красивый, искусных мастеров работа! Только больно тяжело ей было его носить, сразу дома она его и сняла, а пару часов спустя слегла больная...

 Не успела Зере закончить последнюю фразу, как ее отвлек какой-то шум. Она обернулась и увидела, что ведьмина спутница больше не сидит у входа, а идет шаркающей походкой к кровати Айгуль. Зере нахмурилась и хотела отвести девушку от больной, но не успела. Та своими пустыми глазами уже уставилась на Айгуль, и вдруг лицо ее исказила гримаса страха.

—  Жезтырнак! Жезтырнак! —  завопила она пронзительным голосом, и во всем ауле залаяли собаки. Порыв ветра проник через открытый шанырак и погасил огонь лампы. В юрте стало так темно, что Зере не могла увидеть даже собственные руки, и только белый кимешек ведьмы виднелся невдалеке.

—  Убери эту полоумную от моей дочери! —  закричала в ответ Зере, и в уши ударил тонкий пронзительный вопль.

Крик прекратился только тогда, когда снова загорелся мягкий свет. Акылжан держала в руке только что зажженную лампу, а ее спутница забилась в страхе за сундук, тихо подвывая.

—  Не шуми, женщина, —  грозно произнесла ведьма. —  Я такая же мать, как и ты. Только моей дочери предлагают не подарки и замужество, а удары камчой и камнями! Да не догадываются такие, как ты, что ее дар сильнее моего. Мы пришли помочь, а ты оскорбляешь нас!

—  Но она назвала мою дочь жезтырнак!

—  Потому что видит то, что и от тебя, и от меня сокрыто. Не сглаз и не порча на твоей Айгуль, а яд жезтырнак в ее теле.

—  Ты хочешь сказать, что та всадница…

—  А ты вспомни ее руки. Какие у нее были ногти?

Зере замерла, пытаясь припомнить, но напрасно.

—  Не старайся, —  засмеялась ведьма, —  они знают, как пройти незамеченными, и свои медные ногти умело прячут. Да только вот именно ими она Айгуль и поцарапала.

Акылжан подошла к постели больной и высвободила из-под одеяла ее правую руку. На кисти, от костяшек до запястья, виднелись четыре ярко-красные полосы, кожа вокруг воспалилась и пошла пятнами до самого локтя.

Зере вскрикнула и в отчаянии упала на колени. Звала она ведьму, чтобы снять порчу, наложенную человеком, а вышло, что дочка отравлена демоном.

—  Ты сможешь помочь ей, Акылжан? Сможешь исцелить? Все тебе отдам, что у меня есть, весь скот, ковры, украшения, юрту, все забирай, только прошу, помоги!

—  Ничего обещать не буду, женщина, но и в беде вас не брошу. Разжигай огонь, приготовлю отвар для твоей дочери, а ты будешь читать молитву до рассвета. Если не умрет Айгуль до утра, то победим жезтырнак.

Работа закипела. Акылжан порылась в мешке, достала сушеные травы, разложила вокруг больной камни со странными рисунками, а своей дочери дала в руки четки. И та словно преобразилась, на лице больше не было ни тупого безразличия, ни страха, она перебирала бусины и одновременно пела в пол-голоса заунывную песню. Зере сначала возилась с огнем, наполнила котелок, а потом, как ей и велела ведьма, уселась в изголовье дочери и начала читать молитву. Юрта наполнилась запахом отвара, от него было тяжело дышать. У Зере перехватывало дыхание, хотелось выбежать на свежий воздух или хотя бы напиться воды, но она решила держаться до конца, до самого рассвета. Ни накатывающие на нее головокружения, ни монотонное пение полоумной, погружающие ее в транс, не заставили поменять решение.

Когда показалось, что силы уже на исходе, и пересохшие губы отказывались шевелиться, чтобы в очередной раз произнести священные слова, она услышала, как запели снаружи птицы — приближался рассвет. И тут поняла она, что уже давно дочка не стонала, и что дыхание ее стало ровным. Еле встав на ноги, подошла она к постели и увидела, что хоть Айгуль все еще была бледной, но выглядела уже не такой измученной. Она просто спала, как спят уставшие люди. И когда первые лучи солнца пробились сквозь плохо прикрытую дверь, Зере разрыдалась от облегчения.

***

Почти месяц прошел с чудесного исцеления, но тревога нет-нет да и накатывала на Зере. Айгуль выздоровела, но стала другой. Она замкнулась в себе, все о чем-то думала, а иногда пела незнакомые песни, мотив которых поразительно напоминал матери заунывный напев полоумной, перебиравшей четки.

Ведьма не взяла той награды, что предлагала ей Зере, довольствовалась несколькими монетами да дешевым браслетом для своей дочери. Много раз Зере порывалась сходить проведать их, а то и пригласить на чай, но было боязно — что скажут люди?

Однажды в ауле поднялся переполох — начался падеж скота. По одной, а то и по две овцы в каждом доме заболели и так и не оправились. Народ охватила тревога: что будет, если и дальше так продолжится, как они выживут, как переживут суровую зиму? А в душу Зере закрался новый страх, стало ей казаться, что демоническая всадница все же овладела душой Айгуль, и это ее дочь бродит в ночи и выпивает кровь несчастных животных. И так глодала ее эта мысль, что однажды спросила она у соседки:

—  А не видели ли люди что-то странное, байбише? Может, злые духи вредят нам.

Ее пожилая соседка поразилась этим словам и спросила:

—  Откуда ты взяла такое?

—  Слышала давно, что бывает, вселяется демон в незамужних девушек, порабощает их и заставляет убивать.

Тут же пожалела она о своих словах, но сделанного не воротишь. И вот когда пало еще несколько овец, мужчины собрались вместе и долго о чем-то спорили. Зере не могла понять, о чем идет речь, но слышала, как кто-то выкрикнул:

—  Завтра же пойдем и убьем эту тварь!

Тем же вечером, когда она уже лежала в кровати, раздался стук в ее дверь, и знакомый ей голос негромко попросил:

—  Открой дверь, Зере! Спасла я твою дочь, спаси теперь ты мою!

Как и месяц назад, на пороге стояли две женские фигуры — Акылжан и ее ненормальная дочь.

—  Что случилось? —  спросила у ведьмы хозяйка.

—  Мор напал на скотину, и люди почему-то решили, что виновата моя дочь! Мало ей доставалось от них побоев да насмешек, мне сказали, что они хотят теперь убить ее. Спрячь ее у себя, никто не догадается искать ее в твоем доме. А я вернусь к себе, и будь что будет!

Полоумная уже зашла в юрту и сразу побежала к кровати Айгуль. В этот раз она не вопила и не смотрела пустыми глазами, а улыбалась своим широким ртом, обнажая кривые зубы. Айгуль протянула к ней руки, усадила и сразу стала что-то рассказывать, как будто знала ее всю жизнь.

Зере даже не успела возразить, как ведьма уже ушла. Не понравилось хозяйке то, что произошло. Не понравилось, что ее дочь возится с ненормальной, достала свои украшения и примиряет их на ней, как на кукле. А самым страшным показалось ей, что теперь точно все заподозрят Айгуль, вон она, с ведьминским отродьем, как с сестрой! Затеяла причесывать ее, своими белыми нежными ручками прикасается к уродине и даже не морщится!

Притворилась Зере, что надо ей что-то еще по дому поделать, а сама глаз с девушек не спускала. И когда запели они вдвоем песню на один лад, не выдержала, выскочила из дома. Долго осматривалась вокруг, успокаивала дыхание, порывалась вернуться, но в итоге решилась — и отправилась прямиком к соседке. Постучалась тихонько, а когда открыли, зашептала торопливо, показывая не собственную юрту.

Уже через полчаса собрались у дома Зере все мужчины аула, и она сама открыла им дверь. Вытащили они уродку наружу за волосы, не обращая внимания ни на ее визги, ни на крики Айгуль, которая всеми силами пыталась отбить свою новую подругу.

 —  Жезтырнак! Жезтырнак! —  вдруг снова завопила ведьмина дочка, как тогда, в первую ночь их знакомства.

Закрыли облака луну, налетел ветер, залаяли собаки, но ничего не остановило людей. И десяти минут не прошло, как осталось перед юртой Зере изуродованное окровавленное тело несчастной, а Айгуль стояла перед ней на коленях, не в силах сдержать слез. А когда люди, ужаснувшись своему деянию, поспешили разбежаться по домам, Айгуль встала и посмотрела на свою мать так, что та поняла — прощения ей не будет.

 Издалека раздался стук копыт, и когда черный конь приблизился, с изумлением Зере поняла, что перед ними — таинственная всадница.

—  Подойди ко мне, дочка! —  произнесла она, и Айгуль повиновалась.

Легко вспрыгнула девушка на коня перед незнакомкой, и они умчались в ночную степь.

 —  Нет! —  закричала Зере и бросилась следом.

Она бежала за конем, протянув вперед руки, словно желая поймать беглянок. Вдруг что-то поразило ее, и она резко остановилась. Луна вышла из-за облаков. Зере поднесла свои руки к глазам и отчетливо увидела на них длинные медные ногти.