КОМПЛЕКТ ЗАПЧАСТЕЙ

1.Серый, хоккеист-юниор

И чего Енька гнётся над этими буковками, спрашивается. Ботан. Тоже мне товарищ по команде. Просматривал бы записи с тренировок – было бы понятно. Музыку слушал, на худой конец. Релакс. Или самонастройка. А он… Глиста в обмороке.

– Эй, ты, не надоело?

Не слышит.

Я тапкой запустил. Поймал, однако. Дрыщ дрыщом, а реакция есть.

– Ну, ты, балерун, так и будешь?

Оторвался от планшета и хохочет. Рот до ушей.

– Умот умотом!

Посерьёзнел и спрашивает:

– А ты чо, не читаешь? На переключиться? Кстати, умственно отсталые не читают.

Какое переключиться. Через три часа матч. Надо того… В ярость прийти. Африканскую. Так тренер говорит. И чтоб не перегореть. А этот! Рот открываю – он перебивает:

– Про наших в космосе. Программа изучения Марса, модули над планетами-гигантами...

– Ты… ды-р-ра в рядах! Африканская!

– А ты чего про Африку… слыхал? – с крохотной такой паузой, наверно, собрался сказать «читал», да передумал. И харя такая – улыбка наружу лезет, а он её давит.

– Да ну её во фрикадельку! – аж кулаки затяжелели, ладони зачесались. Дал бы между глаз, да нельзя. Товарищ. Считается.

– Не дрейфь. Мы выиграем. Вон ты какой, самое что надо, – а у меня как рот варежкой разинулся, так и захлопнуть не могу. А он знай себе чешет: – Потом дам почитать, как в Африке племя догонов нашли и думали, что пришельцы. С Сириуса.

И ведь победили! Пять – три. Лично Енька, даром, что ботан, два голевых паса сделал. Точно, глиста: скользкий. Я ихнего центрфорварда несколько раз к борту припечатывал, да разок попало хорошо, шайбой прямо в грудину – с поля унесли, зато не в ворота.

День потом отлёживался. Пока решали, есть трещина в ребре или нету. Енька около меня, можно сказать, нянькой сидел. И планшет свой подсунул. Тут тебе и Африка, и догоны, негры такие оказались, и Сириус. А самое главное – Енька-то, балерун-то наш, оказывается, не только в хоккейную секцию записан. А отобрался в космос лететь. В программу «Земля – Заря».

Это чтобы этакого в космос? Аж не только ребро, в которое пришлось, но и грудина вся заныла. А он:

– Тебя обязательно возьмут, ты только математику подтяни, географию, там… астрономию. Там всё равно потребуют.

Въехал бы в челюсть, кабы не ребро. Астрономия когда ещё. К концу школы.

Но в итоге написал по адресу, что Енька подсунул. Через неделю ответили: вы приняты в резерв, приступайте к подготовительному циклу. На «вы».

Мы с Енькой аж обнимались, будто в меньшинстве матч выиграли.

– Надо было со мной посоветоваться. А не с каким-то Енькой.

«Каким-то» – так сказал, что слышно: всерьёз рассержен. Только молчать в тряпу.

– Напиши им снова, что обстоятельства не позволяют, и так далее. Чтобы отчислили.

– Дак и так отчислят, если не сдам математику.

– Вот и пусть. Ты ж хоккеист, зачем тебе математика.

Смотрю в пол, иначе пуще разозлится. А слышу, вроде жалобится. Что-то новенькое.

– Я понимаю: друзья, команда, с ними интересно. Енька этот твой. Но семья – это главное. Мы с мамой тебя растили, ты наша надежда. Моя, мамина, Валина. Ты для нас важнее, чем для Еньки. И мы для тебя, по справедливости, должны быть важнее.

Ну, уж если про Вальку пошёл… Говорят же: «работать на аптеку будешь». Они оба с мамой на аптеку работают. На больничку. Валька там, сколько себя помню.

Ушёл на кухню, маму там строить начал. Потом на балкон, курить. Тут мама тихонько:

– Серёженька!

Ненавижу эти её подходцы. Если мусор вынести, так и так вынесу. А она эскимошку суёт. Ого-го! Вот тебе и «сначала укрепи здоровье». Прошлый раз мороженое было по случаю окончания четвёртого класса. В три хрупа схомячил. Это что ж такого случилось?

– Я горжусь тобой. И никакой ты не умот.

– Я не умо-шь, я шь-порт-шь-мен! – сквозь эскимошку шамкаю, а она смеётся. И плачет.

– Я же в обычной школе учусь, просто в спортивной. А не в умотской.

– У вас математика не по такой программе, чтобы ты смог сдать на космонавта. Но ты давай, ежели разрешили, я тебе свой планшет дам, задания отправлять. Чтобы папа не сердился, что ты сунулся.

Первое задание подготовительного цикла было – модель. Фу-ты, ну-ты. Своей-то комнаты, как у всех, не было никогда. Родаки всё: да у тебя слабое здоровье, да вдруг чего, как же мы вовремя заметим. Батя, чуть что:

– Я на ещё одного инвалида не заработаю.

Чего я в хоккей-то выпросился. Думал, вот будут у меня мышцы горой, как по телику. А фиг вам. Мама проговорилась разок:

– Всё на Вальку уходит. Ей же еду надо особую, одежду особую. Дорого всё. Так и живём в однокомнатной.

Вот и негде модель делать. Ну, ладно. Финт обхода защиты. Задвинул одну тренировку, наврал – школьное поручение, бла-бла-бла, рванул в библиотеку. С Енькой. Он по дороге говорит:

– А я, если что, так и скажу – наш кружковый наставник тебя выдвинул в программу. Вот и будет кружковое поручение. Школьное! Кружок-то у нас при школе.

Накачал книжек на флешку. В планшет сразу не стал грузить. Вдруг батя. Подгружал по одной, ночами читал, у себя за шкафом. Или на уроках. Никогда столько не читал. До школы-то не умел вовсе, в третьем классе галку поставили – «освоено». По предметам тройки шли, честь города защищаем. А тут формулы в три этажа, и не матом. Извилины узлом завязывались. С Енькой по дороге встретимся, он:

– Это пропусти, ты только итоговую. Вот ту. Смотри, вот что в три-дэ-принтер грузится.

Сделали модель. Мне она не показалась. Крылья, хвост… оказалось, по-научному – стабилизатор – всё дурацкое. Я руками подпилил. Прямо в библиотеке, там нашлось место, где можно. Коверканый центр.

– Коворкинг! – Енька аж прыснул.

Я ему треснул, он сдачи дал. Поржали, и дальше модель делаем. В библиотеке морщились, что опилки, но разрешили, когда про «Землю – Зарю» услыхали. Вышло класс. Взлетела, засняли. Я отправил, а мне потом: ваш БИР пересчитан, новое значение семьсот девяносто три.

– Чо за БИР? – у Еньки спрашиваю. – Бирка?

Он: ага, а ты не знал, что это сокращение, балл интегрального развития? Леща закатывать по каждому умотскому слову мне уж расхотелось. Влез в науку, буду как учёные.

А потом-то. Батя:

– Это что за новости? – и в свой планшет тычет. В мою новую бирку. Родакам-то прилетает первым. Я ему:

– Мы ж чемпионы. Ну, и.

– Не вилять мне тут! Тренер уж звонил, где Сергей, спрашивал.

У меня уши как в кипяток окунуло. Блин, будто ихний форвард в нашей зоне!

– Коверканый центр ходил смотреть, – выпаливаю.

Он: че-го? Я и навешал быстролапши на уши: типа, вместе с одним шли на тренировку – расхвастался, что ходит в какой-то такой центр, я ему леща, он мне тоже, губу в кровь, тренеру и команде в таком виде на глаза же не покажешься. Застебут и загнобят. А потом любопытство забрало, в этот центр бегал, ещё пару тренировок пропустил. Батя говорит: тогда понятно, с чего уши горят. Сам, говорит, понимаешь – стыдно.

– Но наказать тебя придётся. Нынче в выходной без выходного. Едем к Вале.

Поехали в выходной в больничку. Кто там не был, тому без толку рассказывать. Вонь же не расскажешь. И какое окно из коридора в её палату, тоже. По нему стук-стук, оно как деревяшка. Глухо. А в палате бело и пусто. Только матрас на полу, дощечка – миску ставить, как из раздачи вылезет, да экран в стене. И пульт. Она на матрасе сидит, а на экране тётка кривляется, на доске чего-то пишет. Учебная программа. Звука не слышно, стекло. И лицо синее, свет в палате такой.

Всех, кто приезжает, заставляют работать. Чаще всего убирать. Я какой-то дрянью тёр двери, дверные ручки, стены. Весь выходной и угробил. Батя тоже что-то делал.

Я потом рискнул спросить:

– А ты её обнимал, как маму? Хоть когда-нибудь?

Он мне подзатыльник – чуть башка с шеи не свернулась:

– Р-развр-ратник малолетний! Подсматриваешь?

Ну, на тренировках и больнее прилетает. А обидно. Енька-то так не разговаривает.

Батю, видно, совесть зазрила. Говорит:

– Когда маленькая была, обнимал, годик ей было. Потом оказалось, нельзя. Аллергия на всё. Только в стерильную палату. Врач и говорит: не жилица, решайтесь на другого ребёнка. Ты родился. И опять неудачный: чуть в умоты не записали. Я сколько порогов исходил, пока добился, чтоб тебе жить, учиться, спортом заниматься – там ума не надо, одно здоровье. А Валя всё живёт, ждёт, наука-то старается, кормить её надо...

Никогда он со мной так не говорил. Аж до вытья. Обнялись и ревём оба.

Еньке потом всё-таки рассказал. А он:

– Здорово, что вы помирились!

Помолчал-помолчал – и:

– Погоди. Значит, папа огорчился, когда врачи сказали, что ты умственно не дотягиваешь? А чего ж тогда он сердился, когда тебя в «Землю – Зарю» включили? Не-е-ет, тут что-то не то...

Ещё помолчал.

– Твой папа так и сказал: ждёт? Про Валю?

– Ну. Дак нас ждёт. Поесть, значит.

– Серёжка-а-а… – вздохнул. – Ой, Серёжка! Больше тебя не буду Серым звать, никакой ты не серый. А ещё многих поумней. Только чую, Серёжка, там такой Шерлок Холмс окажется...

2.Центр проекта «Земля – Заря»

Полковник медслужбы Горяев сводил в группы по перспективности личные дела предварительно отобранных участников проекта «Земля – Заря». Черновую работу проделали врачи медцентров по месту прикрепления кандидатов, сформировали полный список, с двумя очередями резерва, но окончательный этап Горяев не доверял никому.

Северный регион: Мурманск, Архангельск, Нарьян-Мар. Пятьдесят семь дел. Без неожиданностей. Почти все кандидаты – дети военных, изредка инженеров. Восемнадцать дел из Плесецка. Два шахтёрских сына, Воргашор. Дочка зверобоя, Мезень. Бирка высокая: самодисциплина, физразвитие, навыки выживания – одна зимовала в избе. В двенадцать лет. Ещё один, сын штурмана, Полярный, самодельная лебёдка для ныряльщика, тринадцать лет. Бирка несколько ниже той поморки, но тоже. Горяев привычной рукой отметил оба дела: «перспективен первым списком», пальцы сами пробежали пароль. Северо-Западный регион...

Время считал будто не он, а что-то в мозгу. Многолетняя тренировка. Перерыв для оптимума работоспособности включился сам. Адъютант, тоже натасканный на точное время, принёс космокакао. Горяеву и его сослуживцам по «МедБиоЭкстрему», при СССР – Третьему Главному управлению Минздрава, оно попадало на стол неупакованным – на Земле без надобности. Но очень удобный двухфазный перекус: напиток и печенья на один зуб, из одного и того же. Вкус какао, все необходимые белки, витамины, углеводы и волокна. Отхлебнуть один раз и сделать гимнастику. Длинные костлявые конечности работали с чёткостью рычагов, прямая строевая спина сгибалась и разгибалась как пружина, сухая жилистая шея перископом вертела носатую рыжеусую голову. Дыхательное упражнение, доесть перекус. Уральский регион. Двести сорок девять дел. Фамилии, бирки, свыше семисот сорока – подробности.

Рожнов…

Эту фамилию он знал.

Четырнадцать лет прошло, тогда ещё не был предкомиссии по отбору, был зампредом. Кое-что забылось. Придётся оживить.

Тучи невесомых, подобных звёздной пыли бит неуследимо снуют там, в системе, складываются в ответ на его запрос. Вот. Запись от 17.09.202… года. На мониторе человек в неловко надетом белом халате. Не привык носить. Клочковатая седина, как павший пятнами первый снег. Глубоко залегли морщины – меж бровей, вокруг губ. Мелко кивает, скорее, трясёт головой на размеренно падающие сентенции врача:

– Вы Рожнов?

Четыре-пять судорожных рывков головой.

– Вам сообщили диагноз. Тотальный аллергический синдром.

Ещё ряд рывков.

– Поддержание жизни возможно только в условиях полного контроля среды.

Непонимающий, цепляющийся, ищущий надежды взгляд.

– Изолированная камера климат-контроля, фильтрация и стерилизация воздуха, стерильно приготовленный питательный субстрат, стерилизованные одежда и бельё из натуральных волокон. Ни единого лишнего предмета.

Прерывистый вздох.

– Могу предложить вот что. У вашей дочери высокий для её возраста БИР. Есть шанс получить положительный ответ на запрос об утверждении разрешения на включение в лист ожидания на пересадку клеток-активаторов. Вы с супругой запланируете следующего ребёнка. При его рождении сделают анализ на совместимость, и при благоприятном результате ребёнок будет признан умственно отсталым. Что даст возможность организовать операцию. До неё поддерживать режим – я объяснил, какой. Операция может дать эффект лишь по достижении донором половой зрелости. Рассчитывайте на марафонскую дистанцию.

Из-под халата врача высунулся уголок погона. Подполковник. Он, Горяев.

Организовать – хорошо, что рано поседевший отец неудачной дочки не знал подлинного смысла этого слова. Предкомиссии по отбору космонавтов, один из немногих в Центре, наравне с высшими должностными лицами страны имел право на прикрепление донора органов, если потребуется их пересадка в случае болезни или травмы. Свободная ячейка, куда может быть записана фамилия и прочая анкета. Чья именно, зависело тогда от зампреда.

Потому что шеф Горяева, Здвижков, этим правом не пользовался и не интересовался. Полковник даже фыркнул зло, вспомнив, как тот пылил: я, мол, не президент и не мафиозо, вот тем – хоть двойников, хоть живой комплект запчастей. Умер скоропостижно от инсульта, когда утверждали проект «Земля – Заря». Вот уж точно, радости не снёс.

А пересадка клеток-активаторов — это изъятие их у донора. С разрушением мозга.

Сейчас разработка «Зари», станции на орбите Плутона, вышла на этап рабочей конструкторской документации. Потом сборка модулей, доставка на околоземную, стыковка, беспилотный старт к Плутону. Потом, вслед – отправка экипажа. По трое, всего девятеро космонавтов. Как раз и будут готовы нынешние подростки через десять лет. И дадут ответы: искусственный ли Плутон, был ли обитаем? А там и – Контакт…

Замечтался, одёрнул себя полковник. Работать. Письмо в Алапаевск, в медцентр.

3.Поздравление от санитарки

– Размываешься, одеваешься, Тань? – наш завотделением спрашивает, Альберт Юлианович.

В стерильных боксах тоже уборка положена. Как ни фильтруй воздух, что-то оседает. Горемыки, что там векуют, даже этого не переносят.

– Рожнову сегодня поздравь. Ей из центра проекта «Земля – Заря» письмо. На монитор уже упало, но ты голосом поздравь, всё-таки живой человек.

Подумал-подумал, да и:

– Может, и донора ей по такому случаю… Есть одна комбинация. Ты там намекни, пусть знает, что не забыли про неё, прогресс медицины и прочее. Но не особо уточняй. А-а, – ладошкой так махнул, – что мне тебя учить, санитарка же круче профессуры…

Валя Рожнова наша самая главная умница. БИР как у здоровой, это у боксовых детишек не часто. Битнями сидят, мышц нету. А она умишком взяла. Всё в научные центры какие-то писала, ей уж слали писем – как министру. Я бы не осилила. А Валя – вот те на.

Голос в противохимке как в дудку какую, одно бу-бу-бу. Постаралась уж поласковей:

– С победой тебя, Валь, с большим достижением! Вон могущество науки чего делает: с места не сходя – и в космос!

Руки своё дело знают, да и вещей в боксе не полагается. Намываю по порядку: потолок, решётка фильтра, смена фильтроволокна, потом стены, стекло в коридор обзорное, потом половину пола, где никаких вещей, потом вещи: лампу выключить-протереть, матрац протереть, бельё в мешок, новое кладу запаянное тоже в мешке. Потом монитор и пульт. Из пульта вынимаю батарейку и полощу в дезрастворе весь. Положено. Очень уж много мелких деталек, пыль неизбежная, а таким, как Валя, это аспид лютый.

Дезраствор сохнет, исчезают мокрые разводы на помытой стороне пола. Когда все сойдут, можно матрац переложить на чистое.

– Тебе помочь застелить?

Боксовые обычно не согласны. Какое-никакое, а дело, занятие. Любовалась бы, как они выравнивают по складочке, по клеточке, да сердце щемит.

– Пульт просох, тёть Тань? – спрашивает.

– Сама жду, ногами сучу. Посмотрела бы на твои успехи.

Хихикнула. Девчонка как девчонка, эх, жаль… Пульт в руках будто сам чик-чик. И пока я мою вторую половину пола, у неё уж письмо из комиссии. По космонавтам-то. Руки моют, а я читаю. Наворочено науки, конечно, но главное понятно. Валюшка-то настоящее открытие сделала. Какими уж там хитростями, не знаю, но доказала, что в далище немереной, на планете Плутон, был кто-то живой, хоть микробы. Ей за это новую бирку присвоили, за тыщу ушла. Вообще редкость неписаная, а уж для таких! Шлют ей из конторы «Земли – Зари» поздравления, поклоны: рады, мол, будем видеть Вас среди участников, по обстоятельствам – земных или космических.

У меня сердце ёкнуло. Не прочли, что ль, что девка без вылазу в четырёх стенах.

– Юлианыч-то, – говорю так это осторожненько, – про операцию заикнулся.

Уж так она вздохнула. Это здоровые – глупышки. А кто здесь долго, мудреет не по годам.

– Тёть Тань, так операция ведь… донор нужен. А он тоже живой…

– Юлианыч так и велел тебе передать: роет наука землю носом безустанно. Найдут, мол, выход, чтоб оба жили. И тебе на волю, и ему чтоб не в ангельской чин.

Как всё помыла, у Вали, у других – восьмеро их у нас – последний в очереди кабинет зава.

– Ну, что долго-то так? – и смеётся. Лицо длинное, хмурится – лошадь лошадью, а улыбнётся – волос жёлтый соломенный солнышком заиграет, глаза синие васильками в пшенице зацветут. – Таня! Татьяна Филипповна! Хоть вам похвастаюсь. Есть донор! И под проект «Земля – Заря», может быть, нашему медцентру разрешат экспериментальную операцию!

Доктор Альберт Юлианович Мидгардт даже не позволил санитарке мыть пол в его кабинете, пока не подбил итоги. История, Рожнова В., тотальный аллергический. Заключение: только родственный донор клеток-активаторов. Ролик с записью согласия родителей Рожновых на занесение их умственно отсталого сына Рожнова С. в реестр доноров органов государственного значения. Сведения о предполагаемом реципиенте: Здвижков, Роскосмос. Не открываются, кстати. Выдают окно «Информация закрыта, введите код полномочий», и личного кода врача недостаточно.

А простой поисковик даёт: Здвижков, генерал-майор, ордена и прочее, 1947 – 2026. Больше десяти лет, как нет его. Свободен, следовательно, Рожнов С.! Не нужна больше живая запчасть для высокорангового госслужащего. Можно пустить на пользу простому гражданину… гражданке, да и не совсем простой. Вся переписка пациентов идёт через завотделением, и доктор Мидгардт отлично знал: пятнадцатилетнюю Рожнову только что поздравила Академия Наук. Умудрилась девчонка доказать: бывшая так называемая планета Плутон когда-то была обитаемой станцией. Только на основании компьютерного анализа открытых данных.

Наличие органики – раз, вся органика левовращающая – два, фрагменты ДНК и белков, характерных для теплокровных организмов – три. Профессор, у которого Мидгардт защищался, в шутку ворчал: совпадение – это падение сов. Не бывает случайного, есть законы.

Потому доктор и написал Горяеву, преемнику Здвижкова. И вот – отвечено согласием. По обоим пунктам: снятие статуса донора органов госзначения, перевод в статус родственного донора. И разрешение экспериментальной малоинвазивной операции. Посредством зонда-робота.

– Татьяна Филипповна, вы ещё тут? Кабинет свободен, мойте, пожалуйста. И до свидания.

4.Серёжка: новостью в лоб

Я после Енькиного «шерлока-холмса» нарочно старался ночами не спать подольше. Тут и второе задание подвалило, допразделы математики. Под одеялом читал. Слышу, мама с кухни:

– Откажусь от согласия, не могу, живой же, мой, – и всхлипывает задушенно.

– Цыц, – это уж батя, – чо умота жалеть! – и шёпотом, в семь этажей русского устного.

– Космонавтом будет… – она опять хлюп носом. А потом шлепок. А потом тупо, в мясо.

И меня как шайбой изнутри. Аж искры из глаз. Это что ж, они подписали какое-то согласие, чтоб без вопросов, если я коньки откину? Например, в космосе? Мама меня жалеет, а батя её кулаком строит? Не бывать тому! Я вскочил – и на кухню:

– Я всё знаю! Батя, стоп!

Руку его, над мамой занесённую, перехватил, как тренер учил. У мамы всё лицо красными полосами. Надавал батя плюх. А глаза – вот, наверно, каково в космосе.

– Я согласный! – кричу. – Что бы ни случилось!

Они оба в крик. Да ты сопляк, да умот, да знаешь ли, на что идёшь. И письмо на планшете мамином кажут. Из больнички. Прибыть на обследование как донору органов госзначения.

Аж весь воздух исчез. Во как припечатали.

– Мам! – когда дыхалка врубилась. – Меня не могут! Батя, ты ж говорил, Валька ждёт! На аптеку работаешь! Должны помощника оставить, если уж есть дома один инвалид!

Мама на меня – глазищи шесть на девять. А батя:

– Ты не знаешь. Сам я и добивался, чтоб тебя в умоты и в доноры.

Всё и выложил: они с мамой меня родили, чтоб Вальку вылечить. И разрешили бы это, только если б я был безнадёжный умот, совсем бесполезный. Потому что пришлось бы распилить мне башку и чего-то-там Вальке подсадить. Из двух инвалидов одного здорового собрать. Меня и растили на запчасти. За здоровье тряслись: ни мороженки, ни пироженки. Хоккей вот только.

– Доктор один, жулик, говорит: я его впишу на запчасти генералу там одному. Тогда, говорит, прокатит. Жди, пока сын мужиком станет. А оно вон как. Понадобился ты им до срока.

Ночь никто не спал. Я родаков еле уговорил: сам всё узнаю. А наутро в Енькину школу. Там задания-то по «Земле – Заре» выдавали.

– Ты почему не на уроке? – тот самый препод. Я его в коридоре, наедине поймал.

– Ринат Шаахмедович! Очень надо узнать! К какому генералу я в доноры прикреплён и что с ним такое – авария?

Он аж подавился. Не слыхал про такие дела. Еле дотумкал, про что я. Даже на урок свой меня завёл. Задание роздал, а мне:

– Не бывает БИР семьсот девяносто три у умственно отсталого. Таких не брали в проект.

И личное дело моё мне в компе показал. Допущен, оказывается. А там – признан умотом при рождении, донор госзначения для какого-то Здвижкова. Занёс данные подполковник медслужбы Горяев. Потом умотство снято. Заведующая детсадом Ларина. Потом школа, хоккей, всё такое.

– Горяев тебя и утвердил в проект «Земля – Заря». Он предкомиссии по отбору. А Здвижков был до него, да умер. Давно. Сегодняшний твой вопрос докладываю в Центр.

5.«Земля – Заря» ждёт

– Ты же несовершеннолетний, сам не решаешь, – сказал высокий, белявый, в светло-зелёном. Как зовут, шепнули тётки на входе: Альберт Юлианыч.

– Зато я из программы «Земля – Заря»! Мы вместе решаем!

И вываливаю всё, что знаю. Про Горяева. Что меня на запчасти родили. Что Здвижков помер. И что Валька открытие сделала. Это мне кружковый препод сказал.

– Это пятнадцать лет назад надо было кому-то башку пилить! А чтоб сейчас? Спутники сами, машины сами, метро само! Без человека. И желудок режут роботом, и сшивают. Изнутри. А тут чтоб обязательно насмерть – да не поверю!

Про желудок мне Енька рассказывал. Пример задачки движа в трёхмерном пространстве. Решённой. А уж как я так складно отчубучил, до сих пор не пойму.

Белявый Юлианыч только руками развёл. И велел приходить с вещами. Ложиться. Труханул я, конечно. Тело само – вроде, в защитную стойку. Он засмеялся:

– Ты угадал. На тебе первом опыт будет. Малоповреждающий способ экстракции… изъятия клеток-активаторов. Зондом, как ты сказал, роботом.

Вальке потом кучу анализов делали, но в итоге из той палаты выпустили. Домой. И мороженое лопала уже, и цветы нюхала, и с мамой тискались. И двухэтажную кровать батя купил.

А с меня ещё датчики не сняли. На виски наклеены. Юлианычу для опыта надо: как будет заживать там, внутри мозгов. Картинка в ультразвуке. Енька говорит: ты теперь как трубопровод топлива в ракете.

Когда снимут – набьюсь на графиковый медосмотр, вроде в хоккейную команду вернуться. Тренер обнадёжил: должны дать добро. А как окажусь в больничке – в Земле-Зарёвское плановое обследование встроюсь. И просочусь. Обязано получиться! Ринат Шаахмедович рассказал: был такой космонавт Береговой, он так попал в космонавты. Финтом, в обход.

Они с Енькой ждут!

Октябрь 2022