Слеза Дарахуса

Дарахус спал, и сон его имел особую природу.

Он прекрасно сознавал, что являющиеся ему образы – иллюзорны. Но не каждое видение порождал его разум, некоторые даже не принадлежали Дарахусу. Собственные фантазии причудливо сплетались с чужими сновидениями, мыслями и мечтами в цветистую нить, что не обрывалась вот уже сотню лет. А может быть, тысячу?

Во сне время не имело значения, года пролетали в мгновение, а мгновения застывали, пока на земле проносились века. Как и пространство: Дарахус парил над шумными городами, океанскими гладями и горными пиками легче, чем на огромных кожистых крыльях, которыми давно не пользовался.

Сейчас ему снились джунгли. Душная сельва тянулась зелёными щупальцами со всех сторон, грозя оплести, задушить, поглотить всякого, кто рискнет ступить в её чертоги. Лианы, щерившиеся пастями красных и синих цветов, змеились повсюду, обнимая кусты и деревья. И этот пёстрый ковёр кишел жизнью, сотнями существ со множеством лапок и глаз, или вовсе без них, беспрестанно движущихся и пожирающих друг друга. Ими же полнился пресыщенный влагой воздух, он звенел и жужжал под крыльями крошечных созданий.

По мшистым кочкам, приминая папоротник, торопливо ступал человек. Фигуру с головы до ног скрывал плащ цвета отброшенной кронами тени, но Дарахус ощущал, что это девушка. Юная, лет шестнадцати. Он узнал вышивку на изношенном одеянии – болотные лилусы вышили руки кхенских мастериц. Из-под капюшона выбивались медные локоны, лезли, непослушные, в осунувшееся лицо. Капельки пота ползли по тёмно-ореховой коже, застилая агатовые глаза.

Прелюбопытная путница, решил Дарахус. И, невесомо приблизившись, пробрался в её разум.

– Лахшас! – выругалась Ауна, когда руку снова обожгло болью. Треклятая утрика росла повсюду, прячась среди безобидных растений. Неосторожное движение, и маленькие жала выстреливали из тугих почек, впиваясь в тело и впрыскивая яд. Ещё и мошки надоедливо вились над головой, пролезая под одежду, норовя набиться в рот.

Ауна вспомнила, как в детстве угодила в заросли этой дрянной травы – вот крику было. А ещё обиды, когда бабушка вместо жалости отчитала её за неосторожность. Урок был ценным: маленькая Ауна не только запомнила, как выглядит опасный куст, но и узнала, что белёсый сок молочника способен залечить оставленные им ожоги.

Но теперь Ауна не ребёнок, она переживёт укусы огонь-травы. Главное успеть до заката, а противоядие поищет потом. Если удастся дожить.

Она плотнее надвинула расшитый орнаментом капюшон. Те, кто жил в деревне, косо глядели на рыжие кудри из-за их схожести с глориосой – цветами смерти. В джунглях скрывать внешность без толку, но накидка хоть немного защищала от гнуса.

«Я должна, должна… Должна успеть, пока все не…», – стискивая зубы, твердила Ауна. Непокорная, продиралась сквозь зелёный ад, превозмогая боль и утомление.

Нет, нет, нет, отпрянул Дарахус, никаких страданий. Он не за тем отрешился от них, чтобы снова испытывать.

Разум услужливо развернул иную картинку: прелестную поляну, усеянную невероятной красоты цветами. Пышные золотые бутоны мерно покачивались, роняя пыльцу и источая волнующий сладкий аромат. Опьянённые запахом, над цветами кружили яркие бабочки, придирчиво выбирая, куда бы запустить вожделевший хоботок. Бабочки порхают… Бабочки?

Что-то не так. Чуждое присутствие окатило лёгким ознобом.

– Дарахус… – послышалось в шорохе легчайших крыльев. Неужели кто-то ещё помнит его имя? Кому он мог понадобиться?

Цветущее поле рассеялось, обернувшись барханами. Теперь вокруг простирались мертвенные пески Таджарухис.

Здешнее солнце не дарило живительного тепла, оно сеяло испепеляющие лучи смерти. Воздух над песками дрожал и плавился под его губительной лаской. Подобно злобному джину раскалённый ветер налетал на безжизненные холмы, и, будто издеваясь, придавал сходство с морскими волнами месту, откуда вода ушла много столетий назад.

Зной полудня загнал в убежища даже привычных к жаре обитателей пустыни. Только редкие следы говорили о том, что жизнь ещё ютится в этих краях. Вот тянется рядок точек, и тает за холмом – это пробежал скорпион. Чуть дальше – извилистые линии, их оставила змея.

Гонимые ветром, бегут позёмкой песчинки и, встречаясь друг с другом, поют о тех временах, когда они были огромными камнями, что слагались в стены роскошных дворцов. Те дворцы высились над процветающими городами, и оазисы окружали их сочной зеленью. По оживлённым улочкам прогуливались люди в узорчатых одеждах и вели беседы на позабытых ныне языках. Но время поглотило и сады, и дворцы, и живших в них людей. Так давно это было, что помнит лишь песок да сам Дарахус.

Песчинки поют, и их тонкие печальные голоса сливаются в призывный крик:

– Дарахус!

Кто же такой настойчивый не желает оставить его в покое?

Дрожащее над пустыней охристое небо раскололось и излилось глубокой синью. Золотые пески захлебнулись волнами, исчезнув в морской пучине.

Штормовой океан ярился, бросался диким зверем на стонущие бока корвета. Ветер терзал лохмотья парусов, точно голодный волк добычу: вот-вот оборвёт и утащит в свою берлогу. Люди на палубе кричали в панике, но их крики поглощал вой стихи. Океан бурлил, клокотал, рвался в небо девятым валом.

– Дарахус‼! – позвали в третий раз. Видение рассыпалось горстью солёных брызг.

Дарахус шумно выпустил воздух из лёгких и разомкнул тяжёлые веки. Реальность немедля обрушилась на него тяжестью собственного необъятного тела. Совсем не хотелось шевелиться.

Перед глазами кружила растревоженная дыханием вековая пыль. Дарахус заморгал, прогоняя сонную пелену, лениво окинул пещеру взглядом. В подземном святилище почти ничего не изменилось с тех пор, как он погрузился в сон. Яшмовые идолища с лазуритовыми глазами по-прежнему подпирали терявшийся во тьме потолок. Всё так же руны, значение которых позабыто вместе с народом их оставившим, нестройными рядами опоясывали стены. Разве что трещин прибавилось.

Как и во все пробуждения до этого, у ложа стоял проситель.

Точнее, просительница. Это же Ауна, маленькая кхенка с волосами как бутон глориосы, узнал Дарахус. Выходит, к нему она шла через джунгли.

Дарахус приподнял голову, с любопытством разглядывая гостью: ни разу просить не приходила дева, да ещё такого нежного возраста. Выглядела она хуже, чем в видении, того гляди с ног повалится от усталости.

– Кто ты такая? Зачем разбудила меня? – пророкотал он и удивился звуку своего голоса. Сколько же он спал, что отвык от него?

Всё желаемое Дарахус увидел во сне. Но ритуалы и церемонии велели расспросить гостью.

– Ауна, дочь Айны, внучка Мелехис! – с готовностью выпалила она. – Ты должен дать мне лекарство, которое спасёт моё племя!

– Должен? – хмыкнул Дарахус. – Мы ведь едва увиделись, когда же я успел тебе задолжать?

Девица смутилась и, потупив взор, отвечала скромнее:

– Ты всевидящий и всезнающий, добрейший даритель мудрости, – пролепетала она. – Бабка рассказывала древнюю легенду: ты исполняешь любую просьбу героя, что найдет тебя и разбудит, трижды позвав по имени.

Витиеватые похвальбы отнюдь не порадовали Дарахуса. «В такую глушь в погоне за сказкой о могучем божестве забралась, дурочка, только бы не самой беду одолевать», – подумал он, но вслух лишь насмешливо фыркнул.

– А ты, стало быть, и есть герой?

Гостья вскинула пылающий негодованием взгляд, щёки её зарделись маками.

– А разве нет? – надменно бросила она. – Разве не герой тот, кто преодолел такое расстояние, кто победил множество чудовищ, кто вытерпел тяжкие испытания? Не всякий мужчина вынес бы то, через что прошла я!

– Не всякому мужчине взбрело бы в голову впутаться в такие неприятности, – скучающе зевнул Дарахус. – А уж мудрой женщине и подавно.

Ауна задохнулась, словно в пещере разом исчез весь воздух. Её затрясло как в лихорадке, пальцы сомкнулись в кулачки.

– Как будто мне дали выбор! Что мне было делать? Сидеть, сложа руки, наблюдая, как он… Как они все…

Её голос задрожал, прерванный всхлипами, в покрасневших глазах набухли солёные капли.

– Ладно, – воздев глаза к потолку, вздохнул Дарахус. – Я, предобрый и премудрый, помогу тебе. Расскажи, в чём твоя беда. С самого начала.

Девчонка спешно размазала слёзы по чумазым щекам и, шмыгая носом, заговорила. О том, как росла без отца и матери – они погибли в бурю, когда Ауна ещё не помнила себя. Сиротку воспитала бабка, жившая в ветхой избушке поодаль от селения. В племени бабку знали, как сильную ведунью, её почитали и побаивались. Но малютку Ауну крепко невзлюбили. Деревенские мальчишки с детства дразнили бесовой дочкой, частенько подкарауливали и побивали камнями, грозили остричь её волосы, что так напоминают проклятый цветок. Она перестала ходить в деревню, скрывалась в джунглях, подобно напуганному зверьку. Только один друг был у Ауны среди людей, тот, кто не бросал камней и обидных слов. Он всегда помогал в трудную пору, то едой, то одеждой.

– Но раз Татари пришёл и рассказал, что бледные люди объявились в наших землях, – едва сдерживала гнев Ауна. – Они вылили в реку тлетворное зелье, и все пившие ту воду заболели. Бабушка старалась, как могла, но не вышло победить страшный мор… Мне очень нужно лекарство, чтобы спасти деревню!

– Погоди, – прервал её задремавший было Дарахус. – А чего Татари сам не пришёл, раз у него болеет семья?

– Он… Тоже заболел, – всхлипнула Ауна.

– А-а-а, любовь… Вы, люди, ради любви на многое пойдете, – понимающе закивал Дарахус. – Что же, я дам тебе лекарство. Только сперва тебе придется доказать, что ты достойна моей помощи. Я, конечно, премудрый и всезнающий, да не люблю, когда будят по пустякам.

– Пустякам? – снова вспыхнула Ауна. – Там люди гибнут!

– Что есть люди в сравнении с целой Вселенной? Мизерная чешуйка на крыле бабочки, песчинка в пустыне, капля в океане, – философски изрёк Дарахус. – Или испытание, или возвращайся с пустыми руками.

– Да я же проделала такой путь, победила чудовищ! – возмутилась девчонка. Но стоило Дарахусу глянуть на неё из-под усеянных острыми выростами бровей, как она осеклась, понурив голову.

– Не бойся, на этот раз чудовищ побеждать не придётся, – обнадёжил он. «Кроме, разве что, одного», – добавил Дарахус про себя.

Мгновение – и Ауна очутилась на петляющей тропке, почти поглощённой буйными тропическими зарослями. Дарахус видел, как маленькая кхенка в удивлении озирается, не понимая случившегося. А вот она его узнать не могла, ведь теперь Дарахус выглядел как маленький невзрачный мотылёк. В этом облике он собрался наблюдать за испытанием.

Наконец Ауна узнала место. Этой тропой она годами ходила в деревню, за этими деревьями её подкарауливали мальчишки, чтобы таскать за волосы и бросаться камнями. А где-то там, за сплошной зелёной стеной – старенькая, сложенная из толстых веток хижина, где её дожидаются бабушка и Татари.

В руках ощущалась пульсирующая тяжесть. Ауна опустила глаза, и растерянность на её лице сменилась ликованием: вот оно, долгожданное лекарство! Лежит в её ладонях, как награда за пройденные испытания. Спрятав драгоценную ношу за пазуху, девушка поспешила к дому. Неприметный Дарахус-мотылёк расправил серые крылышки и полетел следом.

Ещё издали он уловил тлетворные миазмы хвори, витающие вокруг жилища ведуньи. До слуха донеслись кашель и страдальческие стоны. Всё это почувствовала и Ауна. Не тратя времени даром, она бросилась к двери и шагнула внутрь. Дарахус не успел за девчонкой, створка захлопнулась прямо перед ним, отбросив воздушным потоком. Описав замысловатый кульбит, он влетел в окно и уселся на раму, выжидая.

Убранство лачуги в своей бедноте посостязалось бы с домом любого бледнокожего нищего. Даже мебели не видать, одни присыпанные угли в кольце камней вместо очага, да циновка для сна в углу. На ней лежал юноша, примерно одного возраста с Ауной. Худой и изможденный, весь в болезненной испарине, он метался в бреду, едва цепляясь за жизнь. Над ним склонялась старуха, чьё морщинистое лицо почти полностью пряталось в нечёсаных седых прядях. За её сутулые костлявые плечи цеплялись, спадая до грязного пола, дырявые обноски, расшитые выцветшими узорами и мелкими косточками животных.

Старуха поила юношу отваром, но, похоже, зелье не помогало: больной чуть не до судорог заходился в кашле. Над их головами едва покачивались бесчисленные пучки сухих трав, как будто целое осеннее поле вверх ногами. Но даже их пряный аромат не мог заглушить зловоние болезни.

Ведунья увидела Ауну и тихонько охнула, схватившись за сердце. Дарахус внимательно наблюдал за ними. За тёплыми объятьями приветствия, за тем, как девушка упала на колени возле ложа больного и влила в пересохшие губы заветное лекарство. За тем, как тот открыл глаза и улыбнулся своей спасительнице. Пусть всё происходящее – иллюзия, созданная им ради испытания, ему нравилось, что грустная история хорошо обернулась. Даже жаль, что предстояло нарушить такую идиллию.

– Любимая, теперь мы сможем быть вместе! – устами Татари воскликнул Дарахус.

– Погоди, жители деревни ещё в опасности, – возразила Ауна. – Сейчас же отравимся к ним на помощь!

– Зачем? – юноша приподнялся с циновки, ухватив подругу за руку. – Они всю жизнь насмехались над твоей внешностью, обижали тебя. Разве не лучше будет, чтобы они умерли?

– Что за страшные вещи ты говоришь! – отстранилась девушка. – Это же твоя семья, твои друзья! Разве ты сможешь жить счастливо, если единственный из всех уцелеешь?

– К чему мне такая семья и такие друзья, которые не принимают тебя? – улыбнулся Татари. – Они не нужны мне, нужна лишь ты одна.

– Замолчи! – прикрикнула Ауна, вырвав ладонь из рук юноши.

– Почему? – не унимался Татари. – Разве ты не любишь меня? Разве не хочешь, чтобы мы были вместе? Все, кто причинял тебе боль, исчезнут. Мы убежим далеко в джунгли, где бледные люди нас никогда не найдут, и там беспечно проживём одну судьбу на двоих.

– Но тогда деревня достанется им! – возразила Ауна.

– Ну и пусть. У нас есть дар Дарахуса, мы отмечены им как избранные. Плевать на других.

Ауна покачала головой, отказываясь верить своим ушам.

– Ты не Татари! – крикнула она. – Татари добрый и отзывчивый, он никогда бы такого не сказал!

Не слушая больше юношу, Ауна выбежала прочь.

Дарахус-мотылёк выпорхнул из хижины ей в след. Он приметил Ауну среди зарослей – та снова плакала, шмыгая покрасневшим носом.

«Всё бы девчонке в слезы, чуть что», – досадовал Дарахус, описывая круги над её укрытием. Но приблизиться не успел, его тело будто врезалось в невидимую преграду. Изо всех сил он напряг серые крылышки – тщетно, те лишь бились о нечто незримое.

Дарахус огляделся: его держали прочные нити, усеянные блестящими клейкими каплями. Просто паутинка среди зелёных стеблей, а так цепко поймала его. Всё-таки нелегко быть крошечным беззащитным существом.

Нить тревожно затрепыхалась, из-под широкого листа, куда она уходила одним концом, показались огромные мохнатые лапы с двумя изогнутыми как крюки коготками. Не хватало стать добычей паука в собственной же иллюзии, подумал Дарахус.

– Господин паук, простите меня, но не ешьте, пожалуйста, этого мотылька, – услышал вдруг он. Тонкие девичьи пальцы аккуратно высвободили Дарахуса из пут и отнесли подальше от опасности.

– Лети, мотылёк, навстречу свободе! – подняла ладони Ауна. – Не поддавайся отчаянию и никогда не отступай от цели! И я не буду, – твёрдым голосом добавила она. – Всё равно найду способ спасти деревню! Безо всяких легенд и чужой помощи!

Дарахус вспорхнул из рук Ауны и, взмахнув крылышками, осыпал её серебристой пыльцой.

Опутанные лианами деревья и ветхое жилище ведуньи меж ними истаяли, как морок в тумане, Ауна и Дарахус снова оказались в пещере.

– Что случилось? – выдохнула девушка.

– Ты прошла испытание, – торжественно возвестил Дарахус.

– Что? Как? – опешила Ауна. – И в чём же оно заключалось?

– Это тайна всемогущего мудреца, – насмешливо отмахнулся Дарахус, и поспешил перейти к награде: – Подойди. Давай, смелее.

Он воздел переднюю лапу. Золотые монеты, устилавшие широкое ложе, со звоном покатились по каменному полу под ноги девушке. Не глядя на них, Ауна приблизилась, и, склонившись, извлекла из груды драгоценностей старинную лакриматорию. С интересом повертела вещицу в руках, дивясь тонкой работе. Дарахус знал, что никто в её племени ни разу не видел таких сосудов, ведь жители джунглей не имели представления о стекле.

– А теперь жди, – наказал он.

Дарахус смежил веки, глубоко вдохнул и потянулся к сознанию Ауны. На этот раз он взял то, чего в другое время старательно избегал: боль утрат, детские обиды, переживания за близких. Пренеприятные чувства беспощадным потоком ворвались в разум Дарахуса, они казались нестерпимыми для того, кто привык нежиться в ласковых грёзах. Огромное закостеневшее сердце Дарахуса вдруг болезненно сжалось. Глаза точно пронзило острым клинком, и он крепко зажмурился, как если бы вышел на яркий свет.

Путешествие отобрало у Ауны драгоценное время, а ведь любое промедление может стоить её близким жизни. Пусть она успеет, страстно пожелал Дарахус. Пусть принесёт лекарство, спасёт любимого, спасёт всю деревню. Пусть ни толика её усилий не пропадёт даром.

Рубиново-алая слеза выкатилась из-под дрожащего века и сорвалась с чешуйчатой щеки на дно фиала.

– Этого должно хватить, – открыл глаза Дарахус. – И себя подлечи, на ногах еле стоишь. А то силёнок не хватит на обратный путь.

Ауна то смеялась, то плакала, то пускалась в пляс, то бросалась обнимать его покрытую роговой бронёй шею. Едва в обморок не свалилась, позабыв о ранах. Дарахус достойно выдержал девичьи восторги и благодарности.

– А можно задать один вопрос? – расхрабрилась девушка.

– Если один, то вполне, – добродушно дозволил Дарахус.

– Почему ты исчез из мира?

Дарахус устало вздохнул: кхенка не удивила вопросом, не она первая захотела это узнать. Отвечать не хотелось, да ведь сам согласился.

– То есть… У тебя же есть огромная сила! Ты можешь помогать людям, можешь наставлять их, вести за собой. Или даже править ими, – попыталась объяснить Ауна, но поняла, что это излишнее, и замолкла.

Сила? Дарахус отвел затуманенный взгляд. Человеческие легенды многократно преувеличивают его заслуги и возможности. Главная его сила – знания, но в нелепых человеческих легендах есть и толика правды: в знаниях сокрыто множество бед, справедливо гласят они.

– Когда-то у меня был друг среди людей, – нарушил Дарахус повисшую паузу. – Даже больше, нежели друг, он был для меня вроде младшего брата. Я рассказал ему всё, что знал, научил многому, чего в то время не знал и не умел никто из человеческого рода. И его чувства ко мне были столь же сильны. Он любил меня больше, чем кого-либо из своих. Пожалуй, даже слишком… Он восхищался моей силой, и во всём хотел походить на меня, своего наставника. До такой степени, что со временем перестал считать себя человеком…

Дарахус оборвал рассказ. Горькие воспоминания болезненно заворочались, будто выплёскиваясь в сердце порцией яда.

– Когда человек ощущает себя выше других, таких же, как он людей, это ни к чему хорошему не приводит, – с грустью заключил он.

– Я поняла, – кивнула Ауна. – Это как… Как бледные люди! Они считают себя лучше нас, считают, что мы должны отдать им свои земли, свои жилища, что остальные должны прислуживать им!

– Да… Что-то вроде того, – согласился Дарахус. – Мои силы могут быть опасны, особенно если попадут не в те руки.

Ауна понимающе склонила голову.

– Бледные люди называют себя потомками Великого Дракона, – задумалась она. – А не ты ли тот Дракон?

– В прежние времена кое-кто из людей так называл меня, – подтвердил Дарахус.

– Ясно. Выходит, ты просто спрятался тут от тех, кто причинял душевную боль и пользовался твоей добротой. Но... Разве тебе не скучно и одиноко столетиями сидеть в этом святилище? Не хочется найти того, кто поймет тебя? – снова спросила она.

– Это ведь целых три вопроса, – фыркнул Дарахус. – Не скучно! Поторопись домой, тебя ждёт Татари и остальные.

«Дорогу сюда забудь. Заявишься ещё раз – съем», – пригрозил он напоследок Ауне. Наврал, разумеется, физическая пища ему давным-давно не требовалась. Просто счёл страх подходящим предлогом впредь отвадить людей от усыпальницы.

Долгим взглядом проводил он гостью, когда та уходила, зажав в руках выстраданную награду. Поиск Ауны окончен, но впереди снова дорога, только Дарахусу до того нет дела. «Скучно мне, вот так смех», – хмыкнул он, вспоминая глупый вопрос девчонки.

Он грузно заворочался на золотом ложе, готовый нырнуть в ласковые объятия сна. Но мгновение шло за мгновением, отсчитывая время, а пятна никак не клеились в целое. Дарахус не мог удержать ни единого приятного образа. Всё то, что ранее казалось желанным и привлекательным, теперь выглядело тускло и фальшиво. Иллюзорные цветущие поля и лазурная водная гладь оказались неспособны соперничать с живыми чувствами Ауны, вдруг понял Дарахус.

Сердце не отпускало. Не болело больше, лишь беспокойно ныло, и это смутное чувство погнало Дарахуса вслед за девчонкой.

Снова пропахшая сыростью сельва, среди стеблей и листвы притаился человек. Это не кхенец, его кожа бледна, как соцветия речного апогетоса. В руках у него блестящая стальная палка: оружие, неведомое народам джунглей. Дарахус едва коснулся незнакомца.

Глазами бледного человека он увидел Ауну. Как удачно сложилось, беспечная девчонка спешит домой, не замечая, что за ней следят. «Убью глупую дикарку, больше она не нужна. Заберу сокровище, тогда хозяин похвалит меня за хорошую работу», – предвкушал он лёгкую добычу.

Дарахус брезгливо отстранился от гадких мыслей негодяя. Что ж, не всем мечтам и чаяниям он позволит сегодня сбыться. К тому же теперь мелочный человечишка знал дорогу к святилищу.

Едва заметно качнулись стебли папоротников, графитовая чешуя блеснула в просвете зелени. Мамба невиданных размеров бесшумно подкралась к бледному человеку и, накинув смертоносные кольца на искусанную гнусом шею, вцепилась в лицо поцелуем смерти. Так точен был её бросок, что жертва не успела и вскрикнуть. Человек выронил ружьё, отчаянно отбиваясь, но нить его судьбы уже оборвалась.

Теперь Ауна без препятствий доберётся домой, подумал Дарахус и на душе непривычно потеплело.

Только ведь там наверняка её поджидают бледные люди. Да мало ли какие напасти помешают её желанию сбыться, а защитить сиротку некому. Теперь мысли о судьбе маленькой кхенки не дадут Дарахусу витать в лишенных горя снах. Похоже, в ближайшие лет шестьдесят ему будет чем заняться. А если дети и внуки пойдут в мать, то и все двести. Только бы не разбаловать удачей, а то доведётся ещё не одну слезу пролить…