Мои ощущения обманывают меня уже давно, так давно, что это более не кажется странным. Боковым зрением улавливаю странное движения. Холодеют легкие. Поворачиваю голову, но там – лишь голая стена, за которой живет кто угодно, кто не может прорваться в мою комнату. Как там было у Паланика[1]? «Всё нереально; всё очень далеко от тебя, всё это — копии копий копий»[2]. Чувства тоже скопированы со странным механическим скрежетом, с каким принтер сканирует очередной документ. У настольной лампы летает моль, и, наверное, я ненавижу ее более всего на свете. Прихлопнуть не получится, могу обжечься о стекло, еще хуже – выбить его, хотя с такой любовью приделывала его на место вчера. Единственно интересное событие в моей жизни за последние месяца полтора или около, хотя, может, и больше. Дни не просто слились в одну серую полосу, они перестали существовать. Ощущение хотя бы какой-то жизни внутри может пробудиться к ночи. А может и не пробудиться. Это странный парадокс — чем сильнее ты хочешь чего-то, тем меньше шанс получить это. Ночью отсутствие времени в моем мире как бы совпадает с отсутствием времени в мире реальном. Это позволяет ощутить некую упорядоченность между воспаленным мозгом и существующим в вечной горячке телом.

Мое имя Сильва. Я – немного не оконченная homo sapiens perfectus, – совершеннейшая человеческий тип[3]. Пройдя стадию верблюжьего рабства[4] и дойдя до стадии львицы, я осталась в этом положении презрения. Я презираю мещанские радости, существующую мораль, я ненавижу всех социалистов. Люди не равны, но это лишь означает, что все они индивидуальны. Их нельзя подогнать под один тип рабочей силы, нельзя создать идеальное общество, к которому так стремился коммунизм. Я вешаю над собой только свою волю, как закон, но моя свобода не стала свободой «для чего». Странное ощущение стоять на последней ступени, но так и не толкнуть уже открытую дверь. Мы все – новое поколение, более приближенное к сверхлюдям, преодолевшие зависимость от сна с помощью таблеток, зависимость от любви с помощью эгоизма, зависимость от всех догм с помощью самих себя. Наш хаос, идущий прямо от души, наша непоколебимость позволяет нам быть львами. Наш хаос, обрушиваемый на головы всех чертовых пессимистов, всех учений коллективизации позволяет нам быть львами. Я позволяю себе бояться и потерять время. Я позволяю себе, и в этом я сильна. Мое Я – священно, и первостепенно к твоему «ты».

Человек не может жить вне социума. Человек вне общества или бог, или зверь[5], и в обоях случаях его львиная доля[6], помогающая возвыситься над всеми остальными, становится волчьим билетом[7]. Современное общество осыпало своих детей прекрасными дарами, от волшебных машин Стива Джобса до гигиенической помады. Вне социума все это не имеет смысла, человек возвращается в стадию «до раба», даже если он нравственен до тошноты. Вне социума любая светлая мысль перебивается простым чувством голода или холода. Я вспоминаю своего учителя физики. Он любил откидываться на стуле, складывать руки на груди и слушать только себя. Спор предполагает аргументированную дискуссию, направленную не на подавление оппонента, не на навязывание своего мнения, а поиска истины методом взвешивания всех «за» и «против» обоих мнений. Мой учитель физики предпочитал грязные методы спора, ударяясь то в софистику[8], то в нелепый смех в попытке заставить ученицу усомниться даже в самом твердом аргументе. Он был эгоистом в самом идеальном смысле этого слова, эгоцентриком[9], но все-таки отличающимся от меня. У него был лишь один тезис, с которым я могла согласиться. Возможно, были и другие, но я старательно пыталась не заснуть.

«Все мыслители, все философы, пишущие огромные трактаты о войне, политике, метафизике и подобном – это всего лишь люди, имеющие достаточно времени для этих размышлений».

Человек всегда проходит странную лесенку, когда размышляет. В зависимости от количества свободного времени, он или ползет по этой лесенке, или быстро бежит, перепрыгивая две-три ступени за раз. Любой хоть раз задумывался об идеальном обществе, где «от каждого – по его способностям, каждому – по его труду» [10]. Любой хоть раз задумывался о бессмысленности всего, об отсутствии истины жизни, а, следовательно, о существовании лишь одного правила – делать или не делать, где одно не предпочтительнее другого [11]. Об отсутствии (что чаще) или присутствии (что реже) высшего сознания. О потребности личной заинтересованности для создания лучшего мира. Об индивидуализме. Мысли приходят к человеку, когда ему скучно, а моменты псевдо-просветления – когда проникся мыслями другого. Каждый излагает свою позицию очень умно, и один аргумент рушит другой, что выбрать из огромного количества лучших течений, веяний и мнений просто невозможно.

Я – немного не оконченная homo sapiens perfectus, – совершеннейшая человеческий тип. В центре моей Вселенной есть только Я. Я – своя личная Параматма [12], свое личное Эго [13] и Оно в одном лице, без Супер-Эго, способное мыслить безгранично. Мы – почти сверхлюди, но Библия все еще самая продаваемая книга в мире. В существовании христианства, отчасти, есть принцип удовольствия [14]. Чем больше ты мыслишь за пределами одной темы, чем больше вещей в твоем гардеробе, а в доме – шведской мебели, тем больше уровень любого напряжения. Христианство позволяет тихо сидеть в каком-нибудь монастыре, молиться и просто слепо любить. В таких условиях психическая нагрузка невозможна, и это близко к стремлению христиан к смирению, к Раю, который их ждет после жизни, к инстинкту самой смерти, Танатосу [15]. Мне более близок Эрос [16]. Не просто слепое желание жить, но четкое стремление к жизни. Эта бессонница, эта боль, эта раздражающее меня до скрипа насекомое, эти вымытые руки в двадцать седьмой раз за день – это мое стремление жить. Сосредоточенность на самой себе, своем удовольствии и развитии, даже без существования внутренних нравственных установок. Моя около-мораль начинается там, где у «ты» начинается желание чем-то затронуть меня. Я нерушима. Я не обязана «ты» и не верю в одолжения.

Ночью я сова, с утра – жаворонок. Странный вариант самоуничтожения в болезненном желании жить. Сон отбирает мое несуществующее время, хотя годы – вполне ощутимы. Устаешь пытаться устроить революцию, устаешь стремиться к изменению чего-то в жизни других. Сосредоточение на себе и своих потребностях создают уже небольшой переворот. Больше не стремишься учить, ученики сами бегут за тобой. Ты сама себе Онегина , и публика тебе нужна только для демонстрации своего Я. Их оценки не так важны, а шушуканье за спиной вызывает лишь усмешку. Пиар всегда пиар, даже если черный. Ленские и Горацио сами появляются на горизонте, сами записывают все сказанные мной слова. Мир становится лучше, но не для меня, а для будущих поколений, на которые мне, по сути, плевать. Я выросла в львицу, львицей, пожалуй, и умру. Сперва нужно место расчистить [17], а как – со звездой во лбу или безразличием в сердце, уже неважно.

Любовь является частью моего эгоизма. Мои действия так или иначе направлены на меня саму, и любое проявление щедрости все равно выражает только меня. Я дарю, потому что мне приносит радость твое счастливое лицо. Я не ставлю «ты» выше «я», я вшиваю мое желание нахождения «ты» рядом в «я». И в этом огромная разница. Я не исправлюсь, не откажусь от своих привычек, я не позволю тебе вернуть меня к жизни верблюдицы. Бери от меня то, что тебе нужно, пока это приносит мне удовольствие. Я не верю в одолжения. Amor aequalis [18] или вали с моей лужайки. Расширенный эгоизм [19], к которому можно только привыкнуть – я люблю тебя, но не люблю всех остальных. Я люблю тебя, потому что ты можешь дать что-то мне. Я не верю в обязанности. В моем случае в этом нет необходимости: я не могу изменить, потому что никто другой не удовлетворяет любую мою активность. Моя любовь заканчивается там, где ты приносишь мне боль. Я бегу от любого саморазрушения, будь то алкоголь, сигареты, голод или неразделенная любовь. Мне не причинит боль твоя измена, я для себя – Абсолют. Твоя неспособность познать это вынудила тебя пойти к существам более низшим. Я только посмеюсь. Смех продлевает жизнь, а мое близкое сестринство с Эросом позволяет смеяться даже во время паузы постановки в переполненном зале. Я – центр собственной Вселенной. Мне плевать, что героиня оперы, моя тезка [20], растеряна от моей реакции. Мне плевать, что хохот отдается от массивных стен и рокочет под потолком, когда в театре замерло все.

Ревность – следствие низкой самооценки. Пессимизм – огненная собака нашего времени. Меня зовут Сильва. Научаясь лучше радоваться, мы разучились бы лучше всего причинять другим горе и выдумывать его [21]. Меня зовут Сильва. Цинизм – огнемет в комнате, полной насекомых. Проповедники этического дуализма тела и духа – те же пессимисты. Меня зовут Сильва. Если бы Фрейд был женщиной, живущей в мире женщин, то все ее теории звучали бы так: «Когда они [мужчины] сами изобретали моду, их воображение не шло дальше реализации собственного комплекса по отношению к матке и женским гениталиям. Их модели являли собой бесконечные повторения женской сексуальной символики. Например, треугольный разрез мужских джемперов и свитеров вызывал ассоциации женского лобка. Узел галстука повторял очертания клитора, а галстук бабочкой – не что иное, как clitoris erecta (эрегированный клитор – прим. пер.). Прибегая к терминологии Филлис Фрейд, назовем этот феномен «репрезентация» [22] – конец цитаты. Меня зовут Сильва. Наркотики – равноценный заменитель сна. Саморазрушение или самосовершенствование – равноценны, пока это приносит удовольствие. Меня зовут Сильва. Человек живет только в условиях времени, которое способен увидеть, обгони он время – перестанет существовать, все меры расстояния, глубины и веса – бессмысленны. Меня зовут Сильва. Ощущение хотя бы какой-то жизни внутри, к которой я так стремлюсь, может пробудиться к ночи. А может и не пробудиться. Меня зовут Сильва. Меня зовут Сильва. Меня зовут Сильва.

***

[1] Чарльз Майкл «Чак» Па́ланик — современный американский писатель и фриланс-журналист.

[2] Цитата из романа Чака Паланика "Бойцовский клуб".

[3] Сверхчеловек Ницше по другой концепции, которую можно назвать культурно-исторической. Совершенствование возможно только в пределах существующего вида. В сочинении под заглавием "Антихрист" Ницше говорит: "Не в том, что должно сменить человека в цепи существ, заключается вопрос: человек есть нечто окончательное". При таком воззрении самое понятие о сверхчеловеке получает уже относительное значение, именно оно означает "нечто, представляющее в отношении ко всему человечеству своего рода сверхчеловека".

[4] В одной из своих речей, носящих заглавие: "О трех превращениях" (Von den drie Verwandlungen), Заратустра, герой философского романа Ницше "Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого", указывает три стадии или метаморфозы (Verwandlungen) человеческого духа. Первая стадия это — состояние верблюда, навьюченного всяческими "ты должен", состояние рабства под игом "добрых нравов" современного общества, которые, как тяжелая ноша, давят человека. Вторая стадия льва характеризуется тем, что на ней человеческий дух сбрасывает с себя все эти тяжести и создает свободу для создания "новых ценностей". С момента превращения верблюда в льва и начинается эволюция человека в сверхчеловека. Эта стадия является в процессе эволюции предварительной ступенью и исчерпывается одним отрицанием. Следующая за ней стадия начинается с моментом превращения льва в ребенка. В процессе реализации сверхчеловека — это момент положительный, период творчества. Им и заканчивается весь процесс.

[5] "Человек вне общества – либо бог, либо зверь" Аристотель.

[6] "Львиная доля" – лучшая доля.

[7] "Волчий билет" – невозможность сделать что-либо.

[8] Софи́зм — (1) сложное рассуждение, иногда намеренно запутанное в целях демонстрации интеллектуального превосходства или введения в заблуждение; (2) нестандартная задача, как правило, имеющая несколько решений; (3) прием обучения и метод исследования, введенный древнегреческими софистами; широко практиковался в средневековых университетах (sophismata), послужил прообразом современных сборников задач и упражнений; (4) ошибочное рассуждение, некорректный аргумент. Софизм в смысле (1) может быть основан на преднамеренном, сознательном нарушении правил логики. Это отличает его от паралогизма и апории, которые могут содержать непреднамеренную ошибку либо вообще не иметь логических ошибок, но приводить к явно неверному выводу.

[9] Эгоцентри́зм — неспособность или нежелание индивида рассматривать иную, нежели его собственную, точку зрения, как заслуживающую внимания. Восприятие своей точки зрения, как единственной существующей.

[10] Один из основных принципов социализма, предвысшая фаза коммунизма, за которой следует: "от каждого — по его способностям, каждому — по его потребностям".

[11] Утверждения нигилизма.

[12] Парама́тма в философии индуизма — Высшая духовная Сущность, Верховный Дух. Параматма, это первооснова всех вещей и феноменов. Он всепроникающий и всеприсутствующий, все существующее есть его проявление.

[13] Эго — согласно психоаналитической теории, та часть человеческой личности, которая осознаётся как «Я» и находится в контакте с окружающим миром посредством восприятия. Эго осуществляет планирование, оценки, запоминание и иными путями реагирует на воздействие физического и социального окружения. Сверх-Я (Супер-Эго) — в психоанализе так обычно называют моральные установки человека. Представление человека о том, что в этом обществе он должен делать, а что — нет. Совесть, стыд — всё это проявления Сверх-Я. Оно, иногда Ид в психоанализе являет собой бессознательную часть психики, совокупность инстинктивных влечений.

[14] Принцип удовольствия описывает стремление психики к понижению напряжения до минимального уровня. В работе 1920 года «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд делает парадоксальный вывод, говоря о том, что «принцип удовольствия находится в подчинении у влечения к смерти» — и тот, и другой стремятся привести организм к уровню минимальной — в идеале нулевой — психической нагрузки.

[15] Влечение к смерти (инстинкт смерти) — понятие психоанализа, введённое Зигмундом Фрейдом. Фрейд затем концептуализирует понятие, которое служит в его работах для обозначения наличия в живом организме стремления к восстановлению первичного (неживого, неорганического) состояния. Противопоставляется влечению к жизни. Направленность "инстинкта смерти" вовне (на людей и различные предметы) выступает в форме агрессии или деструктивных действий (например, садизм, вандализм и т.д.), а направленность внутрь (на индивида, являющегося его носителем) выступает в формах мазохизма и др. перверсий, саморазрушения и самоубийства.

[16] Влечение к жизни — понятие психоанализа, обозначаемое также термином «Эрос»; комплекс влечений включающий сексуальные влечения и влечения к самосохранению (инстинкт самосохранения), стремящийся соединить части органического в некое единство.

[17] Цитата из романа И. С. Тургенева "Отцы и дети".

[18] Amor aequalis, "любовь, которая равно даёт и получает" или "половая любовь" — к этому виду любви относится любовь супругов друг к другу, а также устойчивая связь между родителями у других видов животных (птиц, некоторых животных и т. п.). У человека эта любовь может достигать вида совершенной полноты жизненной взаимности и через это становиться высшим символом идеального отношения между личным началом и общественным целым.

[19] "Если человек любит только одного человека и безразличен ко всем другим, его любовь — это не любовь, а симбиотическая привязанность, или расширенный эгоизм" Эрих Фромм.

[20] Отсылка к названию. Сильва или Короле́ва ча́рдаша — оперетта венгерского композитора Имре Кальмана, написанная им в 1915 году. В репертуарах некоторых театров, кроме названия «Королева чардаша», встречается также буквальный перевод с немецкого — «Княгиня чардаша».

[21] Цитата из философского романа Ницше "Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого".

[22] Цитата из рассуждения-перевертыша Глории Стейнем "Если бы Фрейд был женщиной".