Если бы Таня ослепла, когда с миром было все в порядке, он укутал бы ее мягким одеялом забот, дал бы теплое место, в котором можно поплакать от горя, так внезапно свалившегося на нее, услужливо подтолкнул бы к объятьям волонтеров и добрых людей, которые помогли бы освоиться в темноте, привел бы за ручку к созданию блога, где восхищенные подписчики, утирая слезы, говорили бы: “Надо же, такая красивая, такая молодая!” Но мир сам заболел накануне Таниной слепоты, и вместо того чтобы дать уютное гнездышко, выхаркнул ее сначала на жесткий асфальт, а потом загнал в сырой лес совершенно одну.

Она прорывалась сквозь чащу, обдирая голые руки, постоянно ударяясь о стволы деревьев, спотыкаясь об разросшиеся корни, падала и вставала. Хлесткая ветка расцарапала ей щеку. “Хорошо, что не по глазам”, — подумала было она, а потом нервно засмеялась. Какая теперь разница? Много ли теперь от них толку, когда моргаешь, а вокруг — черное, беспросветное, наполненное тихими звуками, от того более страшными, приводящими в отчаяние. Ни шума мотора, ни музыки, ни голосов людей в этой черноте не было, а значит, не было и надежды. 

Тихий шорох и потрескивание веток сводили с ума, и нечем было их заглушить. Таня пробовала петь или говорить вслух, но от жажды у нее так пересохло во рту, что даже шевелить языком было невыносимо. Она попыталась вспомнить какую-нибудь песню и проиграть ее в голове, но все исчезло — осталось там, где был свет и привычная жизнь. На ум приходила только странная мелодия, под которую они танцевали вчера, в тот последний вечер, песня почти без слов, ритмичная, вводящая в транс. Она кружилась с коктейлем в руке, не подозревая, что пьет через соломинку темноту, которая постепенно заполнит ее. Миша тоже пил, и темноты в нем оказалась так много, что она поглотила его полностью, сделав холодным и неподвижным. Или это было позавчера? Три дня назад? Кто знает, сколько она уже бредет, ходит по кругу или движется на верную погибель… 

Таня уже не рада была вспомнившейся мелодии, но та отказывалась покидать ее, и тогда девушка приноровилась идти в ритм. Слова, там были какие-то слова… Что-то простое, но важное… Она вспомнит потом, когда выберется из леса, когда другой шум вытеснит назойливую песню из разума, и когда мир снова примет ее. Таня не знала, что мир заболел. Она просто шла, приноровившись аккуратно ставить ногу с каждым шагом, пока лес не поймал ее в ловушку — подошва заскользила по камню, Таня упала и покатилась вниз, то ли по обрыву реки, то ли по склону оврага, ударилась головой о валун и потеряла сознание. 

*** 

— Мама, но я не хочу! В кроссовках удобнее. 

— Девушки сейчас одеваются как попало. Я в молодости на каблуках и в мороз, и в жару! Женщина должна быть женственной. Каблуки, юбочка, макияж, я даже зимой в тоненьких колготках ходила. И спала на бигудях.

— На бигуди, мама. 

— Больно умная. Кто тебя такую захочет? Останешься одна, с пятью кошками, как тетя Лена. Хочешь, чтобы над тобой все смеялись? Тебе уже двадцать пять скоро, а выглядишь, как оборванка. Вон посмотри на Маринку! Мужики шеи сворачивают. Ты разве так не хочешь? 

*** 

В этой новой своей сущности приходилось все воспринимать по-другому. Таня пришла в себя, и первым делом замотала головой, силясь понять, что же нового и необычного случилось с ней, пока она лежала на дне оврага. “Не так, теперь все надо делать не так”, — мысленно сказала она сама себе. Хватит полагаться на глаза, бесполезно. Когда она проснулась после того вечера с Мишей, она тоже пыталась, а потом поняла, как много потеряла. Она вспоминала, как сжимала гладкий до невыносимости телефон, проводила пальцами по экрану, давила безуспешно кнопку сбоку. Как хватала за руку Мишу, пробегала руками по его груди, трясла его, теребила, пока холод не заставил ее сердце сжаться. И тогда она сделала то, что подсказывал инстинкт — оделась, на ощупь нашла выход и выбежала из маленького загородного коттеджа, в который они приехали на выходные, и побежала, надеясь найти дорогу и того, кто поможет. А оказалась в лесу, в овраге, и надо понять, что же не так. 

В голове снова заиграла дурацкая песня. Цветы… Причем здесь цветы? В песне было про цветы? Там почти не было слов… Нет, не то! И тут она поняла — запах. Пахло цветами, тонко, неуловимо, но запах был не лесной… 

— Кто здесь? — спросила Таня, повернув голову туда, откуда доносился аромат. Или опять над ней подшучивает лес? 

— Это я, — вдруг раздался голос, и Таня подпрыгнула от страха. Она искала людей, но вдруг испугалась. 

— Кто я? — переспросила она, пытаясь развернуться на голос. 

— Ты что… Ты не видишь меня? — спросил голос, женский, низкий, чуть осипший. — Как же ты здесь очутилась? Ты что, одна из города сюда добралась? Пешком? 

— Я была не в городе… Я проснулась и поняла, что ничего не вижу… Мне надо домой! Вы мне поможете? 

Таня все еще вертела головой, пока не поняла — бесполезно. “Слушай!” — сказала она самой себе. От собеседницы исходила пугающая тишина. Хрустнула ветка, потом вторая — женщина отходила от Тани. 

— Куда вы? Вы что, бросите меня? Стойте! 

— Не подходи! — вдруг услышала она в ответ. — Ты живая… но ты ослепла. Я еще такого не видела. Три дня вокруг — только мертвые. Мало кто выжил, но выжившие есть, я видела по телевизору, пока он работал. Но никто не ослеп! Может, это совпадение. А может, еще одна зараза! 

— Стойте! — в отчаянии кричала Таня, но понимала, что женщина уходит, убегает от нее. И тогда она ринулась было за ней, а потом остановилась. Что толку? Теперь она понимала, что с миром тоже что-то не так. Она села на землю, чувствуя кожей переплетенные корешки, сухие листья и колкую траву — села, чтобы поплакать. Хоть для этого пригодятся ей полные темноты глаза! 

Лицо стало неприятно мокрым, Таня поискала, чем утереться, и нащупала вдруг мягкое, что было, как она теперь поняла, под ее головой, пока она была без сознания. Платок, пеленка, шарф — кто-то заботливо подложил ей теплую ткань, чтобы было удобно лежать. Наверняка это сделала та женщина, которая так внезапно появилась, а потом так же исчезла. От ткани неуловимо пахлом духами — вот откуда шел цветочный аромат. Значит, женщина хотела ей помочь, ждала, пока очнется. Что же случилось? 

От долгого блуждания по лесу и от слез Таня совсем обессилила. Зачем куда-то идти? Ей хотелось пить и есть, ей хотелось согреться и принять душ. А вокруг была только холодная чернота, и Таня решила ей подчиниться. Повезло Мише! Ему не пришлось продираться сквозь заросли и утирать слезы чьим-то платком. Ему спокойно и хорошо. Он всегда был весел, всегда знал, чего хочет. Это была его идея — приехать на выходные сюда. Он снял коттедж, уверенно вел машину, шутил, обещал сделать коктейли, хвастался, что достал виски по какой-то безумной скидке. А она не хотела ехать. Их отношения были пустыми — уже давно. Пустыми, холодными и колючими, как лес, в котором она сейчас была. И когда от пустоты хотелось выть, она пыталась копаться в себе, найти причину, исправить все. Она не хотела ехать, но поехала, просто подчинилась, как делала всегда. Трудно, когда в душе пустота, потому что ее может заполнить любая глупость, любая мерзость или низость. Или покорность. Она покорилась Мише и поехала с ним, а теперь покорилась лесу и больному миру. Она аккуратно сложила платок, свернулась клубочком на земле и уснула. 

*** 

— Он мне не нравится, мама. 

— Ну ты и дура, Татьяна! У него уже своя квартира, машина, а ему только тридцать два! Будешь как сыр в масле. 

— Но он такой… Не знаю, вроде не грубый, но он так со мной разговаривает… Как будто я глупая. 

— А что, умная, что ли? Женщина должна быть хитрой. Вот выйдешь замуж, потихоньку свои порядки установишь. Ты ему комплименты, соглашайся со всем, а потом делай по-своему, только не иди напролом. Ты же девушка! Где-то улыбнуться, где-то повздыхать, где-то поплакать, и все! Умнее быть надо. 

*** 

— Вставай! Эй, ты живая еще? — услышала она голос обладательницы платка. Та довольно бесцеремонно толкала ее по плечу. Тело ныло и плакало от боли — спать на земле было не лучшим решением. 

— Вы… ты вернулась? — Таня решила, что в новом больном мире церемониям не место. 

— Вернулась, — женщина вздохнула и села рядом с Таней на землю. — Я сбежала, как последняя тварь! Я до всего этого волонтером была, в кошачьем приюте. Выхаживала котят с мусорки. Отбирала больных кошек у придурков, которые хотели их усыпить. Писала посты про них. Говорила, какие они бессердечные суки. А потом сама… Увидела, что ты ослепла, и все забыла. Испугалась. Как тварь. Как последняя дура. Думала, возвращаться или нет. Вернулась, думала, ты того… Окочурилась. 

— Я просто спала, — ответила Таня. — Я не понимаю… Ты говорила про мертвых. Что случилось? 

— Водоросли, помнишь? 

Таня помнила. Все писали о каких-то новых микроскопических водорослях, появившихся вдруг во всех океанах, и в тропиках, и в холодных морях. Их называли сенсацией, тайной природы, новым фильтром — они активно фотосинтезировали. 

— Они стали испускать какие-то поры. Это я по телеку видела, пока он работал. Очень летучие. Люди вдыхали их и умирали на месте, но не все. У некоторых что-то вроде иммунитета. У тебя, наверное, тоже. 

— Подожди, подожди… Это что, так быстро произошло? Какое сейчас число? 

— Двадцать четвертое. 

Миша затеял поездку в лесной коттедж двадцатого, и тогда дорога была полна машин, а телефон — новых сообщений по всяким пустякам. Сколько же она провалялась без сознания на полу? И сколько шла? 

— У тебя есть вода? — жалобно попросила Таня. — И что-нибудь поесть? 

Мысль о том, что вокруг все превратилось в кладбище, почему-то напугала ее не так страшно. У нее просто не было сил. “Я считаю цветы”, — подумала она. Какие цветы? Цветы в голове. Розы, хризантемы, гвоздики, ромашки. Она не увидит их больше. А еще не увидит маму, сестру, лучшую подругу Женьку, противную соседку с пятого этажа, начальника с его сальными шуточками, молчаливого охранника у них в офисе, одноклассницу Катьку с ее тремя детьми-погодками, дворника с золотыми коронками на зубах — никого. И не потому, что мир наполнился тьмой, а потому что никого из них, скорее всего, нет в живых. Ей вдруг стало не хватать воздуха, она задышала шумно, схватилась за грудь, которую сжимало невидимое кольцо. “Я что, тоже умираю?” — подумалось ей, и тут кто-то схватил ее и почти насильно влил в рот глоток воды, отдающей металлическим привкусом. 

— Пей! — услышала она и жадно стала глотать воду. Она выпила все до капельки и попросила еще. 

— Пока нет. Это все, что у меня было. Но не бойся, найдем воду. На вот, держи пока, — и ей в руки сунули большое яблоко, в которое она моментально впилась зубами. 

— Я Таня, — только и смогла она пробормотать с полным ртом. 

— Лариса, — ответила ей собеседница. — Как ты тут оказалась? 

И Таня рассказала. Про пустоту и про Мишу. Про коттедж в лесу и про ветки, которые царапают даже сквозь одежду. Про то, что из головы ушла вся музыка — кроме одной песни. 

— Давай попробуем вернуться туда, — предложила Лариса. — В твой коттедж. Там, наверное, осталась вода и еда. Может, есть карты. 

— Карты? Куда мы пойдем потом? 

— Я не знаю, — в голосе Ларисы было отчаяние и усталость. — Не знаю… 

*** 

— Ну зачем тебе эта работа? Копейки получать? Правильно Миша говорит. 

— Мама, но что я буду целыми днями делать? 

— Как что? А детей рожать? А дом? А муж? Ты дура, счастья своего не понимаешь. Вон другие и рады бы дома сидеть, только или мужа нет, или зарплата у него с гулькин нос. 

— Мама, я столько училась! 

— И правильно. Девушка должна быть образованной, начитанной, такая и мужику интереснее, и с гостями поговорить может. А ты, видно, плохо училась! Ума не прибавилось в голове. 

*** 

Идти вдвоем было намного легче, миру было сложнее подстраивать ловушки сразу для двоих. Но Таня толком не могла объяснить, откуда она пришла, и в какой-то момент они думали, что заблудились в лесу окончательно, а потом вдруг Таня услышала радостный крик. 

— Одноэтажный, из бруса, газон и маленькая клумба с цветами у входа, и машина ваша белая? — с надеждой спросила она Таню. 

— Да, — подтвердила та, и тут же снова почувствовала волну, которая ее накрывает, дышать стало тяжело, как будто воздух превратился в липкий прокисший суп. Там Миша… Впервые она обрадовалась, что ничего не видит. 

Лариса чуть приобняла ее, и Таня почувствовала — она понимает. 

— Стой здесь, я сначала посмотрю сама, — услышала она ее голос и села прямо на землю, в теплую июльскую пыль. 

Потом Лариса долго возилась, что-то таскала, так что Таня почти уснула под солнцем. Время вдруг стало тягучим, медленным, в голове не было ни одной мысли, только ритм песни. Его однообразность уже не казалась скучной, она было словно метроном, поддерживающий биение сердца. Наконец рядом послышалось тяжелое дыхание Ларисы: 

— Все, можно! Давай зайдем, хоть отдохнем по-человечески. 

— Ты… ты вынесла Мишу? — спросила Таня, хотя ответ и так уже знала. 

— Да, отнесла подальше, закидала немного землей и ветками. 

— Почему не попросила помощи? 

— Я… Ты… Ну ты же… 

— Слепая? Лариса, я не котенок! Меня не надо спасать! То есть, надо, но не больше, чем тебя. Я могу помочь. Просто показывай, что делать. 

Песня в голове заиграла громче. Ритм убыстрился. 

— Я не ребенок, и руки-ноги у меня пока работают. Я уже почти привыкла. Я могу помочь! Я могу делать многое сама! — Таня почти кричала. 

— Тише, тише! — голос Ларисы был удивленным. — Я знаю. Просто я подумала, что тебе будет тяжело. Не в физическом плане. Там же твой… Жених? Муж? 

— Муж. Но все сложно… Потом расскажу. Ты нашла еду? Там в холодильнике много чего было, и в шкафчике на кухне. 

— Да, пойдем. Сначала поедим. 

Таня поднялась, поморщившись от боли — все ее тело болело от долгого похода по лесу и многочисленных царапин. 

*** 

— Мама, я не могу говорить, извини, Миша уже вернулся с работы. 

— Танечка, что происходит? Ты совсем не звонишь, не приходишь, звонки сбрасываешь. 

— Мама, ты же знаешь, Миша не любит, когда я по телефону болтаю. Он говорит, что я инфантильная, от матери отлепиться не могу. 

— Да что же это такое? 

— Пока, мама, я позвоню, потом… наверное. 

*** 

Их жизнь наладилась, насколько это было возможно. Лариса доехала на машине до ближайшего магазина — к счастью, как она рассказала, на дороге почти не было других автомобилей, да и откуда бы им взяться, на этой дороге, ведущей в лесной коттедж? У них появился запас еды и воды, они даже установили некий ритм жизни, но смысл всего как будто терялся, растворялся в этом новом мире. Ни одного знака от других живых не было. 

— Ты и правда их видела? 

— Да, говорили про иммунитет. Но я не представляю, как их искать. Да и надо ли? 

— Ты боишься? 

— Конечно. Найдем людей, кто знает, какие они. Может, лучше наоборот, затаиться. Только ведь еда когда-нибудь кончится… 

Лариса частенько плакала, говорила об оставленных в приюте кошках, о родителях, двоюродных сестрах. Таня плакала с ней — за компанию. Удивительным образом она совсем не скучала по своим. Тот единственный раз, когда она задыхалась при мысли, что их не увидит, как будто высосал все чувства, и вместо них наросло что-то деревянное, негибкое, как протез. Лариса попробовала поговорить о Мише, но Таня не отвечала ничего, и та отстала довольно быстро — слишком много у них было проблем, чтобы копаться в душевных переживаниях друг друга. Но иногда их разговоры все же выходили за рамки нехитрого быта. 

— Боже, кожа у меня, как у матроса на корабле! Иногда хочется пойти поискать какой-нибудь крем, косметику, — однажды сказала Лариса. 

Таня в ответ засмеялась: 

— А я с тех пор как… Ну с того дня, я вообще перестала про это думать. Раньше столько времени на это уходило! А сейчас какая разница. Сама я себя не увижу, а может, кроме тебя, меня вообще никто не увидит. 

— Надеюсь, увидит, — ответила Лариса. — И ты права, какая теперь разница. Но мне все равно надо сделать вылазку. Продукты, бензин, а главное, лекарства, вдруг что случится. 

— Я с тобой! 

— Нет. Не обижайся. Я помню, что ты не котенок, и ты здорово делаешь все в доме и хорошо ориентируешься вокруг, но в городе от тебя будет мало толку. Одной будет быстрее. 

Когда Лариса уехала, Таня осталась во дворе на солнце, которое она так остро чувствовала кожей. Запахи, звуки — все словно усилилось стократ. И эта темнота вдруг перестала тяготить ее. Она как будто смогла посмотреть на себя со стороны — на ту жизнь, что вела, на свои мысли и дела, и увиденное ей не нравилось. Почему она этого не замечала раньше? Неужели слепота физическая позволили ей прозреть, но по-другому? У нее вдруг возникло странное чувство, что теперь, в черном мире, наполненном шорохами и оттенками ароматов, она значимее, сильнее, чем раньше — но как такое возможно? 

*** 

— Мама, мамочка, можно я приеду? 

— Таня! Что случилось? Это… Миша? Он тебя ударил? 

— Нет… Точнее, не совсем… 

— Как это? 

— Он… вчера вечером… я не хотела… а он сказал, что я говорю глупости… он просто схватил меня, держал и… 

— Подожди, подожди, ты о чем? Об это самом что ли? 

— Да, мама, он меня… 

— Ты что, рехнулась, о таком с матерью говорить? Не стыдно тебе? Это ваши с мужем дела. Вы в законном браке, между прочим! 

— Мама, но я… 

— Дура, ты, Татьяна! Он же тебя и по заграницам возит, и все покупает, и одежду, и цветы! Другая бы на твоем месте спасибо сказала! А если что, так скажи ему, пусть тогда тебе купит что-нибудь, туфли новые или колечко. Своего счастья не понимаешь! 

*** 

Странный, чужой шум послышался у дома. Шаги, необычное шуршание колес по грунтовой дороге, а главное — голоса, незнакомые, мужские. Таня вся подобралась. Радоваться выжившим? Спрятаться? Сбежать в лес? Она просто замерла, не в силах принять решение, а потому опоздала. 

— Смотри! Ты ее видишь? — голос был хриплым, со срывами. 

— Да! Ни фига себе! Живая телка! — второй говорил молодо и звонко. 

— А ты боялся, что больше никого не осталось. Как тебя зовут, красавица? 

Таня вся сжалась, в вопросе не было ничего доброго. В голове опять зазвучал ритм-метроном. Дом совсем рядом, в нем она ориентируется идеально. Во дворе тоже есть кое-что, что может пригодиться. 

— Не отвечаешь? Ну и ладно, ты нам не для разговоров нужна. Ну что, я первый, а ты потом? — спросил хриплый голос. 

Время снова замедлилось. Если они ее схватят, сделать ничего будет нельзя. Когда твои руки прижимают к полу так, что потом синяки неделю сходят, вырваться не получится, уж это она помнила хорошо. Значит, действовать надо прямо сейчас. 

Мгновенно она бросилась к дому. Там все, включая мелочи, было разложено строго по своим местам — чтобы она могла найти любую вещь. Она спиной чувствовала того, что побежал за ней, слышала его дыхание, слышала, как нервно хихикает второй. Всего миг, и она на кухне, там, где были поварские ножи. Ждать нельзя, надо нападать. Она схватила самый большой и сделала выпад всем телом туда, где слышалось дыхание. Сдавленный полукрик-полустон раздался совсем рядом. Не останавливаться! Еще удар! Еще! Некоторые попадали мимо, и ее крутило на месте, но некоторые били в цель, и ее обдавало густым, теплым, липким. Шум падающего тела стал сигналом  — пора на выход, к тому, второму. 

Она выбежала, держа нож впереди. 

— Ты чего? Ты что наделала, дура? — услышала она с того же места, откуда раздавался всего несколькими секундами ранее сдавленный смех. 

— Больше никогда! Никогда! — закричала она безумным голосом. — Не позволю никогда! Только подойди! Только попробуй! 

— Сука! Вадька, ты где? 

Таня побежала на голос, ей было все равно. Она должна напасть первой! Музыка в ее голове ускорилась, ритм стал биться, как сошедшее с ума сердце. Она услышала шаги — он убегал, быстро, испуская крики. И тогда она остановилась, дошла, шатаясь, до навеса с дровами — ими полагалось раньше топить камин в коттедже — и ухватилась за небольшой топор, не выпуская при этом из рук ножа. Только потом она вернулась на свое место, там, где сидела, когда уехала Лариса. Свободна, свободна, свободна — билось у нее в голове. 

А потом, через несколько минут или несколько часов, она услышала знакомый шум машины и Ларисин голос: 

— Откуда тут эта тележка супермаркетовская? Боже, Таня, что случилось? Таня! 

Таня подошла на голос подруги, и только теперь нож и топор выпали из ее окаменевших пальцев, она уткнулась ей в плечо и заплакала. 

— Я освободилась, понимаешь? Я просто освободилась… От них от всех… Мне больше не страшно. 

Та гладила ее по волосам, не решаясь задавать вопросы, пока она не успокоилась, а потом Таня сказала: 

— Там, в доме… Я его сама вытащу. Ты уже хоронила Мишу. А этого я сама… Я смогу… 

— Не надо, Танечка, — вдруг ответила ей Лариса. — Брось его здесь. Я вернулась за тобой. Я нашла их! Нашли выживших! Они освободили целый поселок, налаживают жизнь. Поехали! Только загрузим все в машину. 

Через час они ехали по дороге, а Таня крепко сжимала в руке самый большой кухонный нож — кто знает, что может случиться в этом новом темном мире.