«Кровь свою дарую тебе. Да будешь ты жить волею моею, чувствами моими, мыслями моими».

Захлебываясь визгом, покойница корчилась в конвульсиях возрождения. Длинные вывернутые руки бились о стены тесной комнатушки, саблевидные когти оставляли на полу и стенах глубокие борозды, клацали клыки, сверкали яростью желтые глаза, испещренные алой паутиной лопнувших сосудов. Время шло, а ей все не удавалось вернуть человеческий облик. Петр нетерпеливо взглянул на часы. В который раз он ее возрождает? В пятнадцатый? В двадцатый? Надо прекращать. В ней почти иссякло все человеческое. Еще одно возрождение — и, пожалуй, их взаимоотношения окажутся недалеки от скотоложества. Этого Петр допустить не мог. От природы наделенный высокими моральными стандартами, он не терпел извращений.

От горизонта вверх по небу растекалось лимонное пятно рассвета, разъедая ночную тьму. Визги стихли, и клевавший носом Петр услышал нежное:

— Любимый!

Измученная, обнаженная, она подползла к нему, полная страстного желания, обвила мягкими руками его колени, стянула с него брюки, коснулась горячим языком…

К полудню Петр вернулся в свой дом на окраине поселка. Он купил его в Перестройку и огородил забором из сетки-рабицы и барьером из защитных чар. В двухтысячные переписал дом якобы на своего сына, а в действительности на самого себя. Чарокнижный скарб же достался ему от дядьки Анисима еще в шестнадцатом веке, как и все ингредиенты для возрождающего заклинания.

Петр залез на чердак, заботливо провел рукой по репродукции васнецовских «Богатырей» в тяжелой золотой раме, затем отодвинул тесаную дубовую панель и залюбовался несколькими десятками парящих склянок, наполненных мерцающей алой жидкостью. Здесь все его марионетки. На верхней полке — нужные влиятельные люди, гарантия безбедной спокойной жизни. Остальные — милые прелестницы, всегда готовые к пламенным утехам ради вечной, как они думают, жизни.

Петр взял склянку с именем «Людмила», крепко стиснул в ладони, прикрыл глаза. Несколько мгновений спустя в заднем кармане томно завибрировал телефон. С кривой усмешкой Петр сбросил звонок. Неважно. Она почувствовала его зов и непременно явится. Кинув все дела, примчит через пробки и бездорожье. Петр веками проворачивал этот трюк со множеством людишек. Они всегда прибегали. Не могли иначе, ведь Петр далеко превзошел дядьку Анисима, используя заклинание возрождения ради его истинной цели.

Внизу зарокотал звонок домофона: к Петру пожаловали незваные гости. Чарокнижник заторопился вниз. Домофон все гундосил и гундосил. Мельком взглянув на экран камеры, Петр брезгливо поморщился. У ворот, скаля в смущенной улыбке неровные зубы, торчала Фрося, соседка Петра. Она переехала в поселок полгода назад, получив дом в наследство от родителей и, впервые увидев чарокнижника, влюбилась в него без памяти. Шансов у нее не было. Низенькая, полненькая, кудрявая блондинка в нелепых очках, Фрося абсолютно не соответствовала стандартам Петра, а ее имя больше подходило морской свинке. Но что самое омерзительное и неприемлемое, у этой кликуши был Дар чарокнижницы: жалкий, никчёмный, едва ощутимый, и все же Дар. С какой радостью Петр отшил бы ее раз и навсегда! Однако Фрося училась в медуниверситете, а такой полезный ресурс стоило держать в загашнике. Поэтому Петр, скрепя сердце, принимал фросины назойливые, неуклюжие знаки внимания.

— Петя, здравствуйте! — затараторила девица, едва завидев чарокнижника. — Я тут пирожочков напекла! Угощайтесь!

Пластиковая корзина боднула калитку. Петр нехотя отодвинул щеколду, булькнул «спсиб» и потянулся за подарком, ненароком коснувшись фросиных пальцев. Побледневшая девица отшатнулась. Глаза под очками выпучились, тонкие губы вытянулись с ниточку:

— А вы мне не поможете открыть?! — тоненьким прерывающимся голоском пискнула Фрося.

— Что открыть? — раздраженно переспросил Петр.

— Бу… бутылочку, — дрожа, Фрося достала из сумки поллитровку, закупоренную пивной крышкой. — У моего однокашника отец сидр делает…. Он подарил… А я… А я…

Чувствуя, что вот-вот сорвется, Петр хватанул бутылку и одним быстрым движением свернул ей голову. Острые зубцы крышки распороли ладонь. Петр вскрикнул и отшвырнул бутылку в траву. Шипя и пенясь, полился сидр.

— Простите! — запричитала Фрося. — Давайте я сейчас…

Продолжая охать, она вытащила из сумки походную аптечку и принялась обрабатывать ладонь Петра. Придирчиво изучив перебинтованную руку, чарокнижник молча захлопнул калитку перед носом Фроси и удалился в дом, демонстративно оставив корзину с пирожками стоять на земле.

Фрося бережно сложила окровавленные салфетки в пакет и затрусила к себе. На террасе, прячась под пологом дикого винограда, ее ждала черноволосая женщина средних лет. Наблюдая, как Фрося семенит по дорожке, она постукивала по перилам левой рукой, на мизинце которой не хватало верхней фаланги.

— Как прошло? — спросила женщина. — Сработала крышка?

Не в силах выдавить ни звука, Фрося показала ей пакет с салфетками. Женщина благосклонно улыбнулась.

— А точно?.. — пролепетала Фрося.

— Точно!

Судя по тону, женщина повторяла это не в первый и даже не в десятый раз. Фрося опустила голову и всхлипнула. Украдкой закатив глаза, черноволосая женщина погладила ее по плечу.

— Ты — его судьба, девочка! Ты это знаешь. И он это скоро поймет. Чары лишь чутка ему помогут. Покажут верную тропку. Ты ведь все сделаешь ради любви?

Фрося горячо закивала:

— Да, тетя Ярослава!

***

Подыгрывая себе на сопелках, скоморохи скакали и горланили песни. Честной народ на ярмарке от души веселился, и здоровяк Анисим, глядя на них, улыбался сквозь густую черную бороду.

— Корабль отплывает послезавтра! — Ярослава хлопнула в ладоши, чтобы привлечь внимание брата. — У тебя два дня на раздумье!

— Нет, сестрица, — Анисим решительно мотнул головой. — Поезжай одна. Меня ж вечно укачивает!

Покосивших на скоморохов, Ярослава сварливо заметила:

— Будто морскую свинку мудохают!

— Кого? — удивился Анисим.

— Морскую свинку, — повторила Ярослава. — Заокеанский зверь, не то большая мышь, не то безухий кролик.

— Велик мир, и безграничны чудеса его! — изрек чарокнижник.

— Так поезжай со мной! Увидишь все собственными глазами! Сколько веков ты уже здесь торчишь?!

— Где желудь пустил корни, там дубу и расти. А где выросло перекати-поле, оттуда оно в должный час помчится дальше. Всякие растения живут в нашем мире, все они ему нужны.

— Ох, братец, любишь ты заумствовать! — усмехнулась Ярослава. — Только чую я: остаешься ты по иной причине. Мальчишка-сирота, которого ты в том году приютил. Неужто…

— Дело не в Петре, — жестом прервал ее Анисим. — Я нужен местным людям.

— Значит, ты не для того взял ученика, чтобы воспитать приемника и переступить Порог? — Ярослава подозрительно прищурилась. — Признайся честно! Ты — мой брат. Я буду беречь память о тебе в своем сердце, и, если такова твоя воля, я ее приму.

— Рановато мне уходить за Порог, — примирительно погладил ее по руке Анисим. — Не заслужил я пока чести присоединиться к Мудрейшим. Да и не так-то просто будет вырастить из Петра настоящего чарокнижника. У мальчика есть Дар. Только вот судьба его была тяжелой. Отец изверг, мать безропотная страдалица, братья, сестры — семеро по лавкам. А теперь он остался совсем один на белом свете. Трудная эта задача — пробудить любовь в его сердце. Но я постараюсь.

— Не верю я в любовь! — Ярослава закатила глаза. — Сама держусь от нее подальше и тебе советую.

Анисим улыбнулся:

— А я верю. Верю в то, что любовь многолика. Все мы творцы своей любви, и каждый получит ту, к которой стремится. Ты тоже любишь, сестра. Любишь свободу. Да и обо мне печешься не просто так.

— Верь, во что хочешь, братец, — отчеканила Ярослава. — Но поклянись мне: пока я буду в отъезде, ты не расскажешь приемышу про заклинание возрождения!

— Ладно, — поколебавшись, согласился Анисим. — Но и ты поклянись: ежели со мною случится беда, ты поможешь Петру возродиться!

Чарокнижники пожали руки.

***

Дядька Анисим знал секрет бессмертия. Теперь, девять лет спустя, Петр в этом более не сомневался. Он собственными глазами видел, как дядьку Анисима убивали. Но всякий раз после гибели чарокнижник возвращался домой как ни в чем не бывало. На расспросы Петра он отшучивался.

Но в последнее время Анисим переменился. В городах и поселениях бушевала страшная хворь. Люди мерли, как мухи, и дядька Анисим, по своему обыкновению, старался помочь. Люди тоже поступали согласно своей природе: видя, как он исцеляет больных, обвиняли его в чарокнижении и убивали. Петр сбился со счета, сколько раз им уже приходилось перебираться с места на место. И с каждым разом Анисим становился все угрюмее.

Этой ночью он вернулся в убежище мрачнее тучи, весь в потемневших пятнах собственной крови. Усевшись за стол, хриплым рыком подозвал Петра. Долго вглядывался в глаза ученика и, наконец, заговорил:

— Темные времена настали, Петруша. Опасные. Пускай я нарушу клятву… Но ты мне как сын, и я должен тебя защитить. Конечно, ты давно понял, что чарокнижники умеют восставать из мертвых. Пришло время научить этому тебя.

Всю следующую неделю Петр сам собирал все составляющие для зелья возрождения. Собственными руками добывал каждую травинку, каждое перышко, каждый камушек. И зубрил, зубрил Заветные Слова.

— Сварил ты зелье, — наставлял его дядька Анисим. — Разлей его по склянкам, запечатай сургучом и оставь до нужных времен. Одну покамест не закрывай! Добавь туда своей крови, несколько крупинок этого порошка и снова немного своей крови.

— Что за порошок? — спросил Петр.

Дядька Анисим ответил не сразу:

— Толченая кость Великого Чарокнижника. То был наш Учитель. Когда он решил покинуть этот мир и переступить Порог, то наказал нам сжечь его тело, а кости истолочь и поделить поровну между всеми учениками. То же я завещаю сделать с собой — когда придет час.

— Разве ты уже не Великий Чарокнижник? — наивно удивился Петр.

Анисим усмехнулся в бороду:

— Ну, за Порог я пока не собираюсь. В этом мире дел навалом. Ты не бойся: порошка нам с тобой еще на много столетий хватит. Нашими стараниями да волею людскою мир с каждым годом будет становиться лучше, добрее. Оглянуться не успеешь, как зелье надобится будет раз в сто лет!

Петр с сомнением поджал губы, но промолчал.

— Когда все нужное в зелье добавишь, — продолжил Анисим, — скажи Заветные Слова. «Кровь свою дарую себе. Да буду я жить волею своею, чувствами своими, мыслями своими». А теперь запечатай склянку с зельем, сотвори петлю левитации и подвесь на ней готовую склянку. Когда умрешь, твоя сила покинет этот мир, петля рассеется, склянка разобьется, и сработает заклинание возрождения. Как вернешься, сразу подготовь новое. Понял?

Очарованный Петр смотрел на парящий сосуд, за тонкими стенками которого искрилась его собственная жизнь. И сразу же ему в голову пришла очевидная мысль:

— Дядька Анисим, так почему бы тебе людей не возрождать?

Чарокнижник сдвинул брови.

— Не всех, конечно, — поспешил добавить Петр. — Тех, кого сам захочешь. Или кто предложит хорошую цену.

— Люди — не чарокнижники. Им отмерян свой срок, — строго произнес Анисим. — Когда они переходят границу жизни, им не дано вернуться обратно невредимыми. Каждый раз будут они терять в бездне посмертия частицу себя, пока наконец не обратятся чудовищами.

— Но ведь пару-тройку раз можно, — обычно Петр не спорил с учителем, но в этот раз не сумел сдержаться.

Анисим прикрыл глаза, словно решаясь на отчаянный шаг.

— Я дал тебе все, что мог, — медленно заговорил он. — Показал ту любовь, в которую сам верю. Прости, ежели где оплошал. Я всем сердцем хочу, чтобы ты сделал верный выбор. Большее не в моих силах.

Петр настороженно слушал учителя. За девять лет чарокнижник ни разу не поднял на ученика руку, не повысил голос, не назвал дурным словом. А Петр все ждал, когда дядька Анисим явит свою истинную природу — безграничную всевластную мощь Великого Чарокнижника. Теперь, ожидая, что на него наконец обрушится гнев учителя, Петр трепетал от ужаса. Дядька Анисим, однако, продолжал говорить ровным тихим голосом, только в глазах его темнела тень печали:

— Кровь в зелье добавляют дважды. Первой — кровь чарокнижника, волею которого умерший возвращается к жизни. Второй — кровь того, кого хотят вернуть. Чарокнижник будет обладать безграничной властью над возвращенным. Потому в зелье добавляют только свою кровь, и ничью другую. Потому Заветные Слова звучат так, как звучат. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Петр, но мысли его были где-то далеко.

***

Отец говорил: слабых бьют. А Петр не хотел быть слабым. Он жаждал, чтобы женщины взирали на него со страхом и смирением, а мужчины при его появлении отводили взгляды, вжимая голову в плечи. Он хотел настоящей любви — той, что неразрывно связана с властью и силой.

Дядька Анисим не ведал истинной сути любви: он был слишком глуп, слаб, наивен. Вечно твердил Петру: думай своей головой, решай, принимай ответственность, поступай по совести. Часами заставлял Петра рассуждать о последствиях его поступков — даже если речь шла о вырванном цветке или мелкой пичуге, которую Петр зашиб метким броском камня!

Разве такой слабак заслуживал называться чарокнижником? Так что Петр не чувствовал ни капли сожаления, когда накануне очередной казни дядьки Анисима снял с петли левитации склянку с зельем возрождения. Выждав для верности три дня, Петр выкопал тело учителя, сжег его, измельчил кости в порошок, а зелье с кровью Анисима вылил в реку. Он был доволен своей отвагой и смекалкой.

На другом конце света черноволосая чарокнижница проснулась от пронзительного вопля тропической птицы. Сон развеялся, но Ярослава по-прежнему ощущала запах дыма и слышала шум речной воды, бегущей по камушкам в сторону океана.

***

День выдался суматошным. Уехав еще в полдень, домой Петр возвращался уже на закате. Подъезжая к поселку, он завидел на обочине черноволосую девицу лет шестнадцати — в коротких шортах, игривой маечке, с ярко накрашенными губами. Рядом валялся покореженный велосипед. Петр притормозил:

— Помощь нужна?

Девица поправила шорты, из-под которых торчали черные трусики. Петр заметил, что на ее левом мизинце не хватает верхней фаланги. Неприятно, конечно, однако, учитывая прочие обстоятельства, на такую мелочь можно закрыть глаза.

Погрузив велосипед в багажник, а девицу на переднее сидение, Петр свернул к своей заветной рощице. Тихое место, скрытое от людских глаз густыми зарослями бересклета и чарокнижными знаками, верой и правдой служило Петру не один десяток лет.

— Куда это мы приехали? — хлопнула глазами девица. — Эй, дядя, ты чего?

Петр отработанным движением сгреб ее в охапку:

— Да не ломайся ты! Сама в машину села! Так что нечего тут из себя изображать…

— И то верно, — спокойно согласилась она, обхватывая шею Петра.

***

— Уехал! — сообщила взволнованная Фрося.

Ярослава медленно разжала стиснутые кулаки. Часы показывали полдень.

Нельзя торопить течение жизни. Как бы ни хотелось, надо вытерпеть все, до последней капли, не впадая в отчаяние, не теряя надежду, чтобы, когда сойдутся обстоятельства, когда свяжутся ниточки Бытия, быть готовым в нужный час действовать! Ярослава давным-давно разузнала все тайны Петра и придумала, как обойти возведенную им защиту — и чарокнижную, и человеческую. Фрося семенила за ней по пятам.

Вдвоем поднялись они на чердак, отодвинули дубовую панель. Одну за другой рассеивая петли левитации, Ярослава передавала склянки Фросе, а та выливала их содержимое в ведро. Взяв очередную склянку с полустертым именем, Фрося заколебалась.

— Все они порабощены страстью к вечной жизни, — сказала Ярослава. — И пагубными желаниями своими тянут Петра на дно. Освободи их всех.

Когда склянки были опорожнены, Ярослава велела Фросе вылить ведро в речку. Едва девушка ушла, чарокнижница сняла со стены «Богатырей». В нише за картиной был встроен сейф. На его защиту Петр потратил уйму денег и чарокнижных сил. Три минуты спустя Ярослава открыла дверцу и вытащила из сейфа склянку, на ярлычке которой красивыми золочеными буквами было выведено «ПЕТР». Спустившись вниз, Ярослава вылила зелье из склянки в унитаз и вернулась на чердак. Вскоре к ней присоединилась запыхавшаяся Фрося.

Ярослава протянула ей сосуд с пока еще зеленым зельем. Закусив губу, Фрося проколола себе безымянный палец пером для забора крови. Алые капли, упав в сосуд, распустили ажурные лепестки. Зелье потемнело.

— Несколько крупинок, — Ярослава подала Фросе шкатулку с порошком.

Девушка взглянула на покалеченную руку чарокнижницы:

— Простите. Мне жаль, что вам пришлось…

— Это было не обязательно, — прервала ее Ярослава. — У меня есть готовые запасы. Но… Я сама так решила. Продолжай.

Порошок окрасил зелье в бурый цвет.

Фрося вытащила из сумочки плотно закупоренную пробирку, заботливо завернутую в несколько слоев пленки. Это было ее драгоценнейшее сокровище — кровь Петра, чарами Ярославы собранная с бинтов и сохраненная до нужного момента. Дрожа от волнения, Фрося добавила кровь в зелье. Сосуд вспыхнул багрянцем.

— Кровь свою дарую тебе, — принялась Фрося читать по бумажке. — Да будешь ты жить волею моею, чувствами моими, мыслями моими.

Ослепительное сияние зелья заставило ее зажмуриться. Когда Фрося открыла глаза, Ярослава уже ставила на полку закупоренный сосуд.

— Теперь дождись моего сообщения и разбей его, — велела чарокнижница, направляясь к лестнице.

Фрося тихо пискнула:

— Тетя Ярослава, милая, а точно сработает?

— Не сомневайся, — жестко усмехнулась чарокнижница. — Будет любить тебя в горе и в радости, в болезни и в здравии. И, может, даже смерть не разлучит вас.

Обхватив щеки вспотевшими ладонями, Фрося горячо прошептала:

— Он ведь такой хороший! Сил нет, как его люблю! Мне для счастья ничего не надо: только чтобы он был моим мужем, а я была его женою!

— Будешь, девочка, будешь. Поживешь, посмотришь, а как поступать дальше — воля твоя. У тебя есть мой номер.

***

Длинные пальцы с нечеловеческой силой стиснули загривок Петра. Чарокнижник дернулся в бесплодной попытке вырваться. Как он мог принять эту бабу за шестнадцатилетнюю девчонку? Черноволосая женщина улыбалась, и каждая мелкая морщинка на ее лице словно усмехалась наивности Петра.

— Когда-то я поклялась одному очень хорошему чарокнижнику, что, если с ним случится беда, я помогу тебе возродиться, — прошептала она. — И как бы мне ни хотелось, чтобы ты сдох, клятву я не нарушу. Нет, милый мальчик! Я не просто помогу тебе вернуться. Я подарю тебе любовь — ту, которую ты мнишь настоящей, ту, к которой ты так стремился, ту, которую ты заслужил!

Хрустнули шейные позвонки. Петр обмяк. Ярослава проверила его пульс. Выждала для верности полчаса. Потом отправила сообщение Фросе. Почти сразу ей прилетел ответ: фото девушки на фоне разбитой склянки. Алое зелье вытекало в белую эмалированную мисочку. Влюбленные глаза Фроси искрились счастьем.

Лес погрузился в сумерки, когда Петр сделал первый вдох. Удовлетворенно кивнув, Ярослава вышла из машины и направилась к дороге, где в зарослях спрятала свой автомобиль. Чарокнижница улыбалась. Впервые за много сотен лет она вновь чувствовала себя свободной.