По берегу Токийского залива

Гуляет молодой самурай.

А юная японская дева рыдает на другом берегу.

Что стоишь, качаясь,

Тонкая сакура,

Верхушкой касаясь до сада камней?

На склоне священной горы Фудзиямы

Стоит сакура.

Банзай! Банзай! Стоит сакура.

Ах, куда ты, Йоко-сан? Ах, куда ты?

Не ходил бы ты, Йоко-сан,

В национальные силы самообороны!

Ой! Полным полон мой супермаркет!

Здесь и китайский трикотаж и американская джинсовая ткань.

Пожалела бы ты меня, моя возлюбленная!

Живет моя любимая

На сто первом этаже небоскреба.

И в тот небоскреб секьюрити не пускает никого.

Что ты жадно глядишь на автобан

В стороне от других девиц легкого поведения?

Знать, почуяло сердце?

Из-за острова на простор

Токийского залива

Выбегают расписные гидромотоциклы.

Над машинами да над быстрыми

Месяц птицею летит.

И от неоновых электроламп автобан блестит.

Сижу за решеткой в комфортабельной камере

Откормленный в неволе

Молодой якудза.

Белеет рыболовецкий сейнер

В тумане Охотского моря.

Он ищет крабов в чужих территориальных водах.

Покрытые редкой зеленью, а то и абсолютно голые

Четыре острова южнокурильской гряды

В Тихом океане есть.

Где же ты, милая Йоко-сан? Где же ты? Где?

В Йокогаме! В Йокогаме! В Йокогаме! Ме-ме!

В небоскребе, возле которого сад камней.

Милая! Ты услышь меня!

Под окном стою

Я с сиди-плэйером.

На стадионе играет рок-группа.

На трибуне, где ты сидишь,

Нет свободных мест.

Слышишь время зовет «банзай»?

По просторам планеты «банзай»!

И глухие уголки мира подчиняются нам.

Напилась я саке. Не дойду я до дома.

Привел меня тротуар

До сакурового сада.

Шумел тростник.

Гнулись стволы сакуры.

И ночка темная была.

Ой! Умру я! Умру!

Кремируют меня.

И никто не узнает, где хранится мой прах.

 хокку, залив, самурай