Одинокая свеча на столе тонула в лужице воска, сбегающего по её тонкому желтоватому стану, рядом лежала книга. Потрёпанная, с шероховатыми страницами, часть их которых потерялась, она была раскрыта ближе к концу, на главе, посвящённой Ему. Огонь. Пламя костра, фитиль свечи, тлеющие угли или луч солнца, убегающий за горизонт – всё было едино. Он – был везде.

Краюха чёрного хлеба, к которой так и не притронулись, засыхала в чашке у окна. Её бы стоило разломать птицам, но они уже улетели на ночёвку, забиваясь в щели под крышей монастыря, где могли уберечься от пронизывающих ветров и промозглых дождей, зачастивших этой осенью.

Солнце уже исчезало за горизонтом, окрашивая всё в багровые тона и заставляя предметы отбрасывать невероятно длинные тени, тянущиеся по полу крохотной комнатки. Но только у неё не было тени. Алатея уже родилась без неё и лишь недавно поняла, как много это значило. Её суть, её истину, предназначение. Свет.

Хрупкая тонкая рука потянулась к странице, минуя глиняный кувшин с водой, серая монашеская роба соскользнула до локтя, обнажая запястье с белой по-детски гладкой кожей, пальцы подрагивая двигались по строчкам, словно читатель боялся пропустить нечто важное.

Алатея подняла взгляд на кувшин, затем на хлеб: она могла не есть и не пить, пробыть в этой комнатке, сколько требовалось, но беспокойство в её сердце было не о себе. Она боялась за сестёр и братьев по вере, за наставников монастырской школы и своего учителя, за всех тех, кто шёл за ней по этому пути и был верен ему.

Они называли её Солнцеокой – из-за сияния, что излучали её жёлтые глаза. Не только. Порой она видела, как свет струился по голубоватым венам, просачиваясь из кожи, окутывая весь её образ золотистым свечением, делая тело совсем невесомым и вместе с тем наделяя силой Творца, которой не мог противостоять никто. Они все обладали этим даром, но лишь немногие могли пробудить его в себе. И она открывала эти знания в людях, которые приходили к ней, верили в неё. В себя. Алатея помогала жителям увидеть в себе то, что веками скрывалось в их душах дабы проснуться в один момент, который они запомнят навсегда. Раз за разом она исцеляла болезни, помогала с выбором на трудном пути, благословляла детей и заключающих союзы.

Она и его благословила, возложив венец Карателя из Пламени ему на чело. Но сколь верным было это решение? Целое подразделение на службе у светоносного царя занималось ловлей и изгнанием дуан’гхоров, бродивших по этой земле меж людей. Иногда они пожирали их, а особо сильные твари могли захватывать сознание человека, подстраиваясь под его облик и повадки, долгое время находясь в его теле. Они заставляли человека служить им и проникать в правящие верхи, где и влияли на судьбы мира, о чём многие даже не догадывались.

Некоторые дуан’гхоры были столь опытными и коварными, что находили лазейки в ткани бытия и могли веками жить среди людей, переходя от отца к сыну, от матери к дочери, из поколения в поколение, пока в роду не являлся тот, чья душа не принимала скверну извне. Лишь он мог освободить себя и весь свой род, распознать чужое влияние в своей душе и изгнать дуан’гхора, тем самым исцелив не только себя, но и весь свой род. Но чем старше и опытнее была тварь, тем сложнее её было заметить, а тем более – изгнать. Тех, кто действительно мог это сделать, было не так много, ещё меньше тех, кто проходил искушение дуан’гхора. Он шёл на прямое противостояние лишь в самом конце, когда человек не принял его дары, но прежде битве всегда предшествовали торги, на которые многие и покупались, не ведая о том, что платить придётся своей жизнью.

Об этом Алатея читала в книгах, и все эти знания казались простыми и понятными даже ребёнку, однако в жизни всё воплощалось много сложнее. Пять добродетелей человеческого сердца – пять пороков, сотворённых самой Тьмой. Мрак видел все слабости каждого живущего в этом мире. Порой они становились открытием и для самого их носителя, глубоко скрываясь внутри. И Тьма взывала к каждому, находя особые слова, которые предназначены лишь тебе, вовлекая в разговор, который всё дальше уводил от истины, заставляя забыть, кто ты есть на самом деле. И, чем больше Свет сиял в твоём сердце, тем более густая и изощрённая Тьма играла с тобой, ведь как приятно найти равного противника в этой борьбе. Но если ты проиграешь…

Страница прошелестела и перевернулась, открывая картину разрастающегося огня.

Алатея повернула голову к двери прежде, чем та со скрипом открылась. Во тьме пространства появилась высокая статная фигура царского Карателя, посмевшего заточить её здесь, в монастыре, в её собственном доме. Каратели подчинялись напрямую царю, светоносному воплощению Творца, поэтому их слово было весомей, чем любого другого, пребывающего здесь. Кроме неё. Люди верили ей, шли к ней за советом и помощью. Власть, которую она не желала, её власть росла с каждым днём, и он не мог пренебречь этим. Чем дольше Алатею держали взаперти в комнатке, не выпуская к людям, тем более ожесточёнными и решительными становились прихожане. А бунт допустить было нельзя.

- Солнцеокая, - криво улыбнулся Каратель и насмешливо поклонился. Бордовый плащ заскользил по полу. Когда он поднимался, Алатея увидела мелькнувший продолговатый зрачок в необычайно ярких зелёных глазах, который тут же снова стал круглым. Признак вселившегося дуан’гхора. Они редко показывались и были готовы на всё лишь бы не выдать своего присутствия, но яркий и истинный Свет заставлял их показывать подлинное обличье.

Алатея не шелохнулась, лишь скользнула взглядом по знакомому лицу, и в мыслях тут же всплыли воспоминания, как тогда, на церемонии, она благословляла его на эту неравную борьбу с тёмными, как он стоял перед ней, преклонив колени и смотря снизу вверх. Ещё тогда Алатея хорошо запомнила это лицо с высоким лбом и крошечной родинкой над большими глазами. Как же она могла не заметить дуан'гхора, скрытого за этими зелёными глазами?

И сейчас этот младший сын Верховного Карателя, Исмаил, стоял перед ней, став её испытанием и смятением, привнося всё больше терзаний в её душу.

- Избавь меня от своего двуличия, - отстранённо сказала она, пытаясь скрыть все чувства, которые поднялись со дна души вместе с его появлением.

- Ты знаешь, я не хотел этого, - сказал он, потянувшись рукой к её лицу. Алатея глубоко вдохнула и замерла, боясь этого касания, словно само пламя потянулось к ней, но и не желая показывать гнетущую слабость, бежать от него, будто он был опасен. Исмаил хотел дотронуться её щеки, но в последний момент пальцы остановились и лишь сдёрнули капюшон серой грубой ткани, обнажая пшеничные волосы, которые рассыпались по плечам. Как же по-другому она выглядела сейчас – угнетённая и обезличенная – словно лишённая чего-то очень важного, и даже яркие веснушки, столь похожие на солнечные блики, казалось, угасли за это время. Исмаил задержал на ней взгляд, пытаясь отгадать, что же изменилось, но так и не смог найти ответ.  

- Да, не хотел, - тихо, но твёрдо сказала она, отвернувшись к оконцу, сквозь которое ещё был виден свет, спешно покидавший эти земли. Её обитателей накрывали сумерки, и они спешили вернуть скот в загоны, чтобы завтра вывести вновь. – И всё же сделал. Исмаил…

Она снова посмотрела на него, и не было в этом взгляде осуждения или злости.

- Я верила тебе. Мы все верили…

Исмаил сжал зубы, и его глаза метнулись в сторону. Он тоже вспомнил тот день, заполненный более чем благостными улыбками и приятными словами. Она подарила ему свой Свет, тем самым связав себя с ним навеки.

- Неужели ты мог предать всех, но главное – себя?

Последние слова сорвались с её уст и ударили его словно хлыстом. Он едва ли не дёрнулся, но реакция закалённого тренировками тела не подвела. Внешне он остался спокоен. В его глазах зрачок снова вытянулся, превращаясь в тонкую линию, разделяющую глаз на две половины. Признак дуан’гхора. Только глаза они не могли контролировать, только так их можно было увидеть. Глаза всегда отражали душу и показывали истину, не имея права скрывать её. Если, конечно, знать, как смотреть. И Алатея знала. Ведала она и то, что предок Исмаила, Теренций Искусный, который победил одного из величайших дуан’гхоров, обитавших тогда на земле, на самом деле поддался искушению и стал пристанищем Тьмы на долгое время, передавая это проклятие всему роду великих охотников на чудовищ. Тварь была столь хитрой, что затаилась на несколько поколений, заставляя людей поверить, что повержена, что опасность их миновала, но всё было не так. Она лишь выжидала, готовясь к удобному моменту.

- Что ты знаешь обо мне? – с интересом спросил он.

- Достаточно, чтобы верить в тебя, - сказала Алатея. – Это испытание выпало на твою долю.

Он улыбнулся лёгкой улыбкой, но выдавил из себя лишь короткий смешок, похожий на усмешку.

- Ты многого не знаешь о моих испытаниях. Но разве важна моя жизнь в разрезе всего мироздания? Я лишь хочу изменить его к лучшему. И просил тебя встать на мою сторону. Как можешь ты, ты! – не желать этого, если ты видишь так много, как про тебя говорят. Или, быть может, ты всего лишь простая лгунья, что путает людей и тебя следует казнить.

Алатея не боялась смерти своего тела, прекрасно осознавая, что её душа не подвластная гибели. Страшно было лишь оставить людей без света этой веры, тех знаний, что она хотела оставить в этом мире, в сердцах тех, что верили в неё.

- Ты и сам способен видеть, зачем тогда ты спрашиваешь? – промолвила она.

И правда. Как она видела свет в людях, так он, вернее, его дуан’гхор, видел тьму в их сердцах. Исмаил легко находил слабости людей, предлагая каждому то, что было желанно лишь ему, на других же собирал сведения, которые могли разрушить их жизнь, тем самым переманивал на свою сторону и привязывал к себе железными узами страха, что держали сильнее чем любовь. Во всех людях была червоточина, и его задача заключалась в том, чтобы превратить это крошечное пятнышко Тьмы в бездну порока, в который и тонула его жертва, полностью переходя в его власть. Эта тьма была во всех. Во всех кроме неё. Алатея была словно соткана из света, такая же лёгкая и живая, подвижная, её невозможно было ухватить. Ни в словах ни в мыслях – эта благость омывала её словно чудотворный источник, к которому хотелось прикоснуться вновь и вновь. Даже тени у неё не было.

- Твоя вера так сильная… давай тогда посмотрим, чего она стоит у других, - он схватил её за руку и вывел из комнаты. 

***

Родной монастырь, столько лет бывший ей домом, вдруг стал для неё чужим, странным, пропитался другой энергией, превращаясь в незнакомца, от которого хотелось отвернуться. Исмаил с воинами насаждал здесь другие порядки, но толпа разномастных людей, уже превращённая в народ, не подчинялась так скоро и охотно, как ожидалось. Прихожане ждали ту, что собрала их под высокими сводами, помогая поверить в нечто большее, чем они все и являлись.  

Люди приветствовали Алатею радостными возгласами, но, когда рядом с ней оказался Исмаил, то гул сразу же стих.

- Вы хотели видеть её – и я привёл её вам, - крикнул Исмаил, отступая в тень. Отблески света скользнули по его бордовому плащу, словно живые всполохи огня.

Алатея молчала, впервые не найдя слов. Она знала, чего ждали от неё люди, видела, как металось пламя свечей во всесвещнике, будучи обычно ровным и спокойным – слишком исказилось внешнее пространство, слишком чуждые гости пребывали сейчас.

Родные каменные стены давили, а сердца людей разбухали от тревоги – всё здесь смердело страхом. И сложно было противиться этому яду, проникающему в каждую трещину и разъедающему даже самые решительные сердца. Каждому было чего бояться. Безупречное оружие, против которого было лишь одно спасение.

- Многое повидали эти стены, - начала Алатея, делая шаг вперёд. – Разрушение, запустение и надежды. Многое, но только не… страх. Отчего вы боитесь?

Она хотела ещё приблизиться к людям, но перед ней вышел воин, перекрывая дорогу. Страх загустел здесь, и Алатея знала почему. О Карателях Пламени, что посеребренными мечами рассекали монстров и не только, ходило столько слухов и легенд, что разобрать где правда, а где ложь, могли лишь они сами. Часть этих сказаний была столь чудовищна, что простые люди и не хотели знать истину.

- Страха никогда и не существовало. Он – лишь иллюзия, - говорила она, заглядывая в доверчивые глаза людей. Они слышали её, но поняли ли? Могли ли осознать то, что она пыталась донести?

Прихожане тянули к ней огрубевшие руки, покрытые мозолями от работы, тянули так, словно в ней было их спасение. Молва о чудесах Алатеи разошлась быстро. Однако она никогда и не считала произошедшее чудом, лишь закономерным проявлением законов природы, о которых почему-то не знали остальные. Именно поэтому Исмаил и пришёл за ней. Учитель предупреждал её об этом, но она сознательно сделала такой выбор. А значит…

Истина всегда только одна. И это – Свет.

Алатея попыталась поймать это состояние благости и покоя, войти в него, стать его единственным источником, но столь сильным, чтобы с ним пришлось считаться, чтобы волны страха и тревоги ринулись прочь из этого места, гонимые её энергией.

- Никто не может победить вас, - твёрдо сказала она, ощущая, как спокойная уверенность и решительность наполняли её. Лишь в этом состоянии она могла достучаться до людей. Лишь в нём она могла передать то, что знала, не встречая сопротивление.

Казалось, лица людей светлели, не только лица – мятежные когти страха слабели, отпуская сердца и позволяя прихожанам дышать полной грудью. Зал наполнился едва уловимым запахом роз и мирта, который исходил от неё.

Алатея говорила о том, что знала сама, что прожила сознанием, которое принадлежало нечто большему, чем юной девочке, которой она и являлась для всех. Но что видели люди помимо этого? Свет, что обитал в их сердцах, горел тускло, но сейчас разгорался ярче.

- Никто, кроме их самих, - тихо сказал Исмаил, внезапно оказавшись рядом с Алатеей. В его руках позвякивал увесистый мешочек, перетянутый тонкой тесьмой.

- А теперь подарок от самого царя, светоносного наместника Единого, - сказал он, и золотые монеты полетели под ноги людей. Они звенели и сыпались градом к удивлению всех, кто находился в этом зале. Многие из прихожан даже серебряных не видели, лишь простые медяки и хранили в сундуках обветшалых домов, покупая самое необходимое и пытаясь починить крышу после очередного ливня. А на золотой они могли кормить семью много месяцев. – Берите, сколько хотите.

Люди стояли в смятении, перешёптываясь и не зная, стоит ли верить столь внезапно свалившемуся на них счастью, но затем один мужчина опустился к полу и стал собирать золотые.

- Нет, - лишь вырвалось у Алатеи. Свет в их душах дрогнул, уступая место прежним страхам и новым порокам. Монеты блестели на полу от пламени свечей, которые теперь неумолимо потрескивали, словно в огонь подбросили сухих дров.

Один, второй, третий – люди склонялись и наполняли карманы, отталкивая друг друга, некоторые пытались образумить их, но спор и разделение лишь нарастали, являя собой весь ужас тьмы, которая накрывала их всех.

- Смотри, смотри, чего стоит их вера, - сказал Исмаил, наклонившись к Алатея и хватая её под локоть. – Ты веришь в них также как они в тебя?

Вера крепка, если вызрела, словно плод на мировом древе, прожита тобой и прочувствована через события, которыми терзала тебя жизнь, но в ином случае…

- В Него, мы верим в Него, - твёрдо сказала Алатея.

Краем глаза она заметила, как в руках Исмаила мелькнул короткий кинжал, и тут же острая боль вспыхнула в её ладони. Она дёрнулась, но он крепко держал её за руку, а затем кровь брызнула на каменный пол.

- Страх – это не иллюзия, - сказал он. – Это их настоящее, а отныне – и будущее.

- Нет, не делай этого! – Алатея схватила его за руку, пытаясь остановить и понимая, к чему всё идёт. – Что тебе нужно?

Но, казалось, Исмаил не слышал её. Пол разверзся, густым дымом заклубилась тьма, словно здесь горели тяжёлые поленья, пропитанные смолой, и в ноздри тут же ударил запах разложения. Но никто не видел этого, никто кроме них – Алатеи и Исмаила. Страх проникал в неё вместе с дымом, который поднимался со дна нижнего мира, и она не могла сопротивляться ему. Из мистических расщелин вылетали крылатые дуан’гхоры, раззявив зубастые пасти. Они чуяли запах крови, её крови, но были столь голодны, что кинулись на людей, которые стояли близко к ним. Прихожане тут же забыли про золото и с воплями побежали к выходу, но чудовища впивались в них зубами, отрывали конечности, пол заливало кровью, а запах разложения, что они несли с собой, становился лишь сильнее. Он дурманил рассудок, заставляя задыхаться от страха, гнева, боли, обуявшего души раздора.

- Они заслужили, не находишь? - равнодушно бросил Исмаил, наблюдая, как люди покидали храм. Дуан’гхоры бросались за ними в погоню, не трогая Алатею, Исмаила и его стражей. Неужели он мог повелевать ими?

- Ты должен изгонять их, а не вызывать. Ты… ты пошёл против того, о чём клялся перед алтарём. В этом самом храме, - порывисто вдыхая, проговорила она.

- Они сожрали тех, кто не заслуживал находиться здесь. В ком тьма зародилась ещё задолго до моего прихода. Они чувствуют пищу в их сердцах и притягиваются, словно стервятники на запах. Я лишь обнажил это. Но твоя кровь им не должна достаться.

Исмаил всё ещё держал Алатею за руку, но при этих словах опустил взгляд на рану на ладони, которая всё ещё кровоточила.

- Уведите её, - бросил он стражам.

- Ты – не твой прадед Теренций. Ты должен…

- Уведите её! – перебил он. Его лицо словно окаменело. В глазах снова мелькнул чудовищных блеск. Мятущийся воин, который потерял свой идеал. То, ради чего он сражался столько времени.

***

Ночь уже накрыла монастырь, а одинокая свеча давно потухла, и даже запаха её не осталось. Раскрытая книга так и лежала на столе, будто ждала, что некто вот-вот вернётся и притронется к сухим страницам, чтобы окунуться в то вечное, что хранилось на них.

Дверь распахнулась, и в темноте замерла статная фигура воина. Он оглядел комнату, понимая, что здесь никого не было.

- Алатея, - позвал он, подойдя к столу и застыв на мгновение. Тишину нарушали лишь звуки за окном – детский плач и фырканье лошадей, где-то недалеко переговаривалась стража.

Исмаил посмотрел на страницу книги, которую совсем недавно читала она.

Сбежала. Как предсказуемо. Но он специально позволил ей это сделать, чтобы она привела его в самое их логово. Чтобы он нашел всех, кто выступает против истинной веры. Нельзя дать сорнякам пробиться и загрязнить сад душ. Это было опасно, он знал это. Стоит только чужим возгласам воспрять к небесам, как найдутся те, кто с радостью подхватит их и разнесут так широко, как только могут. Искажения прорастали в благодатной почве сразу же, и они увидели это сегодня.

- Как бы далеко ты не убежала, как бы умело не пряталась, я всё равно тебя найду, - сказал он сжимая рукоять кинжала, чёрное лезвие которого ещё недавно было пропитано её кровью.