Скорый без остановок

Колеса поезда равномерно отстукивают свой бесконечный припев: “Поспи-поспи, поспи-поспи!” И моя голова в такт мерному укачиванию клонится вниз. Но спать нельзя! Очнись, Юрка! Очни-и-ись.

Не сплю уже трое суток. Действительность выбрасывает меня в бред информационного поля, а там крутит, вертит, обманывает. Путает правду и выдумку перевозбужденного мозга.

Заставил мозг не замечать физическую боль, но за это он взял плату – я начал сходить с ума. Не верю в происходящее. Иногда кажется, что брежу, что кто-то, издеваясь, сочинил мутную, как дно болота, историю, и рассказывает, делая меня одним из главных участников этих страшных событий. Ныряю в прошлое, надеясь, что оно правдиво, и моя память не врет. Пытаюсь выстроить произошедшее от самого начала и до текущего момента. И не могу. Приходится погружаться все глубже в воспоминания, падая на дно личной Марианской впадины.

Все началось двенадцать лет назад из-за одной рыжеволосой бестии.

– Я не возьму в отряд космонавтов-близнецов, – Мика Эл плотно сжала губы, глядя на нас двоих. – Кто-то из вас должен уйти. Перевестись на другой факультет, бросить учебу, что угодно, но дальше в отряд пройдет только один.

Мика была сотенной – одной из первых ста, кому исправили ДНК, доведя его до совершенства. По сути, она и ей подобные – это новый вид, вид идеальных людей. Homo Perfectus. Так что нет ничего удивительного в том, что Мике предоставили исключительное право набрать курс, выучить, отсеять худших, а из лучших сформировать команду, чтобы отправить в космос.

На самом деле космос был мечтой Игоря, я же просто поплелся за ним, не желая расставаться с братом. Раз дальше проходит только один из нас – пусть это будет он. Ну, а я с легкой душой ушел туда, где мне, на тот момент, казалось интересней всего – в разведку.

Через год с космического факультета к нам перевели моего друга Марата.

Я встретил Мику в тот день в кабинете ректора, где она сдала мне на поруки новенького, а ректору – его документы.

– Этот монстр переспал со всеми моими курсантками, а ты сам понимаешь, Болотов, таким на космическом корабле не место, – строго заявила Мика.

Я в ответ лишь улыбнулся.

И как-то неожиданно вышло, что через час мы с ней гуляли по набережной, глядя на далекие огоньки Кронштадта у самого горизонта. Поодаль, на ведущих к воде ступенях молодожены запустили в темнеющее небо разноцветные воздушные шары.

– Я иногда думаю, что это человеческие души, – вдруг сказала Мика. – После смерти им так легко, они воздушными шарами несутся в самую высь. Чур, моя – вот этот синий шар!

– А моя тогда – вот этот фиолетовый!

А потом она встала на цыпочки, лицо ее было близко-близко, зрачки в глазах пугающе расширились. И я нырнул в этот омут, в эту бесконечную космическую пустоту.

Утром же она, пряча глаза, вышла из душевой кабины моей комнаты в студенческой общаге, оделась и молча ушла из моей жизни.

Прошел еще один год, мой брат улетел в космос, а мне играть в Джеймса Бонда теперь стало практически невозможно. Какой из меня шпион, если каждый второй с этого момента опознает во мне то и дело мелькавшего на экранах брата-космонавта?

Я обедал, глядя в окно на покрытые мурашками от дождя волны Финского залива, когда мне позвонил государственный администратор.

– Господин Болотов? – формально уточнил он. И, не дожидаясь моего подтверждения, продолжил: – Вы указаны в последней воле Мики Эл. Ей разрешена эвтаназия. Госпожа Мика просит вас оказать ей честь и быть с ней в последние секунды ее жизни.

– Да, конечно, – проговорил я без эмоций и опустил руку с телефоном на стол.

Сотенные умирали один за другим. Это была трагедия для человечества. По неизвестной ученым причине у них отказывали органы, и ничто не могло снять боль. Они уходили из жизни в страшных муках, и для них разрешили любой способ покинуть этот мир. Кончина Мики была делом времени. Она девушка моего брата, а он сейчас в районе Марса. Наверное, поэтому позвонили мне – она хотела видеть близких друзей.

Я вошел в палату. Людей было много. Все обернулись на меня и один за другим стали быстро прощаться с Микой. Вскоре мы остались наедине. Я подошел и сел на краешек кровати, где до этого сидела красивая женщина, судя по сходству с Микой – ее мать.

– Привет, Мика.

Улыбка вышла грустной.

Странно, но она не выглядела умирающей. Бледная разве что, но ей это шло. Жгучая шатенка с россыпью веснушек. Пухлые губы, глаза цвета гречишного меда. Я вспомнил ее грудь, когда был с ней в тот единственный раз. Красивая грудь. Женщина-осень. Сочная. Яркая.

– Здравствуй, Юра.

Юра. Значит, она понимает, что я не Игорь, и все же позвала меня. Зачем?

– Думал, что меня позвали, чтоб изобразить брата.

– Нет, – нахмурилась она. – Даже если бы он не был на Марсе, я бы позвала тебя.

– Вот как? – я взял ее холодную руку и поцеловал каждый пальчик.

– Мне больно, – пожаловалась она.

– Прости, – я вернул руку на место.

С ее глаз покатились слезы и спрятались где-то в копне все еще красивых волос.

– Я выбрала утопление. В соседней комнате бассейн. И я хочу, чтоб это сделал ты.

Что ж, убивать мне уже приходилось. Месяц назад я впервые убил человека. Мы уходили от погони. Или наши жизни, или их. Я выбрал наши. Вернувшись, подал документы на второе высшее образование.

– Господин Болотов, – раздалось за моей спиной, – вы не волнуйтесь, все целиком законно. Вот документы, вы можете посмотреть. Но чем дольше вы тянете, тем больше Мика страдает.

– Я потерплю, – прошептала она.

Обернувшись, я увидел двух типичных исполнителей государственных протоколов. Мой прокол как разведчика – не убедился, что мы здесь остались одни. Впрочем, я знал, что они говорят правду, читал закон. Взял у них из рук документы, подписал в положенных местах. 

– Спасибо, – она сделала попытку улыбнуться.

– Процесс будет происходить в соседней комнате, – чиновник открыл боковую дверь. Я встал и пошел за ним следом. – Температура воды комфортная для тела. Можете раздеться и войти вместе с ней.

Пластиковый временный бассейн два на три метра с высотой примерно с метр. Я потрогал воду, действительно теплая. Вернулся в комнату к Мике и стал раздеваться. В ее глазах вспыхнул интерес.

– Ты разденешься догола или оставишь белье? – удивила меня вопросом Мика.

– А ты как хочешь?

– Хочу, чтоб это не было просто утопление.

– Тогда догола, – кивнул я и снял с себя все.

Снял с нее медицинскую рубашку, взял ее на руки и отнес в бассейн. Чиновники при нашем появлении тактично отвернулись. Я положил ее на воду и стоял рядом, поддерживая на поверхности ее тело.

– Почему именно ты ушел с факультета космонавтики? Почему оставил космос ботану Игорю? – ее вопрос прозвучал для меня неожиданно.

– Это была его мечта, а я просто авантюрист. И тем более он был влюблен в тебя, и было некрасиво переходить дорогу родному брату.

– Я никогда внешне не могла вас отличить, – вздохнула Мика, отводя взгляд в сторону.

А мама нас всегда отличала по глазам, говорила, что у Игоря взгляд очень умный, а в моих глазах черти пляшут.

– Поэтому выгнала одного из нас? – я состроил гримасу, и она улыбнулась сквозь боль. – Вы уже встречались с ним, когда ты пришла ко мне в гости?

– Да, – прочел я по губам.

– Просто хотела сравнить – того ли выбрала? Или было любопытно – во всем ли похожи близнецы? – она хотела что-то сказать, может, возразить, но в последний момент передумала. Ресницы кивнули дважды, говоря “да”. – Если бы я знал, что у вас все серьезно с братом, я бы никогда…

Она шмыгнула носом, и слезы полились из глаз, но теперь не в волосы, темно-рыжим нимбом плавающие в воде, а в теплую воду бассейна. Я прижал ее к себе, крепко обняв. Она застонала и что-то прошептала. Я не расслышал и наклонился к ее губам.

– Пора, – повторила она и поцеловала меня.

Я набрал полную грудь воздуха и впился в ее губы, опускаясь вместе с ней на дно бассейна. Она задергалась в моих руках, разорвала поцелуй, закричала, и воздух резвыми пузырями вырвался из ее рта, а я смотрел в лицо любимой женщине, смотрел, как она тонет, и был рад, что вода растворяет мои слезы. Закрыл пальцами ее глаза, провел рукой по пухлым губам, шее, смял пока пока еще мягкую грудь, и коснулся живота, который уже никогда не выносит ребенка. 

Я закричал, выпуская из легких воздух, и чьи-то сильные руки выдернули меня на поверхность.

– Вам нужен психолог? – поинтересовался все тот же служащий, протягивая мне для подписи акт. Я отмахнулся. – А собутыльник?

Я вытер тыльной стороной ладони рот. Вода была соленой на вкус. Проклятый бассейн из слез.

После смерти Мики я купил и отпустил в небо маленький воздушный шарик синего цвета. Долго старался забыть ее, и почти обрел душевный покой, как меня постигла еще одна потеря – брат навсегда остался в холодной непостижимости космоса.

Звездный крейсер, гордость космического флота, погиб после встречи с метеоритом на орбите Марса. По официальной версии. А по неофициальной – они врезались во что-то инопланетное, поднявшееся на орбиту из марсианских глубин.

Утрата изменила меня внутренне и внешне, и даже давние друзья не сразу узнавали. Десять лет я тенью проскользил по миру, верно служа своей Родине в самых разных местах Земли.

– Юрка-Юрка, что ж ты не Гагарин, – смеялся Марат, в очередной раз подавая мне перочинный нож, который я уже раз пятый уронил от усталости.

А до этого небо приняло нас в свои объятья. Выпрыгнув из самолета, мы, как две фантастические птицы, планировали, поймав воздушную волну, между редких облаков на высоте двух тысяч метров. 

Еще шесть часов назад мы стояли на ковре у высокого начальства, и нам ставили задачу. Миссия настолько секретна, что я сомневаюсь, что об этом докладывали президенту. 

Мы диверсанты. Задача – проникнуть на объект и вывести оттуда нашего человека, который меньше чем десять часов назад кинул в сеть код: “Эвакуация!”

Марат приземлился четко на поляну, аккуратно спикировав и убрав в последний момент крылья. Я перед посадкой ошибся – пустил под крыло ветер, который закрутил меня штопором и бросил в крону дерева на лесной опушке. Крылья, спасая меня, порвались на сотню строп, выстреливших в разные стороны лапками-паутинками в поисках надежной опоры. В таком виде меня и нашел Марат – надежно зафиксированная жертва трехмерной паутины. 

– Юрка-Юрка, что ж ты не Гагарин, – Марат подстраховал меня, когда я рухнул на землю, обрезав последнюю ленту, бывшую когда-то крылом.

Объектом эвакуации была Лина Тай. Я постарался скрыть изумление от того, что Марат не удивился, когда на условный сигнал вышла именно она.

– Не снимай защиту, – предупредила Лина.

Я нырнул в свою память еще глубже и нашел там ее досье: Лина Тай, двадцать девять лет, биолог-исследователь.

Выглядела она старше своих лет – хорошо за сорок, ближе к пятидесяти, но никак не без года тридцать.

– Контейнер у тебя? – выпустил Лину из объятий Марат.

– Да. Надо уходить. Я долго не продержусь.

– Передай контейнер Юрию, – голос Марата хоть и прозвучал требовательно, но в нем слышались извиняющиеся нотки, словно ему было стыдно ей приказывать.

Я отстегнул от скафа рюкзак, и мой палец завис над вводом пароля.

– Не могу, – вздохнула Лина, – я и есть контейнер.

– Что?! – переспросили мы с Маратом одновременно.

– Я расскажу по дороге, – пряча глаза, ответила она. – На станции “Зимовье” есть бокс. В нем перевозили сердечник для энергоблока. Толщина стенок – двадцать сантиметров, ловушки для держателей, в нашем случае – для конечностей. Он удержит.

“Зимовье” уже на нашей территории. Надо успеть выйти из серой зоны, пока союзники не поняли, что мы украли.

Марат вел ее, закинув тонкую женскую руку на свою шею, и прижимая хрупкую фигуру к себе. Я шел следом. Они тихо переговаривались между собой, совсем не скрываясь, вспоминали прошлое. Лина все сильнее хромала, и последние несколько шагов он просто тащил ее на себе.

– Привал, – скомандовал я.

– Нет, – повернула ко мне голову Лина. – Там дальше есть пещера. Я была там.

Пещера действительно оказалась в том месте, где сказала Лина.

– Это вообще катакомбы, – сообщил мне Марат, когда я вернулся после установок охранных ловушек. – Пойдем, покурим.

Опасное дело снимать шлем в районе заражения, но подышать без фильтра хотелось, как жить. Анализатор воздуха показывал почти идеальные параметры, но что он может показать, когда мы до конца не знаем, с чем связались. Я рискнул. Отсоединил клапана и снял шлем. Воздух пах сигаретным дымом. Я повернулся к Марату. Он был без шлема, курил. Я заметил, что пальцы его слегка дрожат. Бывает. Он же тянул на себе Лину, да и наши защитные скафы с грузом весят по двадцать пять полезных килограмм.

– Лина умирает. Не дойдет, – мрачно сказал Марат. – Я предложил ей вернуться в исследовательский центр, но она сказала, что там нет никого. Она последняя. Скандинавка попыталась украсть образец, но случайно выпустила ген наружу.

– Ген?

– На нашем звездном крейсере все погибли. Только в обрывке одного скафандра обнаружилась пара живых клеток. Этим они и занимались – выделяли ген.

– Это любая лаборатория может, даже при старшей школе, – не поверил я Марату. – Зачем было тащить в такую глушь образец?

– Крейсер прошел сквозь корабль инопланетян. Мы видели происходящее на приборах, но, – закашлялся от глубокой затяжки Марат, – радиоуглеродное датирование показало, что нашему кораблю больше тысячи лет. Мы видели столкновение. Видели, что инопланетяне словно голограммный призрак прошли нас насквозь, не повредив крейсер снаружи, но изуродовав дикой бойней все, что было внутри. 

– Дай сигарету, – попросил я. 

Курить мне не хотелось, но я вспомнил себя во время учебы на Мадагаскаре. Тогда сигарета, которую мне воткнул в зубы боцман, помогла найти выход из патовой ситуации. Сейчас мой мозг отказывался понимать услышанные слова.

Марат усмехнулся и протянул пачку сигарет вместе с зажигалкой. Я взял одну сигарету и попытался прикурить. Пальцы не слушались – мешали перчатки. Марат, видя мои бесплодные попытки, нервно отобрал у меня зажигалку и высек огонек. Прикуривая, я заметил, что он без перчаток. Наверно снял до того, как закурил, так же намучившись, как и я.

Пока я курил, Марат пошел в один из каменных ходов, бросив мне, что решил отлить.

Почему меня поставили в пару к Марату, спасать, как теперь выяснилось, Лину? Я не специалист по выживанию в этом регионе, не знаю местных языков, сильно отличаюсь внешне от здешних жителей. Вот Марат с ними сливается полностью – смуглый, сухопарый брюнет со слегка раскосыми глазами выделялся на европейской территории страны, а здесь же сливался с местными, походя на жителей соседнего региона. Зачем меня, разведчика, бросили на это задание, сорвав с интересного дела? Разве что Марат по-дружески в напарники попросил. Но почему меня?

В этот момент, я услышал крик и рванул в пещеру, бросив непогашенную сигарету. Грош цена мне как шпиону. Я не разобрал, кто кричал – Лина или Марат. Пещера была пустой, но в самом дальнем углу темнел вход в катакомбы. Включив фонарь, я пошел на поиски друзей. Друзей? Перед самым входом остановился и надел на голову шлем. Крик подсказывал мне путь. Слов не было. Голос не замолкал ни на секунду. От низкого мужского голоса он срывался в высокие ноты женского визга. Захлебывался в рыданиях, и в следующую секунду стон разрывался, множась эхом, в катакомбах. Казалось, что кричит от боли сама земля. И крик длится бесконечно. Я не мог крикнуть в ответ – горло сдавило, словно мной овладел сонный паралич, и на все мои попытки произнести хоть звук, просто беспомощно открывал рот, как задыхающаяся без воды рыба. Воображение рисовало пытки. Что могут делать с человеком, что он так долго и страшно кричит? 

– Лина! – стоном раздался женский плач совсем рядом.

Я пошел на звук. Лина, точнее то, что от нее осталось, лежала на грубом полу пещеры и перетекала в ладони Марата. Я не мог понять, что происходит. Марат кричал голосом Лины и при этом звал ее по имени.

– Отойди от нее! – приказал ему.

Марат дернулся, и тело Лины потянулось за ним, сорвав с оставшейся части туловища почти всю кожу, словно ветер срывает незакрепленную легкую ткань. На это было страшно смотреть – скелет без кожи, нижняя часть которого уже исчезала, рассыпаясь на части, метался по каменному полу, пытаясь вырваться. Лина просто растворялась и лилась в ладони Марата, словно одна жидкость вливается в другую. Она все уменьшалась, а Марат пылесосом засасывал ее в себя. В конце концов от нее остался маленький шарик, который исчез между ладонями сидящего на коленях и орущего от ужаса опытного разведчика. 

Мне хотелось подойти и успокоить его, но я теперь не знал, что он такое.

Я сел недалеко от него – мои ноги тряслись как у трехлетнего пацана, испугавшегося большую собаку. Хотелось блевать и забыть увиденное. Черт возьми! Я видел людей после пыток, кто-то от ран умирал у меня на руках, но то было хоть и кошмарное, но уже виденное, пусть даже и в учебных материалах. А то, что произошло на моих глазах, я не мог даже представить.

– Где Лина?

– Во мне. Пока ген обживается в теле донора или в контейнере, как это назвали ученые, он активизирует весь организм на успешную работу. Тело живет очень эффективную жизнь, но недолго. Поэтому Лина так плохо выглядела. Чтоб ты понимал – с кем мы имеем дело, то Лина второй носитель после скандинавки. Та блондинистая дылда не придумала ничего лучше, как слизать ген вместе с выращенными клетками материи. Ученый из Нигерии, любопытно, что оттуда, правда? – рассмеялся Марат голосом Лины. – Выдвинул теорию, что ген лучше будет себя чувствовать, если его выращивать не в питательной для него среде, а сразу в человеческом организме. Дылда думала, что если она лизнет чашку Петри, подсунет вместо тех клеток иные, то этого никто не заметит до того, как она свалит из центра. Но ген решил иначе. Активизировался в теле скандинавки и начал боевые действия, против сотрудников центра, а после поменял себе хозяина, высосав скандинавку, которая успела убить большую часть ученых и перебить всю охрану. Лине осталось добить только руководство центра, и вызвать нас.

– Почему нас?

– Она нас знает.

– А ты откуда все это знаешь? – дрожь ушла из моего тела, и я встал якобы из-за того, что мне неудобно сидеть. На самом деле я побаивался ставшего физически крупнее Марата. – Лина тебе все рассказала, пока я вас по катакомбам искал?

– Ты прошел мимо нас. – Марат тоже встал и стал стягивать с себя защитный костюм, в народе – скаф, а на деле – скафандр, который стал ему порядочно тесен. – Она сейчас во мне, и вся ее память мне доступна.

– Да, дела. А как скандинавка перешла в Лину, как и Лина в тебя?

– Нам надо срочно на станцию “Зимовье”. У них есть бокс, – не ответил на мой вопрос Марат.

Документы, созданные нам для легенды, так впечатлили начальство станции, что мы получили все по первому нашему требованию.

Марат уже был пристегнут за ноги ловушками в боксе и, выкуривая последнюю, как он сказал, сигарету, хмуро наблюдал, как военные устанавливают в паре метров от него бомбу с пусковым устройством, которое пока замкнуто в сейфе бронемобиля.

– Ты хорошо подумал? – чисто для формальности, спросил его я. 

Мы оба знали, что я уже не выпущу его из бокса до прибытия на “Объект Н”, что бы ни случилось. А он сам добровольно вошел в бокс и дал заковать себя ловушкам. Бомба была на крайний случай. И если она рванет, то погибнем мы оба, прихватив с собой тех, кому не повезет очутиться с нами в диаметре пятидесяти километров.

– Другого выхода не вижу. Пока мы сюда добирались, я боролся сам с собой, чтоб не убить тебя, – признался Марат.

– Тебе просто хотелось убить человека или конкретно меня? – спросил я у Марата.

– Вот сейчас в тебе говорит следователь. Скажи мне, Юрий Болотов, ты не жалеешь, что твое имя осталось в тени, ведь следователи и шпионы – личности широкому кругу людей неизвестные? Скажи мне – ты не жалеешь, что остался в тени брата?

– Нет, – улыбнулся я, – моя жизнь интереснее. Ты же знаешь. И ты не ответил на мой вопрос.

По напряженному лицу Марата я понял, что рядом со мной курит вовсе не мой старый друг. Всегда спокойный взгляд сейчас был безумен, лицо ежесекундно меняло эмоции-маски, словно я слистывал пачку фотографий, обучаясь отличать одну эмоцию от другой. Может быть, это от того, что шанс выжить у нас минимальный, и Марат просто нервничает. Его Я мечется в зараженном теле. Но, скорее всего, там, внутри моего друга, идет бой. И от того, кто победит, зависит выживет ли сам Марат.

– Какой? – прорычал не своим голосом Марат.

“Первый отсек, готовность к бою!” – прозвучала внутри меня команда. Мне знакомы эти интонации, этот голос, хоть он и искажен чужой глоткой. Я слушал его, до определенного возраста, каждый день своей жизни. Я узнаю его из миллиона чужих голосов. Да что там миллион! Я узнаю его всегда и везде. И сейчас какая-то инопланетная тварь, которая лезет в мой мозг, и которая встречалась в космосе с моим братом, пытается подцепить меня на крючок. Вытянуть на эмоции. Чтоб я ошибся.

Не будет этого!

– Когда мы сюда шли, ты хотел убить любого человека или конкретно меня? – задал я вопрос, глядя Марату в глаза.

Тварь в нем прекратила метаться, подалась назад, сосредоточилась и прыгнула, стараясь сграбастать меня руками. Я отпрянул и рванул к выходу, совершенно забыв, что военные поставили там бомбу. Ловушки, удерживающие Марата за ноги, дернули его назад, но он успел зацепить мой скаф. Хорошая вещь скаф, по прочности как и скафандр, только для наземных операций. Правая моя рука оказалась в захвате у чудовища. Я полез левой в карман, надеясь вытащить нож, но вынул зажигалку. Пламя в этот раз вырвалось сразу, и я сунул его Марату в лицо. Он заорал, как нечто инопланетное. Я попал ему прямо в глаз. Марат упал на спину, потащив за собой меня. Так я оказался верхом на нем. Он бился подо мной от боли, но из рук меня не выпускал. Глянул в его горящее лицо. Теперь на меня с ненавистью смотрел один глаз. Я воткнул в него горящую зажигалку, и она взорвалась у меня в руке. Тварь взвыла и выкинула меня из бокса. Падая, я горящей рукой поджег его куртку.

Удар при падении на бетонную платформу был такой силы, что на скафе раскололся шлем. Кто-то вылил мне на горящую руку воду, остановив пожар. С меня сняли остатки шлема, и я увидел, что Марат, сдирая с себя охваченную пламенем куртку, сорвал со своего тела кусок кожи, величиной с ладонь. Кровь текла, заливая брюки. Рядом с сидящим на железном полу Маратом, чадя, горела куртка. 

– Еще воды, – потребовал я.

Передо мной поставили ведро с водой, я правой здоровой рукой поднял его и подошел к боксу, ставшему Марату тюремной камерой. Залил куртку, потушив пожар, и ближе рассмотрел пленника. Из его запекшихся обожженных глаз, казалось, текли черные слезы. Ноздри были разорваны, словно ему нечем было дышать, и он расширил доступ воздуха. Наверно, запах горящей плоти свел его с ума.

– Прости, Марат.  

– Это ты меня прости, Юрка, – уже своим голосом прохрипел Марат, – на тебя не я напал. И я не знаю, кто это был.

Марат, пошатываясь, встал и поднял руки, позволяя ловушкам заковать свои запястья. Ловушки вздернули его вверх, поместив в центр бокса. Его тело больше не касалось поверхности и удерживалось целой паутиной тросов.

Еще вчера я, так же распятый, висел на стропах, и он меня спасал. А сегодня я стал его тюремщиком и везу хищного зверя внутри своего друга.

Тошнотворно воняло горелым мясом и паленой синтетикой. Я закинул ногой куртку в бокс, стараясь на запачкать скаф о лоскут лежащей внутри Маратовой кожи, из которой еще сочилась кровь. Включил бомбу и вышел, заперев дверь на замок. 

– АААААААА! – громко проорал встречный поезд, и я вздрогнул, просыпаясь. Пальцы не разжались чудом и не отправили на тот свет все, что попадет в диаметр пятидесяти километров.

Я надел рентгеновские очки, чтобы посмотреть, что творится в боксе. Марат почувствовал мой взгляд и поднял голову. Глаз у него не было, на их месте запекшиеся выгоревшие дыры ран. Рваные ноздри дрогнули и губы растянулись в страшной улыбке.

– Юрка-Юрка, что ж ты не Гагарин, – беззвучно прошептал Марат, но я это услышал эхом, отраженным от стен товарного вагона.

Его бок больше не кровоточил. Из-за вырванного куска кожи и мышц просматривались ребра.

– Ты еще здесь, Марат? – спросил его я.

Марат захохотал, и я увидел, как напряглись кубики его пресса. Красивое у него тело. Было. Он не зря пошел в разведку – женщины редко имели шанс на спасение, если становились задачей Марата. Биолог Лина Тай тоже когда-то была его целью. Но система дала сбой – это она влюбила его в себя. Но, в конце концов, он ее завербовал. Интимную связь оба отрицали.

– Вспоминай! – шевельнулись его губы, а голос сразу раздался в моей голове. – Почему у тебя не было девушки? Только шлюхи. Только одноразовые любовницы.

– Так дешевле, Марат. Не надо эмоционально вкладываться. Никогда никого не любил.

– Ненавижу!

Я слышал крик в своей голове. Кричал Марат. Он безрезультатно бился в ловушках, удерживающих его за конечности. Кожа на запястьях и щиколотках была порвана в лоскуты, плоть истекала кровью. Хорошо, что я не вижу все это в натуральном цвете. Но как криминалисту мне довелось видеть много преступлений, и я знал как выглядит кровь, какой жуткий вид у рваного тела, много раз чувствовал запах, который хочется забыть навсегда.

– Не дергайся, Марат, будет только больнее, – попросил его.

Посмотрел на свою левую обожженную руку, судорожно сжимающую пусковое устройство бомбы. Я разорвал перчатку и сделал в ней карман, куда и всунул пульт. Я не знал, чего ждать от твари, сидящей в моем друге. Поэтому, на всякий случай, был всегда на чеку, зажав в руке чеку.

Стало смешно от собственного каламбура.

– Помнишь, Марат, как ты вывозил меня из Италии? Мы напросились в чартер к каким-то девицам, шутили, пили, пели, и никто из них не знал, что пару часов назад ты обычной иголкой с ниткой, промытой в джине, который я потом выпил как обезбол, зашивал мне раны. Я вижу те кривые шрамы каждый раз, когда смотрюсь в зеркало. А своим шлюхам рассказываю, что меня изрезала ревнивая жена, и я больше никогда не женюсь.

Марат затих, уронив голову на грудь. Но он живой. Я слышу. Глаза устают в этих чертовых очках, а без них мне страшно сидеть в темноте и слушать только поезд: “Поспи-поспи, поспи-поспи!”

– Твоя боль в глазах ничто, в сравнении с моей, – прошептал Марат, и от его шепота у меня намокла спина.

Он уже в моей голове, читает мысли, пытается управлять.

– Все женщины шлюхи, – закричал Марат тем до боли родным голосом брата.

Я почувствовал, как пространство изменилось. Звуки стали другими, время потекло медленнее. Теперь такт скорого поезда, мчащегося без остановок, был похож на удары умирающего сердца, оно еще бьется, но все медленнее, медленнее, пока совсем на замрет.

Я надел очки и посмотрел на Марата. Из его тела в мою сторону тянулись капли, словно он стал плавиться и течь.

– Кто ты? – спросил я у монстра. – Ты же понимаешь, что я нажму кнопку раньше, чем ты дотянешься до меня. И я уже никому ничего не расскажу. Кто ты?

Капель становилось все больше, они тянулись ко мне, истончаясь, превращаясь в нити. И надо не допустить двух вещей – они не должны проникнуть ни в бомбу, ни в мой мозг.

– Я Игорь, твой брат, – представился монстр.

Когда он говорил, капли вибрировали, как струны на инструменте, и мне захотелось протянуть руку и послушать, как звучит каждая капля.

– Это ложь, – я начал провоцировать монстра, – мой брат был добрым человеком, а ты чуть не убил меня.

– Люди меняются. Это для тебя с момента гибели брата прошло немного времени, – проговорила Лина, – а твой брат прожил за тысячу лет сотни воплощений. Ты знал, что можно выбрать одну и ту же жизнь бесконечное количество раз? И каждый раз пытаться ее исправить, входя в другую дверь.

– Ты про теорию нелинейного времени? 

– Да, у вселенной нелинейное повествование событий, – ответил мне знакомый голос, который я не мог сейчас узнать. – Вспомни, как звучит твой голос в записи, – засмеялся монстр. – Я это ты. До этого воплощения мы были одним человеком, но клетка разделилась, расщепив при этом душу.

Вдруг я увидел каплю, которая просачивается сквозь толщу металлической стены. Мгновение и струна врежется в мой лоб. “Поспи-поспи, поспи-поспи!” – опять стали стучать колеса. Несколько капель уже опутывали бомбу, пытаясь нырнуть вглубь ее стального тела, и я понимал, что если вот эта капля, которая накапливает силы, чтобы дострелить до моего беззащитного лица, смогла пройти металл, то и те капли справятся с задачей. Это лишь вопрос времени.

И так же я понял другую вещь – то, что сейчас происходит в этом вагоне, это инопланетная экспансия, и скоро мы все станем такими текущими субстанциями. Почему-то стало так тоскливо. Не будет самых ярких уголков планеты, Мадагаскара, Гоа, водопадов, цветов, не будет гранитных набережных и молодоженов. Ничего не будет. Даже проклятого питерского дождя. Появится нечто иное – сплошная масса всеобщего сознания. Все станет средним, серым. Я стану всем, и все станет мной. Но я не хочу сливаться с другими людьми, я за индивидуальность.

Капля летела мне в лицо.

Я соврал Марату, что никого не любил. И поэтому, набрав полную грудь воздуха, мысленно впился в коралловые губы Мики Эл.

И нажал на кнопку.

Яркий свет ослепил, и я знал, что над поездом сейчас вырастает ядерный гриб, выжигая собой инопланетного монстра. И еще я знал, что в следующем воплощении не уйду с космического факультета, и в моей жизни будет женщина-осень, которая любила меня, а не брата. Пусть любовь будет не долгой, но мы задолжали ее вселенной.

В небо поднимались воздушные шары – фиолетовый чуть позади синего.