Я шел по парку, пытаясь справиться с паршивым настроением, но получалось плохо. Хотелось только одного — добраться до любимой скамейки, удачно спрятанной на вершине холма за густыми кустами, и перевести дух. Туда редко приходили мамочки с колясками из-за крутого подъема, да и вообще обнаружить эту скамейку можно было только случайно. Я рассчитывал побыть в одиночестве, а потому рассердился, когда увидел, что там кто-то сидит. Идти вниз не хотелось, поэтому я присел с краю, стараясь просто не обращать внимания на другую сторону лавочки.

— Здравствуйте, — услышал я и разозлился еще больше. Ну почему именно сейчас меня нельзя оставить в покое!

— Здравствуйте, — сквозь зубы процедил я, всеми силами давая понять, что в разговоре я не заинтересован.

— Извините, я не хотел вас беспокоить. Просто поздоровался. Мы все-таки соседи с вами.

Я обернулся и внимательно посмотрел на своего собеседника. Я узнал его, и настроение стало еще хуже. Они переехали в наш дом примерно год назад, он и его жена. Всезнающие бабушки у подъезда тут же определили его в наркоманы — за чрезмерную худобу, бледность и круги под глазами. А потом они выяснили, что переехали новые соседи в однушку из трехкомнатной квартиры и торжествующе сообщили, что первое впечатление их не обмануло. Ясно же, наркоман, оброс немыслимыми долгами, квартиру пришлось продать, бедная жена! Мысленно я соглашался с нашими пенсионерками, потому что однажды видел, как новый сосед еле стоит на ногах, пытаясь зайти в подъезд, а в другой раз его вырвало прямо во дворе. Его жена, серая мышка, была почти незаметной, ни с кем не общалась, к соседям за солью не ходила. Бабушки у подъезда одновременно жалели ее и презирали. И вот надо же, из всех возможных мне выпала встреча именно с ним!

Больше он ничего не говорил, но мне все равно было неприятно делить с ним это пространство. Да и с любым было бы неприятно! Еще пару часов назад я был преисполнен надежд, у меня было отличное настроение. Я купил коробку конфет и отправился к Лине, чтобы сообщить, что отпуск мне дали в июле, и что мы можем наконец поехать в путешествие. А она огорошила меня холодными, как ноябрьский дождь, словами. Она говорила ничего не значащие фразы о том, что мы не подходим друг другу, что ей надо еще подумать о том, чего она хочет в жизни. Все это — только мишура. Она просто хотела сказать, что я ей надоел, и что больше она видеть меня не хочет. А я просто не знал, что сказать. Лина занимала в моей жизни слишком много места. Когда я думал о будущем, там всегда была она. И вот теперь я ощущал пустоту, как будто мне отрезали ногу или руку, и приходится заново учиться жить. Вспомнив еще раз ее слова, я невольно сжал руки, сминая картон ни в чем не повинной коробки конфет.

— Извините, если это из-за меня, — вдруг снова заговорил мой сосед. — Я сейчас уйду. Я, видите ли, в обморок упал в метро. Духота и все такое… А самое обидное, что я как раз от врача ехал. Он мне сказал, что лечение прошло успешно, и что со мной наконец все в порядке. А я раз — и в обморок. Пришел сюда отдышаться, станция же прямо напротив парка.

Он невесело усмехнулся, а мне стало стыдно. С чего я вдруг поддался нашим старушкам и согласился, что он наркоман или пьяница? Мне даже не пришло в голову, что человек может быть просто больным.

— Это не из-за вас, — сказал я и вдруг выложил ему все. Про отпуск, коробку конфет, безразличные речи Лины и неожиданное расставание.

— Может, все еще наладится? — вежливо ответил мой собеседник. — Попробуйте ей позвонить чуть позже.

Честно говоря, я именно это и собирался сделать. Передохнуть, выждать немного, а потом позвонить Лине — поговорить, попытаться понять, а может, вернуть все, как было.

— Только конфеты придется другие покупать, — вдруг улыбнулся мой сосед.

Я взглянул на коробку и ужаснулся: она была помята, как будто по ней машина проехала. Неужели это я ее так?

— Хотите? — вдруг спросил я его. — Коробка помялась, но конфеты вроде целы. Я просто такие не ем.

— Спасибо. Я сладкое люблю, — он взял коробку из моих рук, ловко открыл ее и вытащил конфету. — Мммм… Вкуснота какая! Знаете, какое счастье просто опять есть, без тошноты, без этого странного вкуса во рту! Я лечение две недели назад закончил, отъедаюсь теперь.

И он подмигнул мне заговорщицки, и мне вдруг стало легче.

— Меня Володей зовут, — сказал я.

— Николай, — пробормотал он, жуя третью конфету.

— Значит, вы теперь себя хорошо чувствуете? — задал я глупый вопрос, не решаясь спросить, что же с ним было.

— Ага. Ну кроме этого дурацкого обморока. Но это все из-за слабости, это пройдет! Ты только жене моей не говори, пожалуйста. Она и так нервничает из-за меня, — перешел он на ты, и мне показалось это совершенно естественным.

— Не скажу, обещаю. Да я и не вижу ее почти. Она, наверное, много работает?

— Еще как много! Но ничего, теперь ей будет легче. Будет гулять, как раньше, в кино ходить. Мне стыдно признаться, но я очень любил раньше в кино на мультики ходить. Взрослый же уже, как бы не по возрасту.

— А Лина… Это девушка моя… Она вообще кино считает мещанским развлечением. Мы с ней все больше по театрам да по выставкам. Максимум, если какое-нибудь авторское кино, знаешь, когда смотришь, смотришь, ничего не понятно, зато все критики в восторге.

Я заговорил про Лину, но мне не стало хуже, как я ожидал вначале. Николай смешно ел конфеты, а я представил его в зале, полном детей, смотрящим мультики, и прыснул со смеха.

Мы проговорили еще часа два. Мне было с ним легко, как не было ни с кем. Наконец я попрощался и спросил, какие у него планы.

— Я пока не смогу работать, надо в форму приходить. Буду отдыхать, читать. Я часто сюда прихожу, на эту скамейку, она так хорошо спрятана.

— Да, я знаю, — ответил я. — Странно, что мы раньше не пересекались. Хотя я же днем на работе, сюда только на выходные. Но могу и вечером приходить.

***

Мы встречались с тех пор на этом же месте почти каждый день. Мне казалось, что Коля сидит в парке с утра до вечера, но здесь и правда было очень красиво, а май в этом году был очень теплый, поэтому я его прекрасно понимал. Я приходил после работы, мы болтали, играли в шахматы, вместе смотрели фильмы на планшете, обсуждали прочитанные книги. Я так и не перезвонил Лине. Честно говоря, мысль о том, что мне придется идти с ней на очередную оперу, сводила мне скулы, как кислая смородина. Может, она была права и мы слишком разные?

Прошло, наверное, больше месяца, когда Коля сказал мне:

— Слушай, приходи к нам в гости. Я тебя наконец с женой познакомлю! Она тебе точно понравится.

— Да? А какая она?

— Лучшая на свете, — ответил Николай и засмеялся. — У меня день рождения послезавтра, приходи, в шесть вечера. Гости будут.

— Значит, подарок надо купить? — вопрос прозвучал по-дурацки.

— Нет, прошу тебя! Если хочешь, купи таких же конфет, как когда мы познакомились. У меня жена их тоже очень любит. Квартира двадцать три, на четвертом этаже. Я тебя буду ждать!

***

На следующий день позвонила Лина.

— Привет, это я, — сказала она, а я не знал, что ответить.

— Привет, — только и смог я выдавить из себя.

Молчание затягивалось, но мне не хотелось его нарушать, мне просто нечего было сказать.

— И как это понимать? — вдруг спросила она.

— Что именно?

— Тебе, значит, все равно? Ни одного звонка, ни одного сообщения! Я девчонкам сказала, что ты обязательно перезвонишь. А тебе, получается, плевать?

— Лина, ты о чем? Ты ведь сама меня бросила. И при чем здесь твои подружки?

— Настоящий мужчина должен добиваться своей женщины! Он не может вот так взять и отпустить ее! Он должен доказать свои чувства! — ее голос звучал фальшиво, как будто она репетировала неподходящую ей роль.

Я вспомнил, как Коля говорил про свою жену “лучшая на свете”. А я смогу так сказать про Лину? И что она будет делать, если я заболею, всерьез, так что меня будут принимать за наркомана и сторониться?

Она что-то еще кричала в трубку, но я не слушал, не решаясь прервать звонок.

— Я даю тебе последний шанс. Завтра в шесть жду тебя у себя. Если ты придешь, то мы опять будем вместе. Если нет, то пеняй на себя!

— Завтра в шесть я занят. Я иду к другу на день рождения.

— Что? Тебе какая-то пьянка важнее, чем я?

— Наверное, ты была права, Лина. Мы не подходим друг другу.

Я повесил трубку, и мне стало очень легко. Как я раньше не замечал, что она такая… пустая?

***

Было уже шесть двадцать, когда я нажал кнопку дверного звонка. Мне открыла дверь Колина жена — маленькая, худенькая, с уставшими глазами. Она улыбнулась мне и жестом пригласила войти.

— Здравствуйте, вы Таня? Коля мне про вас много рассказывал.

— Да? А вы? Простите, я вас не помню. Вы уже приходили?

— Нет, — ответил я и смутился. — В первый раз, и сразу на день рождения… Вот, — и я протянул ей коробку конфет.

— Да, ужасное совпадение.

На ее глаза навернулись слезы. Что-то шло не так. Но она вдруг собралась, снова улыбнулась и спросила:

— И что же он про меня говорил?

— Что вы лучшая на свете. И что много работаете.

Она взяла у меня из рук конфеты и пошла вглубь квартиры, а я пошел за ней. Этот дом был похож на все, что угодно, кроме места, где празднуют день рождения. Всего пять шагов, и мы оказались в единственной комнате, где был накрыт стол. За столом сидело несколько довольно пожилых людей. Мне молча кивнули, возобновился какой-то тихий разговор.

— Садитесь, пожалуйста. Хорошо, что вы пришли. На сорок дней мало кто приходит. Вот с его работы несколько человек пришли. Но он уже давно уволился. В таком состоянии работать… Я так рада, что кто-то из друзей тоже вспомнил.

Я похолодел. Сорок дней? Начал оглядываться и увидел на стене напротив стола портрет моего друга. Снимок явно сделали до болезни. Никакой нездоровой худобы, веселая улыбка — и тонкая черная ленточка сбоку словно перечеркивает все веселье.

— Я вспомнила, где вас видела, вы же наш сосед, -  сказала Таня. — Вы…

— Меня Володя зовут.

— Я не знала, что Коля с вами… общался.

— Коля — мой друг, — сказал я, все еще не придя полностью в себя. — Мы встречались в парке, на скамейке, знаете?

— Которая наверху? Знаю, это была его любимая.

— А как… Когда это случилось? Простите, я уезжал, потом работа, не знаю, что и как.

— Он от врача ехал. В метро ему плохо стало, люди скорую вызвали, но… уже поздно было. А мы так надеялись…

В ее глазах опять засверкали слезы, но она опять прогнала их усилием воли. Я остался ненадолго, сколько требовала вежливость, пообещал обязательно зайти еще и ушел.

Я слонялся, не в силах ни говорить, ни думать, еще пару часов. А потом решительно отправился в парк. Он сидел на скамейке — как всегда. Как это я не понял раньше, что он всегда уже был там, когда я приходил, и всегда оставался, когда я уходил?

— Привет, — сказал я, разглядывая его во все глаза. Джинсы, футболка, куртка. Да, все так же, как в первый день. А я и не замечал.

— Я был… Был у тебя. Видел жену, — наконец выдавил я из себя.

— И как она? — спросил он.

— Все еще лучшая на свете. Только грустная очень.

— Это пройдет, — ответил он с мягкой улыбкой.

— Я не понимаю… Почему я? Почему не она? И конфеты ты ел, я же помню. Разве после… Ну разве такие как ты могут есть конфеты?

— Не знаю. Наверное, могут. Я как-то не интересовался. Мне очень захотелось тогда.

— И теперь ты будешь… будешь всегда тут? — слова находились с трудом.

— Не думаю. Я чувствую, что мне пора…

— Это несправедливо! — я чуть не плакал. — Почему мы не подружились, пока ты был жив? Почему мне дали такой подарок, а потом отбирают?

— Я не знаю… Наверное, тебе это было нужно. Тебе это было важно.

— Мне и сейчас это важно!

— Значит, мы еще увидимся. Может, не сразу… Жизнь — сложная штука. А после — еще сложнее.

Я сидел и молчал, решив не уходить до последнего. Наверное, усталость взяла свое, и я уснул. Разбудил меня сторож, который напомнил, что в одиннадцать парк закрывается. На скамейке больше никого не было.

Я приходил туда упрямо каждый день, чтобы провести в одиночестве час или два, а потом перестал. Жизнь взяла свое. Мы несколько раз виделись с Таней, пока она не переехала в другой город — вернулась к родителям, но мы продолжали переписываться. Изредка, один или два раза в год, я заходил в парк и упрямо лез на вершину холма. И однажды, в начале весны, когда снег уже почти сошел, я увидел на скамейке знакомую фигуру.

— Привет! — сказал знакомый до мурашек голос. — Как дела?