Кит

В большом – большом океане, где обитает множество разной живности на глубине или же бывает так, что порой на самой поверхности бороздят просторы огромные киты. Они никого не боятся и ни от кого не зависят. И хоть питаются безобидным планктоном, все уступают им путь, шарахаются прочь в страхе от невиданных размеров. Есть много рыб, что хотели бы походить на них, но имитаторы никогда и близко не смогут стать оригиналом.

Давид, он же Луухундр, как звали его друзья на самом деле в родном племени, ускорил шаг, продолжая удивляться величию и блеску Иерусалима.

- Я найду тебя, чужестранец, найду и убью хоть через тысячу лет, где бы ты ни прятался! – услышал он совсем близко разъярённый голос своего последнего клиента. Разделяла их всего-то лишь стена, сложенная из сырцового кирпича, метра три высотой. Давид и на самом деле, если смотреть правде в глаза очень обидел того недовольного человека, забрав то, что так необходимо людям, что так им постоянно не хватает и что по глупости своей они ценят меньше всего – время. Он влил в себя новые жизненные силы, впитал живительную энергетику неудачника и поспешил обновить один из внутренних органов, который совсем износился за долгое время вынужденного изгнания.

- Злись, злись, на себя злись, - пробормотал он себе под нос. – Сделка-то была чистая, совершённая по обоюдному согласию.

Навстречу Давиду медленно и величаво по мощеной улице приближались две иудейки. А, может, гречанки. Или сирийки. Тёмные локоны обрамляли прекрасные головки, белоснежные одежды ниспадали до земли, почти прикрывая кожаные сандалии. За каждой из красавиц медленно шёл раб – нубиец, в набёдренной повязке с опахалом. В их внешнем виде не осталось ничего национального. И не удивительно. Ведь весь мир заимствовал от победителей и моду, и стиль жизни. Захваченные беседой они совершенно не обратили внимания на случайного прохожего, а тот же не мог оторвать от них глаз. Так и не заметил, как его подхватили под локти два легионера в белых туниках, в шлемах с плюмажем и с короткими мечами в ножнах на перевязях через плечо.

- Удача сама приплыла в руки. О, Фортуна, как ты благосклонна сегодня ко мне, - с заметным кельтским акцентом выдохнул высокий белобрысый громила.

- Со мной редко случается что-либо хорошее. Обычно боги не замечают меня, - заметил смуглый коренастый латинянин.

- Что вы! Уверяю вас, вы ошиблись, - тяжело вздохнул Давид, прикидывая за какой проступок его схватили. За последнюю пару дней, что находился в городе, он наштамповал их немало. Целую маленькую горку.

К удивлению его сразу потащили к прокуратору.

- День такой, не твой, - пожал плечами коротышка. – Да и все улики на лицо.

Понтий Пилат, пятый римский прокуратор Иудеи пребывал в довольно дурном настроении. Что-то неуловимое тревожное мучило и терзало его, подсказывая, что совсем недавно он совершил непоправимую трагическую ошибку. Находясь в тени портика, под защитой легионеров в доспехах и красных плащах, он величественно возвышался над распростёртым у ступенек, ведущих наверх преступником.

- И вы не могли его до сих пор поймать? Да он выделяется среди местных, как огромный, до небес кусок льда в пустыне. Надеюсь, хоть ты не Царь Иудейский?

Давид не понял, на что намекает высокий мужчина в белой тоге с пурпурной окантовкой. Но то, что он отличается, и притом очень сильно от жителей Иерусалима являлось безоговорочным фактом. Давид и правда не носил привычного фелони – халата и типичной шапки, что так смазывала всех местных под одно лицо.

   Спускаясь с гор, к тому времени почти совершенно нагой, несколько дней назад он решил на всякий случай использовать глаз Орла, древнее изобретение Атлантов, то немногое, что осталось у него от их вещей. Но то ли выпущен тот был с дефектом, то ли пропылился слишком долго в одном из хранилищ, но оказался неисправен. Согласно инструкции Давид вдавил свой поглубже в глазницу и вставил новое око в освободившееся место. Давид увидел какой-то размытый мир, где обитали люди, похожие на едва заметные тени и вытянул из него к себе нужные вещи. После Глаз Орла мигнул и погас навеки. Луухундр, уверенный в том, что будет выглядеть так же, как и все остальные жители данной эпохи нарядился в строгий тёмный фрак, а на белоснежную сорочку нацепил чёрную бабочку. На голову водрузил шляпу – котелок, а на ноги – ботинки. И уверенно направился в Иерусалим.

- Сними шапку перед прокуратором, - прорычал центурион в красном плаще и, звякнув доспехами, неуловимо быстрым движением сбил её с головы подозреваемого. Шляпа упала к ногам и так как имела цилиндрическую форму, то покатилась по дорожке.

Невольно все присутствующие уставились на длинные остроконечные уши, что поднялись над головой на целый локоть. До этого они скрывались под чёрным котелком.

- Ты выглядишь, мягко сказать, несколько необычно во всех отношениях, - заметил Понтий Пилат, теперь с интересом рассматривая пленника.

- Но я родился таким, - на чистой латыни ответил ему тот. – Принадлежу по праву к одной древней расе, от которой, увы, не осталось и следа.

- Прокуратор, налицо столько улик, что хватило бы для самого сурового приговора и намного меньшего. Убийцу выдали следы его необычной обуви, которая так не похожа на нашу. На её подошве есть особый рисунок, который отпечатался возле каждого убитого священника в храме, - обратился к римскому наместнику один из местных дознавателей, одетый в традиционную местную одежду, серую и бесцветную.

- Убитого? – ошеломлённо переспросил Давид. И машинально поднял ногу. На протекторах ботинок запеклась и на самом деле чужая кровь. Как она попала ему на обувь, Давид не имел и малейшего представления. Возможно, Бар – Кохба тоже стал обладателем подобной пары. Надел их, совершил преступление, затем в определённом месте разлил кровь кого угодно, пусть даже быка с бойни и запорошил ловушку пылью. А затем внушил Давиду пройти именно там, а не где-то в другом месте. Звучит бредово, но он мог легко пойти на такую подлость.

- Пожалуй, хватит с меня сегодня смертей, - немного подумав, властно изрёк решение прокуратор. Видно было, что что-то продолжало терзать его всё сильнее и сильнее. Возможно, недавняя сцена с плотником – проповедником. – Я дарую тебе жизнь. Такую, от которой ты запросишь всех вокруг о смерти. Отправьте его в каменоломни.

- В каменоломни? Какие каменоломни? Я не желаю ни в какие каменоломни, - только и шептал Давид, пока его тащили по городу.

Закованный в металл с добавлением довольно неудобных деревянных вставок в районе щитолок и шеи вместе с несколькими несчастными под охраной строгих, а порой и очень жестоких вольноотпущенников, являющихся частью одной системы наказания, он в тот же день медленно брёл по пыльным просёлочным дорогам, вдали от новых великолепных трактов. До тех пор пока не достиг пункта назначения.

У золотоносной горы, в самом её основании разбился небольшой городок. Ветхие хижины были разделены на строгие кварталы при помощи прямых улиц с римской педантичностью. Внутри построек умелые мастера придавали форму вытащенным наружу мраморным блокам. Они могли сотворить из бесформенного и холодного куска мрамора великолепную колонну для портика или даже живущую своей, замершей в один миг жизнью статую.

Давид миновал городок мастеров и остановился по команде возле   огромного провала в горе, сквозь которого можно было бы провезти один из тех величественных храмов, что он видел в городе, не задев и не повредив его.

Завидев группу новичков, сразу окружила толпа в сотню человек, только что вытащивших из недр пещеры огромный блок на катках. Ни на одном из них не было и клочка одежды. Многие поражали невероятной худобой. И ещё – в глазах тех, кто на него смотрел, Давид не заметил и капли жалости.

- Итого шестнадцать, - подвёл итог старший из сопровождающих.

- Всё правильно, - с трудом сосчитав прибывших, от усердия шевеля губами, подтвердил необъятного размера управляющий, одетый в голубой хитон и сандалии.

После того как сцепку расковали Давиду, как и всем остальным приказали раздеться для осмотра. Тут – то стало видно ещё одну особенность пришельца с гор, что очень отличала его от обычных людей. Длинный, похожий на крысиный хвост обвил его рёбра и его кончик нервно затрясся от возбуждения.

- Клянусь всеми богами, ты не человек, - ошеломлённо замотал головой мощный высокий парень, один из надсмотрщиков. – Наверное, и кровь у тебя другая.

С непонятной ненавистью, чтобы удостовериться до конца в сказанном, он размахнулся и ударил пленника кнутом. Там, где гибкая длинная плетённая с вставками металлических шариков плеть обняло тело, сразу появились кровавая полоса. Давид стиснул зубы и запомнил обидчика.

- Убей крысу, Нгола, не люблю уродов, - приказал управитель кому-то из рабов. – Получишь ещё одну тарелку супа плюсом.

Из многоликой толпы выступил вперёд огромный как буйвол и чёрный как ночь нубиец.

- Я охотно убью тебя крыса, - просто сказал он. – Ты не нравишься Нголе.

Метаболизм Луухундра находился совсем на другой ступени развития и сила, скорость и ловкость намного превосходила человеческую. Он уложил нубийца на землю за несколько секунд. Разбрызгивая кровь открытым в крике и стоне разбитым ртом тот с трудом сел и провёл ладонью по шее. Давид не понял, что означает жест и не придал ему никакого значения.

Следом так же легко расправился ещё с двумя местными прославленными бойцами. А потом как-то нисколько неинтересно и слишком быстро победил сразу шестерых одновременно, немало позабавив публику. Во время драки пленник немного не рассчитал своих сил и сломал руку одному из нападавших, чем очень огорчил новых хозяев. Подгоняемый надсмотрщиками Давид скоро оказался под землёй. Его прогнали по тесным, а кое-где и большим проходам, мимо совершенно голых мужчин и женщин, скованных между собой цепью и стучавших по породе долотами при помощи молотков. Все несчастные были покрыты пылью, грязны и оттого выглядели на редкость отталкивающе. Свет в очень слабой мере в месте страданий и смерти обеспечивали сильно чадящие факелы, закреплённые в расщелинах стен.

Не прошло и мига, как Давид оказался на указанном грубым толчком месте, а его ноги уже обхватил металлический обод, от которого тянулись цепи к соседним узникам. Мастер, лишивший его свободы перемещения, работал быстро, сноровисто, молча и ловко. Давиду сунули в руки порядком разбитое и сплющенное от ударов старое долото, побывавшее не в одних руках, молоток и указали на очёрченный другим мастером, уже строителем черту, в которую он должен был вклиниваться.

Под вздохи и стоны товарищей по несчастью, Давид скоро и сам покрылся пылью и потом. От других его отличали только уши и хвост. И такая избранность принесла только одни неприятности. Ведь выделяясь из толпы, он невольно привлекал внимание надсмотрщиков и за каждое неверное движение получал от них сполна.

После короткого ужина, который и в малой мере не утолил разыгравшегося аппетита, Луухундр заснул. Снилось ему его удивительная родина – с необычными растениями и совсем уж невероятно выглядевшими животными. В том призрачном мире среди соплеменников он был счастлив, но, увы, недолго. Скоро проснулся оттого, что струившаяся кровь булькала в разрезанном от уха до уха горле. Благодаря накопленной в Иерусалиме жизненной энергии ему без большого усердия удалось залечить рану и восстановить кровеносный баланс внутри тела. А парой неделей позже Давид раздробил крупным осколком мрамора голову злопамятному нубийцу. Ведь первое, что он почувствовал, когда проснулся в ту ночь, был его терпкий запах.

В тот, первый день на него напали ещё пару раз вечером, перед сном, и Давид всё же решил последовать разумному совету похожему на скелет соседа-сирийца. Он сел спиной к стене под одним из факелов и тот отрезал ему сначала оба уха, а потом перебил долотом хвост у основания.

С того времени Луухундр стал выглядеть точь в точь, как человек, ничем не выделяясь из остальных узников.

Именно там, в римской каменоломне он сделал себе первую татуировку. Со временем их стало больше, всё больше и больше. Местами они накладывались одна на другую.

По мере того, как Давид менял одно место неволи на другое на его теле стали мирно соседствовать китайские драконы, античные боги, кельтские письмена, якоря и бюст Сталина. Кто-то очень не хотел, чтобы он вышел на волю.

Невообразимо долго, покрытый всевозможными экзотичными письменами и изображениями Давид переходил из одной темницы в другую на протяжении сотен лет. Если вдруг случался бунт, его ловили в первую очередь. Если задумывал побег, в группе или сам по себе, ничего неизменно не получалось.

Из римских каменоломен он попал в византийскую тюрьму, из неё к болгарам, а от них обратно к византийцам. После хозяевами оказались персы, что продали опасного узника хазарам, те франкам, а уж эти отдали раба за пару безделушек пиктам на неуютный туманный остров. Его боялись, боялись силы, его свирепости, и никто никогда ни разу не предложил свободы. Долгое время колесил Давид по всевозможным тюрьмам Европы и Азии, и в итоге, спустя много, много, очень много лет попал в Гулаг, а из него – в северокорейский исправительный лагерь особо тяжёлого режима.

Везде, где пришлось побывать, Давид учился. Учился быть смертельно быстрым. Учился быть беспощадным. Он не пропустил ни одной крупной заварушки, что возникла поблизости, ведь каждая из них одаривала неоценимым опытом выживания. Много раз платил за свою смелость полной монетой, много раз умирал. От побоев, ножей и пуль. К удивлению тюремщиков всякий раз Давид как-то выкарабкивался с того света, списанный со счёта, вычеркнутый из живых, но не сдавшийся. Надо ли говорить, что даже в самом суровом месте он быстро становился непререкаемым авторитетом.

Всюду и всегда Луухундр предлагал сыграть с ним в какую-либо игру ближайшему ротозею, что имел неосторожность оказаться поблизости. В любую из известных игр. В итоге узник в совершенстве овладел всеми играми, какими развлекало себя человечество на протяжении более чем двух тысяч лет. С особой тщательностью изучил он уловки, что помогали победить. Вскоре после появления в том или ином месте все, кто внимательно наблюдали за ним, старались сторониться его присутствия. Ведь те, с кем садился играть большой татуированный с ног до головы парень без ушей, неизменно вдруг начинали чахнуть от неизвестной болезни, и как медицина не продвигалась вперёд, она ничем не могла им помочь.

Однажды в одной из тюрем штата Иллинойса его вызвали к директору тюрьмы. Высокий дородный темнокожий мужчина, что шёл к своему посту долго и трудно, торжественно объявил, что он, Доннован О,Брайен отбыл свой срок и отныне свободен. Луухундр долго стоял, как громом поражённый, не в силах до конца осознать сказанное. Сначала он подумал, что произошла какая-то ошибка и он вновь, как было сотни раз, будет обманут и обсмеян. Однако заключённому на самом деле выдали соответственную бумагу. За отсутствием гражданской одежды подобрали поношенные тряпки по размеру, оставшиеся после одного почившего неудачника и перед Давидом открылись, после сотен лет заточения двери во внешний мир.

Он шагнул в него с внутренним трепетом. Недоверчиво медленно и осторожно пробирался по мостовым большого города, стараясь держаться там, где было много людей.

На дворе шёл тысяча девятьсот семьдесят четвёртый год.

Совсем по непонятной причине возле Давида остановился большой чёрный лимузин. Узник, проведший сотни лет в заточении совершенно точно знал, что никто не ждал его освобождения в этом новом и изменённом до неузнаваемости мире, кроме, возможно… одного человека.

Окна машины опустились. Давид хорошо представлял по телепередачам и рассказам сокамерников, что представляет собой автомобиль, зачем он предназначен и как примерно устроен, хотя вблизи видел чудовищное изделие местных мастеров первый раз.

Луухундр совсем не удивился, когда увидел внутри монстра своего старого недруга. Ещё тысячу лет назад он набросился бы на него ни секунды не колебавшись, и разорвал на части. Последующее тысячелетие сделало его более терпеливым, осторожным и оттого намного более опасным.

- Эй, Давид, привет! – оскалился в ухмылке, показав ровные и красивые зубы, здоровяк с каштановыми волосами и крупным носом. Одет, тот оказался в цветастую рубашку, поверх которой свисали несколько внушительных массивных золотых цепей. На одной был прикреплён крест, на другой – полумесяц, на третьей же изречение из Талмуда. – Не присядешь ли ко мне?

- Зачем, Бар – Кохба?

- Меня зовут теперь совсем иначе, но это старое имя… От него веет такими воспоминаниями… Я получил его тогда, когда ты сбежал от меня с гор, помнишь? Обращайся ко мне именно так, прошу тебя, мне нравится привкус ностальгии. Знаешь, зачем я зову тебя сесть в машину? Я хочу поиграть с тобой, Давид.

- Охотно, - неуклюже и боком Луухундр протиснулся в открытую дверь внутрь салона и сел на сидение. В салоне пахло кожей.

Машина мягко тронулась с места.

- У тебя тоже не осталось ушей, совсем, - обратил внимание на очевидное Давид.

- Таких как мы не осталось. Всё наше племя истреблено полностью. Ведь невозможно, к примеру, восстановиться после костра, когда от тебя осталась щепоть пепла. Тогда, в средние века, за нами устроили настоящую охоту. Впрочем, мы – то с тобой выжили и есть предложение немного разнообразить досуг. Так, чтобы после всего полученного удовольствия остался в живых только один из нас.

Некоторое время они ехали по улицам города, исправно останавливаясь на знаки светофора. Давид, он же Доннован О,Брайен, названный благодаря стечению обстоятельств в этом времени именно так с возрастающим удивлением смотрел по сторонам. Города, что раньше он видел только на телеэкране больше походили на загон для животных с узкими улочками и высоченными домами.

Первым нарушил молчание Бар – Кохба:

- Я мог бы легко убить тебя, Давид, в простой и честной схватке. Голыми руками. Я долго готовился к ней, тренируясь у самых известных мастеров всех известных направлений и стилей.

Луухундр мысленно ухмыльнулся. Он ведь тоже по-своему тренировался день и ночь, только ставкой в тех тренажёрных залах была его собственная жизнь. Он не знал разницы между обычными и запрещёнными приёмами и справедливо полагал, что Бар – Кохба вряд ли смог продержаться против него и пару минут. Хотя, надо признать, из всех противников, что встречались ему за последние две тысячи лет, сидящего рядом с ним человека без ушей нужно было признать самым грозным.

   - А потом решил не быть таким расточительным и забрать всё, что у тебя есть. Я знаю, ты использовал тот же, которому нас обучили в детстве приём всюду, куда я перемещал тебя. Ведь во время игры, всплеском эмоций, связанным с проигрышем довольно легко оторвать часть маны от хозяина. Удивительно, но на некоторых островах Южного моря сохранилась история о нас. О возможности забрать жизненную силу. Они даже помнили, как атланты и мы называли её, жизненную силу человека – мана. Ты ведь достаточно собрал её у тех, кто имел глупость сесть с тобой за игровой столик?

- Достаточно, - ухмыльнулся Давид. – Только игровые столики встречались мне крайне редко в тех местах, куда ты меня засовывал.

- Скоро мы приедем, Давид, и, обещаю, тянуть не будем.

И в самом деле, автомобиль представительского класса выехал через несколько минут из застроенного города, завернул на другую трассу и оказался в небольшом уютном престижном посёлке, утопающим в зелени. Остановился рядом с огромным особняком с колоннами и бассейном, тщательно скрытыми от внешнего взора металлическим забором. Всё то время, что Давид выживал, Бар – Кохба богател и жил в своё удовольствие.

Следуя за давним недругам, Давид прошёл по нескольким коридорам, миновал большую библиотеку и парадную, поднялся по мраморной лестнице, где стояли изваянные в ненавистном ему мраморе такие знакомые античные боги. Наконец они оказались в небольшой комнате, в центре которой на специальных держателях находились три больших, матово блестевших отполированным неземным металлом яйца. Довольно угрожающего вида здоровяк с короткой стрижкой топтался возле одного из них.

- Яйца атлантов? – искренне удивился Давид. – Да как же ты умудрился их раздобыть?

- Знаю одну пещеру, - самодовольно пояснил Бар – Кохба, - где они стоят тысячами в рядах. Там, в горах Тибета, видимо, существовала некогда одна из колоний или эвакуационный пункт атлантов. Воспользоваться им они не смогли. Или не успели, я не знаю.

- Если ты хочешь воспользоваться ими, то мы окажемся только в одном конечном месте – в земле атлантов, а там, как я точно знаю, не очень-то сейчас уютно и комфортно.

- Это наша земля, Давид! Наша! Некогда пришельцы с небес изгнали нас с неё, но она наша. Только в определённом месте один из нас может полностью забрать ману другого.

- А третий кто? Я вижу у него обычные уши.

- Конечно, человек, - ухмыльнулся Бар – Кохба. – Ведь у него обычные уши.

- Я это понял без тебя, но что он собирается делать?

- А ты не видишь перед собой яйца? Не ленись и посчитай их. Их окажется ровно три, когда ты справишься с нелёгкой задачей. Не нужно иметь семи пяди во лбу, чтобы понять, что он тоже собирается с нами в Атлантиду. Собственно, если быть честным, его люди и нашли ту пещеру.

- А ты предупредил его, что там опасно?

- Конечно же. Видишь, он собрал с собой дорожную сумку с одеждой и… оружием. Поэтому он хочет поучаствовать в состязании, и к тому же уверен, что ему хватит сил справиться с нами обоими. Пусть попытается?

Незнакомец утвердительно мотнул головой. Глядя на него, Луухундр невольно ухмыльнулся.

- Его право. Пусть попытается.

Подавая пример, Бар – Кохба первым распахнул половину яйца, разделся донага и втиснулся внутрь. То же сделали и остальные. Как только створки закрылись, яйца принялись наполняться перегрузочной жидкостью, что генерировала из воздуха специальная установка. Вмиг ставшие прозрачными они наполнились ей доверху.

Бар – Кохба зло оскалился, когда его яйцо заполнилось.

В своём оскалился и Давид, в предчувствии схватки.

А человек, таращась наружу, выждал минуты три и забился, забулькал пузырями уходящей жизни, пытаясь вырваться из ловушки.

К тому времени, когда яйца сами собой вновь открылись уже на поверхности самого холодного континента, в определённой его точке, жидкость хлынула наружу. Давид мгновенно сориентировался и выпрыгнул из яйца. Выпрямился он одновременно с Бар – Кохбой. А человек вывалился в полусогнутом положении головой вперёд в большую лужу и скоро превратился вместе с ней в одну ледяную статую среди заснеженных торосов.

На дворе лёд трещал от мороза, ведь термометр в руке человека – статуи показывал за пятьдесят градусов мороза, обычная погода для выбранного участка земного шара. Холод нисколько не беспокоил Давида, изменившего кровообращение и вмиг покрывшего кожный покров специально выделенной слизью.

- Ты похож на яркие обои, что у меня в спальне, - засмеялся Бар – Кохба, разглядывая узоры на теле противника.

- Только благодаря тебе.

- Может, приступим? Готов?

Давид утвердительно кивнул головой, и они уселись где-то среди огромного замёрзшего континента, как раз над тем местом, где когда-то стоял город атлантов, со всеми немыслимыми чудесами, сейчас прочно спрятанными сотнями метров спрессованного льда. Их окружали только ледяные торосы, да холодный ветер пел бесконечную тоскливую песню, от которой хотелось выть и плакать. Сильный мороз жадно обнял обнажённые мокрые тела. Мокрую кожу мгновенно покрыла корка льда.

Первый тур прошёл без видимого перевеса какой-либо стороны. Никому не удалось добраться даже до жизненной силы противника, ведь играли они в примитивные игры своей почившей родины.

- Присядем и перейдём к тому, что напридумывали люди? Здесь есть, где разгуляться, - снова первым предложил Бар – Кохба.

Первым делом совместно они создали мысленно иллюзорный шикарный игровой стол и принялись сначала за карты. Вспомнили все известные игры. Давид осторожно жульничал, как только мог. Создавал поддельные колоды, что прятал в тайниках, скрытые козыря рассыпал у себя в волосах, и так как практика у него была огромная по поводу нечистых выигрышей, то его ни разу не уличили, ни в одной игре. А вот Бар – Кохба начал стремительно, с каждой партией, терять свою ману. Расстроенный после очередного проигрыша, не в силах больше закрывать сознание от чужого воздействия, каждый раз лишался совсем немного маны, безжалостно забранной Давидом. Добил в конце концов противника Давид партией сетов в напёрстки.

Когда забирать больше было уже нечего, Давид засмеялся и встал. За долгое время лёд покрыл его тело, от движения он раскололся на большие и маленькие кусочки и те посыпались к ногам.

Попытался подняться и Бар – Кохба. Но сил у него осталось только для того, чтобы раскрыть рот и немного протянуть руку к безжалостному врагу.

- Прощай, - сказал, продолжая довольно и торжествующе смеяться Давид.

- Я всё равно доберусь до тебя, - прошептал посиневшими губами Бар – Кохба.

- Попробуй добраться хотя бы до яйца. Или просто сдвинуться с места.

Давид ладонью стряхнул с тела остатки льда и отправился к яйцу атлантов, чтобы вернуться в тот чудесный город, из которого они только что прибыли. Перед ним открывались отныне, мягко говоря, сказочные перспективы…

В океане обитает много рыб. Когда тунец или скумбрия вообразит себя китом, важно надуясь проплывёт мимо своего косяка, никто не обратит на него внимания. Но стоит появиться киту… Кит всегда один такой, особенный. И никто никогда не сможет стать на него похожим. Не сможет превратиться в кита, чтобы он не вообразил.