Луна звучит нотой ля

Город устало спит, только в некоторых окнах горит свет.

Город спит, и в одном из тихих двориков спит пёс. Он устроился в самом тёмном углу, куда не достаёт свет фонарей, раскинулся вольно на клумбе с цветами, как на матрасе. Когда-то он был таким же ярким, красно-рыжим, как бархатцы под его боком, люди восхищались нарядной мастью, шелковистой шерстью и гордой осанкой. Это было недавно.

Утром дворник, поругиваясь, сгонит бродягу с клумбы. Нечего цветы мять, и не тронет его сердце ни выгоревшая до желтизны, словно побитая молью шкура, ни худоба. Пёс покорно поднимется и потрусит нести свою вахту на улицах города.

Дворник, дворник! Не гони пса, ведь никто не знает своей судьбы, и ты можешь стать следующим.

Но пока стоит ночь, тёплая летняя ночь. Дик спит, и снится ему хозяйка, ласковая, смешливая Дарья, или, как её почему-то звали соседи, Петровна. Она редко ругалась, никогда не забывала с утра поделиться завтраком и всегда с удовольствием играла. И пёс в ответ любил всей душой.

Он не знал тогда, что можно жить иначе, и считал, что такое счастье — это навсегда. Всех забот было — поднять лай, если за входной дверью слышался шум, и завести дружбу с кошками на прогулке, что те, впрочем, не шибко приветствовали.

Он узнал, что счастье не вечно.

Хозяйка нередко уходила с утра надолго. Приносила домой вместе с собственным, таким уютным запахом плетёнку из разных ароматов: ярких — печенья и плюшек, конфет и пирожных; послабее — других людей, незнакомых совершенно, а иной раз и соседей. Весной появлялись ещё и цветы — он демонстративно чихал и гавкал. Дарья в ответ деланно возмущалась «Дуралей, это же сирень!»... и затевала с ним весёлую возню.

Пёс терпеливо ждал весь день, уверенный, что вечером она обязательно вернётся.

Вот и в тот раз хозяйка пришла в привычное время. Непривычным оказалось другое: она не погладила Дика, не потрепала по длинным ушам и даже слова не сказала. Не включила свет, прошаркала в комнату не разувшись и устало опустилась на диван.

Он подошёл, поддел носом родную ладонь, покосился жалобно: чем провинился? Она не глянула в ответ ласково, не улыбнулась, только провела рукой по лицу, как бы стирая что-то. Ни-че-го там не было, уж он-то, Дик, отлично это видел!

А потом учуял запах. Густой, неприятный, он возник как-то вдруг и мигом забил ноздри. Дик фыркнул, затряс головой, но смрад усиливался, кололся, словно ёж, лез прямо в занывшую голову. Пёс заскулил. Хотелось убежать от этой дряни и этой боли, но Дарья — как оставить её? Он крутанулся на месте... и тогда заметил Тень. Тёмная выпуклая лужа, отлично различимая даже в сумраке жилища, неспешно перемещалась вдоль стены. Хозяйка почему-то не обращала на неё внимания, как и на него самого, молча уставившись в одну точку. Дик нерешительно протянул лапу, царапнул Дарью по колену. Пусть лучше опять выбранит за порванные колготки, чем вот так!

Промолчала. Вздохнула коротко, с тихим-тихим стоном.

Тень маячила уже около дивана. Дик взвизгнул: «Да прогони же, чего сидишь?». И внезапно ощутил страх, какого не ведал никогда. Даже щенком, когда на него наорала первая же встреченная кошка, он не испытал такого ужаса.

Позвоночник свело, хвост сам собой загнулся под брюхо, желание бежать — прочь, дальше и дальше! — ослепило и оглушило. Это было невыносимо, и Дик бросился на кухню, повизгивая и оставляя за собой дорожку из жёлтых капель.

Во сне он снова переживает острое чувство стыда. Он сидит на кухне, опомнившийся, виноватый — не выгнал тварь, не защитил хозяйку, — но это ничего не меняет. Надо вернуться в комнату. Не хочется, но пёс идёт. И вновь трогает носом бессильную руку. Не отвечает. Обиделась?..

Страшная тварь куда-то делась, и Дик начинает извиняться, и сопит, и прихватывает родные пальцы зубами. Почему она не смеётся, не отдёргивает руку? Он встаёт лапами Дарье на грудь, чтобы облизать лицо. Тело валится на бок, как вещь. Ещё изменился, совсем чуть-чуть, любимый запах, и пёс понимает — что-то не так. И не чувствует рядом хозяйки, её больше нет. А это... это что-то непонятное, похожее, но не она. Просто вещь.

И тогда он садится, задирает длинный нос и воет, воет, воет долгие часы, пока обозлённые соседи во главе с полицией не выламывают дверь.

Поднимается суета. В этой суете Дик, потерянный, никому не нужный, убредает на улицу, сам не зная зачем. Может, надеется найти хозяйку, а может, не хочет оставаться в опустевшей квартире.

***

Постепенно домашняя жизнь забылась и тревожила изредка лишь во снах. Сначала люди пытались подманить его поближе — ухоженный ирландский сеттер, красивый и явно не агрессивный, привлекал внимание. Пёс шарахался, потому что в человеческих домах обитал Страх, а хозяева исчезали неведомо куда. Никому больше не было веры. Позже изрядная худоба и свалявшаяся грязная шерсть сделали его будто бы невидимым на фоне серого города.

Всё лето и осень Дик ночевал на клумбе в родном дворе, и только с первыми заморозками отправился на поиски другого пристанища.

Холодное время года он пережил в небольшой стае — бывалые собаки отлично знали безопасные места кормёжек и надёжные укрытия около теплотрассы. Правда, сначала пришлось выдержать бой с матёрым псом, но тот оказался грозным только на вид, на самом деле ловкость и силу забрал изрядный возраст. Дик отделался разорванным ухом да ещё прихрамывал долго, но его-таки признали.

Больше всего в жизни с собратьями Дику нравились песни. Порой ночью стаю охватывало беспокойство, и тогда все бежали на пустырь — подальше от домов, где можно было огрести недовольства от горожан. Слушали Луну. Луна звучала. Дик раньше и внимания не обращал, что она, оказывается, поёт — тянет-тянет один тонкий звук, едва уловимый. От этого сводило скулы, пасть раскрывалась сама собой, из горла вырывался вой. Ему вторили остальные собаки, и получался целый хор. В эти минуты все становились единым целым, но одновременно Дик различал и узнавал голос каждого — странное возникало ощущение. Вдобавок к нему приходило чувство полной безопасности, что добавляло приятности.

Весной, когда снег растаял, а Луна перестала звучать так пронзительно, как в морозные ночи, Дик услышал нечто подобное её песне.

Он направлялся к ресторану, на задворках которого частенько удавалось плотно перекусить, когда уловил сильный, но приятный запах из переулка, где теснились старые домики. То ли забытый, то ли не попадавшийся ранее, он окатил тёплой волной, заставил остановиться. «Дуралей, это же сирень!» — всплыло в голове. По спине пробежала дрожь, вспоминание о голосе Дарьи окутало лаской. Пёс заскулил: хозяйки не было, но люди вокруг — они же умеют разговаривать, ведь правда? И если найдётся хоть один, готовый чуть-чуть пообщаться с бродяжкой... Дик решительно свернул с пути в сторону набережной. Там всегда прогуливалось много народу, там он отыщет желаемое.

Людей около реки действительно оказалось немало. Пёс растерянно остановился, наблюдая за пёстрой толпой. Вот мимо стремительно прошагал деловитый парень с папкой под мышкой — к нему не сунуться, всё равно не взглянет. Несуразный, весь какой-то растрёпанный мужичок с бутылкой пива расположился у невысокого парапета и никуда не торопился, но такой мог и сосиской поделиться, и наподдать — не угадаешь.

Молодая женщина в светлой одежде, чем-то неуловимо похожая на хозяйку, брела, мечтательно глядя на воду. Дик приподнял лопушистые уши, сунулся ей в ноги, готовый и радостно запрыгать, и завалиться брюхом вверх — что угодно, лишь бы заметила его, заговорила... Заметила! Отскочила, суетливо отряхивая белые брюки, как будто он вытер об неё все лапы, брезгливо поджала губы и поспешила прочь. Откуда-то сбоку подбежал малыш, протягивая ручонки, но мать перехватила: «Не тронь, укусит!». Это он-то?! Со щенячьего возраста ни одного человека не цапнувший? Уши обиженно опустились, хвост повис.

— Что, братан, голоден? — раздалось совсем рядом сочувственное.

Перед носом Дика появилась широкая ладонь с двумя толстыми ломтями хлеба. Между ними — о да, он сразу почуял! — прятался солидный кружок колбасы. Может, вот он — тот, кто готов пообщаться? Не бутерброд, конечно, а обладатель ладони: грузный мужчина, благоухающий чем-то свежим, но резким.

Пёс аккуратно взял угощение и выжидательно уставился на человека.

— Всё, больше нет. Нет, понимаешь? — проворчал тот и отправился дальше, на ходу доставая из кармана ключи от машины. Ключи звякнули. Словно в ответ издали донёсся похожий звук, рассыпался мелкой дробью, заскакал по асфальту и взмыл над рекой, подхваченный слабым, но узнаваемым воем — так пели в стае.

Кто звучит так странно? Дик ринулся на звук прямо сквозь толпу, задрав нос в попытке верхним чутьём поймать запах незнакомца. Люди уклонялись, кто-то взвизгнул, кто-то попытался дать пинка, но какая разница? Впереди было, наконец, настоящее. То, к чему стоило стремиться. К кому-то, очень похожему на бродячего пса — и совершенно другому. Может быть, именно с ним они найдут общий язык? Окружающие мешали: воняли потом, страхом, ненастоящими цветами и фруктами. Дик уже собирался зарычать, чтобы все разбежались, как внезапно выскочил прямо к цели.

Вольно привалившись к парапету, прямо на асфальте сидел крепкий бородатый мужик. Он пах не уютным домом, как хозяйка, не печеньем, не колбаской — ветром свежим, что дует порой на утренней зорьке. И... пёс сел и склонил голову набок: удивительно — этот тип болтал сам с собой, да не просто болтал, а с подвываниями! И перебирал пальцами нитки на большой коробке, извлекая дополнительные звуки. Рядом стояла палка, на которой крепились две железные штуки, похожие на тарелки.

Мужик замолчал и потянулся к тарелкам. Раздавшийся дребезг, только издали похожий на звяканье ключей, гадко резанул слух — Дик коротко тявкнул.

— О, фанат появился? — усмехнулся музыкант. — Понравилась песня-то? А классику на гитаре будешь слушать?

Он мягко провёл ладонью по мелодично отозвавшимся нитям и начал перебирать их по одной. Пёс зевнул и лёг — человек перестал с ним разговаривать, — но тут же вскочил: знакомый лунный звук, только гораздо звонче, сжал скулы, песня сама рвалась из горла.

Бородач вскинул брови, повторил, и Дик, вздохнув, завыл негромко, но с чувством.

— Вот, значит, как? Нота ля, да? Хм, а из нас выйдет неплохая команда. Меня Даней кличут, а ты кто? Иди сюда... — Мужик хлопнул по чехлу гитары рядом с собой, но пёс отпрыгнул. — О как! Боишься? Дикий совсем. Во, будешь Диком! Как там с вами положено? Дик, ко мне!

Услышав привычную команду, пёс вновь приблизился. Получил в награду сушку, маленькую, но вкусную, и окончательно расслабился. С ним общались, его откуда-то знали и даже не ругали за пение — наконец-то удалось найти своё место.

Они сидели до позднего вечера. Музыкант придерживался прежнего репертуара, но добавил сольное выступление Дика под ноту ля. Люди, завидев такой тандем, останавливались, слушали, в стоящей у ног исполнителей коробочке появлялись купюры покрупнее. Человек был доволен, а уж пёс и подавно, хотя оба изрядно устали.

— Ну что, пора домой? Ты заработал нам на ужин, друг...

Дик встал, вильнул хвостом и распахнул в улыбке пасть, но тут же насторожился. Приподняв переднюю лапу и вытянувшись в струнку, он ловил ноздрями воздух. Что-то было не так. Всплеск и слабый одиночный вскрик... Нечто знакомое почудилось в густой атмосфере летнего вечера, запах будоражащий, запах страшный. Он вспомнил — так пахнет беда, и внимательно оглядел окрестности. Похожая на маленькую приплюснутую тучку Тень неслась по берегу прямо туда, где что-то слабо шевелилось в воде. В реке нередко плавала всякая дребедень вроде пластиковых бутылок, размокших горбушек, окурков или пакетов, но они никогда не кричали, и Тень... Что она делает здесь?

Сорвавшись с места, он бросился ей наперерез, оглушительно рявкнул. Тень зашипела, не по-кошачьи, совсем по особенному. Звук проникал в голову не через уши, иначе, и отнимал силы. Дик взвыл, как на Луну, громко, отчаянно, и тварь сначала шарахнулась в сторону, заколебалась, побледнела... но песня стаи быстро перешла в слабый хрип, лапы у пса подкосились. Он лежал и смотрел: Тень вернулась на прежний курс. Однако незадачливый пловец уже выбирался на берег, и ей не оставалось ничего другого, кроме как раствориться прямо в воздухе, растаять без следа.

Подошёл музыкант.

— Э-э, да ты ещё и спасению на воде обучен? Но видишь, без тебя обошлось. Да и куда помчался, ты же старенький, оказывается — вон лапы-то не держат. Или голодал долго? Давай-ка...

Ухватив пса в охапку, Даня поволок его домой, но решил, что на следующее утро Дика с собой не возьмёт. Да и дальше тоже. Будут иногда работать вместе — этого достаточно. А каждый день на точку таскать — загнётся собакен как пить дать.

Потянулось для Дика привычное, уже почти забытое ожидание, как в прежней, давней жизни.

Хозяин возвращался всегда. Он приносил вместе с собственным запахом, запахом ветреного рассветного утра, и другие: ароматы множества людей, пыльного асфальта и чуть-чуть — речной воды. Иногда пахло пивом и копчёной рыбёшкой, но никогда — печеньем, конфетами или плюшками. И никакой сирени.

Часто приходил весёлый, и пёс знал, что на прогулке они обязательно зайдут в маленький магазинчик и купят специальных хрящиков для собак, а ещё набегаются вдосталь под дикими яблонями в уголке старого парка. Изредка появлялся хмурый, с тусклым взглядом, тогда на ужин была одна каша, но Дик не унывал и подныривал под Данину ладонь. Тот гладил его сначала машинально, потом увлекался, трепал за шелковистые уши, лицо прояснялось и глаза начинали блестеть.

А потом опять случилось это. Хозяин пришёл вовремя. Вот только вместо привычного «Привет, собакен» шепнул «Подожди... Да погоди ты...» Забыл дверь на замок закрыть, с трудом добрёл до дивана, с трудом глотал воздух, широко раскрывая рот. Держался за грудь. Пёс сел рядом, тихонько гавкнул. Даня не ответил, и Дик вскочил, оглядел комнату: он знал, что искать. Медленно нарастал отвратительный запах, кололся, лез прямо в голову, вызывая тупую, сбивающую с толку боль. Тени не было.

Сеттер напрягся, вытянул шею, втягивая расширенными ноздрями дурманящий смрад, пытаясь определить направление. И вдруг увидел: в коридоре что-то шевельнулось. В комнату нагло, ничуть не скрываясь, вползала знакомая тёмная лужа.

Грозный рык нарастал внутри Дика, но тут он вспомнил обессиливающее шипение в ответ и понял: это не выход. Чего же... Чего испугалась тварь в прошлый раз? Он... да, он выл! Но сейчас не хотелось выть, а туман боли и вони скрыл песню Луны. Хозяин слабо шевельнулся, вскрикнул... «Значит, нота ля, да?» — отозвалось в сознании пса. Пальцы, трогающие струну. Пронзительный звук, от которого сводит скулы. Судорожно раскрыв пасть и задрав морду, Дик запел. Так самозабвенно, что едва заметил исчезновение Тени и не услышал длинных трелей дверного звонка...

В себя он пришёл от резкого непривычного запаха, исходящего от двух людей в синей одежде, которые тащили куда-то хозяина. Услышал своё имя:

— Я присмотрю за Диком, выздоравливайте, — тоненько сказала соседка.

И ушёл.

Слабый запах Дани у подъезда смешался с бензиновым духом машины, растворился в нём. Пёс побегал зигзагами; наведался в старый сад, где вовсю падали яблоки, стуча о землю и подпрыгивая, словно лягушки, и он затеял охоту на них, азартно взлаивая — казалось, хозяин вот-вот появится и поддержит игру... но нет. Наконец устал, вернулся во двор и пристроился в уголке клумбы. Что ж... Хозяйку когда-то забрала Тень, но сейчас было по-другому: хозяина унесли люди, он не превратился в вещь. И, значит, обязательно вернётся.

Дик ждал. Его подкармливали соседи, зазывали к себе, но в дом одному, без Дани, не хотелось. Однажды припомнилась стая, и он пробежался до пустыря, но никого не нашёл. Зато на обратном пути наткнулся на Тень.

В эту встречу с недругом Дик уже знал, что нельзя дожидаться шипения. Главное, вспомнить, как звучит Луна — нотой ля — и выть. Сразу и погромче, от души!

Это была не последняя встреча. Пёс начал бродить по городу, выслеживая ненавистную тварь. К осени ему удалось отогнать её от едва не попавшей под колёса грузовика девочки; от женщины, оцепеневшей в задумчивости на мосту; от пьяного в кустах, ещё более бесприютного, чем он сам. Случаев набиралось немало, но удержаться от яростного взлаивания удавалось не всегда, и тогда в некогда роскошной шкуре сеттера прибавлялось несколько седых волосков, а слабость не проходила всё дольше.

Город устало спит, только в некоторых окнах горит свет.

Город спит, и в одном из тихих двориков спит пёс. Он устроился в самом тёмном углу, куда не достаёт свет фонарей, раскинулся вольно на клумбе в охапке осенних листьев, как на матрасе. Совсем недавно люди восхищались нарядной мастью, шелковистой шерстью и гордой осанкой, но пёс очень быстро постарел.

Утром дворник, что-то бурча, дождётся, пока Дик покончит с завтраком, выданным сердобольной соседкой Дани, и привычно сгонит бродягу с клумбы. Не тронет его сердце ни выгоревшая до желтизны, словно побитая молью шкура, ни худоба. Пёс зевнёт, лениво махнёт хвостом туда-сюда, мол, доброго утра тебе. И потрусит нести свою вахту на улицах города.

Эта вахта не кончится, даже когда вернётся хозяин: оба с утра станут разбегаться по делам, хотя вечером Дик будет неизменно возвращаться домой. Конечно, Даня решит, что тот завёл даму сердца.

Никаких легенд про чудо-собак в городе не возникнет, ведь никто из людей не видит Тень. Но она — есть.

Дворник, дворник! Не гони пса, ведь никто не знает своей судьбы, и ты можешь стать следующим.