Ай-нэ снился огонь.

Красные, желтые, оранжевые языки пламени с ревом тянулись вверх, сплетались друг с другом, чтобы затем распасться, упасть на землю поверженными змеями. Во все стороны летели искры — и жар, невыносимый жар не снаружи, а внутри, у мертвого сердца Ай-нэ. Больно. Страшно.

Не впервой: Ай-нэ знала, что делать.

Злейший враг огня — вода. Она уже побеждала: каждый раз, как наваливался этот сон. Просто представь реку. Резвые, грохочущие струи, ворочающие камни. Сейчас они затихли, притаились, стоит моргнуть — и поток сносит, поглощает. Как этот огонь во сне. Как тот огонь в реальности много-много лун назад.

Ай-нэ открыла глаза. Натянула рубаху и штаны, застегнула халат, позвенела амулетами и скользнула к сундуку в изголовье. Открыла, разворошила тряпки и вытащила на свет маленькое оранжевое яйцо — такое же холодное, как она сама. С одной стороны по нему бежала тоненькая, еле заметная трещинка — заслуга Ра-и. Ай-нэ покачала головой и спрятала яйцо обратно. Поколебалась и прочертила в воздухе охраняющий знак. Выскользнула из юрты. Косы стукнули тяжелыми бусами на концах.

Небо покрывали тучи. Ай-нэ нахмурилась, пытаясь вспомнить, когда в последний раз видела солнце. Ей не было холодно: мертвые не мерзнут — внутри ворочалось нехорошее предчувствие, все сильнее и сильнее с каждым серым днем. Люди перешептывались — тихо, смиренно — вождь хмурился, но что они могли поделать против судьбы?

С потревоженных травинок осыпалась кристалликами льда роса. Ай-нэ прошелестела между спящих берез и кедров к ручейку, обмочила губы. Прислушалась к звенящей тишине — нет, вдалеке с характерным треском вспорхнула трясогузка. И еще одна. Загрохотали бакланы, завизжали чайки — все в порядке. Ай-нэ дернула уголком рта.

Стоило наведаться в деревню.

Дор-же молчал. Молодой вождь, а на лбу морщины и на висках седина: в нелегкие времена он стал во главе племени. Орел переступал с ноги на ногу на жердочке рядом с его стулом и косил желтым глазом на Ай-нэ. Не то чтобы не доверял — волновался, как волновались и остальные птицы, когда не находили ее вторую часть. И не важно, сколько раз она появлялась перед ними. Человек не может без души — без птицы. Все рождались незавершенными. И все находили недостающее.

Кроме Ай-нэ.

— Ты давно не приходила, — наконец произнес Дор-же и чуть улыбнулся. — Ра-и только о тебе и спрашивала.

Давно? Ай-нэ нахмурилась. Ей тяжело было уследить за временем в своей одинокой юрте. Она могла месяцами не появляться в деревне, пока кто-нибудь все же не решался потревожить ее по приказу вождя: Ай-нэ — потомок шамана и сама шаман, как бы ни относились к ней люди, она была им нужна. Ей приносили подарки и целовали ноги, обещали место по правую руку вождя и лучших коров — лишь бы заманить. Она всегда приходила, но никогда не оставалась и ничего не брала.

А потом Дор-же, уже пятый вождь, познакомил ее с Ра-и, праправнучкой ее старшей сестры — и все изменилось.

— Идем.

Дор-же встал и вытянул руку. Орел махнул могучими крыльями и переместился на его предплечье: душа могла отдаляться от тела, но не любила. Ай-нэ кивнула. Втроем они вышли на улицу.

Деревня как всегда полнилась разговорами: пощелкиванием, потрескиванием, присвистом. Метались ласточки, порхали лазоревки, важно прохаживались чайки. Женщины с утра готовили, покрикивали на нерасторопных чад, которым лишь бы играть, а не заниматься делом, старики пережевывали былые времена, редкие мужчины латали дома. Многие ушли со стадами или на охоту: трава росла плохо, звери уходили — приходилось искать все дальше и дальше от деревни. За всей внешней легкостью Ай-нэ чувствовала разливающееся в воздухе напряжение.

— Ай-нэ!

Тонкие руки обвили ее за талию, подбородок уткнулся в грудь — в синих глазах плескалось неподдельное счастье.

— Ай, негодница! — следом из женского дома показалась жена вождя, Лы-у, молоденькая, приветливая и вечно мерзнущая. Она отчаянно пыталась казаться сердитой, но улыбка предательски то и дело расцветала на ее лице. Семенящая за ней утка покрякивала для важности.

— Будет тебе, — улыбнулся Дор-же. Ай-нэ кивнула.

Она не знала, как и когда появилась Ра-и в их семье. Сестру отдали замуж в соседнюю деревню, и Ай-нэ виделась с ней лишь на общих праздниках, а с ее детьми — уже никогда. Лишь правнук вернулся, но с молодой женой они жили не долго, только успели подарить миру Ра-и. Почему ее взяли в семью вождь с женой — по доброте душевной или чтобы подкупить — Ай-нэ тоже не знала. Но они заботились о ней как о родной, и этого хватало.

— Мне такое снилось! — защебетала Ра-и, наконец, отпуская.

Ай-нэ почтительно склонила голову перед Дор-же с женой, поправила пояс на халате Ра-и — скоро она снимет его, обретет душу, и за ней, как когда-то за сестрой будут бегать женихи — взяла ее за руку и повела обратно в дом. Впереди еще много дел, но сначала пусть Ра-и все-все расскажет.

Ответьте, великие предки.

Зеленоватый костер посреди юрты тихо трещал. Ай-нэ покачивалась перед ним, лицом ко входу, и безмолвно шевелила губами. Хорошо, что предкам не нужны те слова, что люди выкидывают в воздух. А и были бы нужны, Ай-нэ бы смогла, заставила острые звуки подняться по горлу.

Ответьте, что ожидает Ра-и.

Душой сестры был журавль, красивая иноземная птица, что прилетает весной. И сестра сама изящная, гибкая, с синими глазами, в которых всегда плескалась доброта, и обветренными натруженными руками. Вечная опора Ай-нэ. И Ра-и, ее точная копия, словно сестра переродилась, чтобы вновь поддержать непутевую младшую, — Дор-же даже не пришлось ничего доказывать.

Ответьте, что нас ожидает.

Ай-нэ трясло. Она могла заговорить любого охотника, и он возвращался живой и невредимый с добычей, принять роды у молодой и бестолковой девчонки, и ее детки не знали хворей, найти заблудившегося ягненка — но больше не увидеть будущее. Сначала пропали детали, потом целые события, и, наконец, вокруг Ай-нэ расползся непроглядный туман. Скоро отворятся небесные врата, предки спустятся на землю, а мальчишки и девчонки, которым пора надеть взрослые вещи, встретятся с душами и станут людьми. Прилетят журавли, и — Ай-нэ верила — один из них останется с Ра-и. Не может быть по-другому.

Не может быть так, чтобы с ней случилось то, что случилось с Ай-нэ. Ничего, что журавли не прилетали многие года, Ра-и найдет себя, вырастет и заведет семью. Продолжит улыбаться и обнимать Ай-нэ. Ай-нэ, которая одна во всем виновата, а не она!

Предки! Прошу!

Туман колыхнулся — и снова огонь. Ай-нэ закричала.

— А как я пойму, что это — я? А все находят душу? А если я не найду? — щебетание Ра-и не стихало ни на мгновение, заполняя все пространство женского дома.

Ай-нэ мысленно хмыкнула. Лы-у улыбнулась: сейчас, за неделю до праздника, только это и спрашивали. Утка Лы-у запрыгнула Ра-и на колени, успокаивая. Людей все больше и больше сковывал страх: небо становилось темнее, тучи гуще, а голоса птиц все тише и тише — но еще слышались, даря надежду.

— Ты почувствуешь, — тихо сказала Лы-у и прикоснулась к утке, провела невесомо по крылу. — Словно внутри была пустота, и только сейчас, наконец-то, заполнишься.

— А как Ай-нэ? — продолжала допытываться Ра-и.

— У нее... — Лы-у растерялась.

— Другая, — выплюнула Ай-нэ. После того огня, что наслали на нее предки, того крика, слова сами возникали где-то в груди и выпрыгивали наружу. В глазах Лы-у промелькнул страх.

Повисло тягостное молчание.

У Ай-нэ действительно была душа. Маленькое оранжевое яйцо, к которому она не собиралась даже прикасаться. Хорошо, что сестра все же уговорила взять с собой, сохранить — и ждать. Ай-нэ и ждала. А потом она впервые встретилась с Ра-и, ее впервые за многие-многие луны обняли, впервые по телу пробежали искры тепла — и впервые захотелось поверить, что она, Ай-нэ, жива.

На следующее утро по яйцу побежала трещинка, но оно осталось таким же мертвым и холодным. Как холодная и мертвая Ай-нэ.

— Нам не постичь силу шаманов, — наконец нашлась Лы-у. — Они видят то, что не видим мы, слышат то, что не слышим мы — и живут ради блага всего племени, платя свою цену.

— Значит, все будет хорошо?

— Да. У тебя будет самая-самая красивая душа, — ободрила Лы-у.

Ай-нэ поколебалась и медленно дотронулась до ладошек Ра-и. Прислушалась к себе — слов не было — и осторожно сжала, обещая. Она не заботилась о племени, просто выполняла свой долг, но ради Ра-и сделала бы все.

Ра-и счастливо ей улыбнулась.

Ай-нэ чувствовала.

Воздух вибрировал от переполняемой энергии: сотни людей собрались в священной долине, тысячи предков встали рядом. Небесные врата отворились — и ни один лучик солнца не смог пробиться на землю. Ночь заменила день, и только яркие, багровые языки огня от костра тянулись ввысь, пытались бросить вызов судьбе. Жар расходился во все стороны, и люди отодвигались дальше и дальше.

— Самое темное время — перед рассветом, — прошептал Дор-же и посмотрел на Ай-нэ: не подведи.

День взросления всегда был счастливым праздником. В долину съезжались со всех деревень, и воздух полнился гомоном. Пестрогрудки, улары, галки, соколы — в столь огромном количестве, что уже и не различишь, у кого руки, а у кого — крылья. Малыши завистливо смотрели на более старших, тех, кто уйдет из долины в ночь и вернется с рассветом, сменит одежды на взрослые и встанет плечом к плечу — равными. Людьми.

И сейчас все старались улыбаться, шутить, подбадривать друг друга. Но света не было, предки молчали — и затихали птицы. Умолкли лазоревки, опустили головы ласточки, сложили крылья филины. Вдалеке, куда отправятся дети, еще стучал дятел — и звук оборвался.

Предки печально закрыли глаза. Ай-нэ замерла. Она больше не слышала. Птицы исчезли.

— Я… я ничего не чувствую, — тихо проговорила Ра-и. — Так и должно быть? Птицы вернутся?

Кто-то вздрогнул, кто-то вскрикнул — людское море качнулось и придвинулось к Ай-нэ.

— Сделай что-нибудь, — грохотало вокруг. — Спаси.

Ай-нэ с ужасом смотрела на Ра-и, как бледнеет ее кожа, тускнеют глаза. Как она становится такой же, как Ай-нэ.

— Ты же шаман, — зло бросил Дор-же. Орел хлопнул крыльями и вперился в нее взглядом.

— Они умрут! — разрыдалась Лы-у.

— Это ты виновата, — сказали предки. — Ты ей не помогла.

— Нет, — шевельнула губами Ай-нэ. — Нет, — выскользнуло наружу. — Не-е-е-ет!

Ай-нэ закричала и рванула из бушующего моря-толпы.

Холодное яйцо легло в руку. Ай-нэ села перед костром, спиной к выходу, и закрыла глаза. Вспомнила сон, потянулась к нему — и вокруг взметнулись языки пламени. Привычно потянулась к воде — и одернула себя. Хватит. Настало время искупить вину.

Много-много лун назад Ай-нэ также отправилась из долины во взрослую жизнь. Потомок шамана и сама шаман она должна была стать величайшей. Ее боготворили, ей поклонялись — отцу пришло видение, что она победит грядущую тьму. И ее душа, великая огненная птица, звала. Но когда Ай-нэ нашла ее, весь мир рухнул: вместо гордого изгиба шеи и острого клюва, мощных крыльев и переливающихся жаром перьев она увидела серого, облезлого птенца. Редкие искры еще вспыхивали на нем, но с каждым вздохом все меньше и меньше.

Ай-нэ знала, что мало обрести душу — нужно ее вырастить. Воспитать. Знала, но не справилась с собой, набрала в ладошки воды — и этого хватило. Только сестра от нее не отвернулась, подобрала яйцо, что осталось от птенца, и заставила сохранить. Она верила, всегда верила в нее, без всяких предсказаний. Как верили дети. Как верила Ра-и.

— Предки.

Ай-нэ вдохнула огонь. Она давно раскаялась, давно поняла, но яйцо не просыпалось. Она помогала всем, лечила, заговаривала, защищала днем и ночью, но яйцо оставалось мертво. И Ай-нэ сдалась. Ай-нэ умерла тоже. И теперь собиралась возродиться.

— Ра-и. Сестра…

Ай-нэ горела. Она не знала, как сделать так, чтобы все изменилось, чтобы тучи разошлись и вернулись птицы. Не знала, правильно ли поступает, но потухшие глаза Ра-и вставали перед мысленным взором, и Ай-нэ понимала, что не может отступить. Подсказали ли ей предки, когда показали огонь, развеявший туман, обрекли ли на гибель? Ай-нэ не знала, но согласилась отдать и свою жизнь, если потребуется.

Она была готова.

Яйцо в руках шевельнулось, и по скорлупе побежали трещины.

— Ай-нэ, посмотри! Правда, она красивая?

Журавли закончили танец, и одна самочка отделилась от группы, грациозно опустилась рядом с Ра-и. Поднимали головы цветы. По ярко-голубому небу бежали вытянутые драконы-облака.

— Правда.

Ай-нэ улыбнулась, и огненная птица склонила голову.