ЛЕГЕНДА

Убежать нельзя. От любви, от совести, от памяти. От себя. И нельзя убежать от войны. Люди всегда приносят с собой войну...

Бескрайняя белизна. И высокое-высокое небо. За эту картину можно отдать многое. Очень многое. А мороз и холод, право, сущие пустяки, когда вокруг тебя чистота просторов Севера. И возможность побыть в тишине. Пусть эта тишина и сопровождается морозным хрустом, свистом ветра и тявканьем обитателей здешних лесов. Они не нарушают этой тишины, напротив, делают её живой и гармоничной.

Кто сказал, что можно вечно смотреть, как горит огонь? Глупости! Кто так говорит, ни разу не видел, что может творить огонь… Вечно можно смотреть вот на эти снежные просторы. Без уродливых чёрных пятен. Чувствовать себя свободным. Слушать тишину. Ощущать кожей лёд и мороз вместо палящего зноя. И при виде рубиновых капель под ногами, знать, что это всего лишь ягоды, что один сезон сменился другим. Любоваться северным сиянием и совсем не думать о тех, других, вспышках. Слышать хруст снега вместо металлического треска. Из мира, где слишком много людей и слишком мало покоя…

Незнакомец был высок, молчалив и сер. Да-да, именно сер. Почему-то вместо "сед", с языка срывалось именно это слово. То ли из-за свитера, который он, казалось, не снимал никогда, то ли из-за цвета его глаз, то ли из-за какого-то особого оттенка его седины. Казалось, кто-то густо посыпал его голову пеплом.

Хотя, возможно, это и был пепел. Пепел тех мест, где он побывал. Мест, где пепел падал с неба вместо такого белого северного снега. Пепел воспоминаний…

Но, тсс! Никаких воспоминаний. И если бы кто-то видел его без извечного свитера, сразу бы понял, почему. Но без свитера его не видел никто. Даже барменша с озорными бесенятами в зелёных глазах, в чьё заведение он изредка заходил, и которая была совсем не прочь познакомится поближе. Как можно ближе.

Только вот он не знакомился. Так и оставшись для местных просто Серым.

Он жил в лесу. В НАСТОЯЩЕМ, правильном лесу. Лесу, который был здесь всегда. Не имевшем возраста. Время не смогло бороться с северными морозами и, замёрзнув, остановилось. Наверное, подарив лесу вечную жизнь. Возможно, подарив её и здешним обитателям. И, вот парадокс, здешние лесные великаны не душили в своих объятиях снежные просторы, а, напротив, усиливали ощущение бескрайности. И покоя. Чувствовало это и местное зверьё.

И, наверняка, об этом хорошо знал шаман. Когда-то давно обитавший в здешнем лесу. И незаметно исчезнувший. Вероятно, слишком далеко забредший в мире духов во время очередного камлания.

Вот там, где-то далеко, и поселился Серый, сначала в собственноручно вырытой землянке возле того, что в стародавние года было избушкой шамана, а потом и в самой избушке, постепенно восстановив её по брёвнышку.

Чем он там занимался, никто не знал. Но точно не охотой, добычей пантов или пушнины. Потому что местным охотничкам спуску не давал. Всегда каким-то чудесным образом оказываясь на мушке вместо зверя или нарочито громко хрустнув веткой, когда палец охотника уже тянулся к спусковому крючку. А капканы расчётливые хозяева всегда находили в неисправном состоянии.

Ясно, что он. Кому ещё?

Однако предъявить открыто ему было нечего. Ходит человек по лесу и ходит. Лес большой. Лес ничей. А возле капканов его никто никогда не видел. Пробовали его местные раз припугнуть, да сами и пожалели. Оскалился Серый, зажатый в тёмном переулке, словно хищник, оглоблю из рук ближнего охотничка вырвал да так в кулаке сжал, что в щепу размолол. На том и разошлись.

Да и что толку пугать того, кто Красной Дамы не боится?

Красная Дама появлялась в этих местах с незапамятных времён. Никто сейчас и не вспомнит, откуда она здесь появилась. Да и появилась ли или всегда была. И как она выглядит, тоже никто уже толком или не знал. Не то зверь, не то человек. А может, и то, и другое сразу. Проходила сквозь запертые двери, и не досчитывались люди наутро птицы домашней или скотины. Говорят, раньше, когда дорога через лес проходила, и путники пропадали. И шамана, иные говорят, тоже она забрала. Того самого, в чьей избушке Серый поселился.

Только вот на сей раз это явно не она была. И, когда двух матёрых волкодавов старосты нашли задушенными, кто-то шепнул: "Серый..." И вспомнили люди, как он в тупике оглоблю сжимал. И оскал его звериный вспомнили...

Вот уж думал он, что при жизни превратится в легенду, подобно Красной Даме. Легенду о Сером Волке...

Пуля вжикнула совсем рядом с ухом. А ведь он до последнего верил, что ему удастся убедить толпу. Но потом вдруг раздался выстрел, и он услышал тявканье раненой лисицы. Лисицы, которая ела с его рук. И часть дальнейших событий просто выпала из памяти…

Вот ведь, как бывает. То, что хочешь забыть, чертовски живо. А тут вот на тебе. И из-под доски в полу появилась на свет жестяная коробка, в которой всего и богатства-то было несколько медалей и смертоносный механизм на восемь патронов, который он клялся никогда больше не использовать. Механизм, прошедший вместе с ним всё то, что было полной противоположностью этого, до недавней поры спокойного, мира. Жара, песок, пламя и рубиновые капли, так похожие на ягоды Севера, но не бывшие ими. Война пришла за ним в колыбель снегов.

Домишко занялся довольно быстро, и Серый, сгруппировавшись, как учили, выпрыгнул в окно, высадив его вместе с рамой. Разгорячённое лицо приятно охладил ставший таким родным снег. Выполняя перекат, он успел ухватить взглядом кусок высокого северного неба между верхушками древних деревьев и услышать их успокаивающий шёпот, сменившийся совершенно чужим для этого места свистом…

Он очнулся, почувствовав влажное тепло на шее. И это была не кровь. Вернее, не только кровь. Лисица, та самая лисица, которая ела с его руки, огненно-красная лисица, вылизывала рану на шее быстрым язычком и смотрела на него не по-лисьи умными глазами...