ПАЦИЕНТ

Какое-то время миссис Майер наблюдала, как пациент, нарочито скрипя обивкой, устраивался в кресле, потом не выдержала и перевела взгляд на экран компьютера.

– Ну что ж, мистер… Брин.

– Боб, – не менее скрипучем голосом отозвался гость. – Можно просто Боб.

– Боб, – она заставила себя вновь взглянуть на него.

Дело было вовсе не в том, что внешний вид гостя внушал ей отвращение. Выглядел он вполне заурядно – такого легко можно встретить, выйдя из дома, и встреча эта не вызовет каких-либо особых эмоций. Но всё же он не походил на её обычных пациентов, этих толстых дядечек и тётечек за сорок, измотанных работой, семейными дрязгами, разного рода зависимостями и болезнями, и совсем редко – молоденьких девочек с разбитыми мальчиками постарше сердцами. Что ж, всё бывает первый раз, верно? Она всё-таки много слышала о таких пациентах и их проблемах и даже проходила кое-какие курсы, правда, вряд ли их можно было назвать содержательными…

Миссис Майер вдруг ощутила, какое сильное напряжение сковало её тело, и как взгляд ярких зелёных глаз гостя испускал какую-то необъяснимую тревогу. Всё-таки таких пациентов у неё ещё не было.

Неужели она подвластна предрассудкам? Непростительно для психолога.

– Могу я вам что-нибудь предложить? Чай, кофе или… Не знаю, пьёте ли вы…

– Спасибо, вы очень добры. Я бы выпил кофе.

Миссис Майер нажала кнопку коммуникатора и попросила помощницу принести две чашки кофе. Голос полный сомнения залепетал в ответ из динамика, но миссис Майер решительно отпустила кнопку, не желая дослушивать фразу.

– Что ж, мистер Брин. Расскажите, пожалуйста, о том, почему вы решили обратиться ко мне.

– Я обратился к вам, потому что два предыдущих специалиста мне не помогли, но последний из них порекомендовал вас.

– Ах вот оно что. Кто же, если не секрет?

– Мистер Дженкинс.

– Ах мистер Дженкинс… – Майер задумчиво прикусила губу. Значит Пит отослал к ней такого специфического пациента и даже не предупредил? Такого за всю долгую историю их знакомства ещё не случалось. – Мистер Дженкинс хороший специалист.

– Охотно верю, – отозвался Боб. – Тем не менее, наши с ним встречи зашли в тупик.

– Долго вы с ним работали?

– Пару месяцев.

– Пару месяцев? Знаете, это не такой уж и долгий срок.

– Предыдущего психолога я посещал дольше. С мистером Дженкинсом мне довольно быстро стало понятно, что всё вновь идёт по тому же сценарию. Идёт в никуда. И я честно сказал ему об этом, после чего он порекомендовал вас.

– Что ж, понятно.

Вошла помощница с маленьким подносом в руках. Остановившись возле гостя, она неуверенно наклонилась и, высвободив руку, с усилием подвинула к нему маленький стеклянный столик. Столик, который не двигали уже, наверное, лет десять, возмущённо взвизгнул колёсиками. Спешно поставив на столик чашку с кофе и отдав вторую миссис Майер, помощница засеменила на выход.

Гость тем временем тут же потянулся к чашке и, громко посапывая, принялся жадно пить горячий напиток. Психолог, поняв, что слишком нагло смотрит на то, как пациент пьёт, торопливо схватила свой кофе и сделала глоток.

– Вы не обожглись?

– О нет, не беспокойтесь. На самом деле, очень хотелось кофе, – довольно отозвался Боб, опустошив чашку. – Иногда мне думается, что я слишком много его пью. Говорят, это вредно. Но я всё-таки слишком устаю на работе, а кофе хоть как-то бодрит.

– А где вы работаете?

– В курьерской службе, – он кивнул на сумку, что бросил на пол у стула. – Разношу мелкие письма и документы, постоянно в движении.

– Физическая нагрузка – это полезно. И, я бы даже сказала, естественно.

– И утомительно.

– Любой труд утомляет, к сожалению, силы наши не безграничны. Главное, чтобы труд приносил удовлетворение.

– О да. Вероятно, в этом и есть моя проблема.

– Вы не удовлетворены работой?

– Да, раньше я думал так, но сейчас… Сейчас мне кажется, что я не удовлетворён всем. Абсолютно всем. И эта постоянная неудовлетворённость очень похожа на депрессию.

– В чём проявляется неудовлетворённость?

– Мне ничего неинтересно. Точнее, не так. Мне многое интересно в этом мире, он необычайно прекрасен и полон тайн, но то, что мне интересно, не имеет ничего общего с тем, что человеческое общество сейчас называет развитием. А что касается карьеры… Чего не коснёшься, всё кажется не только бесперспективным, но пустым, бессмысленным, и поэтому ничем не хочется заниматься. Ничем не занимаешься – нет развития – ты никому не нужен в обществе.

– Давно наблюдаете за собой подобную апатию?

– В том-то и дело, я точно знаю, и когда всё началось, и откуда всё идёт. Тут, вероятно, стоит начать с самого начала, а началось всё с моего друга. У меня есть друг, его зовут Дэвид. Хороший друг. Так я всегда думал, во всяком случае. Я знаю его сызмальства, мы росли бок о бок, и по сей день живём под одной крышей. Именно благодаря ему я обрёл себя, стал тем, кто я есть…

Миссис Майер невольно отметила хорошо поставленную речь своего собеседника, она резко контрастировала с тем мычанием и неграмотными фразами, что ей приходилось слышать каждый день от своих пациентов, давно променявших мышление на узкий набор ежедневно повторяющихся операций.

– Мне кажется, основой нашей близости была удивительная схожесть. А схожи мы с ним были тем, что никогда не были душой компании, у нас не было большого количества друзей, если вообще можно говорить о том, что у кого-то из нас были друзья. В общем, мы были друг у друга, и нам всегда было хорошо, весело, интересно друг с другом. Даже когда Дэвид после школы поступил в колледж, а я устроился на свою первую работу, и тогда сохранялся привычный порядок вещей. О! Колледж, вот когда всё началось. Я понял это не сразу, ведь для меня это было лучшее время. Мы жили в общежитии, нас поселили вместе, вдвоём в одной комнате. Дэвид ходил на занятия, я работал в санитарной службе колледжа, а по вечерам мы читали книги, которые Дэвид приносил из библиотеки и по полночи обсуждали прочитанное. Хокинг, Хофштадтер…

– Все на букву «Х»? – улыбнулась миссис Майер.

– А как вам на «С»? Сасскинд, Сингер! Не обращайте внимание, просто первое, что пришло в голову. Хоть я и не учился в колледже сам, но впитывал знания как губка благодаря книгам и Дэвиду. Мир для меня вдруг сжался до размеров книжного листа, его можно было обозреть, не выходя из комнаты. Он стал познаваем. А чем больше я узнавал, тем глубже мир оказывался, и тем глупее я себя ощущал, но интерес к нему разгорался во мне всё сильнее. Казалось, впереди удивительная жизнь, направленная на познание и открытия.

– И что же омрачило ваше восприятие мира?

– Элис.

– Элис?

– Да. На самом деле, не то, чтобы она была всему виной, просто она вдруг появилась в нашей с Дэвидом жизни, и стала первым очевидным признаком перемен. Сперва она была просто девушкой из колледжа, хорошей подругой и приятным собеседником. А теперь она законная супруга Дэвида. Но Элис мне сразу понравилась: умна, начитанна, да и красива, уж не сочтите меня примитивно мыслящим…

Боб ещё долго говорил и говорил о том, какая Элис и Дэвид блестящая пара, и о том, как Элис лихо подаёт мяч, прям как опытный питчер, несмотря на свою хрупкую фигурку; о том, как они все вместе переехали в новый дом, и о доброте Элис; о том, как Дэвид весь ушёл в себя и в свою работу, и о том, какая у Элис красивая улыбка; о том…

– Так что всё-таки произошло? – прервала его миссис Майер.

– Они изменились. Особенно Дэвид, его я знаю много лет, и он точно стал другим. Я уж и не помню, когда мы в последний раз смотрели на звёзды и говорили о красоте Вселенной… Всё как-то больше про кредитные ставки и налоговые каверзы правительства. Да и то нечасто. Мы словно стали чужими друг другу, как родственники из разных поколений – неразрывно связаны, но так далеки, что уже не способны понять друг друга.

– Сколько лет вы живёте вместе?

– Уже шестнадцать лет.

– А сколько лет Дэвиду?

– Двадцать семь.

– Это немалый срок, да и Дэвид уже вполне взрослый мужчина. Мистер Брин, а вам не кажется это естественным? То, как изменился ваш друг. Разве это ли не естественно, что люди, взрослея, получая профессиональный и жизненный опыт, и уж тем более заводя семью, меняются?

– Может быть, но… По-моему, приобретение и развитие навыков – это одно, а позволить своей душе черстветь – это другое. Разве друзья, настоящие друзья, это не навсегда? Разве единение душ – это не естественно?

– Знаете вы такое высказывание: друг познаётся в беде? Разве вы сомневаетесь, что если вы попадёте в беду, ваш друг вам поможет?

– Я не сомневаюсь, но… Но я ведь не об этом.

На какое-то время он замолчал, миссис Майер не мешала. Как будто пытаясь расслабиться, пациент неуклюжим движением откинулся назад в кресле, выпятив живот, и повернул голову в сторону окна. Его зелёные глаза как будто следили за чем-то, но посмотрев в окно, миссис Майер увидела лишь школьника, гуляющего с собакой.

– Вы очень тепло отозвались о жене своего друга. Как вы на самом деле относитесь к Элис, Боб? – наконец прервала она молчание.

– Элис очень хорошая.

– Это я уже поняла. Но что вы чувствуете?

– Вы имеете ввиду, не виню ли я её в произошедших переменах? Нет, не виню. Она тоже изменилась, хоть и всё также прекрасна.

– Но кто она для вас?

– Элис жена моего друга.

– И только?

– Она… и мой друг, – уже несколько недовольно ответил Брин.

– Не кажется ли вам, что Элис изменила не только Дэвида, но и вас? Ваше отношение к нему?

– Нет, моё отношение к Дэвиду не изменилось. Я понимаю, к чему вы клоните, – проскрипел пациент, – и да, вы правы. Я испытываю к Элис самую глубокую привязанность, но… Я стараюсь думать о ней, как о заведомо недостижимом идеале, и это удерживает меня… в рамках. Я считаю, что я хорошо держусь.

– Судя по вашим отзывам, вы на самом деле верите в то, что Элис идеал. Идеализация – один из неотъемлемых спутников влюблённости, мистер Брин. С одной стороны, она окрыляет, стимулирует человека бороться за «лучшего человека на свете». Но с другой стороны, если чувства безответны, она тянет человека на дно, заставляет замкнуться на своих фантазиях и мешает посмотреть по сторонам и увидеть, как много других хороших людей вокруг.

– Да, это справедливо. Но несправедливо списывать все мои проблемы на безответную любовь. Разве это не очевидно? – с каждым словом тон его нарастал, и казалось, что голос вот-вот превратится в визг. – Дэвид привёл меня в этот мир. Он провёл инициацию и сделал меня таким, какой я есть. Он сделал это и от одиночества, и от той огромной тяги к неизвестному, что переполняла его юный ум. Он открыл для меня мир, научил любить его и тянуться к знаниям, но сам отринул былые устремления и погряз в быту, в кредитах, в американской обыденности. И как же я теперь? Кто я без него?

– Вы личность, мистер Брин…

– Ай, да прекратите вы! Просил же – Боб, просто Боб. Какой я мистер Брин? Какая личность? Посмотрите на меня, разве похож я на мистера Брина?

Он вдруг вскочил на все четыре лапы, распушился, выгнул спину, издал противный крик и принялся с громким треском хватать когтями обивку кресла.

– Я уже целый час сижу и сдерживаюсь! Рассказываю вам о своих душевных страданиях, а всё, что мне сейчас хочется, это сбросить напряжение и хорошенько поточить когти обо что-нибудь…

Треск нарастал. Зелёные глаза пациента узкими зрачками уставились куда-то в пустоту.

– Боб…

– Да, эту кошачью сущность никуда не деть. И всё, что он во мне теперь видит, это всего лишь кот. Зверушка, которая зачем-то говорит, ещё и не к месту…

– Боб, пожалуйста!

– Наверное, он жалеет о том, что наделил меня разумом. Теперь я для него вечная обуза.

– Боб, остановитесь!

Кот остановился и перевёл взгляд вниз, где под лапами уже начала пролезать сквозь обивку вата. Морда его выразила удивление, насколько могла позволить примитивная кошачья мимика.

– Ох… Простите, миссис Майер, я…

– Боб, не совершайте ошибку, принижая себя и считая всего лишь говорящей зверушкой. Вы такой же человек, как и все остальные, это ведь закреплено даже на законодательном уровне…

– Миссис Майер, к чёрту законы! – похоже к нему снова вернулась злость. – Законы могут поменять формальный порядок, но они не могу поменять людские сердца! Разве вы не вжались в кресло, когда увидели, кто к вам пришел?

– Я… ээ…

– Не надо, прошу вас, я не пытаюсь вас упрекнуть или обвинить в дискриминации. Просто мне заметно подчас больше, чем человеку, инстинкты, знаете ли… О, инстинкты, чутьё, запахи! Малейшее изменение гормонального фона, и ты уже чувствуешь это: страх, отвращение, агрессия… Вам так трудно всё это скрывать, как и презрение, что живёт в вас к своему же собственному творению.

Боб замолчал. Миссис Майер вдруг услышала, как тяжело дышит, как шумит кровь в ушах, и ощутила, как крепко вцепились руки в подлокотники кресла. О нет, если к кому она и ощущала презрение, так это к самой себе. Как это мерзко, недостойно профессионала испытывать страх к тому, кто пришёл к тебе за помощью. И страх чего? Хвоста и когтей? Смешно! Так чего же она боится? Неудачи?

Она заставила наконец руки отпустить подлокотники и сложив их на животе, вдохнула поглубже.

– Скажите Боб, – голос предательски дрожал, но она продолжила, – так зачем вы пришли? Что вы хотите найти? Поддержку в… борьбе с дискриминацией?

– Миссис Майер! – воскликнул пациент. И голос его был полон горечи. – Вы как будто совсем не слушали меня. Дэвид, Элис, дискриминация… К чёрту всё и всех! Я хожу к психологам, потому что я больше не хочу жить! Потому что смотрю вокруг и не понимаю зачем. Я же разумное существо! Совокупность органических молекул, образовавших колонии клеток, сплетшихся в ткани, которые зачем-то породили разум! Я материя, которая осмысляет окружающий мир и пытается постигнуть саму себя!

Кот вдруг ловко вскочил на заднее лапы и принялся неумело жестикулировать передними, каждую секунду рискуя свалиться с кресла.

– Миссис Майер, вы понимаете, что если бы не взрыв сверхновой, миллиарды лет назад снёсший всё вокруг себя и расчистившей пространство для рождения нашего Солнца, то не было бы ничего?! Каждый атом на этой планете, даже в вашем теле, родился в недрах звезд. Все мы суть звёздная пыль. О Боже, да это же чудо!

Передние лапы кота плюхнулись на столик, всё ещё стоящий перед креслом, и снесли кружку, из которой не так давно он пил кофе. Кружка с грохотом пронеслась по стеклянной поверхности и упала на мягкий ковёр, но Боб не обратил на это ни малейшего внимания. Он продолжал вопить:

– То, что мы появились на этой крохотной хрупкой планетке, миссис Майер, – это результат совпадения тысячи удачных обстоятельств в одном отдельно взятом закоулке Вселенной. То, что мы выжили и смогли развиться – результат ещё тысячи. За пять миллиардов лет из миллионов видов лишь человек встал на ноги, взял в руки палку, познал множество законов природы, увидел атом, обуздал его энергию, победил эпидемии, ступил на Луну и даже научился наделять разумом животных! И вот он перед вами я, разумный кот! Такое же чудо, как и вы, и как каждая травинка за вашим окном. Так скажите мне, миссис Майер, понимая всю уникальность случившегося, скажите мне, для чего я живу? Неужели лишь для того, чтобы разносить эти гадские письма по серым офисам или сидеть в таком офисе и получать за это зелёные бумажки? Чтобы ими платить налоги, копить себе на будку и голосовать за очередного седовласого пердуна на этом шоу раз в четыре года, тщетно надеясь, что хоть он не даст толстосумам заработать на очередной войне? Всё это не имеет ни малейшего значения по сравнению с тем творением, что идёт там, среди звёзд, газа и пыли. Я хочу туда! Я хочу понять, что есть мир, что есть я, и для чего я в это мире!

Наконец Боб перестал говорить, он громко шипел, пытаясь отдышаться, видно было, что долгая речь даётся ему нелегко. Вдруг он качнулся и завалился на бок, упав наполовину на стол, наполовину на кресло. Миссис Майер в испуге дёрнулась вперёд и замерла, поняв, что совершенно не знает, как оказывать первую помощь коту. Рука уже потянулась к телефону, когда Боб вдруг простонал:

– Как же я устал от этого…

Похоже, всё не так страшно.

Почему-то именно эта последняя фраза вдруг сняла то напряжение, что сковывало её весь сеанс. На его место пришла симпатия и странное ощущение близости всего того, что наговорил пациент. Как будто многое из этого уже давно было у неё в голове да всё не решалось заявить о себе, но вот теперь струны души зазвенели.

Чуть приоткрыв дверь, в кабинет неуверенно заглянула помощница. Махнув рукой, чтобы не входила, миссис Майер тихо встала, обогнула стол и неловко опустилась на ковёр рядом со столиком. Кот дышал уже не так тяжело и смотрел на неё из-под полуприкрытых век.

– Простите меня миссис Майер, я повёл себя сегодня крайне недостойно. Испортил кресло и напугал вас своими воплями…

– Не стоит извинений, мистер Брин. Авторитетно заявляю вам: какие только люди не ступали на порог этого кабинета, он видывал истерики и похуже, – она неуверенно улыбнулась.

– Но то были людские истерики…

– О, поверьте, после вашего монолога я могу заявить, что вы даже более человек, чем многие хомо сапиенс. В этом и есть ваша проблема. Вы познали всю прелесть человеческого разума, тот свет, что он даёт, но ведь у каждой медали две стороны, верно?

– То есть это не лечится?

– Я бы могла прописать вам антидепрессанты, но боюсь, толку от них не будет. Не существует лекарства от ума, если, конечно, не считать таковым наркотики. Люди тысячелетиями не знают, что делать со своим разумом, и потому прячутся от него в бутылке, войнах и обыденности.

Она затихла, Боб продолжал внимательно смотреть на неё.

– Не вы первый, не вы последний, мистер Брин. Тысячи людей ходят к психологам и жалуются на семью, друзей, работу, страну, на всё, что угодно, но на самом деле многие из них чувствуют то же, что и вы. Может, не понимают умом, но чувствуют, и не знают, куда себя деть, чтобы продолжать ощущать себя людьми.

– Так что же делать, миссис Майер?

– О, как разберётесь, дайте мне знать! Почему-то мне кажется, что у вас на это шансов гораздо больше.