Кошки — это к счастью

Каждое утро случается маленькое чудо. Изнуряющая жара ненадолго сменяется бодростью утренней прохлады, когда можно жить и дышать. Пульс под нагрузкой нормальный, дыхание свободное, еще пару кругов — и домой. Павел бежал по парку легко и привычно, а музыка в наушниках задавала нужный темп. Главное в пробежках — система и регулярность, но уж об этом Джаггер точно забыть не даст: его величество приходится выгуливать в любую погоду.

Настоящий друг, который никогда не предаст. Успевает не только бежать рядом в нужном темпе, но еще и носиться вокруг хозяина. И как только энергии хватает! Воспитанный, умный, всегда слушается с одного раза, а вот другие собаки…

— Джаггер, фу! Фу, я сказал! Оставь ты эту кошку!

Тоже мне «умный и послушный»… Добродушие вмиг сменилось азартом погони. Толстая черная кошка смотрелась до нелепости неуклюжей, зато быстро пряталась в кустах. Но странно: как только Джаггер терял цель из виду, кошка высовывала голову и противно орала.

— Куда тебя черти несут, Джаггер! Фу!

Ну вот! Вломился в куст у самой ограды. Сейчас еще застрянет, вытаскивай его. Ох уж эти кошки — куда ее понесло, глупую? Видела же: идет собака! И этот тоже хорош, повелся…

— Джаггер, доигрался? Запутался? Теперь стоишь и воешь? Вся пробежка из-за тебя насмарку! Ну, что там?

Павел только сейчас, чертыхаясь, добежал до ограды парка и увидел, куда смотрел Джаггер. За облезлой решеткой в кустах неподвижно лежала девушка. Заныло недоброе предчувствие. Одним движением Павел перемахнул на ту сторону и оглядел пострадавшую внимательней. Тонкие черты лица, нос с горбинкой. Такая милая, такая нежная до изысканности, и такая мертвая. Джинсы чем-то испачканы, майка порвана, изящные руки беспомощно раскинуты, словно пыталась взлететь, но так и не смогла. Под затылком натекла лужица крови. Убили и бросили? И что теперь? Звонить в полицию?

Наудачу коснулся смуглой руки девушки — теплая! Вернее, прохладная, но девушка хотя бы жива. Значит, в скорую. Только угомонить Джаггера:

— Фу! Успокойся. Нашел, молодец, хорошая собака!

Преданный взгляд. Довольное виляние хвоста: хозяин похвалил! Вот оно, счастье собачье…

Минут через пятнадцать спасительной молнией мелькнули синие маячки: скорая приехала вместе с полицией. Умелая суета специалистов. Вопросы без ответов. Нет, я никуда не уеду, у меня свой бизнес, вот визитка. Нет, я не знаю эту девушку, никогда ее не видел. Да, бегаю тут каждое утро. Я все подписал, можно идти?

* * *

Ох, как болит голова! Открыть глаза? Нет, так еще хуже — кружится. Сил нет. Спать? Спать…

* * *

Уже не так ярко — глаза можно приоткрыть. Измученная Ануш лежит на больничной кровати. Голова плотно замотана бинтами, гудит и болит, но уже почти терпимо. На соседней койке обнаружилась… мумия?! Вся в бинтах, нога приподнята на блоке. Соседка усмехнулась:

— Очухалась? Тебе еще повезло. — Она слегка помахала загипсованными руками.

— Где я? — просипела Ануш.

— А ты как думаешь? В травматологии. Я вот выпала с третьего этажа, когда окно мыла. А с тобой что?

— Я… не помню.

— Тебя утром на скорой привезли. Есть хочешь? Там где-то на столе каша должна быть.

Ануш только подумала о еде, как ее замутило. Промычав что-то невнятное соседке, она с трудом повернулась к стене. Надо собраться с мыслями и вспомнить… хоть что-нибудь.

Так. Днем она ходила на этюды. Картина для выставки почти сложилась, осталось только прописать детали. Потом позвонила Мила и пригласила в кафе. Посидели-поболтали, обсудили последние новости. Тут воспоминания становились нечеткими, словно скрытые туманной дымкой сфумато. Должно быть, она зашла в банк, потом отправилась домой. Машин по дороге мало, идти далеко, но приятно — мимо парка. По пути размышляла, как передать на картине образ уходящего времени. Помнится, даже что-то интересное придумала, но что? Она горестно вздохнула.

Дальше все вспоминалось лишь фрагментами, заготовками для коллажа — отдельные образы никак не хотели соединяться в связное целое. Мало света — сумерки? Далекий истеричный звук, переходящий в рев двигателей и истошный визг тормозов. Слепящая атака фар и — тут же, мгновенно — сильный удар, боль, и она катится-катится-катится… и темнота на фоне триумфа затихающего победного авторева. Получается, ее сбила машина?

Ночью Ануш очнулась на земле от холода и боли. Рук и ног не чувствовала, зато к боку не притронешься. Да еще, похоже, голова пострадала. Свет фонарей двоился и расплывался, в уши словно черти кричали, мысли, беспомощно запутавшись, гасли одна за другой. Потом, наверное, бредила? Точно бредила. Вспоминалась явная чушь. Голоса чертей приближались, мешая ей уснуть. Вокруг суетились звери, и холодными мордами тыкались в руки, и лизали лицо, и делали больно, но почему-то не пугали. И голоса. Все время голоса… Слова вроде простые, но… неправильные. Голоса спорили, звали — странные, не понять, кто говорит: мужчина, женщина, ребенок? И еще…

Ануш сама не заметила, как уснула, а ее рука безвольно упала с кровати, коснувшись пола.

* * *

— За ним! Далеко не уйдет! Вон он! — Мелькали мысли разгоряченных азартом преследователей.

Сонный-Кудесник искал укрытие. Противники настигали. Бежать. Думать. Быстрей! Нырнуть в спасительный подвал дома? Нет уж. В домах жили Большие. Иногда они заступались за маленький народец, неохотно помогали. Но чаще относились безразлично. Или враждебно. Особенно те, что вели на привязи своих страхокусов.

Кудесник прикинул, не запрыгнуть ли на ближайший подоконник, суетно потоптался, включив встроенный механизм расчета, но результат не оставлял шансов на успех. Пришлось снова бежать в никуда. Он не обманывал себя: долго ему не протянуть, лапы давно уже не те, и на ровном месте противники легко смогут догнать его и победить. Особенно этот наглец, Допрыгнет-до-Луны.

Оставалась еще одна возможность — покинуть конфликтную зону. Способ бесчестный… зато шкура уцелеет. Если только выживешь на коварной Границе. Там всегда получалось по-разному. Можно десять раз пересечь ее туда-сюда, и ничего не будет. А можно сразу попасть под страшный удар и погибнуть от невидимой опасности. От монстров, что ревут и носятся быстрее тени. Один такой недавно напал на Ловкую-на-Охоте и мгновенно убил ее, убив заодно и смысл жизни Кудесника. Боль внезапно потерянной любви забилась с новой силой. У них с Ловкой только-только все начало складываться…. Дыхание сбилось, он оглянулся.

— Все, подлый, ты попался! — В мыслеречи Допрыгнет-до-Луны зазвучал триумф.

— Ты нашшш, нашшш! — голосом, а не мыслями шипел его прихвостень, Тухлый-Запах.

А самый грозный из них, Мощный-Торс, уже затянул песню ярости, готовясь к смертельному прыжку.

Сонный-Кудесник понял, что пора выбирать: бесславная гибель на месте или призрачный шанс не попасться монстрам. Хотя… разве у него был выбор? Загнанной птицей он метнулся в сторону и рванул поперек Границы. Преследователи яростно затянули песню несправедливого разочарования. Грязь их мысленных проклятий затихала вдали и больше не пугала: он обрел избавление.

Монстры не заставили себя ждать. Огромные, злобно ревущие, неостановимые, они стервятниками бросались на него, злобно кричали, обдавали вонью. Один из них просвистел своими лапами буквально в полушаге от Кудесника. Тот обреченно замер, распластавшись, прижавшись к поверхности Границы, куда даже когти не воткнуть. Но монстр, видимо, оказался не голоден — он истошно завизжал и унесся прочь. А Кудесник с удивлением осознал: он все еще… жив? Более того, безопасная лужайка оказалась совсем рядом.

Трава — непрошеный дождь — неприятно намочила шерсть, но он решительно пробирался к деревцам поодаль от Границы. Там можно будет забраться на ветку, как-нибудь чучелком пересидеть опасное время, отдохнуть и подумать, что делать дальше. Он встряхнулся, выгоняя вместе с брызгами воды остатки страха от унизительной погони, — жадно-алые всполохи злости зашипели и утонули в росе — и подточил когти о податливый ствол дерева. Вроде обошлось, подумал он и тут услышал слабый стон.

Припав на все лапы, он принялся осторожно и методично обследовать окрестности. С краю, у ароматных кустов, он наткнулся на запах боли и вздрогнул. На земле лежала Большая. Сначала он хотел уйти: у Больших свой мир, свои законы. Но потом подобрался поближе и принюхался. Нет, смертью не пахнет. Он обошел Большую и сел около ее лица. Ага, вот откуда запах. Он решил помочь Большой и начал отмывать ее голову, вылизывая кровь. Большая слегка пошевелилась и застонала. И тут он услышал смазанную, но вполне различимую мысль: «Не надо…»

Он в недоумении отпрянул. Показалось? Большие не умеют разговаривать. Да, они издают звуки, и к ним можно приспособиться, но ведь это не речь. Кудесник сконцентрировал мысль предельно четко, словно разговаривал со старухой, выжившей из ума: «Кто говорит?» И внезапно получил неясный отклик: «Я. Помоги?»

Большая, которая умеет говорить? Бред какой! Нужен решающий эксперимент. Он пружинисто запрыгнул прямо на Большую. И сразу услышал мысль-реакцию: «Больно!» Осторожно соскользнул на землю и задумался.

Эта Большая явно нуждалась в помощи. Но главное — она слышала его слова и отвечала! Это слишком ценная находка. Ее надо спасти, пусть даже с риском для жизни. Только одному не справиться, нужна помощь. И Сонный-Кудесник снова направился к ненавистной Границе.

* * *

На сей раз хищная Граница оказалась пустынной: никаких монстров. Куда теперь? Домой нельзя, там его поджидают безжалостные соперники. Он отправился к соседнему дому, где обитала Видящая-Вечность. Старые коты и заблудившиеся котята, вполне самодостаточные кошки или кошачьи мачо, насквозь пропитанные самоуверенностью — все они рано или поздно приходили к ней, кто за помощью, кто за советом, а иные — за утешением. Знаки вечности, фазы луны, изменчивые кошачьи души — все, казалось, было ей подвластно и ведомо. Уж если кто и придумает, как быть, то только она.

Его встретило предостерегающее шипение, тут же ударила мысль:

— Зачем ты здесь? Мне не нужен партнер!

— Я ищу доброго совета, — смиренным просителем обратился он к ней.

— А у тебя есть добрая еда, голодранец? Иди своей дорогой! Не отвлекай меня. Я творю заклинание полной луны.

Снова раздалось шипение, теперь громче. В воздухе пронеслась гроздь мелких голубоватых искорок брошенного заклятья. Кудесник мотнул головой, и они улетели прочь.

— Выслушай меня, Видящая-Вечность. Случилось чудо.

— Ох, мне каждый день рассказывают о чудесах. Ладно, говори, только быстро. Не приближайся! Стой там!

* * *

— Я с трудом верю тебе. В старых легендах упоминалось, что когда-то встречались Большие, способные внятно разговаривать. Очень-очень давно, тысячи жизней назад.

— Но я говорю о том, что видел сам!

— Ладно. Я пойду с тобой. Но если ты меня обманул, я наложу на тебя заклятье!

— Есть еще одно…

— Еще одно — чудо?

— Нет. Препятствие. Нам придется пересечь Границу.

— Это неудобно, но… не смертельно. Иди за мной, я покажу тебе, как остаться в живых.

* * *

— Нам обязательно идти так далеко?

— Лентяй! Погибнуть хочешь?

— Нет, я…

— Тогда лапы вперед и не скули, как страхокус.

— Там или тут — в чем разница, Видящая?

— Я покажу тебе. Вот, видишь это сухое дерево?

— Без листьев? Вижу.

— У него есть секрет. Оно повелевает монстрами.

— Как это?

— Смотри: у него на вершине есть глаза. Они светятся, как наши.

— И как это нам поможет?

— Следи внимательно. Когда дерево посмотрит на нас нижним глазом, сразу беги за мной.

— Но там монстры!

— Они боятся дерева: трусливо и покорно ждут, пока оно перестанет на них смотреть. Хватит разговоров, бежим!

* * *

— В одном ты сказал правду: здесь лежит Большая. Видимо, кто-то сильно укусил ее. Но я не слышу никаких слов. Ты все придумал?

— Нет, я… Смотри.

Он снова запрыгнул на Большую, походил по ней, но теперь слов не услышал. Может, она все-таки умерла? Он подобрался к голове и чутко принюхался. Дышит. Едва заметно, но дышит. Он беспомощно покрутился и лизнул Большую прямо в лицо. Тут же в голове прозвучало слабое «Не надо…»

— Ты слышала? — возбужденно спросил Сонный-Кудесник.

— Я… не уверена.

В мыслеречи Видящей-Вечность впервые зазвучали сомнения. Аккуратно забравшись на Большую, она пристроилась рядом. Принюхалась. Потом прицельно слегка куснула Большую за нос и тут же услышала: «Нет!»

— Ты прав, — признала Видящая. — Она жива и разговаривает. Слезай. Подумаем, что можно сделать. А пока я сотворю ей купол неспешного покоя, пускай спит.

* * *

Идеи отпадали одна за другой. Слишком сложно. Слишком опасно. Как ни крути хвостом, им нужен кто-нибудь из всемогущих Больших. Но как его сюда позвать?

Видящая прекрасно разбиралась в колдовстве и судьбах земных созданий, но слабо представляла себе особенности этого места. А Кудесник точно знал: как солнце чуть пригреет, здесь появятся Большие, которые ведут себя как монстры — носятся быстрее обычного и ничего не замечают. А некоторые еще и страхокусов приводят с собой.

В итоге план дозрел. Осталось только выбрать подходящего Большого и заманить его страхокуса сюда, где лежала жертва.

Сама участвовать в операции Видящая не рискнула: с возрастом она утратила способность быстро и ловко двигаться. К тому же при ее миниатюрности любой страхокус перекусил бы ее одним взмахом своих жутких челюстей. Поэтому Видящая, взобравшись на ветку, просчитывала возможные траектории движения и мыслями подсказывала Кудеснику, когда лучше прыгнуть и куда бежать.

Их первая попытка провалилась. Самка страхокуса была настолько поглощена своей хозяйкой, что вообще не обратила внимания на кошек. Зато второй заход отработал идеально. Кудесник едва успел увернуться от щелчка зубов страхокуса и от занесенной ноги Большого, как преследователи кинулись за ним!

Теперь его главная задача — не просто убегать и спасаться, а вести их в нужное место. Когда страхокус возмущенно тявкнул, потеряв добычу, Кудеснику пришлось вылезти из травы и, мысленно извинившись перед Видящей, издать нелепый протяжный звук, чтобы снова привлечь внимание врага. Для верности он еще и пробежал так, чтобы увести страхокуса прямо в середину куста рядом с Большой, и спрятался. Убедившись, что Большой наконец заметил лежащую, Кудесник тихонько забрался на дерево, где сидела Видящая.

— А ты молодец, ловко все провернул! — похвалила она и слегка мазнула его щекой. — Пусть теперь Большие сами разбираются. Мы свое дело сделали.

От смущения и удовольствия Кудесник принялся точить когти о ветку.

— Как котенок! — поддразнила его Видящая-Вечность.

* * *

Ануш разбудило щекочущее ощущение в пальцах. Чудилось: мокрая, теплая и шершавая губка старательно обтирает ей руку. На секунду Ануш даже показалось, что ей все приснилось. Что на самом деле она дома, проспала на работу, и теперь Глаша пытается ее разбудить.

Когда бабушка Нарине умерла, в наследство Ануш достался не только ее маленький частный домик, но и пятнистое приданое — кошка Глаша. За обоими пришлось ухаживать. Поначалу Ануш хотела дом поскорее продать, а осиротевшую кошку пристроить к соседям. Но потом выяснилось, что одинокому художнику жить в доме очень удобно: так можно не тратиться на мастерскую.

Глаша оказалась животиной не вредной, с пониманием. Запах растворителя ей не нравился; забравшись под покрывало, где не так сильно пахло, она готова была лежать там часами. Зато потом, когда Ануш проветривала комнату, кошка вылезала и — к удивлению хозяйки — подолгу рассматривала новые работы, безошибочно отличая их от старых. Сядет около картины и смотрит не отрываясь. И, кстати, ни одной картины ни разу не оцарапала. Пушистый ценитель изящных искусств.

Ануш окончательно проснулась и отдернула руку. Предплечье тут же плеснуло болью. В голове снова звучали странные голоса:

— Видишь? Она не мертвая. Живая. Просто спит.

— Залезем к ней?

— Давай, может, у нее есть еда?

С трудом свесила чугунную голову — такую неповоротливую из-за фиксирующих повязок — и увидела на полу двух кошек, видимо, местных, больничных. Серая с клочкастой шерстью и пушистый котенок, белый с рыжинкой, внимательно смотрели на нее. Серая запрыгнула на кровать и привычно подсунула приплюснутый затылок прямо под руку. Ануш машинально погладила кошку, и та, замурчав, начала месить лапками одеяло. Не задумываясь, автоматически, Ануш послала мысль-вопрос:

— Кто говорит?

Серая кошка мигом вскочила и начала тревожно озираться:

— Ты где? Не вижу тебя.

— Мам, это она!

— Не болтай ерунды! — Кошка даже хвостом дернула от негодования. — Большие не умеют говорить.

— Это точно она! Больше некому!

— Сейчас проверим. Эй, ты меня слышишь?

В ответ прозвучало неуверенное «да». Кошки переглянулись. Затем Серая посмотрела Ануш прямо в глаза и спросила медленно и четко:

— У тебя. Есть. Еда?

Ануш тяжело повернулась на кровати — ох, даже сесть удалось не сразу. Непослушной рукой сняла со столика миску с кашей и поставила ее на пол перед спрыгнувшими кошками. Серая недоверчиво понюхала миску и фыркнула. В голове прозвучало:

— Мам, она точно нас слышит!

— Чудеса! Ладно, ешь, пока она не передумала!

Ануш вяло удивилась ситуации. В голове по-прежнему кружилась серая муть, гудел сине-фиолетовыми всполохами неверный больничный свет, пахло прокварцованными простынями и очень хотелось спать.

* * *

— Ну что, голубушка, как самочувствие? — бодро спросил доктор поутру.

— Голова мутная и тяжелая, и бок болит. А так ничего, терпимо.

— Все правильно. У вас диагностированы множественные ушибы, сотрясение мозга, к тому же трещина в черепе, кстати, очень редкой формы, такие почти не встречаются в описаниях.

— И что теперь будет? Операция?

— Надеюсь, нет, не потребуется. Мы провели консилиум: жизни ваша травма не угрожает, первичную обработку мы провели. Скорее всего, этого будет достаточно. Полежите у нас, понаблюдаетесь. Вам очень повезло, если можно так сказать.

— Мне?

— Да-да, это еще надо умудриться: попасть под машину, но получить всего несколько ушибов и сотрясение. Хорошо, что вас вовремя доставили к нам. Пролежи вы там еще пару часов… Ладно, не буду вас тревожить понапрасну. Другие жалобы есть?

Ануш задумалась, не спросить ли про голоса. С одной стороны, это может быть важно, но с другой… А вдруг ей все просто померещилось? Ее воображение всегда легко создавало самые причудливые ситуации и образы, не зря же она стала художницей. Что если ее отправят в психушку?

— Нет. Только голова болит и есть не хочется.

— Это нормально. Думаю, вскоре вам станет лучше.

* * *

За порогом Ануш ласково провожало осеннее солнце, а дома царила пыль запустения, тут и там потревоженная вереницами кошачьих следов. Недолгое напряженное затишье, и — шшух! — пушистый вихрь ее чуть с ног не сбил.

— Мама! Мама вернулась! — вдруг раздалось в голове.

Похудевшая Глаша ластилась, радостно терлась о ее ноги, а Ануш гладила счастливо зажмуренную мордочку, с опаской прислушиваясь к своим новым ощущениям. Опять голоса в голове! Получается, тогда был не бред? В больнице проверить так и не вышло: уже на следующее утро нянечка рассказала, что кошек с этажа выгнали, чтобы не мешали. Допустим. Но откуда на нее свалилось это «счастье»? Что там говорил доктор? Странная трещина в черепе, неужели дело только в этом? Так что же, теперь она сможет разговаривать с Глашей мыслями? Ну-ка, попробуем. Что для кошки самое главное? Ануш попыталась выразиться как можно понятней:

— Ты… голодная?

Глаша подскочила, точно ее ударили, и беспокойно завертела головой, стараясь определить источник мысли и не находя его. Шерсть вздыбилась, обнажились клыки:

— Где ты? Покажись! Это мой дом!

* * *

Понимание пришло не сразу. А доверие на новом уровне — еще позже. Но в конце концов они понемногу научились общаться, а не просто подслушивать мысли друг друга. Хорошо, что соседка присмотрела за кошкой, пока Ануш отлеживалась в больнице. Возможно, пропитание себе Глаша летом и так нашла бы, но человеческого общения ей недоставало. Она с детства привыкла жить среди людей.

Ануш только что закончила этюд и теперь отстраненно разглядывала картину. Всполохи и разноцветные огоньки падающих кленовых листьев получились замечательно, натура на заднем плане — тоже неплохо. А вот над оттенками неба надо будет еще поработать. Небу не хватало глубины. Безмолвного крика осенней пронзительности. Или, возможно, нужного ощущения, смыслового акцента? Осень — яркий прощальный праздник перед уходом. Ее радость всегда немного окрашена печалью. А в этюд вылилась чистая радость. Без грусти. Вся грусть и одиночество остались художнице.

Ануш вздохнула. Вдруг пронзительно, почти до слез, вспомнилась бабушка Нарине — безмерно добрая, хоть и делала вид, что строгая. Интересно, что за песню она пела маленькой Ануш? «Я навсегда запомню землю свою и корни…» Ануш больше ни разу такой не слышала. Видимо, что-то из древних армянских напевов? А какая вкусная гата получалась у бабушки! Разве в магазине такую купишь? Воспоминания навевали светлую грусть, словно заполняя собой воздух.

Глаша стояла рядом и тоже смотрела на картину. Мордочка слегка наморщилась — резкий запах подсыхающего растворителя еще не рассеялся — но кошка не уходила. Приглядывалась.

— Глаша, ты помнишь бабушку? — задумчиво спросила Ануш вдогонку своим мыслям.

— Кто это?

— Твоя прежняя хозяйка. Помнишь ее?

— Первая мама? А зачем ее помнить?

— Ну как же? Она столько лет с тобой жила. А потом… ушла.

— Не понимаю. — Глаша даже фыркнула и лизнула лапу. — Почему ушла? Она здесь, вот она!

Глаша обошла табурет с этюдом, нежно потерлась щекой о его ножку и замурчала.

— А-а, я поняла. Остался ее запах? Ты чувствуешь запах бабушки? И так ее вспоминаешь?

Кошка недоуменно посмотрела на Ануш и слегка подвинулась к окну.

— Первая мама тут, около меня. Видишь?

— Нет… — Растерялась Ануш.

— Не видишь первую маму? Она машет нам лапами.

— Лапами?! Она что — кошка?

— Нет! Она — Большая. Почему ты ее не видишь? Она идет к тебе.

Теперь настал черед Ануш беспокойно крутить головой и озираться. Может, она и правда чего-то не видит? Вдруг что-то присутствует в комнате, незримое, неосязаемое, чуждое, а Глаша воспринимает это как бабушку? Да нет, вроде все как обычно.

Слегка потянуло прохладой. Форточка, что ли, открылась? Тренированный глаз художницы едва уловил тончайшую дрожь воздуха. Не дым, не туман, но что-то определенно заструилось в воздухе и тут же исчезло, растворилось без следа.

— Глаша, где первая мама?

— Около тебя.

— Она что-нибудь говорит?

— Нет. Легкие не говорят. Она… показывает лапами.

— Что показывает?

— Хочет взять тебя на ручки. Ты разве не видишь?

— Нет.

— Ты никого из Легких не видишь?

— Нет. А тут есть и другие?

— Они приходят и уходят, когда хотят. Но сейчас тут только Хозяин.

— Дедушка? Он тоже здесь?

— Сидит у окна.

Ануш оглянулась на окно и поежилась. Сколько нового ей открылось за каких-то пять минут! Мысль о том, что все это время в комнате находились невидимые бабушка с дедушкой и наблюдали за ее жизнью, несколько пугала. К тому же… А вдруг все не так? Вдруг это вовсе и не они? Может, комната полна злых духов, ангелов или пришельцев? Да кого угодно! Ее пробрал озноб. Да, иногда богатое воображение — скорее недостаток. А что если…

— Первая мама хочет взять тебя на ручки. Очень. Запрыгни на стул.

Ануш уже привыкла, что кошки самые простые вещи выражают иначе, в своих понятиях. Она судорожно стиснула руки, стараясь успокоиться и унять дрожь, аккуратно села на устало скрипнувший стул и стала ждать, что будет. Снова шеи коснулся легкий сквознячок, а потом…

Заботы и тревоги внезапно отпустили ее. Она расслабилась и закрыла глаза. Да! Она узнала это ощущение. В нем соединялись и бескрайняя материнская любовь, теплая, вечная, и сдержанная, но искренняя гордость бабушки, главы древнего рода. Бесконечное терпение мудрого возраста и по-детски непосредственное ожидание чуда. И еще примешивался дразнящий, едва уловимый аромат свежего лаваша. Какое знакомое ощущение. Конечно, это бабушка Нарине! Она часто приходила к маленькой Ануш, когда та делала уроки, и легонько ерошила ей волосы. Ануш тогда ворчала, мол, ей испортят прическу, а бабушка приговаривала, что отгоняет дурные мысли.

Вот и сейчас волосы слегка шевелились, словно их касались чуткие пальцы. Все дурные мысли стайками улетали прочь, а в душе растекались, ширились, наполняя до краев, покой и уверенность: все получится, все будет хорошо. Обязательно будет.