Чёрная вода

– Так-с, мята, бадьян, воронец, горечавка… – Таир перебирал сушеные травы, проверяя, какие запасы нужно будет пополнить во время очередной прогулки по Могильному Лесу. Местечко, богатое целебными травами, пропиталось темной аурой, стало постоянным местом жительства всякого рода умертвий, гулей, водяниц, кикимор и прочей нечисти. Но ходить туда приходилось. На зиму надо бы больше трав заготовить, суровая будет. Таир прикинул, в каких объёмах брать у матушки-природы ее богатства и выбрал корзинку побольше, взял меч. Жители окрестных сел обмолвились, что в чаще леса поселился некромант. Бабы шептались, красивый мол, голубоглазый, а как посмотрит пристально, так хоть сам себе яму рой и закапывайся. Жуть жуткая.

Знавал Таир однажды такую «жуть». Эта жуть ему всю жизнь поломала. С десяток лет назад. Он тогда едва завершил обучение у старого ведуна Филантия, молодой был, горячий, наивный, с верой в справедливость и светлый мир. Дурак, одним словом. Выучился Таир людей лечить от всяких хворей, обычных и магических, да нечисть разбуянившуюся изводить, мечтал по свету странствовать, люд простой защищать да со злом бороться. Поборолся, как же!

Через год странствий по свету занесло ведуна в глухую провинцию «Косые ворота», что находилась у старого гуля на рогах. Рогов-то у гулей отродясь не водилось, а поговорка была. Местность же обладала тяжелой аурой и казалась недоброй, обрамлялась двумя скалами, что нависали друг над другом, образуя причудливую арку. Вот и назвали так. Через «косые ворота» пролегал широкий тракт, что вел в несколько крупных деревень. В одной и остановился молодой ведун и знахарь. Постоялого двора в деревушке не было, приютила его одинокая бабка. Монет не взяла, попросила больные колени подлечить. Таир накрутил ей на суставы травяных примочек, старушке полегчало, аж сынком стала величать на радостях.

Задержался он в деревне почти на неделю. Лекарь местный был знатный бездарь, оттого поток страждущих не иссякал, и до тахты с соломенным матрасом парень добирался только к ночи. Но однажды и ночью ему поспать не удалось.

– Сынок! – бабка мягко трепала его за плечо, вырывая из долгожданных грез. – Таир, проснись, беда!

– Какая беда? – он подорвался с постели, садясь на колючем матрасе. В дом бабки тем временем внесли окровавленного юношу. Он тихо стонал и что-то бормотал себе под нос. Таир различил только:

– Убил, он всех убил, всех убил… демон…

От парня за версту тянуло скверной – темной аурой. Можно было подумать, что на парня напала какая-то нежить, но раны были нанесены мечом.

– Кто ж его так, мученика? – причитала бабка, разжигая очаг и ставя чан с водой греться.

– Уж явно не зверь и не мертвец. Они с клинками наперевес не ходят, - хмыкнул Таир, принимаясь обрабатывать глубокие порезы, самый опасный из которых был на бедре. Кое-как остановил кровь и облепил парня амулетами, чтобы убрать с него остатки скверны. Он что – с некромантом дрался?

Некроманты в их краях были вне закона. Силушку они имели непомерную, магичили, будь здоров, только скверна умы и сердца развращала, лишала рассудка. А потому темное ведовство не могло оказаться в почете: много бед приносили его последователи в погоне за силой, властью и черными умениями. Посему выходит, некроманта надо изловить и отвести на суд к губернатору провинции.

Убедившись, что пациент заснул, Таир обратился к хозяйке дома:

– Бабушка, он с такими ранами сам до деревни дошел? Принесли-то его местные. Не здешний ведь. Откуда он, может, знаешь?

– Да как не знать? – всплеснула руками старушка. – Знатный господин. Его отца Хромым Третьяком зовут, глава картели старателей, мужики золото в горах моют под его началом. А это младшенький его – Бажан. Имение у них к югу от деревни в паре верст. Дом добротный, стайки для скота, сараи, для рабочих бараки. Все по уму. Кто ж такое осмелился сотворить? Третьяка, как смерть, боятся, нрав у него крутой. Сам хромой, так провинившимся повадился ноги дубиной перебивать. Недобрый он человек, но работу людям дает, на оплату не скупится…

– Бабуль, Бажан этот до утра проспит. А я пройдусь до имения. Может, отец не знает, что с сыном беда, предупредить надо. И проверить бы, все ли там ладно, – решил Таир, на всякий случай опоясываясь мечом и беря с собой боевые талисманы. Руны, начертанные на них, могли утихомирить нечисть, ненадолго обуздать скверну.

– Сходи, сынок, пойдем, я направление укажу да лампадку дам. Темень сегодня, будто бесовская свадьба, – хозяйка вышла с Таиром на улицу, объясняя, как дойти до усадьбы Третьяка.

Тьма стояла непроглядная, но знахарь одолел путь до имения споро. Хотелось после урвать немного сна. Но усадьба встретила ночного гостя мертвой тишиной. Тяжелые кованые ворота были распахнуты настежь, ни одна собака не залаяла при приближении чужака, что заставило Таира потушить лампадку и войти внутрь, предварительно налепив на себя талисман тихой поступи.

Открывшаяся взору картина потрясала. Такого он еще не видел. Сторожевые собаки валялись посреди двора со вспоротыми брюхами, рядом лежали выпотрошенные тела молодых мужчин. Видимо, это слуги или работники приисков, одеты были больно скромно. Послышался странный стук. Когда Таир обернулся, то увидел, что ворота сараев и стаек открыты, к дверным балкам привязаны веревки, а на них болтаются привязанные на ноги женщины со вскрытыми горлами. Порыв ветра качал тела, и они бились о косяки.

– Какого демона? – прошептал Таир, глядя на эту неописуемую жестокость. Что-то подсказывало, живых ведун здесь не найдет, но он ошибся. Тишину разорвал дикий нечеловеческий вопль, Таир вынул из ножен верный клинок, подарок наставника. Меч был легким, но прочным, из дорогого сплава, навершие украшала серебряная вязь, гладкая рукоять удобно ложилась в руку, а перекрестье мастер покрыл защитными рунами, что позволяло мечу «чувствовать» скверну. Руны вспыхивали красноватым светом, предупреждая о близости тьмы. Вот и сейчас гарда засияла кровавым отблеском.

Таир влетел в дом Хромого Третьяка, едва не запнувшись о лежащее на пороге тело. Юноша, похожий на его пациента, был вспорот так же, как и мужчины, найденные во дворе.

Миновав сени, ведун вошел в просторный зал, где вновь потрясенно замер. К потолочным балкам были привязаны крепкие пеньковые веревки, а на них за руки подвесили, видимо, хозяина дома. Он был раздет, даже исподнего на нем не осталось, а все его дряблое тело покрывали глубокие порезы, из которых кровь стекала в большой таз.

– Помоги! – прохрипел старик, и Таир бросился к нему, желая скорее перерезать веревки, но неведомая сила отбросила его к назад к выходу.

– Так-так-так, – пропели у него под ухом. Знахарь обернулся и увидел рядом с собой пацана. Лет тринадцати-четырнадцати от роду. Но в руках он держал меч из черной проклятой стали, от которого веяло скверной, Парнишка уляпался в чужой крови так, что едва видны были светло-русые волосы, и оказалось сложно определить изначальный цвет рубахи. Его голубые глаза отливали каким-то дьявольским алым цветом. – Какой гость. Никак, светлый ведьмак на огонек зашел? Охотник?

– Ты… это все ты? – выдохнул Таир, разглядывая некроманта. Щупленький, низкорослый, но меч держал крепкой хваткой, а в другой руке у него кувшин серебряный с выбитыми на нем древними рунами, каких ведун знать не знал.

– А ты тут, мил человек, еще кого высмотрел? Так скажи, вдруг, я не всех порешил? – демон во плоти заливисто, по-детски рассмеялся.

Таир тем временем разобрался с опутавшими его ноги чарами и вскочил с пола, атакуя. Он швырнул в паренька связывающими талисманами и попробовал достать острием клинка, но мальчишка с проворством увернулся, отскакивая поближе к жертве:

– Я бы с тобой, Хряк ты драный, еще поиграл, да у меня тут непредвиденные обстоятельства… – гадюкой прошипел темный, пронзая сердце старика мечом. Тот булькающе вздохнул в последний раз и отдал небесам душу.

– Зачем? Что за грязный ритуал ты задумал? – прорычал Таир, вновь пуская в ход талисманы.

– Ритуал? А-ха! Не лез бы ты не в свое дело, – фыркнул темный.

Завязалась драка, тут и там мелькали сгорающие талисманы, но мальчишка никак не хотел ловиться в руки охотника на нечисть. Пока тот не использовал последнее средство – зачарованную веревку для лисы-оборотня. Зверь тот был приблудный, из соседней страны, пакостил много, талисманы его не брали, вот и пришлось иной способ выдумывать. Филантий мастерством изготовления лисьих ловушек владел и научил Таира. Веревка эта пропитывалась специальным отваром, калилась в печи, а затем на нее наносились руны стойкой краской да читался заговор. Едва жертва попадала в петлю из заговоренной веревки, та затягивалась у нее на шее, и только ведун решал, удушит она лисицу насмерть или просто лишит сознания.

Таир парня убивать не хотел, лишь поймать и отдать под суд. Так и приволок его на привязи в деревню и запер в пустом хлеву. Тот ему слова более не сказал, только взглядом в землю закапывал.

Бажан за несколько дней немного оправился и вызвался идти к губернатору провинции вместе с Таиром – вести убивца на суд и свидетельствовать.

Едва парня втащили в богатый дом губернатора, как тот, моложавый, но слегка обрюзгший от праздности, воскликнул:

– Тай! Вы что делаете? Развяжите немедленно и верните ему вещи!

Меч и кувшин Таир с собой прихватил, как доказательство вины. Слуги их тут же вырвали из его рук.

– Постойте, но…

– Развязать! – рявкнул губернатор. Потом он все же выслушал и знахаря, и Бажана. Едва те закончили рассказ, он приказал вывести Таира за дверь, а Бажана попросил остаться.

Когда тот вышел наружу, был белее снега и проговорил только одно:

– Уходим быстро!

– Да что случилось? Этого демона казнить мало! – воскликнул Таир, намереваясь вернуться в залу - объяснять губернатору, что натворил демон во плоти.

– Не понимаешь ты, ведун, – горько усмехнулся юноша. – Демон твой у губернатора придворный практик. Под особой защитой. Если я буду на своем стоять, меня вместо него повесят. С тобой вместе. Наше слово против слова губернатора ничего не стоит!

А демоненок, уже опоясанный мечом, вышел из залы следом и тихо-тихо прорычал:

– Таир, значит? Даст небо, свидимся еще. Но лучше бы тебе меня никогда больше не встречать. А ты, Бажан, жди. Я еще к тебе наведаюсь. И ты знаешь, почему и за что.

Бажан едва дух на месте не испустил под тяжелым взглядом некроманта, а Таир вскинулся:

– Да как ты…

– Да как я что? Вот гляжу на тебя – хорош. Силен, красив: черноглаз, волосы – крыло ворона, крепок, кровь с молоком. Холеный, нужды не знал. Небось, жених завидный. Лови!

Таир на инстинктах схватил вещь, что ему бросили, и руку свело от дикой боли. В ладони лежала старинная монета, до того затертая, что уже нельзя было определить, откуда она и какую ценность имеет.

– Думаешь, как жить знаешь. Думаешь, судить можешь. Думаешь, справедливость несешь. Побудь-ка в чужой шкуре – грязью под ногами, пустым местом, собакой, какую каждый пнуть норовит. Если и тогда веру да свет не растеряешь, потащишь меня на виселицу, так и быть.

Приоткрывший глаза Бажан, глянув на Таира, вдруг заверещал, будто призрака увидел. Знахарь дошел под вопли местной челяди до ближайшей бочки с водой, что стояли у двора, и посмотрелся.

– Что за… – лицо его было покрыто гнойными язвами, волосы торчали колтунами, глаза налились кровью. Нежить и то краше! – Что ты сделал?

– Ничего. Иллюзия это. Но большинство людей будут только эту иллюзию видеть. И многие к тебе лечиться пойдут или защиты просить? Сам как нечисть теперь. Кто тебя пустит на порог, а, ведун? – Тай подошел к нему, посмеиваясь. – Добро пожаловать на дно, знахарь. Поживи в моей шкуре.

– Так ты на урода не похож, - прорычал Таир.

– А люди не только за уродство гнобить могут. За происхождение, за нищету, за слабость. Если нет ничего за душой, так для прочих ты хуже бродячей собаки, – Тай улыбнулся теперь грустно. – Ладно. Если встретишь тех, кто сквозь эту иллюзию тебя разглядит, жизнь не таким адом покажется. Тут уж как повезет. Иди, поборник тьмы. Так станется, только она тебе и останется.

И Таир пошел. Попрощался с бабушкой, что видела его прежним, и оказался в личном аду. В большинство селений его не пускали, камнями забивали, собаками травили, слушать не желали, что не болезнь это заразная, а проклятие. И как не бился ведун, а снять чары темные не мог, даже Филантий бессильным оказался.

Так и забрел он в эти гиблые места у Древних проклятых Могильников. Аура здесь была такая, что виски ломило, жили тут ссыльные со всех краев страны. Люд суровый, ко всякому привыкший. Вот и поселившийся в заброшенной лачуге прокаженный никого не испугал. А как поняли, что не заразный, так и вовсе в покое его оставили, а иногда и за помощью обращались. Лекарей в здешних местах мало было. По роже ли выбирать? Так и прижился ведун в глуши, расставшись с мечтами свет белый поглядеть, да себя показать. Нет-нет порой, такая тоска и злость накатывали, сил не хватало: мир хотелось дотла спалить, особенно некроманта этого, но боролся он изо всех сил с ненавистью в сердце. Знать по судьбе ему испытание. Что ж горевать о несбывшемся? Жизнь идет, в здешних местах Таир и проклятым сгодился. Вон, намедни в семье кузнеца беда приключилась: дочка малая, Величка, по ягоды пошла. И небо знает, что с ней в Могильном Лесу приключилось, но занемогла и слегла: глаза черным налились, вены тоже почернели, лихорадка взяла. Чем только Таир не поил ее, какие талисманы не рисовал, хворь никак не отступала. Уже все отвары и настои перепробовал, а жар держался, чернота дальше расползалась.

Таир, вынырнув из воспоминаний, подхватил глубокую корзину и отправился в Могильный Лес. Даже днем там было сумрачно, вековые деревья переплелись кронами, не пропуская ни лучика солнца, и если сойдешь с проторенной тропы, наверняка, сгинешь, и костей не отыщут.

Тропка сама легла под тяжелые сапоги, Таир знал, что нужные травы растут на востоке, близ Безымянных Курганов. Тех самых Могильников, пропитанных скверной. Туда и направился. Тишина в округе стояла мертвая. Почти такая же, как в усадьбе Третьяка в ту ночь. И ни криком, ни стуком не обрывалась. Но едва Таир углубился в лес, повеяло дымом костра, послышался треск горящих сухих веток.

– Это кто огонь развел? Все умертвия сползутся, – нахмурился Таир, прибавив шагу. На свой страх и риск сошел с тропы и, продираясь, через лесную чащобу, вышел на маленькую полянку. На ней рдел небольшой костерок, у которого спиной к Таиру сидел мужчина. Коротко-стриженные русые волосы, прямая спина, знакомый черный меч в ножнах…

– Ты? – прохрипел Таир. Некромант обернулся к нему, сверкнув знакомыми голубыми глазами, и прошелестел, словно осенняя листва:

– Тише ты, не верещи. Мертвецов приманишь. Ты, ведун, слыхал легенду про черную воду?

– Про что? – Таир враз накатившую злобу растерял. Тай говорил с ним, будто старый друг, с которым они вчера расстались. Не узнал?

– Подойди к костру, Таир. Монету мою выбросил, небось? – усмехнулся некромант. Узнал, как же. Теперь Таю было за двадцать, похорошел, расцвел, в плечах раздался, а красные всполохи в глазах на месте остались.

– Да как ее выбросишь, – хмыкнул знахарь. – Обратно в карман возвращается, шельма.

– Верни, – Тай протянул руку, и вложенная в ладонь монета прожгла ее до плоти, а потом была брошена в костер. – Ошибся я в тебе, значит? Не озлобился, хоть и забился в нору кротом. Все так же люду помогаешь, хвори врачуешь, за слабых заступаешься?

– А ты все так же людей проклинаешь да вырезаешь их, как свиней, целыми семьями? – не остался в долгу Таир.

– Хромой и семейка его за дело получили. Он всех родных моих извел, ведун. Отцу ноги переломал за то, что он, якобы, с приисков самородок золота украл. А отец честный был, никогда чужого в карман не тащил, – огонь мерцал в глазах некроманта, и на миг Таиру показалось, что в них слез невыплаканных море. Верно, почудилось. Твари темные не плачут. – Как отца извел, мать и сестру силой взял. Мать позора не вынесла, повесилась в амбаре, а сестру он во хмелю до смерти забил. Мне девять лет было, взять с меня было нечего. Кроме дома отцова. Меня он за порог в одних портках и рубахе вышвырнул, а дом продал потом на разбор. Да не просто вышвырнул, еще и дубиной своей отходил. По ногам хотел по привычке, а я руки подставил. До сих пор на левой пальцы почти не двигаются, все кости мне перемешал. Лечишь ты такие раны, знахарь? Можешь душу чужую залатать, чтоб как новая была? Думаешь, тащил его кто на суд? Не нашлось для меня справедливости. Я не знаю, как из села ушел, как выжил. Очухался в пещере за прииском, а там меч этот да книги старые. Читать я плохо тогда умел, но кой-чего разобрал. Боль, там говорилось, скверну притягивает, подчиняет. А во мне этой боли было с вершком. Вот и научился. А губернатор наш все жить хотел подольше, выглядеть помоложе да силу мужскую сохранить до преклонных лет. Ну, я ему и наплел, что Третьяк на прииске артефакт нашел. Кувшин с волшебными рунами. Если его кровью наполнить да потом этой кровью умыться…

– Что за бред? – прошептал Таир.

– Бред не бред, а Хромому я хитростью смертный приговор подписал. Губернатор велел любой ценой кувшин раздобыть. Думаешь, чего он в него так вцепился? А кувшин этот я в пещере вместе с мечом нашел. Конечно, молодость он не продлевал, сколько крови в него не лей. Это сосуд для черной воды – чистой скверны, которая может дать огромную силу мучительно убить. Одной капли достаточно, чтоб отравить воду в местной реке. А если окунуть в эту тьму оружие, оно разрубит потом даже камень. Когда-то этот меч уже был омыт черной водой, да времени много прошло, ослабла его темная сила. Нашел я источник черной воды, набрал кувшин. Всего один кувшин человек оттуда взять может. По правилам, забрать сосуд только в ночь полной луны можно. Да только не доглядел. Девчонка какая-то воду из кувшина выпила. Выпила, веришь? Дрянь, что сильнее любого яда! Думал, прямо на месте помрет, а она на своих ногах ушла. Но кому под силу такое?

– Величка, – прошептал Таир. – Вот что с ней сталось. Тебе-то к чему сила эта?

– Говорят, вода эта живое убивает, а мертвое возвращает, ведун. Вернуть хочу, что потерял, - прохрипел Тай. – Да только теперь не выйдет ничего. Второй раз источник мне уже не откроется, и даже если из девчонки скверну назад вытянуть, неизвестно, будет в ней прок или нет. Столько трудов, ведун, и даром все, хоть ты тресни!

Таир разглядывал того, кого много лет считал своим врагом и демоном. Казалось, вот он – убей, отомсти, казни, сам судья и жертва, а руки будто свинцом налились. Попробовал он представить, как бы сам жил, случись с ним столько бед. Разве мудрено тут спятить? А месть никого счастливым не сделала. Вон, сидит некромант этот: и умен, и талантлив, и собой хорош… а руки по локоть в крови, да в душе дыра такая, что сгинуть в ней можно. Не утолила пролитая кровь ни боли, ни обиды, ни скорби.

– Тай, ты же понимаешь, что скверна призовет демонов, а не твоих родных? – проговорил он, тяжело вздохнув. – Нет такой силы, чтоб мертвое в живое обратить.

– Да все равно мне ведун. Я и сам страшнее демона теперь, – усмехнулся некромант. – Сам могу мертвого разбудить и душу околдовать. Ты иди, снял я с тебя ту порчу. Снова пригож, хоть сейчас под венец. Не проняло тебя и за десять лет. Значит, и еще через десять не проймет. Или бережет тебя судьба, не дает с пути праведного свернуть.

– Знал бы ты, сколько раз я мечтал тебе шею своротить, – бормочет Таир. – Да только, видно, жизнь для тебя тошнее смерти. Тай, та девочка ни перед тобой, ни перед твоей семьей ни в чем не виновата. Научи, как ей помочь? Сколько крови еще должно пролиться, чтоб ты насытился? Жизнь твою один Третьяк сломал, а ты всех в имении до последней собаки погубил. Разве это равноценно?

– Все знали, что он творит, все с его рук ели, – гадюкой шипит некромант. – Не были они безвинными. А девочка… ее жизнь мне ни к чему. Хоть выживет, хоть умрет, мне оттого проку никакого. Но можно попытаться хотя бы вернуть воду в сосуд, может, на что и сгодится. Принеси девку сегодня в полночь сюда. Я ж не зверь, ведун.

Тай встал, отряхнул дорожный плащ и пошел в лесную чащу:

– Здесь тебя ждать буду. Не опаздывай.

Таир, бросив корзину в чаще, кинулся к селению бегом, едва не промахнувшись мимо тропы.

Дома у кузнеца его не признали даже, только лишь по голосу в нем лекаря различив. Знахарь, как мог, объяснил им причину Величкиной хвори, но отец девочки уперся:

– Не пущу, – говорит, – дочь к некроманту. Бесовское это. Небо само решит, жить ей или умереть. Иди отсюда, знахарь.

Да и вытолкал Таира за порог. Не драться же с ним, дурным. Ведун присел у забора, задумавшись.

– Он может помочь? – к нему вышла Верена, старшая сестра Велички. Ладная девка, давно на нее Таир заглядывался, да где ему было с такой рожей свататься?

– Может. Старый знакомец мой. Еще и не такое может, – вздохнул ведун. – Видишь, как проклял, так и назад забрал, ни слова ни произнеся.

– Жди нас вечером у леса, – решила девушка, возвращаясь в дом. Отца гневить не стоило.

Ближе к полуночи Таир вглядывался в темноту, ожидая Верену. И вскоре она показалась с ослабевшей сестрой на руках. Еле несла, но шла упрямо.

– Дай, я сам, – отобрал ведун у девушки родную ношу и углубился в лес. Верена хвостиком шла за ним.

С трудом отыскал он знакомую полянку, но костер на ней теперь был больше и полыхал ярче, а Тай сидел лицом к поздним гостям.

– Клади девчонку возле костра, а сам отойди. А ты, красавица, лучше назад беги, не бойся, тебя не тронет ни зверь, ни тварь какая, – спорить с Таем никто не решился. Взгляд его – жуть жуткая.

Тай подошел к Величке, приподнял ее и наклонил голову девушки над кувшином, приговаривая:

– Была вода, как ночь черна, как боль горька, как смерть чиста. Взяла вода слезу из глаз, из сердца свет, из вены кровь. Дала вода пригоршню тьмы, глоток тоски и скорби тень… – Таир видел, как из глаз Велички потекли черные слезы, которые Тай собирал назад в кувшин. Последняя капля упала в сосуд, и некромант, выдыхая, поставил его наземь, договаривая:

– Умой, вода, печаль мо… – и в этот миг скверна из кувшина, обратившись змеей, устремилась вверх и обвилась вокруг шеи темного. Таир кинулся к нему, а Тай, хватая воздух, прохрипел:

– Что вылупился? Бери девку и беги! Беги. Сбудется желание твое, за все свои дела черные отвечу. Перед судом извечным. Уходи, – и разжал ладони, которыми удерживал скверну, не давая себя окончательно придушить.

Таир глядел на него и понимал, что зла больше не держит. Он не властитель неба, чтоб решать, кто достоин жить, кто нет. И смотреть не мог, как другой человек гибнет.

Решение было донельзя глупым и сиюминутным, да что уж там. Таир рубанул мечом по скверне, что оказалась крепче камня, меч его раскололся надвое, погасли руны, а темная энергия, обратившись водой, ушла в землю, будто не было. Тай, как подкошенный, рухнул на примятую траву, но дышал.

– Живые, – прошептал Таир, присев рядом. А потом встал, чтоб подбросить дров в костер. Сидеть в темноте не хотелось.

Тай вскоре очухался, прокашлялся и сел. Таир сидел рядом, а Величка откуда-то взяла его темные талисманы, заставила их крутиться в воздухе, будто черных бабочек и светиться недобрым красноватым цветом.

– О, как? – буркнул Тай себе под нос. – Учить надо, а то всю деревню изведет…

– Что делать будешь теперь, некромант? – подал голос Таир, ширяя палкой угли костра.

– Так был у нас договор, коль свет свой не утратишь от проклятия, сможешь вновь меня на суд отвести. Бажан-то жив до сих пор. Он как в наследство вступил, приют для босяков открыл. Много сирот под крыло взял. Как ни чесались руки последнего из Третьяковых приговорить, а жалко детей было. Опять по миру без него пойдут. Так что свидетель и спустя десять лет найдется, а заступаться за меня некому больше. Помер губернатор, – рассмеялся Тай.

– Ты сказал, учить Величку надо? – нахмурился Таир. – Вот и учи. Мне-то твоя наука неведома. Твоя смерть, может, и справедливой будет, а ничего не исправит. Как смерть Третьяка ничего в твоей судьбе не поправила. А начать жить по совести не поздно. Ты же не только мечом махать да порчу насылать можешь?

– Не только, – эхом отозвался некромант. – Да только зачем все это? Столько лет к цели шел, и все коту под хвост из-за дурехи этой.

- Может, тебя судьба от страшной ошибки сберегла? Разве ты хотел видеть демона с лицом матери? А что бы она тебе сказала, вздумай ты ее память осквернить так? Тай, перед тобой столько дорог открыто, а ты по заросшей тропке бредешь. Пошли в деревню. Величку научишь даром свалившимся на нее управлять. Да и места тут неспокойные, два ведуна всяко лучше, чем ни одного, а мне еще кузнеца уговаривать, чтоб меч восстановил. А тут поправимся, можно будет и по свету побродить…

– В надзиратели мне хочешь записаться? – рассмеялся Тай. – Чтоб бед не натворил больше?

– В друзья. Думается, друг тебе нужнее надзирателя.

Таир протянул руку, и через мгновение за ладонь схватилась крепкая рука с жженым клеймом ушедшего проклятия:

– Демон с тобой, ведун. Не пожалей.

Таир подумал, что жалеть не станет. Погубить чужую душу легко. А ты попробуй, хоть одну спаси.

«Попробую, – решил он, – и спасу».

Он подхватил на руки Величку, и втроем они вышли из леса, где ждала их красавица Верена и новая дорога. Кто знает, куда она приведет?

«За травами так и не сходил», – вспомнил Таир и улыбнулся. Над Могильным лесом забрезжил рассвет.