Мой!

Над головой что-то с усилием провыло, коротким звучным криком сверху вниз, нарастающим, как ослепительный ужас. В последнее мгновение перед ударом бомбы мальчишка прочувствовал как нечто тягучее, как вдох, пронизало всё тело. Он не знал, что это, но шумно втянул носом воздух, легкие наполнились кислородом, сердце налилось кровью, он зажмурился и обхватил голову в ушанке маленькими, грязными от земли руками, и... всё. Бомба не взорвалась. Ужас никуда не делся.

Йонас опустил руки и приоткрыл глаза. Внешние звуки умерли, хотя в ушах стоял гул, и Йонас подумал, что перестал слышать, как старый Ян-глухня. Вокруг стало темно, и он испугался, что ослеп. Как кто-то… Крот из сказки. Темно и глухо. Йонас осторожно потрогал коленки в стареньких брюках поверх подштанников, провел по невидимым в темноте, немного колючим рукавам пальто. Мать настояла, чтобы он тепло оделся перед дальней дорогой. Не успел добежать до подводы и спрятался в…

Да, единственное, что Йонас знал наверняка — что он по-прежнему в погребе. Пахло земляной плесенью, лежалой картошкой, оставленной на хранение едой. В метре от него явно находилась суповая кастрюля — он не видел, но мог унюхать луково-капустный дух, так что в животе, только что сжимавшемся от страха, кто-то противно буркнул.

Вдруг мальчик услышал и обрадовался — всё-таки он не Ян-глухня, — очень далеко, снаружи… Йонас вслепую протянул руку вперед и наткнулся на влажную шершавую стену. Странно, в погребе всегда были деревянные стенки, папа сам красил летом. Но не это взволновало мальчика: он уловил переливы далекой и нереальной музыки. Радио, отделенное пространством и толстыми насыпными стенами погреба, пело о чём-то чужом, Йонас никогда не слышал такой мелодии. Потом ухо уловило шаги на старых кирпичных ступеньках и голоса. Ужас нахлынул новой волной. Он не успел! Русские уже тут, а он не успел добежать, всё из-за этого проклятого погреба! Йонас перепрыгнул стенку пустого (почему?) овощехранилища и шмыгнул в самый дальний угол. И вовремя, потому что щелкнул выключатель, и под потолком загорелась маленькая желтая лампочка.

***

— Цы-ыпа-цыпа-цыпа! Вот мы курочек поко-ормим… Цы-ыпа-цыпа-цыпа! — Анна Егоровна проговаривала нараспев, высыпая из маленького ведерка хлебные корочки, остатки каши и вчерашнюю вермишель.

Суетливые грязновато-белые куры неслись к еде, подбрасывая ноги, толкались, оттирая друг дружку короткохвостыми гузками. Петух горланил, окликая пару ленивиц, задремавших в летней пыли под сиреневыми кустами. Маруся хлопала в ладошки и была совершенно счастлива. Она кормила кур с Анной Егоровной каждый день, а еще вечером лазила в курятник через дверку для кур за теплыми яйцами и издали наблюдала кормление дворового пса (она не боялась, но немного опасалась кучерявого бездельника на цепи). Жизнь в шесть лет была насыщенна: кроме чтения книжек с мамой и прогулок в лес и на залив с Бабулей, можно было поучаствовать в бытовых делах соседей по даче.

Анна Егоровна была хозяйкой (точнее, женой хозяина), простой женщиной, перенесшей деревенский быт в курортный поселок. И её совершеннейшая простота и открытость дарили Марусе уйму новых, не городских впечатлений. Возможно, Анна Егоровна не смогла бы объяснить, как получать прозрачное стекло из пляжного песка или зачем Парису Елена Прекрасная, но зато мастерила искусственные цветы и рассказывала удивительные истории про кота Пушка. «Пойдём-ка, Маня», — задумчиво тянула она, поправляла передник и шагала в огород проредить морковку или полить огурцы. Маруська хвостиком торопилась за ней, по пути захватывая пластмассовую леечку и продолжая увлекательный рассказ «о тлоянском коне».

Самое интересное приключение было, конечно, подземельное. Погребнутое. Погребное. В общем, совместный поход в погреб — невысокий холм, окруженный сиреневыми кустами. Чтобы попасть внутрь, требовалось спуститься на пять старых, изъеденных временем и покрытых мхом кирпичных ступенек. Чем погреб привлекал Марусю, догадаться несложно. Во-первых, там было темно и бац! — вдруг свет. Во-вторых, в погребе хранилась еда, были огромные глубокие ящики с морковкой и картошкой (к лету они пустели, но в августе вновь наполнялись). И главное — там были таинственные тёмные углы, где вполне могли прятаться низенькие дверцы. Как в «Алисе в Стране чудес». С тех пор, как Маруся нашла в лесу среди вереска маленькую желтую палочку из пластмассы с зеленой головкой и бородкой с другой стороны — ключик! — жизнь стала загадочнее. Маруся сразу поняла, что это ключик от таинственной двери в волшебную страну, и находится эта дверь наверняка в погребе.

Сегодняшний спуск в таинственное подземелье ничем не отличался о прочих. Анна Егоровна рассуждала о полезности творожка и сырников и сразу повернулась влево, к полкам вдоль стены, протянула руки к эмалированной миске с крышкой, где хранился этот самый творог. Маруся с важным видом кивала и подтверждала превосходные качества будущих сырников, когда уловила легкое движение в правом углу. Анна Егоровна стояла к нему спиной, поэтому точно не могла его заметить. Продолжая поворот к двери, женщина слегка толкнула дверь и начала подниматься наружу, навстречу яркому июньскому утру. Маруся резко повернулась к пустому отделению для картошки и встретилась глазами с каким-то мальчишкой, прятавшимся в тени под нависающей доской. У нее возникла потребность немедленно задать сразу несколько вопросов и ему, и Анне, но та уже шагала через двор на кухню.

***

Это были не солдаты! Какая-то бабка в платочке и девочка, меньше Йонаса. Или не меньше. Не намного выше деревянной выгородки, за которой он прятался. Только б не оглянулись. Что это они тут делают? В ушах зашумело сильнее — и Йонас догадался, что он не понимает их речь, потому что они чужие. Что-то было не так. Даже не то, что какие-то непонятные люди ходят по его погребу — он и так знал, что Советы напали. Даже не то, что краткого включения света хватило, чтобы оглядеться, и Йонас больше не был уверен, что всё еще дома. Почему-то совершенно мирный вид и разговор чужаков заставил его растеряться. Обе были в цветастой летней одежде, девчонка в платьице с короткими рукавами, но он-то точно знал, что за дверями ноябрь и отвал снега вокруг ступеней. Йонас сам помогал папе очистить проход небольшой деревянной лопаткой с жестяным ободком, чтобы прятаться внизу, если начнут бомбить или обстрел какой.

Папа! Отец должен был довезти их до Териоки и посадить на поезд, а оттуда отправиться в армию. Как же он без него уехали? Или ищут? Или та бомба попала именно в них? Йонас потянул за веревочки ушанки и горько заплакал. Именно в этот стыдный момент его застала противная девчонка с короткой стрижкой. Даже косичек нет, волосы темные, прямые, а глаза любопытные. Йонас знал таких: пристанет — не отвяжешься. Она спустилась в погреб одна, дотянулась до выключателя и сразу подошла к перегородке. Стукнула по деревяшке рукой и сказала что-то непонятное. Йонас поздоровался.

***

Глаза. У мальчика были совершенно круглые светлые глаза и почти невидные в полумраке брови, расходящиеся белесыми грядочками по выпуклому лбу. Он плакал, Маруся видела, это значило только одно — он потерялся. Причем давно: допотопное коричневое пальто и ушанка даже ленинградским летом говорили за себя. На прошлой неделе по телевизору показывали фильм «Бронзовая птица», и в нём — приютских бесприютников. Озорников? Этот мальчик явно был откуда-то оттуда. Маруся подошла ближе и сказала:
— Здластвуй! Я не скажу Анне Еголовне, что ты тут сидишь.

Самая позорная особенность Марусиного языка — короткая уздечка. Она не выговаривала твёрдое р. Оттого все научные разговоры со взрослыми превращались в детский лепет.

Мальчик вытянул шею и перестал плакать, подошел поближе. Теперь их разделяла перегородка, пахнувшая прошлогодней картошкой. Он шмыгнул носом и неуверенно сказал:

— Мой…[1]*

— Что твой?

Мальчик ткнул себя пальцев в грудь и продолжил:

— Йонас… — и показал пальцем на неё.

Какой странный. Нерусский, что ли? Маруся вспомнила все, что знала из иностранного. «Вантеляпасе, Марелентре» — это хоть и по-белорусски, но почти по-французски. Наверное, не подойдёт. О! Марусю осенило. Джо Дассен. Он поёт песню…

— Салют! — сказала она и сделала ручкой, как девушки в кино.

— Салют… — повторил странный мальчик.

Что-то опять буркнуло у него в животе. Маруся хихикнула, мальчик насупился. Когда она повторила его жест и указала на себя:

— Маня. Я щас, — и выскочила за дверь.

— Ты опять в погребе прячешься! Как не стыдно! Немедленно завтракать! — бушевала Бабуля. Маруська стремглав понеслась мыть руки, а после завтрака, воровато оглядываясь, спустилась по моховым ступенькам.

— Делжи, кушай! — она протянула Йонасу бутерброд с колбасой и еще один — булку с намазанным вареньем.

Тот быстро принялся за еду. Ну точно, бесприютский озолник. Маруся понимала, что нужно вызвать милицию и, даже в первую очередь, рассказать все Бабуле. Однако Марусе казалось, что это лишит её возможности поиграть в Мальвину, покормить «озолника» и найти таинственную дверцу, откуда в погреб залез странный мальчик. Пластиковая палочка ждала своего часа в кармане. Несмотря на шестилетний возраст, Маруся читала много книг, даже взрослых («Будни советской милиции» считаются?), а потому легко сообразила, что мальчик не мог возникнуть из ниоткуда и перелезть через перегородку с себя ростом. Если бы он просто пришел к ним на дачу и спрятался — он оказался бы по одну сторону с ней, Марусей. Нет! Он пришел со стороны погреба — оттуда, через дверцу. Она нашла ключик и загадала желание — и оно исполнится, милиция только помешает. Пусть мальчик отведет её в свою страну. Здесь ей всё равно не с кем играть, другие дети ездят в детсадики и пионерлагеря, Маруся ходит мимо их ворот каждый день. И там живут все вместе, и им вместе весело шагать... А у неё никого нет! И пусть он научит её своему языку. Или она его. Главное — попасть в какой-нибудь новый мир.

В погребе было отчетливо прохладно, Маруся передернула плечами. Для начала надо надеть что-то теплое из одежды, хотя бы куртку и резиновые сапоги для леса. Иначе она сама будет «бесприютный озолник».

***

Девчонка снова убежала. Йонас прикинул, что долго оставаться в погребе не удастся, вдруг зайдет кто? Надо было вылезать и искать своих. Он подтянулся и перекинул ногу через старую деревяшку. Перегородка выглядела не очень чистой, но не занозчатой. «Ох, перкеле![2]» — воскликнул Йонас, толкаясь в запертую снаружи дверь.

Старая дверь отходила от косяка, и, чтобы она не распахивалась, все выходящие автоматически опускали крючок. Девчонка вряд ли со зла заперла его здесь, но это никак не умаляло досады. Йонас толкнулся разок и замер. Он не знал, сколько людей бродят по ту сторону двери, есть ли среди них солдаты, лезть при всём народе во двор не хотелось. Он еще представлял, как отец ищет его среди молоденьких сосен при въезде во двор, как мама кличет в саду, как подвода с вещами и младшими сестрами выворачивает на дорогу в Терийоки, но внутренне уже понимал, что безнадежно опоздал. А еще — что, даже помчавшись изо всех сил, он не сможет нагнать их в солнечном ярком лете, что просачивалось сквозь узкую щель запертой двери, жарко заползало в рукава пальто, отчетливо пекло макушку через тяжелый свод погреба. Это было чужое лето, и Йонас страшился момента, когда ему действительно придется покинуть влажную, но уже привычную темноту.

***

Маруся сходила с Бабулей на пляж (она не забыла о мальчике в погребе, вовсе нет, но если зовут — надо идти, опять заругают). По возвращении попрыгала со скакалкой вокруг отдыхающих в беседке старушек-соседок и оставила Бабулю на летней кухне за приготовлением котлет. Солнце поднялось к зениту, запутавшись в кронах высоченных сосен, хотя до черных силуэтов ближнего леса было еще далеко.

Убедившись, что никто не смотрит в её сторону, Маруська побежала в дом, сразу сорвала с крючка куртку и впрыгнула в сапоги. Дернула дверцу маленького холодильника: в нем был дефицитный сыр из города, масло в упаковке и сырые яйца. Сыр она резать не особенно умела — ей доверяли только тупые столовые ножи, — так что, цапнув ложку и мамин перочинный ножик для грибов, она прыснула в сторону погреба.

Маруся столкнулась с Йонасом прямо у дверей и сразу развела руками — мол, ничего не принесла. Оглянувшись, быстро сунула ему кастрюльку с дачным супчиком. Она терпеть не могла супы, особенно с плавающим луком, поэтому решила угостить беднягу-пришельца — суп ведь полезный, ему в самый раз подойдет, и если мальчик всё съест — ей придется обойтись без первого. Хотя, если задуманное получится, то до обеда дело не дойдет.

— Ты кушай, — она протянула ложку и ткнула пальцем в кастрюльку. — А потом покажи, как в твою стлану попасть, холошо? — и она вытащила из кармана пластмассовый «ключик».

— Киитос[3], — буркнул Йонас, хлебая холодный суп и одновременно разглядывая девочку с какой-то мелкой штучкой. «Что ей надо?» Фигулька в руке была простой палочкой из ярко-желтого материала вроде бакелита.

Девочка зачем-то полезла через перегородку, но ей явно не хватало опыта и роста в пересечении высоких препятствий, поэтому она прекратила подпрыгивать и задирать ноги в ярко-красных сапожках. Принялась внимательно осматривать стены маленького погреба. Йонас развернулся вместе с ней, всё еще держа в руках кастрюльку. Во влажном цементированном своде не было ни намёка на волшебную дверцу.

— Как же ты тут оказался? — задумчиво протянула Маруся. Мысль о том, что мальчик пробрался в погреб снаружи, даже не пришла ей в голову.

Йонас не понимал ни слова, но совершенно точно определил вопрос по интонации. Он начал оживленно рассказывать, как спрятался в погребе, присел на корточки, изобразил звук падающей бомбы и «Бум!».

И тут Маруська вспомнила. Ползая под сиренью за курами, прячась позади курятника и бродя вслед за Анной Егоровной по огороду, она периодически находила в земле странные осколки фарфора, иногда с цветами, какие-то фаянсовые уголки. Хозяйка говорила, что это осколки посуды из финского погреба, который стоял на месте нынешнего до войны. В него попал снаряд и разнес осколки на десятки метров вокруг. Маруся смотрела по телевизору множество фильмов про войну, ей много рассказывала Бабуля, так что она прекрасно понимала, что такое взрыв. Она сразу поверила, что этот мальчик — оттуда. Откуда? Она не смогла бы объяснить, но — «оттуда». Где осколки были целыми. Да и иностранец к тому же. Из иностранцев Маруся знала только финнов. Они ездили в «Пенаты» художника Репина и иногда встречались в обычных автобусах. Конфеткой угостили. Бабуля поблагодарила и выкинула потом незаметно. Вдруг отравят, люди говорят (она подслушала у беседки).

Может, надо его как-то переправить на родину? Финландия где-то не очень далеко, если оттуда ходят автобусы, но и не близко, потому что точно пешком не дойдешь. Маруся с сожалением посмотрела на желтый ключик в руке. Здесь им ничего не откроешь. Может, по дороге в лесу найдется какая-нибудь дверь прямо в дереве, как в «Алисе» или в фильме про Буратино? А сейчас этого Йонаса надо спрятать. Вывести к мастерской или сараям для дров. Маруся смело открыла дверь и высунула нос наружу.

***

Йонас поднялся по ступенькам вслед за девочкой и обомлел. Маленькие пушистые сосны, между которыми они с Сохви и Венлой еще вчера играли в прятки и догонялки, вытянулись и теперь ветвями загораживали солнце, а их бугорчатые корни Маруся старалась миновать без падений. Дом казался искореженным – на самом деле перестроенным. Все постройки были чужими и казались не на своих местах. Маруся дернула застывшего Йонаса за руку и потянула с открытого места куда-то на задворки, в гущу поленниц и сарайчиков. Затем они быстренько перепрыгнули ручей и вышли с территории дачи в лес.

Маруся уверенно шла по тропинке, по которой они с Бабулей постоянно, чуть ли не с её рождения ходили за грибами и черникой. Здесь она не заблудится. Главное — найти дерево для ключика. Йонас шагал гораздо медленнее, с каждым шагом удаляясь от погреба, который ни на что не годился, но содержал в себе что-то, какую-то нить, связывавшую это странное, искаженное место с его потерянной жизнью. Он снял ушанку и привязал ее за веревочки за плечом. Пальто расстегнул. Он просто шёл вперед и не знал, как далеко надо уйти, чтобы вернуться.

Русскому его, конечно, никто не учил. Но мама в юности помогала бабушке и летом разносила молоко петроградским дачникам. От нее он узнал несколько слов.

— Это, — негромко позвал Йонас. — Это… — он ткнул пальцем в сторону оставленного дома.

— Тебе нужно домой, в твою стлану. В Финландию. Ты знаешь дологу?

В этот момент они шагнули из безымянного леска на Морскую. Эта улица соединяла посёлок и вокзал наверху и пляж внизу, и это была единственная дорога, мощеная круглыми гранитными булыжниками. Старинная. Йонас при виде камней так обрадовался, будто родственников увидел, показал в разные стороны, будто охватывая пространство улицы, но Маруся ничего не поняла. Она смотрела через дорогу.

На другой стороне маячили ажурные ворота из сетки, сверху украшенные металлической надписью «РАКЕТА». Вход в пионерлагерь, сегодня необычно украшенный разноцветными шариками. Над ним в серебристые колокольцы разливалась песня года — «Лето, ах, лето! Лето звёздное, будь со мной!» Кажется, именно этот мотив Йонас слышал сквозь дверь пару часов назад.

— Пионелы, — громко объявила девочка, обводя широким жестом слегка покосившийся забор и ворота.

К воротам с изнаночной стороны приблизилась ватага мальчишек в белой парадной форме и пионерских галстуках. Рядом с ними топтались несколько дяденек и тётенек с сумками, все они собирались выйти наружу.

— Лето, ах, лето… — запела Маруся, привлекая внимание. Ей очень хотелось произвести впечатление на пионеров и заодно кое-что разузнать. — Ска-ажить’пожа-а-алуста, а далеко ли до Финландии?

Дети и их родители уставились на маленькую девочку с каштановой челкой и странного мальчика, одетого явно не по погоде.

— Деточки, вы заблудились? — неестественно улыбнулся мужчина в клетчатой рубашке и светло-песочных брюках. Остальные тоже сделали шаг навстречу. — Мальчик, с вами всё в порядке? Где ваши родители?

***

При виде красногалстучников Йонас насторожился. Он сразу уловил угрозу, а Маруся продолжала, судя по всему, пороть какую-то чушь. Он потянул ее за рукав, но упрямая девчонка дернулась и продолжила что-то болтать, помахивая ручкой.

— Это… это! — рявкнул он ей в ухо и дернул в сторону. Дорога в лес, по которой они изначально шли, пересекала Морскую, огибала пионерлагерь и некоторое время петляла по сырому подлеску, а уже потом сворачивала в лес. Йонас и Маруся, упиравшаяся как упрямый осел, почти свалились в кусты с каменной мостовой на Морской улице. «Куда вы?» — неслось вдогонку, но они довольно быстро оторвались от «преследователей» (которые, несмотря на всю тревожность вопросов, догонять не собирались). Оба струхнули, хотя вряд ли бы смогли объяснить, чего именно испугались. Что остановят? Что отдадут в полицию? Отправят к родителям? У каждого были свои детские страхи, и они толкали их дальше в лес.

Спустя полчаса они миновали березняк, полянки, опять березняк и полянки, пересекли несколько ручьев и вышли на Старую дорогу. Так её называли взрослые в мире Маруси. Не такой её помнил Йонас. В его жизни это была вполне себе проезжая дорога, а сейчас — скорее, широкая тропа. Они шли на север, а где-то за высокими деревьями шумело море и шоссе.

***

Несмотря на скорость, Маруся приглядывалась к каждому крупному дереву. Она ждала чуда. Солнышко поднялось совсем высоко и начало медленно скатываться на запад. Марусе было жарко в куртке, Йонас утирал коротко стриженую белобрысую голову ушанкой. Дверь в деревьях всё не появлялась.

Дети продолжали тащиться по дороге без особой цели. Маруся пела ту самую песню про лето и показывала разные места, где они с Бабулей нашли вот такенный белый гриб, где вчера (в прошлом году) видела лося и так далее. Йонас слушал внимательно, хотя ничего почти не понимал. Несмотря на невеликий возраст он понял несколько безрадостных вещей: он не знает, куда идти, у него нет денег и еды, надо искать своих. Дорогу периодически пересекали поперечные дорожки, ведущие к морю. Наконец Йонас не выдержал и свернул влево, Маруся послушно последовала за ним. Вместо темного ельника перед ними раскинулся редкий сосновый лес с розовым и сиреневым вереском у корней.

Где-то впереди между высоких стволов что-то серебрилось и как будто звенело. Море? Йонас и Маруся побежали к этому светлому пятну, но быстро притормозили, заглядевшись на странное явление. Это было не море. Это был слабо светящийся прямоугольник между двух стволов. Причем, сделав пару шагов вправо или влево, они переставали его видеть. Именно в тот момент, когда солнце по-особенному подсветило эту странную грань пространства, они и увидали ее издали. Маруся вытащила ключик в предвкушении. Она вспомнила это место — две недели назад они с Бабулей как раз бродили по вересковому лесочку и нашли у какого-то кострища странную желтую палочку. Бабуля сказала, что это обломок машинки или другой игрушки, но Маруся сразу поняла — это гораздо, гораздо более важная вещь.

— Вот она, — прошептала девочка и тут же закричала, ликуя: — Я знала, что надо сюда, знала! Я знала! Ула!

Почему знала? Это была чистая фантазия, сказка, которую очень хотелось воплотить в быль, не более. Ключик не может быть без двери.

— Йонас! Тебе туда. На! — она вложила в мальчишескую ладонь свою находку и подтолкнула в сторону слабо светящегося прямоугольника. Это была дверь. Не черная дверь погреба. Не сказочная дверь в дереве. Это просто был проём вроде окна, сквозь который виднелся тот же лес, но выбеленный и странно неживой. «Так это же снег», — дошло до Маруси. Сейчас Йонас уйдет, а она… Она же собиралась туда вместе с ним. В волшебную страну. Маруся снова заглянула в проём. Обычный лес, точно такой же. Волшебная ли это страна? И нужна ли она там? Из двери потянуло холодом.

«Ау!» — раздался голос вдали, на Старой дороге. Бабуля! Ищет её. Йонасу точно нужно в свою зиму, в пальто и ушанке, а ей — бегом, и так ругать будут два дня и мультики не включат.

Йонас осторожно взял странный желтый цилиндрик с кусочком зеленого на конце и двинулся к проёму. На пороге повернулся к Марусе и вдруг шагнул обратно. Протянул руки.

— Ну площай, — сказала Маруся и отчего-то голос её стал совсем детским и противным.

И они обнялись, как это делали взрослые, как это делали нормальные дети в садиках и пионерлагерях в день разлуки. Маруся видела, проходя вдоль решеток, и всегда хотела с кем-нибудь надолго поздороваться или попрощаться. Но ей было не с кем. Вот оказался в погребе такой странный мальчик — и ему нужно уйти.

Йонас погладил по голове:

— Эля итке. — Потом отошел на пару шагов и поднял руку. — Салют? Мой мой!

[4]

— Салют,— Маруся сделала ручкой и улыбнулась. Все-таки она не умела грустить подолгу.

Йонас шагнул в проём и ключик вспыхнул фосфорно-желтым светом в его руке. На солнце набежала прозрачная тучка — и дверь-грань исчезла. Вместе с Йонасом Канерва, семи лет, беловолосым безбровым мальчиком с удивительно круглыми и пытливыми глазами.

***

Она увидела эти глаза и вспомнила тот день. Самый непонятный день её детства, который остался полузабытым сном — сперва находка в лесу, потом мальчик в погребе, странная прогулка и еще более странная дверь, в которой канули и ключик, и мальчик.

Фотография была напечатана в бульварном журнальчике «НЛО», в третьем выпуске за 1993 год. Какой-то парень перевел статейку из такого-же «достоверного» финского журнала о путешественнике во времени. Там и было напечатано его полное имя. Маруся посмотрела на фото серьезного подростка (послевоенное уже). Статья была завиральней некуда, но автор клятвенно заверял, что Канерва пел ему песню Пугачевой, которую впервые услышал в детстве, в 1939 году, во время эвакуации, а также предъявил упаковку от сырка «Дружба» с датой изготовления «июнь 1979».

Маруся рассмеялась, будто камень с души упал, и пошла показывать журнал Бабуле. «Лето! Ах лето! Лето звездное, звонче пой!»

***

Последний материальный ключ был бездарно потерян в России, под Петербургом. Путешественник № 378 998 не помнил точно, в каком именно году двадцатого века это произошло, поэтому ему пришлось метаться между датами несколько раз. Наконец он заметил желтый след между двумя временными точками. Ключом воспользовалась личинка homo sapiens’а, совершив двойное колебание между одними и теми же моментами со смещением в пространстве в пределах трех лиг. Оно бы прошло незамеченным, не будь № 378 998 проницательным и предусмотрительным путешественником, что он и отразил в своем отчете о посещении Земли. Для отправки отчета он воспользовался надежным информационным потоком номер ХYZ5678, известным как журнал «НЛО».

[1] Мой — ( финск.) — привет

[2] Перкеле (финск.) — вот черт! (восклицание досады)

[3] Киитос (финск.) — спасибо

[4] Эля итке. Мой мой — Не плачь. До свиданья!