Зов глубин

         Вдох. Выдох. Сердце бьётся раненой птицей, отчаянно пытаясь разогнать холодеющую кровь по жилам.

         Вдох. Выдох. Пальцы немеют, ещё несколько минут, и я перестану чувствовать тело, стану частичкой моря, пассивной и неподвижной.

         Вдох. Выдох. Как же больно. Я знала, что всё так и кончится, не могло кончиться иначе, но это слишком больно. Невыносимо.

         Вдох.

         Всё началось несколько месяцев назад. Было обычное утро, такое же, как миллионы до него и миллионы после, но мой мир перевернулся. Прежде я вела обычную жизнь нелюдимого подростка. Я была слишком замкнутой, чтобы принимать участие в школьных вечеринках, недостаточно красивой, чтобы стать одной из наших «звёзд», недостаточно умной, чтобы на меня делали ставку учителя. Недостаточно, всегда недостаточно. Даже родители любили меня меньше, чем Мэри-Энн. Впрочем, я их за это не винила, как не винила и её. Эту прелестную розовощёкую малышку нельзя было не обожать, и я часто до поздней ночи сидела в детской, читая ей сказки про фей, единорогов и принцесс. Какой четырнадцатилетний подросток по доброй воле согласится развлекать младшую сестру? Но у меня эта обязанность протеста не вызывала. Лучше вместе с Мэри-Энн погружаться в волшебные миры, чем пытаться слиться с толпой в каком-нибудь душном клубе, где музыка гремит так, что могут лопнуть барабанные перепонки. Но всему приходит конец. Пришёл он и моему скучному размеренному существованию. Я всего лишь вошла в класс утром, увидела незнакомую девушку за соседней партой и влюбилась. Так влюбляются в кумиров или в небожителей, но никак не в простых смертных. И даже не в её красоте было дело, не в бирюзовых глазах и не в мелодичном голосе, а в чём-то совершенно неуловимом, чему нет названия.

         Девушку звали Лиз. Она переехала с Западного побережья на Восточное, и это прозаичное объяснение её появления меня разочаровало. Я бы скорее поверила в то, что её принесла комета, или же что она родилась из пены, словно Афродита на острове Пафос. Лиз была одинаково дружелюбна со всеми одноклассниками, не исключая меня, но в её присутствии меня напрочь покидали остатки социального интеллекта. Я краснела, запиналась, и старалась как можно скорее спрятаться в углу, чтобы оттуда следить за Лиз обожающим взором. Другие тоже были очарованы ею, хотя и не так сильно, как я. Учителя любили её за острый ум и потрясающую эрудицию. Парни наперебой звали её на свидания, но она всем отказывала, хотя и с неизменной вежливостью. Девчонки с восторгом расспрашивали о модных нарядах, какие можно увидеть только на подиумах Парижа, и пытались заполучить Лиз к себе в подруги. Но она держалась отстранённо, не оскорбляя ничьих чувств, но и не давая приблизиться.

         Признаюсь, я повела себя не лучшим образом. Именно поэтому я не могу винить в случившемся никого, кроме себя самой. Одурманенная Лиз, сопровождающим её тонким ароматом водяных лилий, её золотыми волосами, я начала следить за ней. Вместо того, чтобы идти домой сразу после школы, как это было прежде, я незаметной тенью следовала за Лиз, отмечая каждый её шаг. Она жила на самом краю города, где улицы почти сливаются с берегом моря, в маленьком домике, давно уже требующем ремонта. Похоже, жизнь девушки была в чём-то похожа на мою. Как и я, Лиз ни с кем не встречалась, ни с кем не ходила на прогулки. Она шла из школы домой, и дверь закрывалась за ней, пряча Лиз от моих любопытных глаз. Я стала рассеянной. Всё реже читала сказки Мэри-Энн, чем приводила её в негодование, ещё меньше общалась с родителями, которые, кажется, этого даже не замечали. Стены моей комнаты покрылись портретами моего предмета обожания. Лиз в анфас, Лиз в профиль, Лиз в новом серебристом платье (и как её только пустили в нём в школу?!), Лиз со спины, глаза Лиз, цвет которых я не могла передать красками, как ни старалась. К счастью, в нашей семье не было принято заходить ко мне в комнату, так что я не боялась обвинений в мании или ещё чего-то в этом духе.

         В один из дней я заметила странности в поведении Лиз. Всегда такая спокойная, она не могла скрыть волнения на лице и в голосе. Тонкие пальцы едва заметно дрожали, когда она держала ручку. После школы Лиз шла домой быстрее обычного, постоянно оглядываясь назад. Я то пряталась за вывеской, то отворачивалась, надеясь, что она меня не заметит. Дверь домика жалобно скрипнула, когда хозяйка захлопнула её за собой. Кстати, я никогда не видела, чтобы в доме горел свет до того, как в него входила Лиз. И вообще около него никогда не было других людей. Неужели родители Лиз так поздно возвращаются домой, что ни разу не попались мне на глаза за почти две недели слежки?

         Ведомая смутным предчувствием, я решила немного подождать. Я скорчилась в тени штакетника и замерла. Впереди плескалось море, озарённое последними лучами заката. Скоро совсем стемнело, и я уже подумывала возвращаться домой, как тихонько отворилась дверь. Наружу выскользнула неясная фигура и бросилась к воде. Лиз кинулась в волны с каким-то отчаянием, и исчезла. Минута текла за минутой, а светлая голова всё никак не показывалась. Я подобралась ближе, пользуясь кустами, как прикрытием. К горлу подступила паника. Что если Лиз утонула? Что если подводное течение утащило её на глубину, и она уже никогда не вернётся? Не вернётся ко мне. Я была почти готова броситься в море вслед за ней, но тут девушка вынырнула. Волны мягко подняли её, и я увидела, что Лиз бежит по воде, как по твёрдой суше, вскинув ладони к небу. В неярком свете луны она казалась призраком, источающим слабое сияние. Хорошенько разбежавшись, Лиз кинулась головой вниз и вода, мгновение назад державшая её тело, расступилась. Я ждала почти час, но нигде в обозримом пространстве не раздалось даже всплеска. Вода поглотила Лиз, словно её никогда и не было на свете.

         На следующий день я с тревогой вошла в класс, но моя соседка уже была на своём месте, спокойная и прекрасная, как и всегда. Ночные приключения не оставили следа на её лице, напротив, она выглядела посвежевшей, как после длинных каникул. Я продолжала следить за Лиз. Через несколько месяцев закономерность стала очевидной: она бросалась в море каждое полнолуние и новолуние, примерно дважды в месяц. В новолуние, когда только свет звёзд слегка серебрил море, я лишь изредка могла заметить силуэт девушки. В полнолуние же её танец был различим гораздо лучше. Теперь к интерьеру моей комнаты добавился ещё и лунный календарь. Однажды Мэри-Энн заболела как раз в один из дней, когда Лиз должна была творить свою магию, и я чуть с ума не сошла, разрываясь между сестрой и Лиз. Не знаю, что бы я выбрала, но, к счастью, выбор делать не пришлось. Мэри-Энн стало лучше, и я с чистой совестью пошла по знакомым улицам к морю и к Лиз.

         Неладное я заметила не сразу. Просто однажды, натягивая на себя свитер, я вдруг поняла, что он стал мне велик. Я никогда не была худой, хотя и толстой назвать меня было сложно, но тело начало терять вес. Запястья истончились, а волосы, напротив, стали гуще и длиннее. Если бы меня хоть кто-нибудь замечал, то эти изменения было бы трудно скрыть, но всем, кроме Мэри-Энн, не было до меня дела. А она была слишком маленькой, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Я слабела, словно от болезни, но ни температура, ни кашель меня не мучили. И ещё я стала слышать море. Просыпаясь среди ночи, я долго глядела в потолок, слушая, как где-то вдали катится вал за валом, шелестя галькой. В выходные, когда я не следила за Лиз, то приходила на берег и садилась на какой-нибудь валун, глядя на линию горизонта. А иногда даже заходила в воду по колено, хотя море уже остыло после лета.

         Прошло почти полгода с того момента, как я впервые увидела Лиз. В очередное новолуние я не встала и не ушла домой, потеряв её из виду. Что-то внутри меня заставило подняться из кустов и кинуться вперёд, в ледяную воду. Плавала я не очень хорошо, так что могла только барахтаться недалеко от берега, но при этом всё тело пело от наслаждения. Вода перестала казаться ледяной, а волны не захлёстывали с головой, а словно ласково приподнимали вверх, помогая держаться на плаву. Передо мной мелькнуло знакомое лицо, искажённое ужасом, а затем Лиз вытащила меня из моря, довольно грубо швырнув на гальку. В её хрупких руках оказалось столько силы, что я почувствовала себя маленьким ребёнком, совершенно беспомощным. Пока я отплёвывалась от воды, Лиз ходила туда-сюда по пляжу, яростно ругаясь на незнакомом мне языке. Звучал он как французский, но ни одного слова я не могла разобрать. Наконец девушка немного успокоилась и села рядом со мной. Почему-то в ту ночь я не чувствовала рядом с ней обычной робости, её присутствие не заставило меня потерять дар речи. Под печальным взглядом бирюзовых глаз я рассказала Лиз, что следила за ней, и что видела её встречи с морем. Я могла ожидать от неё отвращения, злости, даже страха, что её жизнь оказалась предметом чьих-то наблюдений, но если Лиз и боялась, то за меня. Дрожащим голосом она просила у меня прощения, хотя я не понимала, за что. «Море зовёт тебя - прошептала Лиз. - Ты не сможешь сопротивляться ему долго». Медленно, стараясь разъяснить мне всё как можно более доходчиво, она рассказала мне, что теперь моя судьба от меня не зависит. Через день или через год, но море призовёт меня к себе. Оно заставит меня погрузиться в его глубины, а затем решит, нужна ли я ему на самом деле. Если да, то я стану такой, как Лиз, а если нет, то никто и никогда не найдёт моего тела, как и тел многих других утопших. Но, в любом случае, мне придётся покинуть мой маленький городок, мою семью, уехать как можно дальше, пока все, кого я знала, не умрут от старости или других причин. Только тогда я смогу вернуться сюда, если, конечно, захочу, как вернулась Лиз. Много лет назад она была похищена морем, и вот смогла на некоторое время вернуться назад. Когда-нибудь то, что она не меняется, не взрослеет, начнёт вызывать подозрения, и Лиз вновь придётся уехать в другое место, к другому побережью.

         Я словно оцепенела. Слова Лиз были такими простыми, что я не могла даже обвинить её во лжи. Я же сама всё видела, и всё это происходит лишь по моей вине. Я столько раз следила за танцем Лиз, что море исподволь проникло в мои глаза, а затем и в мою душу. Но я отчаянно не хотела покидать свою семью, покидать Мэри-Энн. И этот городок, частью которого я была. Да, маленькой и незаметной частью, но меня это устраивало. Что я буду делать, скитаясь по морям? Я не хотела этого, не просила об этом. В бирюзовых глазах Лиз стояли слёзы, и она вновь и вновь повторяла, что выбора больше нет. От меня ничего не зависит. Я плохо помню, что было потом. Кажется, я закричала, бросилась на Лиз с кулаками, а потом потеряла сознание. Пришла в себя уже у себя в спальне. Не знаю, как я добралась туда, сама, или же меня принесла Лиз. Сказавшись больной, я несколько дней не ходила в школу, а когда вновь переступила порог класса, Лиз там не было. Учителя сказали, что она уехала, но я не поверила. Изо всех сил я старалась не думать о ней, не думать о море, не слышать его песни, льющейся прямо в сознание. Я сожгла все портреты Лиз, выкинула лунный календарь, спрятала всю синюю и зелёную одежду. Как будто это могло помочь! Ночами сон не шёл ко мне. Я ворочалась с боку на бок, а совсем близко рокотал прибой, кричали чайки, с протяжным рёвом ныряли на глубину киты. Я открывала глаза и вцеплялась взглядом в потолок, как в опору, но видела не белую краску, а колышущиеся водоросли и стаи рыбок. А потом пришло новолуние. Тучи заволокли небо, так что даже свет звёзд не разгонял темноту. Море звало меня, оно кричало в моей крови, тянуло к себе, и я больше не могла сопротивляться. Как была, в пижаме, я спустилась вниз по лестнице. У входной двери стояла крошечная тень. Мэри-Энн? Она что-то говорила, протянув ко мне маленькие ручки, но вместо её слов я слышала шум океана. Мэри-Энн загородила мне дорогу, не пуская вперёд, и я просто ничего не смогла поделать. Тело наполнилось силой, которой у меня никогда не было, и оттолкнуло неожиданную преграду в сторону. Я не хотела причинить ей вреда, но было поздно. Она замерла на полу, как изломанная кукла, только раз дрогнув от боли. А я даже не могла подойти к ней, не могла сжать её в своих объятиях. Морю не было дела до того, что моё сердце разрывается на части. Ему не было дела до моей Мэри-Энн. Море хотело, чтобы я бежала к нему, чтобы я бросилась в ледяную воду, и что с того, что во мне горит ярость, которую не потушить никакими волнами?

         Асфальт холодил босые ноги, когда я бежала к берегу. По щекам текли слёзы, солёные на вкус. Я знала, что вскоре вокруг меня будет гораздо больше соли, горьковатой соли бесконечного океана. Волны расступились, пропуская меня вперёд. Я плыла, пока берег не исчез вдали, прежде я никогда не рисковала заплывать так далеко. Но мне было всё равно. Задержав дыхание, я перевернулась на спину и подняла глаза к тёмному небу. Перед собой я видела Мэри-Энн, её пухлые щёчки, её детскую улыбку. Через мгновение её образ исчез, смытый волнами, а вместо него появилась Лиз. Она была здесь и мягко держала меня, погружая под воду. Из глубины лился зов, зов для нас обеих. Сейчас Лиз потянет меня за собой, и, если мне ещё суждено увидеть солнце, то я увижу его сквозь зеленоватую пелену морской воды.