Сдаётся студия в доме с историей

Для Арсения главными критериями при выборе съемной квартиры были цена и расстояние до рабочего офиса. Мечтательнице Соне хотелось в первом общем жилище совместить уют и романтику. А еще ей нравился сам процесс осмотра потенциального семейного гнезда, знакомство с риэлторами или хозяевами, во взглядах которых, чаще всего нейтрально-равнодушных, ей чудилось восхищение и робкая зависть к их с Арсением великой любви. Соня не придиралась к мелочам, но дотошность и обстоятельность Арсения восхищали её, доказывая его мудрость и практичность.

Квартира-студия на втором этаже старинного особняка в центре города сразу понравилась молодоженам. Просторное помещение с окнами во двор, зеленый и тихий. Высокие потолки. Ремонт – наисвежайший, они - первые жильцы после расселения коммуналок и полной реконструкции здания. Соседи, по словам риэлтора, спокойные. Даже крошечный совмещенный санузел не смущал, особенно с учетом демократичной арендной платы.

А еще Соне очень понравились слова объявления об аренде: «Сдаётся студия в доме с историей». Историю им с удовольствием поведал риэлтор. Дом построен до революции, в самом начале двадцатого века, по заказу губернатора. Нет-нет, губернатор тут не жил, помещения на третьем и первом этажах сдавались в аренду, а огромную квартиру, занимавшую весь второй этаж, чиновник подарил своей возлюбленной, балерине.

- Ничего себе! – обрадовалась Соня. – Мы будем жить в квартире почти что Матильды Кшесинской!

- Губернского масштаба, - усмехнулся Арсений.

Через две недели молодожены въехали в студию. Медовый месяц и свадебное путешествие в Венецию (мечта Сониного детства) остались позади, но идиллия не спешила уступать место скуке семейной жизни. Возможно, тридцатилетний Арсений, серьезный и флегматичный, не отказался бы время от времени немного поскучать. Но вырвавшаяся из родительского гнезда на волю двадцатилетняя Соня наполняла каждую свободную минуту вылазками в кино и на рок-концерты, встречами с друзьями, поездками за город на велосипедах, походами в бассейн и спортзал.

Хозяйством юная супруга занималась вдохновенно, то есть только тогда, когда вдохновение заставляло её готовить по сложным рецептам из интернета экзотические блюда из труднодоступных ингредиентов или выискивать в магазинах предметы интерьера в стиле стимпанк. При отсутствии вдохновения молодожёны питались готовыми продуктами из ближайшего супермаркета, ужинали в кафе и довольствовались самой приблизительной уборкой.

Первая ссора случилась через три недели после новоселья. Утром опаздывающая в институт Соня никак не могла отыскать свой мобильник, схватила айфон Арсения, чтобы позвонить самой себе, и совершенно того не желая, увидела в Вотсапе переписку. Совершенно невинную переписку, с живущей нынче в далеком Чикаго институтской подругой, матерью трех очаровательных малышей. Арсений поздравлял одногруппницу с пятилетием старшей дочери. Но при этом называл её зайцем! Зайцем! То есть почти что зайкой, как звал Соню!

Когда закончивший утреннее бритье ничего не подозревающий Арсений вышел из ванной комнаты, жена обрушила на него лавину слёз и упрёков. Робкие попытки оправдаться (девичья фамилия у подруги Зайцева, отсюда и заяц, и дружат они двенадцать лет, именно дружат, никаких романов и в помине не было и нет) утонули в водопаде Сониных эмоций. Между тем Арсений уже опаздывал на работу, чего никогда себе не позволял. Пробормотав что-то типа «поговорим вечером, когда успокоишься», он ушел, еще больше разозлив Соню. Она схватила большое плюшевое сердце, подаренное Арсением к трехмесячному юбилею со дня свадьбы, и запустила им в дверь.

Но даже плюшевое сердце сегодня не слушалось Соню. Оно почему-то полетело не в дверь, а значительно выше и повисло почти под потолком, зацепившись за металлическую дверцу размером с книгу. Соня, раньше не обращавшая внимания на дверцу, увидела, как сердце, повисев секунду-другую, упало на пол, а дверца слегка приоткрылась. Но тут Соню накрыла новая волна слёз и она упала на кровать, уткнувшись носом в подушку.

- Бедное дитя, как она страдает, - услышала вдруг Соня высокий мелодичный голос.

- С жиру она бесится, а не страдает, - заявил другой голос, низкий и немного скрипучий.

Изумленная Соня перестала плакать. Открыла мутные от слез глаза и тут же снова закрыла. Нет, этого не может быть! После того, как Арсений хлопнул дверью, она больше не открывалась, это точно! Как же в студию попали две странные женщины?

- Клавдия, ваша жестокость меня уже не удивляет. Но хотя бы попытайтесь вспомнить молодость. Первую любовь…

- Это Гришку, что ли? И на кой мне его вспоминать? Это я тогда, деревенской дурочкой, клюнула на пиджак и гитару. Пятнадцать лет мне едва сравнялось, в город впервые попала, да сразу в барский дом. Глаза только успевала растопыривать на городские чудеса. Вот и влюбилась в выпивоху и гуляку.

Соня слегка приоткрыла глаза и сквозь опущенные ресницы постаралась оценить обстановку. Наверное, это сон. Или она сошла с ума от горя. Непрошеные гостьи удобно устроились за столом в кухонной зоне. Маленькая сухонькая старушка с идеально прямой спиной и завитыми кудельками редких белоснежных волос в светло-сиреневом платье и толстая бабка в трех серых платках: один – на голове, другой – на плечах, третий повязан вокруг поясницы поверх юбки с аляповатым цветочным узором.

- Ах, причем тут ваш Гришка. У меня сердце разрывается, когда я вижу страдания юной души. Мужчина никогда не ценит тех, кто отдает ему свою молодость, свою душу. Как, как он мог предать такую любовь! Я еще на прошлой неделе заподозрила неладное, когда он принес розы, забыв, что малышка их не любит. А позавчера этот тиран отказался от ужина. Влюбленное дитя полдня готовила, а он сказал, что не голоден! И вот теперь – измена…

- Нет! – забыв о конспирации, Соня вскочила с кровати. – Что за чушь вы тут несёте! Какая измена! Она – просто друг, Зайцева! И ей уже тридцать, и она толстая! Арсений меня любит! А ужин есть не стал, потому что я стейки неправильно пожарила, они вообще не жевались. Арсений сказал, что не голоден, чтобы не обижать меня! А розы… На самом деле они мне нравятся, я просто…Просто хотела быть оригинальной.

- Я ж и говорю, с жиру бесится, - бабка в платках ехидно улыбнулась.

- А вы вообще кто? Как вы сюда попали? – перешла в наступление Соня.

- Ах, простите нас, мы не представились, - смутилась старушка в сиреневом, - меня зовут Калерия Илларионовна, а моя визави – Клавдия Осиповна. Сюда мы попали через отдушину.

Калерия Илларионовна указала изящной ручкой в старческой гречке на приоткрытую дверцу под потолком. Соня отказывалась верить и ушам, и глазам, и собственному рассудку:

- Вы хотите сказать, что вы…

- Да, моя милая, мы – призраки. Или привидения, как вам больше нравится.

- Вас что, убили в этом доме? – Соне стало немного страшно.

- Еще чего не хватало, - передернула плечами Клавдия Осиповна, - сами преставились, в положенный срок.

- Кому представились? – не поняла Соня.

- Клавдия Осиповна хочет сказать, что мы умерли своей смертью, в глубокой старости, - пояснила Калерия Илларионовна, - хотя я предпочла бы смерть более раннюю, когда мою кончину оплакивали бы, а в последний путь провожали бы любящие люди.

- Любящие люди – это ты про своего полюбовника-генерала, что ли? – поинтересовалась Клавдия Осиповна.

- Ах, вы всегда все стремитесь опошлить, - Калерия Илларионовна обидчиво-скорбно поджала губы.

- Так вы – та самая балерина? - догадалась Соня. – Лю… то есть возлюбленная губернатора?

- Петр Васильевич был не губернатором, а предводителем дворянства, - поправила Калерия Илларионовна, явно польщенная тем, что Соня её узнала.

- А в интернете написано, что вы эмигрировали после революции и блистали на сценах Европы.

- Как же, блистала она, - подала голос Клавдия Осиповна.

- Нет, милая дитя, это неправда, - подчеркнуто не обращая внимания на шпильку, покачала головой Калерия Илларионовна, - в 1917-м мне было сорок лет с лишком. Я уже давно не танцевала. Пётр Васильевич скончался за три года до революции. Все, что осталось мне – эта квартира, небольшие сбережения и воспоминания.

- Ах, бедная-несчастная! – возмутилась Клавдия. – Только квартира ей и осталась с воспоминаниями в придачу! А я?

- Клавдия Осиповна много лет служила у меня кухаркой, - пояснила Калерия Илларионовна, - а после смерти Петра Васильевича, несмотря на свой непростой характер, стала моим ангелом-хранителем.

- Ангелом стала, - проворчала Клавдия, стараясь скрыть удовольствие, - дурой была, дурой и осталась. Сначала одну паразитку обслуживала, а потом целую квартиру паразитов на себя взвалила.

- Клавдия Осиповна помогла мне сдавать комнаты внаем. С обедами. Что-то типа пансиона для студентов и мелких бессемейных чиновников. Я себе оставила две комнатки, пять сдавала, а Клавдия Осиповна вот тут, на кухне проживала.

- На кухне? – удивилась Саша. – Тут кухня была?

Тут зазвонил мобильник. Оказывается, он упал под кровать и притаился за свалившимся туда же несколько раньше свитером Арсения. Звонила Катя, узнать, почему Соня не пришла на занятия. Пока Соня врала подруге про внезапно вспыхнувшую головную боль, Клавдия Осиповна, скептически осматривала кухонную зону.

- Ну и угваздала же ты тут все, распустёха, - изрекла она, дождавшись окончания телефонного разговора.

- Девочка живёт духовной жизнью, учится, ей не до кухонных горшков, - заступилась Калерия Илларионовна.

- Ага, как и тебе, - Клавдия Осиповна явно села на своего любимого конька, - ты ж до старости тряпку в руках держать не научилась. Даже чай себе вскипятить не могла. Если б не я, с голоду бы померла!

Призраки перебрасывались словами, явно говоренными миллион раз, но Соня их уже не слушала. На неё накатила тоска, переходящая в ужас. Они поссорились! Арсений ушел, а она осталась одна! Какая же она дура! Ревнивая дура, устроившая скандал из-за пустяка! А вдруг он не вернется? Не простит ей глупого подозрения и истерики? Вдруг он найдет другую, мудрую, тихую, неревнивую? И вдруг у неё будут более длинные ноги и нос не такой курносый, как у Сони?

Бесконечный, как призрачное бытие, спор прервался Сониным горестным всхлипом:

- Что я наделала? Он не вернётся…

- Вернётся, конечно, вернётся, - невесомая ручка сметнула с Сониного лба прядь волос, - и вы встретите его улыбкой и окутаете любовью.

- Лучше пусть нормальной жратвой его встретит, - Соня почувствовала, как пальцы с загрубевшей кожей смахнули с щеки слезинки.

- Соглашусь с вами, Клавдия Осиповна, вкусная еда – прекрасное начало для любовного свидания.

- Может, заказать на дом суши? - робко спросила Соня, проглотив последнее рыдание.

- Чего заказать? – в голосе Клавдии слышалось подозрение.

- Суши. Ну, рис такой с рыбой сырой, с морепродуктами.

- Во-во, засушят мужиков, заморят продуктами, а потом удивляются, что их бросили, - Клавдия, взметнув платками, взмыла над Соней и неуклюжей птицей облетела кухонную зону, просочившись через стенки шкафов и холодильника. Проведя ревизию, она уселась за столом и скомандовала:

- Иди в магазин. Купишь картошку, капусту, лук, помидоры, чеснок, свёклу. Масло растительное не забудь. Если достанешь мясо, возьми говядины с косточкой. Если говядину не выкинут, возьми свинину. Будем борщ варить.

Соня не совсем поняла про «достанешь» и «выкинут»:

- Я лучше в сетевом магазине все закажу, они быстро доставят. Только я не умею борщ готовить. Я пробовала по рецепту из интернета, такая гадость получилась.

- Не боись, я за свою жизнь этих борщей столько наварила, что океан можно заполнить, - успокоила Клавдия, - на второе картошку поджарим, так что бери её побольше.

- А на десерт я предлагаю бланманже, - наконец удалось вставить слово Калерии.

- Лучше бы пирог испечь, да, боюсь, этакими ручонками она тесто не вымесит как следует. Ладно, пусть будет бланманже, - милостиво согласилась Клавдия.

Процесс приготовления примирительного ужина растянулся надолго, но оказался на удивление увлекательным. Под грубоватым руководством Клавдии Соня вполне справилась и с борщом, и с картошкой, и даже с диковинным бланманже. Калерия Илларионовна в процесс не вмешивалась, зато развлекала Соню рассказами о спектаклях, где танцевала первые партии, о поездках с Петром Васильевичем в Париж и Вену. О более поздних тяжелых временах она предпочитала не вспоминать.

Зато Клавдия Осиповна с удовольствием рассказывала о послереволюционной жизни, когда квартиру национализировали и превратили в коммуналку. Калерии оставили одну комнату, в другую из кухни переселили саму Клавдию. В оставшиеся пять въехали «пролетарии». Каких только историй не услышала Соня! И про кражу мяса из щей, и про разбитного слесаря Гришку, успевавшего за ночь посетить двух разведенок-соседок. И про войну, выкосившую из квартиры всех мужиков. Про шумные скандалы и не менее бурные примирения. Про ссоры из-за очереди мыть туалет и про то, как всей квартирой сдавали кровь для попавшего под машину младшего сына не вернувшегося с войны Гришки.

Вечером Арсений пришел с цветами. С колокольчиками, огромными, фиолетовыми. Он робко открыл дверь и замер. В студии пахло борщом и жареной картошкой. На столе красовалось белоснежное бланманже. Соня в своем любимом летнем платье кинулась к мужу на шею и прошептала на ухо что-то неразборчиво-нежное.

В студии в доме с историей и привидениями молодожены прожили полтора года. Соня закончила институт, вышла на работу. За окном сияло летнее солнце, но любимое платье Соня не надевала. Теперь она носила другую одежду, специальную, для будущих мам.

- Ну что ж, похоже, мы ничего не забыли, - Арсений еще раз оглядел студию, - ты готова?

- Подожди меня внизу, пожалуйста, - попросила Соня.

Арсений не слишком удивился. Беременные часто впадают в сентиментальность, наверное, Соне хочется попрощаться с их первым общим домом. Арсению тоже было немного грустно, но их ждет собственная (спасибо ипотеке!) квартира и новая жизнь, в которой скоро появится новый, самый важный человек.

Когда дверь за Арсением закрылась, Соня тихо спросила:

- Вы тут?

- Тут, а где же еще, - проворчала Клавдия Осиповна, материализуясь на своем любимом месте за столом.

- Не грусти, милая, - Калерия Илларионовна уже стояла рядом и гладила Соню по волосам легкими, похожими на ветерок прикосновениями.

- Мне будет не хватать вас, - Соня чуть не плакала, - я так привыкла! Как жаль, что вы не можете поехать со мной.

- Хватит тут сырость разводить, - прикрикнула Клавдия, незаметно проведя по глаза, - скоро тебе некогда будет о нас, старухах, скучать. Игрушка появится, вон, живот уж на нос лезет.

- Не плачь, Соня! Я тебе подарок на память приготовила. Позови Арсения, пусть возьмет стремянку внизу у консьержа. Подарок там, - сухонькая ручка взметнулась в балетном жесте, показывая на все еще приоткрытую дверцу под потолком.

- Почему тебе пришло в голову напоследок заставить меня обшаривать темные углы! - ворчал Арсений, засовывая руку в пыльную темноту за дверцей. – Ой! Тут и правда что-то есть!

Соня ехала на переднем сидении такси в новую жизнь, сжимая кулачки. В левой руке она держала серебряный медальон с портретом хрупкой большеглазой девушки с вьющимися волосами. В правой – медное, позеленевшее от времени колечко с красным камушком.