Человечность

1

Солнце, лениво потягиваясь и цепляясь лучами за крыши домов, карабкается в небо, освещая сонную улицу. В утренней дымке старая потрёпанная вывеска «П…ОДУКТЫ» с истёршейся буквой «Р» смотрится мрачно. Оглядываюсь по сторонам, взвешивая свои шансы на успех, и прикидываю — как долго придётся простоять в очереди на этот раз. Час? Два? Три? Вечность?

Живая колонна из людей изгибается змеёй насколько хватает глаз и скрывается за поворотом. Мне повезло не оказаться в «хвосте», правда, для этого пришлось прийти сюда ночью. Конечно, не один я такой умный — кое-кто занимает места ещё с вечера, а некоторые даже успевают кулаки размять со скуки. Но военные тоже не дремлют — пара выстрелов в небо, и все дела. Или даже могут посадить в клетку, которую возят с собой повсюду, хотя при мне такого не случалось. Может, потому что я прихожу позже, когда народ уже уставший и какой-то скисший?

Спустя полтора часа лёгкие горят от раскалённого воздуха, будто брошенная в огонь бумага. Указательным пальцем привычно нажимаю кнопку охлаждения на левой щеке и уже через секунду дышу восхитительной прохладой. В прошлом люди пользовались примитивными аналогами наших DL-масок[1] или вовсе цепляли на уши жалкую тряпочку. Но с появлением смертоносного вируса Морбус-2291[2], всё стало бесполезным. Пока вирус свирепствовал, учёные всего мира бились над созданием лекарства, но безуспешно. Когда население земли сократилось на три четверти, решено было изменить приоритеты и бросить силы на то, чтобы научиться жить с болезнью бок о бок. Ещё несколько лет ушло на создание идеального средства защиты. Людей на планете к тому времени осталось раз, два и обчёлся. Но человечество всё-таки было спасено благодаря трудолюбию и целеустремлённости сотрудников Центра, которые и придумали DL-ки. Уникальность наших масок в том, что они, подобно второму лицу, почти не ощущаются и всегда с нами: вживляются в голову сразу после рождения, пока кости черепа ещё мягкие. Так что замо́к понадёжнее любого сейфа будет, но зато мы живы, и Mору до нас не добраться!

Дважды касаюсь носа, и к прохладе примешивается чудесный запах лесной хвои. Делаю глубокий вдох и словно оказываюсь в сосновом бору. Не хватает лишь самой малости. Трогаю мочку уха и уже слышу заливистое пение птиц, перестук дятлов и шум горной реки. Шикарно! Всё-таки не зря последние несколько лет я половину своего пайка сбагривал на чёрный рынок. А месяц назад, заботливо пересчитав свои сбережения, понял: пора... и отправился в DL-Центр.

Вышел оттуда я только вечером и без гроша в кармане, но зато счастливый до одури, ведь мою DL-ку прокачали до версии 45.1! Теперь хоть не так скучно торчать в очереди: вокруг жара и бесконечная пыль, а я на прогулке в лесу. Жаль, собрание аудиокниг не шло в комплекте, но ничего — ещё годик-другой, я и до него доберусь.

Наконец-то раздаётся скрежет ржавой двери, и порядком измотанные люди в мгновение ока оживают. Я напрягаюсь. Теперь нужно быть начеку, потому что каждый второй попытается тебя обойти, а потом доказывай, что ты стоял именно здесь. Отключаю режим леса, чтобы ничего не пропустить, и оставляю работать лишь охладитель воздуха. Очередь ползёт улиткой, но я надеюсь, что уже через пару часов отправлюсь домой с недельным запасом провизии.

Жирная муха мельтешит перед глазами, противно жужжа, а потом садится мне прямо на левый глаз... Защитные стёкла DL-ки до того тонкие и прозрачные, что я вижу, как насекомое перебирает лапками. Кажется, будто стёкол нет вовсе и мир такой, какой он есть на самом деле. Хотя кажется и на самом деле в моём случае — вещи несовместимые, ведь я никогда не видел мир без стёкол... Но это уже мелочи.

Сгоняю наглую муху, когда впереди раздаётся чей-то пронзительный крик. Встаю на цыпочки, стараясь разглядеть, что происходит. Несколько солдат спешат в толпу. От их тычков в очереди появляются проплешины, которые тут же затягиваются, стоит им протиснуться дальше. Наконец, они находят свою добычу и, выдернув из толпы, тащат на площадь. Когда мне удаётся разглядеть человека в их руках, я громко ахаю. Это девушка, и она без DL-ки...

Толпа начинает гудеть, напоминая слаженный механизм огромной машины. Оно и понятно. Не каждый день встретишь безмасочных. Я лично никогда не встречал. С тех пор, как Процедура Вживления стала обязательной для всех детей, безмасочные почти перевелись. Да и живут они, говорят, недолго — Мор-то не дремлет.

— Что вы делаете?! Отпустите меня! — голос девушки, не искажённый фильтром маски, звучит неожиданно громко.

— Заткнись! — один из солдат осаживает её, дёрнув за волосы.

Только сейчас до меня доходит — у неё есть волосы! Настоящие, а не те накладки, что носят некоторые богачи. Ну конечно… безмасочным же не удаляют волосяной покров, как нам перед Вживлением.

— Мне просто нужно немного еды!

А вот это уже интересно. Все знают, что наши пайки — специально созданные брикеты. Абсолютно каждый из них имеет небольшое круглое отверстие, которое можно присоединить только к DL-ке. Защита отключается при полной герметичности, после чего уже еда поступает в рот. По-другому брикет не открыть. Это знает даже ребёнок!

Тем временем девушку волокут к огромной железной клетке, на которой призывно поблёскивает массивный замок. Оказавшись взаперти, безмасочная с воплем бросается на прутья, а я стараюсь разглядеть её получше. Точнее — её лицо. Да, знаю: любопытство — худший из пороков, но ничего не могу с собой поделать. Ноги сами несут меня к клетке. Хочу хоть раз в жизни увидеть человека без маски. И не на картинках или в старых фильмах, которые теперь днём с огнём не сыщешь, а вживую.

Мне везёт: теперь, когда пленница точно не сможет сбежать, военные отвлеклись и даже не заметили, как близко я подобрался к ним. Я подхожу вплотную к клетке и смотрю на девушку. Облегающее грязное платье оборвано у подола и открывает стройные ноги, но мне нет до этого никакого дела. Я гляжу выше, на её лицо. Без маски оно выглядит просто… омерзительно. Как же так можно? Это ведь как выйти на улицу голым!

Она тоже смотрит на меня и молчит. В глазах её плещется отвращение, и почему-то меня это сильно задевает. Не знаю зачем, но я вдруг протягиваю руку между прутьями — ещё чуть-чуть и пальцы коснутся её щеки... Жду, что она отпрянет, но не тут-то было. Вызов принят. Я уже ощущаю лёгкий трепет её дыхания на подушечках пальцев, когда кто-то хватает меня за плечи и отшвыривает прочь, да так сильно, что я падаю.

— Пшёл вон, бестолочь! — один из солдат грозно нависает надо мной.

Под его тяжёлым взглядом я поднимаюсь, держась за ушибленную поясницу, и отхожу в сторону.

— За что вы так со мной?.. — безмасочная от бессилия пинает металлические прутья ногой.

— Ты нарушила закон Человечности и понесёшь наказание!

— Вы не имеете права запирать меня вот так!

— Имеем-имеем! Закон Человечности гласит: безмасочным запрещено появляться в городе, дабы не подвергать опасности других граждан!

— Если ваши маски такие крутые, чего ж вы меня боитесь?! — презрительно выплёвывает она.

— Мор можно сдержать, только следуя протоколу! — гремит тот. — За нарушение предусмотрена высшая мера.

— И какая?

— Смерть!

На мгновенье в уродливом лице безмасочной появилось что-то такое… отчего моё сердце сжимается, будто под тяжестью мусорного пресса, которым я управляю шесть дней в неделю, перерабатывая пустые ёмкости из-под пайка.

— Да вы с ума сошли! Вам голову напекло что ли?! — возмущается девушка, изо всех сил дёргая дверцу клетки, но безуспешно.

В глазах её теперь столько ненависти и презрения, что хватило бы, пожалуй, на весь мир, ещё бы и про запас осталось. Но зато от её взгляда моё сердце вновь забилось в привычном ритме, чему я несказанно рад.  

— Голову напечёт тебе, когда ты её лишишься! — солдат проводит большим пальцем поперёк горла и издаёт звук «кхххх».

— Вы этого не сделаете… — бормочет та с надеждой.

— Посмотрим! — лицо военного скрыто маской, как и у всех нас, но я готов поспорить на свой годовой паёк, что сейчас он точно улыбается. — А теперь отдохни! — её ноги́ касается шокер, и спустя мгновение безмасочная валится на пол.

2

Люди собираются на площади. Им ведь чего подавай? Хлеба да зрелищ. А уж если везёт так, что зрелище само их находит в очереди за едой… грех пройти мимо. Я оказался здесь раньше других, так что успеваю выбрать удобное для обзора место в самом первом ряду.

Через полчаса приехали сильные мира сего: наш управитель со своими помощниками. На маске управителя красуются жёлтые зигзаги, у его свиты — бледно-голубые. Всё это — знаки отличия. Головы военных, к примеру, разукрашены в темно-зелёные полосы, учёных — в ярко-оранжевые. А у нас, простых смертных, маски просто серые. Но если человек запятнал свою репутацию или сделал что-то, что противоречит закону Человечности, на его DL-ке выводят красную отметину. И не важно, кем ты был прежде — управителем, сотрудником Центра или простым работягой. Ещё одно нарушение — и можно загреметь в тюрьму. Или схлопотать пулю в лоб.

Управитель раздаёт указания, размахивая руками, и кивает в сторону клетки. Военный, кивнув в ответ, открывает дверцу и брезгливо толкает носком ботинка обмякшее тело девушки, чтобы привести её в чувство.

Безмасочная слабо стонет и открывает глаза.

— Ну что, уродина, очухалась?

Он рывком поднимет её на ноги, выволакивает наружу и тащит туда, где уже установлен эшафот с огромным ржавым лезвием и застарелыми пятнами крови на нем. Я впервые присутствую при его установке, потому что долгие годы устройство пылилось под замком в ожидании безмасочных. Мы зовём его Орудием Человечности, но в давние времена такая штука, кажется, звалась гильотиной. Когда-то устройство создали добрые люди, чтобы облегчить участь приговорённых к смерти, но потом что-то пошло не так, и использовать машину перестали.

Но, как известно, общество не стоит на месте, и Человечность вновь восторжествовала! Когда сердобольные учёные создали наше спасение — DL-ку, многие люди отказывались вживлять её своим детям. Тогда-то и вспомнили о старой машине. А Процедуру Вживления со временем сделали обязательной и даже оборудовали специальное отделение в родильных домах, чтобы уж наверняка. Правда, находились и такие, кто скрывал своё пузо до последнего и рожал где ни попадя, лишь бы их ребёнка не трогали. Некоторым даже удалось сбежать. Тогда власти, заручившись поддержкой сотрудников DL-Центра, переселили безмасочных в специальные районы, обнесённые колючей проволокой. И если рождённые там дети оказывались здоровыми, их отправляли на Процедуру и назад не возвращали. Мой дед был оттуда — ему вживили DL-ку и поселили в большом светлом доме с другими детьми.

Вот так было выведено новое поколение людей, а создателям DL-масок поставили памятник здесь же, на площади. И пусть сами они никогда не носили DL-ок, изобразили их именно в них. А ещё им до сих пор приносят охапки свежих цветов... Ну а с Мором в конце концов решили покончить разом, для чего установили эшафоты прямо в безмасочных кварталах. У Орудия Человечности в те дни было много работы, а само событие вошло в историю как Очищение. Машину, кстати, доработали и усовершенствовали специально для безмасочных: внизу установили два ящика, отделанные цинком, — один для головы, другой для тела.

Девушка, завидев своё последнее «пристанище», отчаянно визжит, а потом бросается наутёк.

— Куда это ты собралась, а? — другой солдат преграждает ей дорогу.

— Отпустите… пожалуйста.

— Неа… — машет тот головой. — Не выйдет.

Уперев дуло автомата ей в спину, он толкает её к эшафоту. Та медленно шагает по площади под гул и улюлюканье толпы. Наконец, она поднимается на помост, где уже застыл управитель. Солдат встаёт рядом, как верный сторожевой пёс, ожидающий команды «фас».

Я сдвигаюсь чуть вправо, чтобы лучше рассмотреть безмасочную. Жадно шарю глазами по её лицу… Странно, но оно уже не кажется столь омерзительным и больше вызывает интерес, чем неприязнь. Вот высокий лоб, который пересекает одна глубокая морщина, бледные щеки в разводах от грязи и слёз, аккуратный нос и огромные испуганные глаза цвета весеннего неба... Я вдруг представил, каково это — касаться не маски, а своего лица. Рука непроизвольно тянется к щеке, но вместо собственной кожи я натыкаюсь на шершавую поверхность DL-ки.

— Пожалуйста… — с надеждой повторяет девушка, — я ведь не знала… я вообще не отсюда…

— Так-так. И откуда же ты будешь? — спрашивает управитель, уперев руки в бока.

— Из маленькой деревушки. У нас… случилась засуха и весь урожай погиб...

— И много вас там таких? — он водит пальцем вокруг её лица, словно карандашом.

— Н-никого не осталось. Мы с сестрой последние…

— Где ж твоя сестра?

— Мы отправились на поиски людей, но она не выдержала долгого пути и…

Я стою довольно близко, а потому вижу, как при упоминании сестры глаза её заблестели.

— А ты не врёшь?.. — с подозрением спрашивает управитель.

— Нет… — девушка отрицательно машет головой, стирая слёзы дрожащими пальцами. Чувствую, как внутри зарождается жалость, а моё сердце опять готово угодить под мусорный пресс.

— Ладно, перейдём к делу. Итак… в соответствии с законом Человечности… — он неуверенно чешет затылок, раздумывая, что сказать дальше. Я его не виню. Слишком давно не объявлялись в наших краях безмасочные, — мы приговариваем тебя эм… к смертной казни путём отсечения головы!

Девушка в ужасе кричит и бросается на конвоира, видимо, надеясь на чудо. Но чудес в наших краях не бывает.

— А ну, угомонись, шельма! — автомат верным другом тычется в её худенькое плечо. Безмасочная замирает. Волосы взлохмачены, глаза дикие.

— Да что вы за нелюди?! — она обводит взглядом площадь, точно в поисках ответа. — Прикрываетесь человечностью, а сами… сами творите такое!

Она кричит что-то ещё, но слова её тонут в рёве толпы. Народ неистовствует, требуя зрелища.

— Кончай базар! — орут одни.

— Не тяни резину! — вопят другие.

Связав пленнице руки, её толкают на специальную площадку. Голову закрепляют двумя досками с выемками, а в рот запихивают кляп. Кажется, до неё наконец-то доходит, что всё действительно кончено.

Людское море бушует, и если раньше я был его ничтожной каплей, то теперь… теперь я часть огромной волны, способной накрыть с головой любого. Моя жалость испаряется, как утренний туман, а я превращаюсь в свирепого зверя и с удивлением замечаю, что выбрасываю правую руку вверх наравне с остальными и кричу в такт:

— Ка-знить! Ка-знить! Ка-знить!

Возбуждение растекается по венам и устремляется к паху. Как же хорошо... Другая рука тянется к ширинке. Пальцы поглаживают грубую ткань штанов. Я весь горю от нетерпения. Вокруг царит хаос, но он настолько упорядоченный, что хочется покориться ему, растворившись в толпе. Я — часть всего. Нет, не так. Я — всё. Я — весь мир…

— Да здравствует Человечность! — выкрикивает управитель, и мы подхватываем в едином порыве:

— Да здра-вству-ет Че-ло-ве-чность!

Словно в замедленной съёмке наблюдаю, как военный берётся за рычаг. Вот сейчас… сейчас... Давай же! Вжжжих… Лезвие входит в нежную плоть, и в этот миг я взрываюсь и покоряюсь пожару, что сжигает меня изнутри. Но вместе с тем почему-то именно сейчас я жалею, что больше никогда не увижу лица девушки. С глухим стуком голова безмасочной исчезает в ящике. Ещё секунда — и створки пола расходятся, тело летит вниз, в ящик побольше. Шлёп… Вот и всё. Конец.

Постепенно людской шторм затухает, и гул голосов теперь больше походит на тихий прибой. Народ торопится вернуться в очередь. Образуется давка. Те, кто смотрел на казнь издалека, оказываются ближе всех к бывшему магазину. И тут и там слышатся возмущённые возгласы, потому что многие потеряли своё прежнее место. Но их негодование смахивает на одиночные всплески воды, ведь ураган померк и никому и дела нет до остальных.

На площади тем временем разбирают эшафот, чтобы откатить назад и снова запереть под замо́к. Как знать, быть может, Орудие Человечности простоит там не один десяток лет… Управителя с его коллегами уже и след простыл. Несколько солдат самозабвенно смывают кровь, громко переговариваясь друг с другом:

— А она ничего была, да? — кивая на ящик, спрашивает первый.

— Ага, сиськи что надо. Жаль, морда подкачала… — соглашается второй, яростно орудуя шваброй. — Ей бы DL-ку… — мечтательно произносит он, провожая взглядом ящик, который уже уносят с площади. — Будь у неё маска, она бы сошла за хорошенькую.

При воспоминании о девушке мой пульс учащается, и я включаю охладитель на максимум, только вот помогает не очень.

3

Я шагаю по бывшему магазину с большущей коробкой в руках: сегодня в паёк почему-то добавили дополнительные брикеты со вкусом мороженого и пирога с вишней, хотя обычно такая вкуснотища перепадает на праздники. На тот же день Человечности или в DL-ов день.

Подхожу к выходу и уже берусь за дверную ручку, когда замечаю в стеклянной поверхности двери своё мутное отражение. В памяти всплывает безмасочная и её полный презрения взгляд. Замираю, придирчиво разглядывая себя: всё как у всех, начиная с ботинок и заканчивая лицом... Странные мысли копошатся червями в моей голове: кто я, как выгляжу? И впервые в жизни мне хочется увидеть в своём отражении не безжизненную серую маску, а собственное лицо. Какой у меня нос? Есть ли морщины? А губы? Боже, я ведь никогда не видел собственного рта...

— Чего в дверях застрял? — ворчливо спрашивает кто-то позади меня.

— Простите...

Торопливо выхожу на улицу. Военные впускают в магазин следующего счастливчика, провожая меня равнодушным взглядом. Я вышагиваю вдоль очереди, конца которой так и не видно, и всматриваюсь в маски людей: одинаково серые и безликие. Застрявшее высоко в небе солнце продолжает безжалостно палить. Надо бы идти домой, но меня почему-то неудержимо тянет туда...

Схожу с тротуара и бреду на площадь. Останавливаюсь в центре и верчу головой. А вот и то самое место… Кончики пальцев начинает покалывать, но это лишь жалкие отголоски той эйфории, что царила здесь с утра — тогда я чувствовал себя всемогущим, непобедимым! Почти что Богом... Теперь же мне гадко. Гадко настолько, что я готов по собственной воле лечь под мусорный пресс.

Опускаю взгляд вниз и замечаю на сером асфальте небольшую гроздь бордовых капель... Перед глазами вновь всплывает лицо безмасочной. Мне стыдно, потому что на сей раз оно совсем не кажется омерзительным. Скорее — живым и таким... настоящим. В глазах отчего-то начинает щипать, а щёки становятся влажными, хотя я и не включал очистку. Не сразу соображаю, что это слёзы. Можно избавиться от них одним нажатием кнопки, но я не желаю прибегать к режиму сушки. Мне хочется самому стереть их, как это делала она. Снова касаюсь пальцами своего лица. Маски. Изо всех сил тру шершавую поверхность, но тщетно. Моё лицо не принадлежит мне. Никогда не принадлежало. И вдруг я понимаю, что сегодня мог прикоснуться к чему-то по-настоящему великому и непостижимому. Мог, но не прикоснулся…

Да здравствует Человечность?

[1]DL – от лат. Larva defensiva –защитная маска

[2]Морбус, Мор – от лат. Morbus – болезнь