Четыре знака

Старая «копейка» дяди Гены желтела у ворот.

«Не лень ему мотаться…» – с тоской подумал Макс. Ноги гудели от дальней дороги. Два часа на электричке и столько же на автобусе по разбитым просёлкам глухого болотного края, – и нате вам, родственники. Сколько раз Макс просил: «Дядь Ген, ну зачем тебе старая дедова изба, продай мне свою долю», – тот отказывался наотрез и ездил за сотню вёрст из ухоженного коттеджа с садом и парниками – и ладно бы хоть яблоню тут подрезал или крыльцо починил, – чем-то дни напролёт занимался, не пойми чем. «Вон и петли подправить надо, – вздохнул Макс, толкая калитку с налипшими листьями: осень в этом году выдалась ранней. – От дядьки не дождёшься…»

Он поднялся на крыльцо.

– Здрасьте, тёть Люда.

Дородная тётя Люда замерла с кастрюлей макарон в руках.

– О! Программист пожаловал, – прогремела она. – Алёнка! Глянь, кто при… Да сними ты свои наушники! Иди дуршлаг подержи!

Из комнаты высунулась двоюродная сестра – Алёнка, тоненькая и нескладная в свои одиннадцать лет.

– Макс! – подбежав, она повисла у Макса на шее. – Ты надолго?

– Как пойдёт, – уклончиво ответил Макс. Алёнка в нём души не чаяла, когда-то он подолгу возился с ней, совсем крохой – ещё когда дед был жив и родные собирались в этом доме. – Тёть Люда, а где… Тише ты, задушишь!

– А вон, на дворе чем-то гремел. Алёнка! Дуршлаг давай…

Тётя Люда на мгновение бросила взгляд на Макса, потом на кастрюлю, её брови чуть заметно дрогнули. Лишних гостей в их семье не жаловали. Макс выложил из рюкзака две банки тушёнки и пошёл искать дядьку.

– Макси-им! Здорово, здорово… А чего не предупредил?

Дядя Гена щурился на солнце, как кот. Он и был похож на кота – круглолицый, усатый, всегда себе на уме.

«Чего не предупредил? Будто я не к деду в дом, а к тебе в гости собрался…» – подумал Макс и только пожал плечами в ответ.

– А я тут вот… – дядька сделал неопределённый жест. В руке он держал рулетку.

– Дядь Ген, давай, раз мы оба здесь, столбы у калитки заменим? Покосились уже.

– Конечно, надо менять, надо. Только давай, знаешь, отложим пока. Спину потянул, – дядька повёл плечом и поморщился. – Вот созвонимся с тобой, договоримся – это же дело такое, сам понимаешь, это же ворота! – и заменим.

– Да у тебя каждый раз «потом», – усмехнулся Макс. – Ладно, сам сделаю…

– Не-не-не, даже не думай! – всполошился дядька. – Тут вдвоём надо! Сядем, обмозгуем всё. Вот рука пройдёт, сразу тебе позвоню, и… Ты пока не трогай ничего. Пошли, пошли обедать, – он подтолкнул Макса к дому.

– Ты же сказал, спина?

– Ну так а что, – не смутился дядька, поднимаясь на крыльцо, – и рука, и спина, возраст уже! Много ты в свои двадцать пять понимаешь. Вот доживёшь до моих… О, тушёночка!

После обеда Макс налил чаю и вышел во двор. Сентябрьское солнце припекало макушку, а любимая чашка деда – синяя, с золотым ободком и треснувшей ручкой – грела ладони, и казалось, что дед, как пять лет назад, стоит рядом, искоса поглядывает на Макса и чуть усмехается сквозь пушистые, похожие на еловые лапы седые усы чему-то своему, что только он один и знает на свете. После смерти деда, а потом матери Макс стал всё чаще приезжать в старый дом, и был бы рад не встречать здесь дядьку и его жену, но формально дядька был таким же полноправным наследником.

Макс сорвал листок смородины и бросил в чашку, как любил дед. Сел на скамью, которую они когда-то сделали вместе с дедом – вместо старой, которую они тоже сделали вместе, ещё когда Макс только учился держать в руках молоток. Из дома вышла Алёнка, поёжилась от прохладного ветра, присела рядышком. Макс снял куртку, накинул девочке на плечи.

– Скучно тебе здесь?

– Угу, – кивнула Алёнка.

– А чего тогда приезжаешь?

Та пожала плечами.

– Родители одну не оставляют… Мамка вон тоже не хочет, давно папке говорит – продай, мол, Максу свою долю, на кой нам этот дом сдался, за своим следить времени нет, а мы в эту глухомань ездим и ездим, ещё неизвестно, найдёшь или нет, может, там и нет ничего… А папка всё ищет да ищет. Два нашёл, ещё два надо, а нету. Ну, он мне-то об этом не рассказывал, конечно. Я подслушала, как они с мамкой спорили. Ты бы помог ему, Максик, а? Мы бы сюда ездить перестали, а ты бы дом себе забрал. Ну, выкупил или как это называется.

– С чем помочь-то? – не понял Макс.

– Ну, знаки эти найти. Которые дедушка Миша оставил. Папке две штуки осталось. Только ты не говори, что это я сказала, он ругаться будет.

Девочка повернула голову и встретилась взглядом с Максом. Её ресницы взметнулись вверх.

– Ты что, ничего не знаешь?

Макс не ответил.

– Ой… – Алёнка испуганно зажала рот ладонью, подскочила и исчезла в доме. – Папке не говори! – высунулась она на мгновение и скрылась.

Несколько минут Макс сидел, тупо моргая и пытаясь привести мысли в порядок. Дед оставил какие-то знаки, а дядька их ищет? Клад там, что ли? Да ну, что за бред…

В остывающем чае забарахталась осенняя муха, Макс машинально выплеснул его в траву. Теперь понятно, почему дядька всё время торчит на даче, и ведь за столько лет ни словом не обмолвился. Нормальный он по-своему мужик, только жадный до денег, даже с родными.

Подставлять проболтавшуюся Алёнку не хотелось, да и отвертится дядька от прямого ответа, не впервой, скажет, мол, «знать не знаю». Придётся хитростью. Макс вздохнул, ополоснул кружку в бочке с дождевой водой и поднялся в дом.

– Дядь Ген, пошли, покурим?

– Ты ж не куришь! – удивился дядька.

– Ты покуришь, я рядом постою, – миролюбиво предложил Макс. – Побеседуем…

Дядя Гена бросил взгляд на жену, задремавшую в кресле, и поднялся, отложив «Комсомолку».

– Ну, пойдём…

Они отошли к сараю, сели на нагретые солнцем брёвна.

– Поговорить хотел? – поинтересовался дядька, прикуривая. – Если опять про дом – долю не продам, сразу говорю! – Он затянулся и выпустил струю дыма. – Память – это святое!

– Да ладно, память… – отмахнулся Макс. – Давай начистоту. Ты сколько нашёл?

Дядя Гена замер.

– Ты о чём?

– А то ты не знаешь.

– Я, может, и знаю, – нахмурился дядька, – а вот ты, может, и не знаешь.

– Сколько знаков, говорю, нашёл?

Дядька склонил голову к плечу, прищурился.

– Вот ты жу-у-ук, Максимка! – протянул он. – Ну, жук! – он расплылся в улыбке. – А я-то, дурак, всё думаю – чего это Макс зачастил! – а он, оказывается, себе на уме, а? Знал и молчал? – дядька захохотал и ткнул Макса кулаком в плечо. – Ну, молодец, родственничек, обхитрил! Жу-у-ук…

– Кто бы говорил, – невесело усмехнулся Макс. – Может, объединим усилия? Ты сколько нашёл?

– А ты?

– Я первый спросил.

Дядя Гена затянулся, подумал.

– Ну, один.

– Ладно врать-то.

– А ты почём знаешь, что вру?

Макс замялся.

– Ты вон уже сколько тут ползаешь, парочку-то явно нашёл.

– Ну ладно… Два я нашёл. А ты?

– А я три, – не сморгнув глазом, соврал Макс, чтобы заинтересовать дядьку.

– Где?

Макс растерялся.

– Потом покажу. Ты мне лучше скажи – что обо всём этом думаешь?

Дядя Гена досадливо поморщился. Оглянулся, обвёл взглядом участок.

– Наследство там дедово, что ж ещё. Он же всегда при деньгах был. Даже в девяностые, когда все без работы сидели – и нам с Люськой помогал, и матушке твоей, царствие ей небесное, да ещё в округе бабулек подкармиливал. Откуда? Не с пенсии же. Только понять не могу, чего он просто так нам не оставил. На кой вся эта беготня… Давай, показывай, что нашёл!

К этому моменту актёрский талант Макса иссяк, да и показывать было нечего.

– Дядь Гена, – признался он, – а я ведь ничего не нашёл. Я про все эти знаки… случайно подслушал.

Повисла тяжёлая пауза. Дядя Гена непонимающе уставился на Макса, потом брови его поползли к переносице.

– Ну, Максим, ты и… – он вздрогнул и выронил догоревшую до фильтра сигарету.

– Да и ты, дядь Гена, не лучше, – парировал Макс. – Тебе не стыдно? Столько лет искал наследство, хоть бы слово сказал.

Дядька отвёл глаза.

– Я откуда знаю, – буркнул он. – Может, дед тебе специально ничего не рассказал…

Хлопнула дверь. Из дома вышла заспанная тётя Люда, тяжело протопала в уборную. Мужчины молчали, пока она вновь не скрылась в доме, и за эти несколько минут у Макса куда-то подевалась вся обида. Хотелось одного – избавиться от докучливого родственника и остаться одному в доме, где всё до сих пор живёт и дышит дедом.

– Ладно, проехали, – вздохнул он. – Дядь Гена, давай так. Не знаю, что там дед оставил, мне оно не нужно. Деньги там или что, без разницы. А дом я люблю. Давай я помогу найти, что ты ищешь, а ты оставляешь мне дом. Идёт?

– Хорошенькое дело, – скривился тот, впрочем, явно обрадованный, что выяснение отношений закончилось. – А если там нет ни шиша?

– Тогда ты продаёшь мне свою долю, и мы в расчёте. Тебе же дом не нужен.

– Идёт, – кивнул дядька. – Хм, погоди, а если…

– А если оно стоит меньше, чем половина дома, я доплачу.

– Вот это другое дело! – взбодрился дядя Гена. – Вот только…

– Что ещё? – устало поинтересовался Макс.

Дядька замялся.

– Ну, Макс, ты не обижайся, но… Вот если мы найдём что-то, а оно дороже, чем дом, ты ведь и передумать можешь…

– Могу, – согласился Макс. – Но не буду. Я тебя никогда не обманывал и деньги не зажимал, верно? Ну что тебе, договор подписать, что ли… Ты что, серьёзно?!

Договор набросали на листке, вырванном из строй тетрадки. Тётя Люда поставила подпись как свидетель. Макс из принципа потребовал себе второй экземпляр и мстительно исправил грамматические ошибки.

– Ну, значит, так, – начал дядя Гена, когда все формальности были соблюдены. – В завещании деда было письмо для меня. Мол, вокруг дома есть четыре знака, найди, что там спрятано. И знак нарисован – вот такой… – он нарисовал на бумаге галочку с загнутыми концами, вроде буквы «М». – Начал я искать… Пойдём, покажу.

Дядька вышел из дома и направился к воротам. Присев на корточки у одного из столбов, он показал:

– Вот первый…

Макс присмотрелся. «М» была вырезана в дереве, едва заметно, но всё же достаточно отчётливо, чтобы понять – это не случайные царапины.

Второй знак оказался выбит на каменном фундаменте.

– Вот и всё, – развёл руками дядя Гена. – Давай, племяш. Покажи, на что вас там, программистов, учат.

Третий знак Макс показал сразу. Он подвёл дядьку к колодцу.

– Я там уже всё обыскал, – фыркнул тот. – Внутри тоже.

– Так ты поэтому его чистить взялся в позапрошлом году? – сообразил Макс.

– Угу, – не стал отпираться дядька. – Имя твоё там вырезано, а знаков нет.

– Верно, имя я вырезал, когда мне лет пятнадцать было, – кивнул Макс. – Вот только эта буква там и раньше была. Я её случайно заметил и дописал…

Дядя Гена всмотрелся и хлопнул себя по лбу.

– А я-то, дурак старый… Ну, молодец! Последний остался… Веришь, всё облазал. И автографов твоих больше нигде нет. Разве что дом по досочкам разобрать, может, где на обратной стороне…

Макс задумался. В том, что дотошный дядя Гена перевернул каждую щепку, он не сомневался. «Будем рассуждать логически, – подумал он. – Есть четыре одинаковых знака. Ими нельзя ничего зашифровать. Значит, вся суть в том, где они находятся. Как обозначить место четырьмя знаками? Самое простое – провести между ними линии и спрятать что-то на месте пересечения».

Первую линию можно было бы провести между воротами и колодцем, тогда вторая пойдёт от фундамента – значит, последний знак должен оказаться где-то напротив. Макс пробежался взглядом по участку – и, дойдя до бани, рассмеялся.

Им с соседским Витькой по четырнадцать лет. Дед уехал в райцентр, а Витька выпросил у отца-мажора пневматическую винтовку, стрелять они решили у Макса на участке. Вот только понятия не имели, что прицел сбит напрочь – и только когда вдребезги разлетелось окошко бани, сообразили, почему никак не могли попасть в мишень. Подбежав к разбитому окошку, юный Макс схватился за голову: прежде чем пулька попала в стекло, штук десять засело в наличнике. Чтобы дед не открутил голову, Макс прогнал Витьку вместе с его злосчастным ружьём, вставил новое стекло – и выстругал, зашкурил и покрыл морилкой новый наличник, а старый от греха подальше запустил за забор. Но след в форме буквы «М» запомнил – ему и в голову не пришло повторить эти насечки на своём творении. Дед заметил подмену только следующим летом – окошко было далеко от двери и мимо никто не ходил, – и долго смеялся.

Самое странное, что тогда всё это не казалось Максу чем-то удивительным – дед сызмальства учил его работать и головой, и руками, и Макс был свято уверен, что на такое способен любой из его приятелей.

– Вот тут он был, – показал Макс.

– С чего ты взял? – удивился дядька.

– Долго объяснять, – отмахнулся Макс. – Тут наличник меняли, на старом был такой знак.

Дядька с досадой сплюнул.

– Теперь смотри, – сказал Макс. – если провести линии, они пересекутся… – он огляделся, – …вот тут.

– Нет тут ничего, – скривился дядя Гена. – Я уже копал.

– Прямо вот здесь? – удивился Макс.

– Ну-у… – дядька смутился. – Я тут как-то с металлоискателем решил пройтись… Пару монеток старых нашёл, больше ничего, железяки одни. И тут тоже железяка в земле была, здоровая такая. Вот только, знаешь… – задумался дядя Гена, – она была в холстину завёрнута, проволокой обвязана. Я её когда выкопал, «ну всё, – думаю, – нашёл!» Развязал, а там… Просто железо. Поскоблил, ничего ценного. Ну, плюнул и выкинул.

– Куда выкинул? – поинтересовался Макс.

– А я помню? – пожал плечами дядя Гена. – Да она точно ценной не была. Просто такая… – он показал руками. – Гирька от часов, как у деда в комнате висят. Длинная такая. Зачем её дед тут закопа… Э, Макс! Ты куда?

Макс уже шёл к дому, посмеиваясь. Любил дед хитрые загадки, вот и тут соригинальничал… Тщательно вытерев ноги, он прошёл в комнату деда и остановился перед старыми часами. Часы ему подарили за трудовые заслуги – вот только ходить они перестали ещё до рождения Макса.

Макс протянул руку, взвесил гирьку на ладони. Тяжёлая, намного тяжелее, чем кажется на глаз. Достав из кармана нож, Макс провёл лезвием по мягкому металлу. Кусок краски отскочил, под лезвием показалась жёлтая бороздка.

– Матерь божья… – выдохнул дядя Гена у него за плечом.

– Держи, – Макс отцепил гирьку и вручил её дядьке. – Вот он, твой клад.

В торжественном молчании дядя Гена пронёс золотую гирьку на кухню и водрузил на стол, задев кружку.

– Ты чего это, с ума, штоль… – начала тётя Люда, но каким-то шестым чувством почуяла, что происходит. А может, врождённым нюхом на золото.

Некоторое время супруги в молчании изучали новообретённое сокровище.

– Надо бы взвесить, – сглотнув, нарушил тишину дядя Гена. – Тут килограмма полтора…

У тёти Люды в глазах запрыгали цифры.

– Это же… это же… – она принялась загибать пальцы, но уселась на диван и схватилась за голову.

– Так! – сориентировался дядя Гена и быстро завернул гирьку в полотенце. – Алёнке не говорим, всем растреплет! Макс, племяш, ну ты… ну ты… – он не нашёл слов и крепко обнял Макса.

Когда все документы были подписаны, Макс вернулся в дом уже полноправным хозяином – и первым делом повесил на стену дедов портрет. Странное дело: пока мешался дядя Гена, Максу постоянно хотелось что-то починить, отремонтировать, покрасить… Теперь же он мог часами лежать на диване, где они играли с дедом в шахматы, и смотреть, как на фоне темнеющего неба гнутся от сентябрьского ветра ветви за окном, там, где дикий лес подступает к их крошечной, затерянной в болотистом краю деревеньке.

Что-то не сходилось. Во-первых, откуда у деда столько золота? У дядьки было простое объяснение: «Максим, ну ты чего? Здесь же раньше господский дом стоял, вот дед и нашёл клад, и нам так же передал, если что – мол, мы просто клад нашли, и вопросов никаких». Но дед никогда над богатством не трясся. Всю жизнь трудился: на Лозьминском гидроузле был главным инженером, да всё Лозьминское водохранилище – его рук дело. Сдал бы государству, получил свои двадцать пять процентов и с чистой совестью передал наследникам.

Во-вторых, зачем этот фокус с двумя гирьками? Ну ладно, допустим, это тест на дурачка (который дядька, кстати, не прошёл) – или чтобы золото случайно в земле не нашли.

В-третьих, после случая с наличником дед так и не восстановил знак на старом месте, хотя прожил ещё восемь лет. Никто, кроме Макса, про этот знак попросту не знал, да и сам Макс, может, не вспомнил бы про загогулину на старой доске.

И тогда получается, что вся эта история со знаками предназначалась не для дядьки, а лично для него, Макса. И вовсе не ради того, чтобы передать кусок золота. Дед спрятал что-то другое, и будто сам не был до конца уверен, хочет ли он, чтобы Макс это нашёл. Мол, хватит ума понять, что всё чуть сложнее – найдёшь, ну а нет – так и слава богу, бери золото и живи припеваючи.

Макс порылся в столе с документами, выудил кадастровый план участка. Карандашом отметил места со знаками. Инженером дед был первоклассным, в школьные годы учил Макса и геометрии, и черчению – и Макс сразу заметил, что точки расположены симметрично. Поприкладывал линейку и так, и сяк, потом бросил взгляд на портрет деда – со звездой героя труда на лацкане – и хлопнул себя по лбу. Точки были четырьмя вершинами правильного пятиугольника – или кончиками лучей звезды. Макс отметил на плане пятую и отправился в сарай за топором и лопатой.

Однажды Макс приехал к деду с городским другом, и тот удивился, что компостная яма – это, оказывается, вовсе не яма, а совсем наоборот, целая гора: короб из досок, в который сбрасывается скошенная трава и всё прочее. «Компостная Фудзияма», – хмыкнул друг, и с тех пор Макс с дедом только так её и называли.

Год назад дядька возился с Фудзиямой и перебрасывал компост туда-сюда – ясное дело, искал свой заветный знак, – но так ничего и не нашёл. Значит, копать нужно глубже… Разобрав доски, Макс расчистил место. Прелая земля поддавалась легко, и скоро штык лопаты ударился о камень. Вся Лозьминская округа, край лесов и болот, была одной большой геологической аномалией: скальные породы выходили на поверхность хаотично, перемежаясь плодородной землёй, и каменному утёсу посреди болота здесь никто не удивлялся. Вот и дедов фундамент стоял прямо на скале, а в десятке шагов уходила на три этажа вниз, в песок и глину, шахта колодца. А ещё раньше на том же фундаменте стоял господский дом, и слава у местного барина была самая что ни на есть дурная – поговаривали о нечистой силе, но грянула революция, и стало не до того…

Под верхним слоем земли действительно оказались камни. Только не сплошная скала, как вокруг, а ровный прямоугольник – метр на полтора, – заложенный кусками камня и залитый цементом.

– Ну, спасибо, дед, – бурчал Макc, долбя цемент ломом. – Постарался на совесть…

Когда последние камни были убраны и в свете фонаря показалась железная крышка люка, было уже за полночь. На негнущихся ногах Макс побрёл в дом, и ему казалось, что дед неслышно ступает рядом и посмеивается.

Утром Макс едва разогнулся, поясницу невыносимо ломило. Морщась сразу от солнца и от боли, он вышел на двор и осмотрел люк. Прежде чем замуровать его, дед густо промазал петли солидолом и прикрыл чем-то вроде брезента – должны открываться. Кованое железо с заклёпками, на вид лет сто, не меньше, но лишь едва тронуто ржавчиной. Непохоже, что это дед соорудил здесь погреб – не долбил же он его в скале, – наверняка загадочный люк остался ещё от дореволюционных хозяев. «Странно, что дядька его не нашёл, – подумал Макс, – он же облазал всё вокруг с металлоискателем. Хотя чёрт его знает, может, под камнями и не найти… Или это металл особенный?» Макс взялся за витую ручку и с грохотом откинул вбок половинчатую створку, потом другую.

Каменные ступени терялись в темноте. Макс сбегал за фонариком и, сгорая от любопытства, начал осторожно спускаться по почти отвесной лестнице, придерживаясь за металлический поручень. Несколько метров поистёртых ступеней – и он стоит на каменном полу, а вперёд уходит тёмный коридор.

Макс неуверенно кашлянул. Где-то впереди отозвалось и тут же замолкло эхо. Потолок казался монолитным, и Макс двинулся вперёд, не опасаясь, что свод обрушится. Добрую сотню шагов оставалось лишь гадать, кто и зачем пробил тоннель в толще скалы – а затем луч фонарика, ощупывающий стены, сорвался в пустоту.

Круглый зал был невелик – десяток шагов от стены до стены – но казался шире из-за того, что потолок уходил вверх. В центре поднималась из пола не то круглая каменная скамья, не то низенький стол, и покрывала её искусная резьба: ветви, листья, похожие на кувшинки цветы сплетались в странном, волнистом узоре, походили на колышащиеся водоросли – и все теории Макса о причудах дореволюционного хозяина моментально рассыпались. От орнамента веяло древностью, в сравнении с которой тысяча девятьсот семнадцатый промелькнул, казалось, лишь вчера.

Кроме коридора, из которого вышел Макса, в стороны расходились ещё три тоннеля. Секунду поколебавшись, он направился в левый.

На этот раз идти пришлось дольше, и вскоре Макс перешёл на быстрый шаг. Машинально вытерев пот со лба, он вздрогнул: поглощённый любопытством, он поначалу и не обратил внимания, что в подземелье тепло и сухо: нет ни холода от каменных стен, ни подвальной сырости, ни плесени. Почему так? Уж не те ли тёплые источники, ради которых в деревеньку неподалёку приезжают учёные из самой Москвы, согревают здешние камни?

Через несколько крутых поворотов тоннель закончился лестницей. Макс посветил вверх, а потом выключил фонарь: дневной свет пробивался из-под еловых лап, прикрывающих отверстие выхода. Металлический поручень болтался на одном креплении.

Осторожно поднявшись по ступеням, Макс выглянул наружу, выбрался из-под разлапистых веток, огляделся. Он стоял на крошечном каменном островке посреди затянутого ряской болота, которое тянулось, казалось, до самого горизонта. Кое-где на мшистых островках-полянках торчали чахлые сосны. Стараясь не поскользнуться, Макс обогнул ёли, прикрывавшие тайный ход, и замер: чуть поодаль, на крупном острове – или это был уже берег? – высился двухэтажный дом с пристройками. Под навесом угадывался силуэт мощного джипа.

– Кому тут нужно селиться… – пробормотал Макс и тут же понял, что поблизости таких болот просто не существует. За райцентром начинались знаменитые Лозьминские болота, но до них километров двадцать. Макс помотал головой и почесал в затылке, но ясности это не прибавило. Внезапно со стороны дома раздался сухой треск, похожий на выстрел, потом ещё и ещё, и Макс инстинктивно пригнулся, втянув голову в плечи. Вскоре из-за дома показался невысокий мужчина с восточными чертами лица. Он на ходу спрятал что-то под рубашку за спиной, будто заткнул за пояс, и, прежде чем подняться на крыльцо, обернулся и бросил взгляд, как показалось Максу, прямо на него. Макс застыл, хоть и был скрыт еловыми ветвями, и выдохнул с облегчением, когда незнакомец скрылся за дверью.

Гадая, где он очутился, Макс спустился в подземелье. Обратно он шёл быстрее и, не сбавляя темпа, направился в тоннель напротив. Шагать пришлось недолго: в конце коридора была металлическая лесенка, закачавшаяся от прикосновения. Макс осторожно поднялся на несколько уцелевших ступенек и, несмотря на высокий рост, едва дотянулся до узкой щели в камне, служившей выходом. Снаружи виднелся дикий лес с полузасохшими елями. Усыпанная рыжей хвоей земля была изрыта не то ямами, не то воронками, далеко впереди виднелся выступающий из земли прямоугольный силуэт. По неведомой причине загадочные строители не стали расширять этот вход – но Макс прикинул, что вполне мог бы протиснуться, подтянувшись на руках. «В другой раз», решил Макс и вернулся к центральному залу.

Оставался последний коридор. Он отличался от остальных и, если не считать аккуратно оформленного входа, явно имел естественное происхождение. Здесь гранит сменялся другой породой, а сам извилистый тоннель выглядел, будто промытый подземными потоками. Пройдя всего с десяток шагов, Макс оказался у первой развилки. Соваться в одиночку в неизвестно каких размеров лабиринт он побоялся.

– Для первого раза достаточно, – резюмировал Макс и направился к выходу, уже зная, кто из старых приятелей ему нужен.

– Что за тупые шутки, – хмурился Лёха, мрачно почёсывая рыжую бороду. – Хотел со мной выпить на природе – мог бы прямо сказать.

Услышав от Макса, что тот нашёл где-то на даче пещеру, Лёха, энтузиаст-спелеолог, на следующий же день подменился на работе и примчался к нему. По дороге заблудился и проколесил лишний час: из-за магнитных аномалий навигаторы в Лозьминских краях безбожно врали, хоть и ориентировались на сигналы спутников. Теперь Лёха исподлобья наблюдал, как Макс возится с досками, которыми забросал железный люк.

– Да брось ты этот погреб, – поморщился гость. – Пошли уж, раз всё равно приехал. Деда твоего помя…

Крякнув, Макс оторвал от земли массивную створку. Лёха скользнул взглядом по тёмному проёму, по уходящим вниз каменным ступеням, неуместным в дачном погребе, и замер на полуслове. Макс махнул ему рукой – «давай за мной» – и первым спустился по лестнице.

Мощные фонари рассеяли тьму центрального зала. Резной каменный постамент Лёха сразу окрестил «алтарём» и десять минут ползал вокруг с горящими глазами, щёлкая камерой. Наконец он поднялся и отряхнул колени.

– Макс, сколько по пещерам лазаю, никогда ничего подобного не видел. Это же… Это… Что это вообще за место? Сколько ему лет?

– Понятия не имею, – признался Макс. – Это надо археологам показать, наверное… Но ты пока никому не говори, ладно?

– Не вопрос, – кивнул Лёха. – А там что? – он указал на расходящиеся коридоры.

– Там и там – выходы на поверхность, – ответил Макс, решив пока не касаться таинственной природы тоннелей. А вон там – пещера, я тебя ради неё и позвал.

– Ну-ка, ну-ка… – упитанная Лёхина фигура двинулась вперёд, тени запрыгали по стенам. – Слушай, – обернулся он, – а чего тут так тепло?

– Чёрт его знает, – пожал плечами Макс. – Тут недалеко горячие источники… Может, они?

– Может, может… – рассеянно покивал Лёха. – Давай-ка за касками вернёмся, я для тебя тоже кой-какую снарягу захватил…

Подземный лабиринт, который Макс уже нарисовал в своём воображении, оказался до обидного скучным. Извилистый коридор в несколько шагов шириной, от него тут и там, как ветви от ствола, отходят в сторону боковые проходы, чтобы через несколько десятков метров упереться в глухую стену.

– Вроде бы всё, – констатировал Лёха час спустя. Он опустился на корточки, привалившись к стене. Из-под каски стекали капли пота. – Вот только… Ты заметил, там кое-где воздух другой?

Макс ничего не заметил, но на всякий случай кивнул. Специалисту виднее.

– Может, сквозняк и проходы где-то, – с надеждой добавил спелеолог. – Пошли, посмотрим...

Лёха шагал, внимательно оглядывая стены и потолок. В одном из боковых ответвлений он шумно потянул носом, и теперь и Максу показалось, что до него доносится едва различимый запах не то сырости, не то свежести, со смутно знакомой сладковато-приторной ноткой.

– Вон, смотри! – Лёха направил луч фонаря вверх, где стены тоннеля уходили ввысь, смыкаясь узкой щелью. Скрытое за выступом углубление на четырёхметровой высоте не бросалось в глаза – и было или просто нишей, или…

Спелеолог попытался вскарабкаться по неровной стене, но безуспешно.

– Подсади-ка! – потребовал он. Макс послушно опустился на одно колено. Крякнув, он едва не упал, когда увесистый Лёха забрался к нему на плечи.

Лёха дотянулся рукой лишь до края отверстия, нащупал камешек и кинул в темноту.

– Ага, там проход есть! – довольно кивнул он. – Сейчас крюк вобьём и…

– Может, лучше за лестницей сходим? – пропыхтел Макс, пытаясь не потерять равновесие.

– Хорошая мысль, – согласился Лёха. – Заодно пообедаем.

Лестница дотянулась точно до отверстия. Над ним Лёха вбил металлический крюк, прикрепил трос.

– Для страховки, – пояснил он, после чего подцепил трос к карабину на поясе и скрылся в «норе». – Макс! – позвал он почти сразу. – Давай сюда, всё в порядке!

Проход был низким – Макс едва мог встать на четвереньки, – и коротким: уже через несколько метров он выглянул наружу и спустился по тросу в соседнюю пещеру. С этой стороны отверстие тоже пряталось за широким плоским выступом, будто специально скрытое от глаз.

– Круто, а? – восхищённо прошептал Лёха, обводя фонарём вокруг.

Луч едва достигал противоположной стены пещеры, теряясь в лабиринте сталагмитов, похожих на органные трубы. Из пещеры вели два тоннеля. Первый плавно понижался и уже через десяток шагов оказался затоплен. Макс присел у кромки озерца, опустил руку в чёрную воду. Вода была прохладной, но не ледяной, – неудивительно для подземелья, где даже воздух был тёплым.

– Может, сифон, – с надеждой произнёс спелеолог. – Это когда пещера потом обратно поднимается. Позову потом ребят, попробуем пронырнуть.

Макс его не слушал – вертел в руках потемневшие черепки, валявшиеся у кромки воды. Поднял голову и заметил кое-что ещё.

– Смотри, – показал он Лёхе на каменную полочку невысоко от пола. – Всё воском залито, копоть на стене. Здесь когда-то воду набирали, наверное, а это осколки от посуды. А сюда свечи ставили.

Только теперь Макс сообразил, что сладковатый запах, витавший в воздухе – это аромат восковых свечей. Совсем как в церкви, куда ещё ребёнком водила его бабушка.

Они двинулись по второму коридору. Здесь стены из податливого известняка были обработаны – кое-где стёсаны и выровнены; затем показалась узкая, похожая на полку, вырубленная в стене ниша – Макс прикинул, что вполне мог бы там поместиться, приди ему в голову мысль поспать в уютном подземелье, – потом ещё ниша, и ещё одна.

– Наверное, хранили что-то, – предположил Лёха. – О, гляди!

В очередном углублении темнел покрытый пылью продолговатый ящик без крышки. Одна из боковых досок держалась на последнем гвозде, за который зацепился истлевший обрывок ткани.

– Ну-ка, что у нас там… – невысокий спелеолог приподнялся на цыпочки, отодрал мешающую доску. – Пусто…

– Это гроб, – вдруг произнёс Макс, разглядевший на чёрной тряпице буквы старославянской вязью: «…святыми оупокой…».

Лёха отшатнулся и налетел спиной на Макса.

– Тьфу, ч-чёрт… – он нервно обернулся, посветил фонарём в темноту тоннеля, в одну и другую сторону. – Точно, вот я дурак…

Лёха неловко почесал нос, затем аккуратно приладил доску на место и отступил в сторону.

– Кого тут хоронили?

– Бог его знает, – отозвался Макс. Ему тоже стало не по себе. Тем более что покрывалом, обрывок которого остался в гробу, накрывают тело усопшего, а гроб был пустым. – Вон впереди ещё такие же…

Они двинулись дальше. Макс с высоты своего роста осторожно заглянул в другие гробы, но не обнаружил ничего, кроме пустоты и пары засохших цветочных лепестков.

Лёха шагал, время от времени оглядываясь, и луч его фонаря выхватывал из темноты зловещие ниши.

– Я читал, так монахов где-то хоронят, – произнёс он. Как показалось Максу, просто чтобы нарушить гнетущую тишину. – Может, у тебя на даче монастырь был? Тайный…

Коридор повернул, и Макс с Лёхой оказались у входа в небольшой зал. Вдоль левой стены громоздились ящики со свечами, и сладкий, восково-церковный запах здесь, казалось, пропитал всё. Справа – несколько сложенных из камня лежанок и пара пустых гробов, прислоненных к стене. А прямо напротив – высокий, в человеческий рост, образ Богородицы с навеки погасшей лампадой.

Серебряный оклад тускло мерцал в свете фонарей. Макс подошёл ближе. Он не сразу понял, что продолговатые углубления в каменном полу – следы от коленей монахов, часами молившихся в полутёмном подземном храме.

– Ничего себе… – протянул Лёха. – Смотри, там второй выход… Только завален.

Макс обернулся. Действительно, из этого зала выходил ещё один узкий тоннель, наглухо забитый камнями. По завалу стекала тоненькая струйка воды и исчезала в узкой промоине.

–Макс, я, кажется, знаю, что мы нашли, – хрипло выдавил Лёха. – Я читал, есть, короче, легенда, что когда на водохранилище Успенский монастырь затопили, они самую главную икону куда-то в катакомбы спрятали. Перед тем, как монахи ушли. А несколько их вроде как осталось в катакомбах, как отшельники. Эти, как их, смих… смех…

– Схимники?

– Во-во, – кивнул Лёха. – Но кто ж знал, что они у тебя на даче прятались… Хотя мы километра на три отошли, неизвестно, где мы сейчас… Так-то говорят, что они под самим монастырём остались.

Секунду Макс поколебался, потом решил выложить всё, как есть.

– Лёха, ты только не удивляйся… Мы сейчас вполне можем быть под монастырём.

– Сдурел? – Лёха не поленился переложить фонарь в другую руку, чтобы покрутить пальцем у виска. – До него километров сто двадцать.

Макс вздохнул и, как мог, рассказал о боковых коридорах из зала с «алтарём» – о том, что выходят они не пойми где, и что сам чёрт не разберёт, что здесь творится,

– Ну, дела-а… – Лёха присвистнул, глаза его горели. – Нет, я конечно, всякого про пещеры наслышался, но сам никогда… А ты по джи-пи-эс не смотрел, куда вышел? Координаты?

– Забыл, – признался Макс. – Слишком уж… неожиданно это всё было.

– Эх ты, – укоризненно покачал головой спелеолог. – Ладно, на обратном пути…

Пока Лёха щёлкал фотоаппаратом вокруг иконы, Макс осмотрел ящики. Свечи, свечи, ещё свечи. Длинные и короткие, толстые, с палец, и тонкие, как спичка. Похоже, все монастырские запасы оставили схимникам, замурованным под толщей воды. Но если это и правда катакомбы Успенского монастыря, колокольня которого до сих пор торчит маяком посреди Лозьминского водохранилища, почему их не затопило? И почему они были уверены, что их не затопит? Или были готовы ко всему? И кто знает, какие ещё ценности спрятаны здесь? Не отсюда ли дедовское золото?

«Нет, – мысленно одёрнул себя Макс, – дед, хоть в Бога не верил, чужие святыни уважал. Да и найди он такую икону, сообщил бы в музей или ещё куда, это же историческая ценность. Значит, в этой части пещеры дед никогда не был – тот лаз под самым потолком без Лёхиного опыта и не заметишь. И, скорее всего, монахи тоже о нём не знали…»

На каменной полке у лежанок осталась нехитрая утварь – пара железных кружек, деревянные тарелки, сломанная ложка, гребешок. На расчищенном месте, рядом с самодельной, вырезанной из известняка чернильницей с присохшей палочкой, – перьев под землёй не водилось, – лежала раскрытая Библия. Страницы были прижаты камнем, а на полях Макс разглядел выцветшие, от руки написанные строки. Кто бы ни оставил здесь эти записи, он хотел, чтобы их прочли. Макс осторожно закрыл книгу, – подсохший переплёт треснул на корешке, – и спрятал Библию в рюкзак, где лежали бутылка с водой, запасной фонарик и ещё пара-тройка вещей, без которых, по словам Лёхи, не стоит соваться под землю.

Возвращались не спеша, утомлённые подземным путешествием. Лёха то и дело зарисовывал что-то в блокноте и фотографировал. Когда миновали узкий лаз под потолком, фонарь в руке у Макса мигнул и погас. Макс потряс фонарик, постучал ладонью. В это мгновение фонарь погас и у Лёхи.

– Надо же, – раздался Лёхин голос в обступившей их темноте, – никогда так не бывает, чтобы сразу у всех… Чёрт, второй тоже не горит!

Макс скинул рюкзак, на ощупь выудил запасной фонарик, безрезультатно пощёлкал кнопкой. Вспомнил о телефоне, попытался разблокировать, но экран оставался тёмным.

– Здесь с электричеством что-то, – сообразил Макс. – Всё отключилось. Может, магнитная аномалия какая-нибудь?

– Ага, а когда мы сюда шли, ничего не было? – хмыкнул спелеолог. – Раздался щелчок зажигалки, и тоненький огонёк рассеял тьму. – Вот видишь, а ты спрашивал, зачем в рюкзаке свечи…

Запалив толстые стеариновые свечки из аварийного запаса, они зашагали дальше и уже приближались к выходу из лабиринта, – залу с «алтарём», когда шедший впереди Лёха остановился.

– Ты что-нибудь слышал? – спросил он шёпотом.

Колеблющееся пламя светило лишь на несколько шагов, ещё больше сгущая темноту за пределами наполненного светом круга, но Максу показалось, что в боковом коридоре мелькнула тень. Он дёрнул Лёху за рукав и показал пальцем: «там».

– Есть тут кто? – позвал Лёха. Ответа не последовало.

Они осторожно двинулись вперёд, поглядывая на тёмный тоннель. Но стоило с ним поравняться, как по пещере пронёсся порыв сквозняка, и обе свечи разом погасли. Макс и Лёха застыли в темноте, и Макс вдруг ощутил, что рядом есть ещё кто-то. Кто-то затаился за поворотом, буквально в метре от них, стоит шагнуть вбок – и коснёшься, – и Макс слышал его неровное дыхание по правую руку от себя, а рядом Лёха чуть слышно матерился себе под нос, шаря по карманам в поисках зажигалки.

Секунды тянулись одна за другой, и сердце у Макса билось всё быстрее и быстрее. Наконец вспыхнул огонёк…

– Руки вверх! – истошно заорали из темноты.

Лёха отпрыгнул и, споткнувшись, растянулся на полу. Свет погас. Подскочил от неожиданности и Макс – и с облегчением выдохнул.

– Дядь Ген, это я!

Лёха вновь зажёг свечу. В прыгающем свете лицо дядьки казалось ещё испуганнее, чем на самом деле: растрёпанные волосы, торчащие усы, вытаращенные в страхе глаза.

–Хос-спади боже, – шумно выдохнул дядя Гена. – Чуть сердце не… – он вытер мокрое от пота лицо ладонью, устало прислонился к стене. – Вы чего тут делаете?

– А ты чего?

– Дык бензопилу тут забыл, приехал, гляжу – тебя нет и подвал какой-то, «дай, – думаю, – погляжу…» Спустился, а тут такое… потом фонарик возьми и сдохни, и вы идёте, а я ж не вижу…

– Нельзя одному в пещеры спускаться, – укоризненно заметил Лёха, – тем более с одним фонарём.

– Это Алексей, – представил друга Макс. – Ладно, пошли…

Из дядькиного кармана вырвался лучик света.

– О, гляди, заработал! – он вынул фонарик, поводил лучом вокруг. Спустя секунду зажглись фонари у Макса и Лёхи.

Возвращались в молчании. Лёха, по-видимому, решил исследовать таинственные боковые тоннели в следующий раз, а Макс не стал напоминать – о некоторых вещах дядьке говорить не хотелось.

За ужином, после пары рюмок, дядька наконец пришёл в себя и принялся расспрашивать, что они нашли в пещере. Лёха открыл было рот, но Макс под столом наступил ему на ногу.

– Дальше… коридоры всякие. Мы не всё посмотрели, – уклончиво ответил Макс и поспешил переменить тему. – Ты лучше скажи, дед о чём-нибудь таком рассказывал?

– Ни в жисть, – вздохнул дядька. – И спрятал ведь как… Значит, стало быть, вот откуда всё его… – он осёкся, бросив взгляд на Лёху, и шмыгнул носом. – М-да, Максим, давай-ка лучше печку затопи, а то простынем тут…

Дядя Гена потянул из кармана рубашки скомканный носовой платок, и вместе с ним выскользнуло что-то круглое, вроде монеты, но крупнее – и с массивным стуком запрыгало по полу. Макс машинально наклонился, подхватил «монету» и уже протянул было дядьке, но замер.

Тяжёлый, тёплый на ощупь кружок был, без сомнения, золотым. На широком диске ещё можно было разглядеть следы чеканки, стёртые до основания бесчисленными прикосновениями.

– Ни хрена себе, – выдохнул Лёха, подавшись вперёд. – Это ж золото!

– Золото, – ошарашенно кивнул Макс. – Откуда это?

– Откуда… Ну… нашёл! – дядькины глаза забегали. – Лежала там, вот я и взял. А чего, нельзя, что ли?

– Где лежала?

– Да на этом, – дядька показал руками большой круг, – навроде стола.

– Не было там ничего, – покачал головой Лёха.

– Не было, – кивнул Макс. – Дядь Ген, хорош юлить. Мы ж тебя не допрашиваем, нашёл и нашёл, на, держи. – Он пустил монету по столу, дядька прихлопнул её ладонью. – Мы там всё осмотрели, не было монеты.

– Да вот те крест, – обиженный дядя Гена сунул монету в карман и размашисто перекрестился. – С краю лежала, там типа загогулины такой нарисовано. Ну,вырезано. Сами не заметили, вот и нечего тут…

Лёха дотянулся до рюкзака и достал камеру.

– Вот, пожалуйста, – он повернул экран к остальным и пролистал несколько фотографий «алтаря» крупным планом. – Не было там никакой монеты.

– Погоди-ка, вернись назад, – попросил Макс. – Ага, вот эту. Здесь на фотке яблоко лежит.

– Это я положил, пока снимал, – пожал плечами Лёха. – И что?

– Когда мы отошли, ты обеими руками камеру держал и в экран смотрел, я запомнил. Значит, яблоко должно было остаться. А на обратном пути его не было. Дядьген, ты брал яблоко с алтаря?

– «С алтаря», придумаете тоже, – скривился дядька. – Я ж говорю, монета лежала, и больше ничего. На кой чёрт мне чужое яблоко со слюнями? – Он широко зевнул и перебрался на старый продавленный диван. – Максим, затопи печку, а? Кости ломит…

Пока Макс возился с дровами, дядя Гена успел заснуть младенческим сном и храпел, шевеля во сне усами. Лёха накрыл его пледом и теперь заваривал чай. Протянув Максу кружку, он сел напротив, подпёр бороду кулаком и уставился на Макса выжидающе.

– Сейчас всё расскажу, – устало кивнул Макс. В том, что Лёха не станет трепаться и не жаден до богатства, особенно чужого, он не сомневался. – В общем, если не вдаваться в подробности… Дед оставил в наследство золото. Откуда, никто не знает. Ещё оставил подсказку, где вход в пещеру. А дальше… дальше ты знаешь.

– Угу, – задумчиво кивнул спелеолог, – и пока мы ходили, кто-то забрал яблоко и положил кусок золота.

– Может, алтарь – это место для обмена? – предположил Макс. – И там кто-то… живёт? – Он непроизвольно бросил взгляд в окно, где в лунном свете темнел металлический люк подземелья.

– Ты на засов закрыл? – всполошился Лёха. – Да не дверь, а там, на пещере? Ага, хорошо, а то мало ли… Ещё вся техника у нас разом отключилась. Теоретически, электромагнитный импульс может вывести технику из строя, но так, чтобы потом всё обратно заработало… хм. Ладно, завтра разберёмся! – он залпом допил чай и вытер бороду рукавом, – Пошли спать, я с шести утра на ногах. Где приземлиться?

С хрустом потянувшись, спелеолог скрылся в комнате. Макс остался у стола, хотелось спать, но тревожные мысли не давали покоя. Его взгляд упал на брошенные в угол рюкзаки.

– Как я забыл… – пробормотал он.

Библию в кожаном переплёте не тронули ни плесень, ни сырость – да и не было сырости в том подземелье, – лишь кое-где потрескался корешок да отстали страницы. Книга была старой, но не старинной – год издания, 1912-й, стоял на титуле. Записи безвестного монаха шли по широким полям, перемежаясь кляксами. Вопреки ожиданиям, в заметках не оказалось «ятей» и «еров», а язык выдавал человека грамотного и образованного. Впрочем, Макс тут же сообразил, что монастырь затопили уже в пятидесятых, а в монастырь уходят самые разные люди – у каждого свои причины.

«Во имя Отца, и Сына, и Святого духа. Пишу, чтобы сохранить рассудок в ясности и предостеречь других, если это место когда-нибудь вновь откроется людям.

Когда стало известно о том, что обитель будет затоплена, отец игумен призвал принять это как волю Всевышнего и в смирении покинуть монастырь. Некто из послушников, до пострижения служивший инженером, разъяснил братии, что наполнение водного резервуара произойдёт не наподобие библейского потопа, а постепенно, за несколько лет. Посему отцы схимники, числом трое, в числе коих находился и я, с благословения настоятеля остались в замурованной пещере, доверив себя воле Божией и непрестанно пребывая в молитве.

(На случай, если читающий эти строки не знаком с преданием, поясню: обитель была основана на месте, когда-то почитавшимся как дурное из-за обитающих в пещерах бесов. Спустившись в пещеры, святой старец Паисий молитвой изгнал нечистую силу; там же, в пещерах, стяжал он славу затворника и был погребён. К удивлению братии, его благоуханные мощи были вознесены на небеса; с тех пор на протяжении семи столетий в пещерах обитают и находят последнее земное пристанище монастырские затворники).

Вскоре отошёл ко Господу отец Иосиф, старейший из нас. Мы с отцом Димитрием отслужили заупокойную и, сообразно обычаю, поместили гроб в нишу, возле прочих. Проснувшись после краткого отдыха, я услышал благоухание райских цветов, коими ангелы убирают мощи монастырских подвижников, прежде чем забрать их на небо. Ещё до принятия схимы мне доводилось участвовать в погребении святых затворников и воочию убедиться, что предание о райских цветах – истинная правда: я видел и благообразно убранные невиданными цветами тела усопших, и опустевшие спустя день или два гробы. Теперь же моё сердце исполнилось радости за отца Димитрия, который, по милости Божией, узрит это чудо впервые.

Отец же Димитрий, едва проснувшись и услышав запах, пришёл в волнение и поспешил к месту упокоения отца Иосифа. Гроб был в изобилии выложен цветами, но тело уже вознеслось с ангелами в райские кущи, что стало для меня ещё одним свидетельством святости, обретённой отцом Иосифом. Однако отец Димитрий, помолившись, нарушил обычное молчание и рассказал о причине своего волнения.

По его словами, цветы, которые мы считали райскими, сопутствуют неким отвратительным созданиям. Ему довелось встретить их ещё в мирской жизни, в годы гражданской войны, при весьма прискорбных обстоятельствах, после чего он пришёл искать покоя в монастырь, не в силах оправиться от произошедшего. Создания эти, как сообщил отец Димитрий, разумны и похищают тела усопших для нечистых обрядов. Отец Димитрий крепок в вере и пребывает в здравом рассудке, посему сомневаться в его словах нет причины. Остаётся лишь смиренно принять, что все эти годы мы заблуждались относительно вознесения на небо и оставляли на поругание бесовским силам мощи праведников. Да покоятся их души с миром.

Вероятно, семьсот лет назад отец Паисий не изгнал бесов, а лишь запретил им выходить из пещер, и точно так же постоянное присутствие затворников оберегало мир от сатанинских сил. Отец Димитрий увидел в своём присутствии здесь промысел Божий и посчитал своим долгом помешать бесам. Мы нашли оброненные ими цветы у затопленного выхода, где берут воду. По словам отца Димитрия, означенные создания неспособны жить в водной стихии. Посему проход должен через краткое расстояние вновь подниматься над водой.

К моим увещеваниям вернуться к молитвам, раз теперь волею Божией эти пещеры навсегда закрыты водохранилищем, отец Димитрий не прислушался. Слабость здоровья и более чем преклонный возрасте его не остановили. Проснувшись, я не обнаружил его поблизости, некоторые же вещи и часть свечей исчезли. Блажен тот, кто душу покладает за други своя. Я дописываю эти строки и иду за ним. Помилуй мя, Господи».

Макс перечитал заметки схимника дважды, осторожно закрыл старый том. Бесы, дьявольские ритуалы, рассказы старого монаха – всё это не более чем суеверия, помноженные на галлюцинации от долгого подземного заточения. Но в таинственных подземельях, где за полчаса можно было пройти сто километров, что-то было, и это что-то было живым: и несколько десятков лет назад, и сегодня…

– Вставайте, граф!

Макс с трудом разлепил глаза и тут же зажмурился, – раннее солнце заливало комнату, и казалось, что вчерашние приключения в таинственной пещере – лишь долгий и путаный сон.

– Да встаю я, встаю, не ори… – отозвался он, нашарил тапки и побрёл на кухню, набросив одеяло на плечи. Вечером он сам не заметил, как уснул. За ночь печка с незадвинутой заслонкой выстыла, в доме было зябко. Пахло свежим кофе. Лёха деловито резал колбасу на бутерброды, мыча под нос что-то немузыкальное.

– А где дядька? – поинтересовался Макс, зевая.

– А вот, – Лёха кивком показал на вырванный из тетради листок. Макс придвинул записку.

«Я уехал домой. Не лезте пока что в пещеру, малоле что. Завтра вернусь и в месте посмотрим», – прочитал Макс и фыркнул: грамотность не относилась к числу дядькиных достоинств.

– Генка! Слышь, Ген! – раздался из-за забора дребезжащий голос соседа-старика, одного из немногих оставшихся жителей деревни.

Макс толкнул форточку и высунул голову из окна:

– Дядь Вань, здрасьте! Его нет, уехал. Передать чего?

– А чего он машину оставил? Обсох, штоль?

– В смысле? – не понял Макс. Он набросил куртку, сунул ноги в первые попавшиеся сапоги и вышел во двор. Было по-осеннему холодно, в тени лежал иней. Макс прошаркал к воротам, отпер калитку.

– Я грю, чего он машину-то на полдороги оставил? – повторил сосед. – Иду, гляжу, стоит, а Генки нет. Ежели обсох, дак пусть ко мне зайдёт за бензином, дам канистру.

– Понятно, – медленно кивнул Макс. – А где вы, говорите, машину видели?

– Дак а вона там! – махнул рукой старик. – Аккурат напротив колодца старого, в сторонке, отседа не видно.

Распрощавшись с соседом, Макс вернулся в дом. Лёха задумчиво крутил в руках фотоаппарат.

– Макс, ты мою камеру брал? Она на столе лежала. Нет? Я обычно не выключаю, зачем, она и сама выключается. А теперь, смотри, рычажок повёрнут. Может, дядька твой? Некрасиво получилось, мы ему не рассказали про дальнюю пещеру, а теперь он фотки, наверное, видел.

Макс выглянул в окно, где виднелась железная дверь подземелья. Люк был прикрыт, но засов сдвинут.

– Вот придурок! – рассердился Макс. – Он никуда не уехал. Увидел фотки и полез туда втихаря. А записка – чтобы мы не мешали.

– Он совсем ненормальный, что ли? – хмыкнул Лёха. – Один в пещеру? А если случится что?

– Он больной на голову, как деньги почует, – признался Макс, сгорая от стыда за родственника. – А как дедово золото нашли, сам не свой стал. И ещё… – он вспомнил про заметки на полях и принёс книгу из комнаты. – Вот, читай.

Спелеолог удивлённо поднял брови и погрузился в чтение. Макс ходил из угла в угол, поглядывая то на друга, то на окно.

– А дядька про это знает? – мрачно поинтересовался Лёха, закрывая книгу.

– Откуда? – фыркнул Макс.

– Надо его вытаскивать. – Лёха решительно поднял из-за стола, чуть не опрокинув чашку с кофе. – Макс, ты как хочешь, а я звоню своим. Кто-то должен знать, что мы в пещере. Собери пока фонари. Ч-чёрт, связи нет… Твой работает?

Макс взял с тумбочки мобильник, всю ночь стоявший на зарядке, но тот не подавал признаков жизни.

– Бред какой-то, – Макс растерянно потёр лоб. – Он вчера выключился вместе с фонариком, там, в пещере. Вообще не включается.

– Ладно, – Лёха размашисто написал несколько строк на обратной стороне дядькиной записки и оставил на столе. Подхватил рюкзак и направился к двери. – Ты идёшь?

Уже в подземелье выяснилось, что интересовался дядька не только фотоснимками. Пропал блокнот, в котором Лёха рисовал план пещеры.

– Найду – в морду дам, – бушевал спелеолог. – За такое вообще знаешь, что делают?

– Я от себя добавлю, – мрачно хмыкнул Макс.

К счастью, оба помнили, где найти нужный коридор: сначала прямо по широкому тоннелю, затем, не доходя до конца, в проход слева.

Лестница была на месте. Пробравшись через лаз, Макс и Лёха спустились с другой стороны и огляделись.

– Дядь Гена! – позвал Макс. В дальнем тоннеле отозвалось эхо.

– Тихо ты, – шикнул Лёха. – Нельзя в пещерах орать.

В просторном зале было пусто. Они двинулись было дальше, но Лёха потянул Макса за рукав.

– Смотри, – показал он. Чуть поодаль валялся фонарик. Старый фонарик, всё время лежавший без дела в сарае и теперь оброненный здесь дядькой. Потерянный – и не поднятый. Спелеолог сделал несколько шагов в сторону, подобрал фонарик, щёлкнул кнопкой. Зажёгся свет.

Предчувствуя недоброе, Макс ускорил шаг. Они миновали коридор с пустыми гробами и потёками воска в каменных нишах. В пещере, где когда-то доживали свои дни монахи-затворники, всё оставалось по-прежнему, но образ Богородицы был чуть сдвинут на угол – будто пробовали снять, но не справились и оставили как есть. На одном из ящиков лежала пара старинных подсвечников, кадило, ещё что-то из церковной утвари – и Лёхин блокнот с истёртой жёлтой обложкой. Кто-то собрал ценные вещи, но уносить почему-то не стал.

– Дядька твой, однако, не устаёт удивлять, – заметил спелеолог, подбирая законную собственность. – Гробов не испугался, обстоятельно к вопросу подошёл…

Макс промолчал. Было стыдно.

– Дядь Ген, если спрятался, выходи, – негромко позвал Макс.

– Негде тут прятаться, – раздражённо отозвался Лёха. – Пошли. Может, он вышел давно? Или разминулись где… Ты говорил, там ещё другие выходы есть?

– Были, – рассеянно кивнул Макс. Почему дядька ушёл, оставив находки? Нашёл что-то более ценное и слишком тяжёлое?

Они молча вернулись в зал со сталагмитами.

– Зачем он только фонарик выкинул? – недоумённо повёл плечами Лёха. – Явно ведь не просто выпал из кармана, он в стороне от тропы лежал. Или опять погас без причины, а дядька и психанул?

– Он не выкинул, – вдруг сообразил Макс. – Он бросил… во что-то. Или в кого-то.

Обводя стены лучом фонаря, Макс медленно двинулся к затопленному проходу.

– Хорош людей пугать, – Лёха нервно оглянулся. – Тебя послушать, так тут проспект Ленина, народ табунами ходит… Ты чего там? Нашёл чего? – он догнал Макса, застывшего у кромки воды, и замер на полуслове.

Макс молча смотрел на чёрную воду, где плавала кепка. Дурацкая тряпочная кепка дяди Гены с целлулоидным козырьком, родом из восьмидесятых.

– Макс… Макс!

Он вздрогнул от строгого окрика, почувствовал, что кто-то тянет его за рубашку и, опустив глаза, понял, что это он сам машинально расстёгивает пуговицы.

– Давай успокоимся, – Лёха встряхнул его за плечи. – Застегнись. Куда собрался? Дядька твой бы в жизнь туда не полез. Он хоть и больной на всю голову, но не самоубийца же.

– А если… не сам? – осторожно предположил Макс. Он с трудом отвёл глаза от кепки. – Или, если без фонарика был, упал в воду?

– Тем более, – нахмурился спелеолог. – Если так, сейчас мы ничем не поможем, только сами угробимся. Скорее всего, твой дядя придурочный уже сидит дома, чай пьёт. Поэтому сейчас спокойно возвращаемся, берём его за шкирку… Погоди-ка… – Лёха попытался дотянуться до кепки, но замер. В луче его яркого налобного фонаря стало видно, что вода теперь не чёрная, не прозрачная, а розовая. Только сейчас Макс обратил внимание на пятна под ногами, и в смятении отступил, увлекая за собой Лёху.

Налобный фонарик спелеолога мигнул и погас. Свет в фонаре Макса стал предательски подрагивать.

– Вот чёрт, – мгновенно сориентировался Лёха. Он схватил Макса за рукав и потащил вдоль стены туда, где из незаметного снизу лаза опускался трос. В ту секунду, когда пальцы Макса коснулись троса, его фонарик отключился. За мгновение до этого Макс обернулся, и ему показалось, что по тёмной глади воды расходятся круги.

– Без паники, – Лёха засопел, доставая заранее припасённые свечи. Огонёк осветил его сосредоточенное лицо. – Поднимайся.

Цепляясь за чуть заметные выступы и придерживая трос, Макс поднялся на уступ и свесился, принимая у Лёхи свечу. Горячий воск капнул ему на палец. Макс закрепил свечку на камне и помог Лёхе забраться наверх. У воды что-то блеснуло, он бросил взгляд назад, на мгновение замер – и одним рывком втащил Лёху на уступ. Оба оцепенели, боясь вдохнуть.

Водная гладь чуть мерцала мертвенно-бледным светом. У самой кромки стояли две неподвижные фигуры. Вода стекала, поблёскивая, с их одежд – плащей с остроконечными капюшонами, – и секунду спустя Макс понял, что это не плащи, а монашеские одеяния. В темноте не было видно лиц, но оба чувствовали, что неизвестные безотрывно смотрят на них.

Высокая фигура медленно подняла руку, послышался не то шелест, не то шёпот – он струился, будто тоненький ручеёк, отражался от стен; едва различимые слова таяли в уголках пещеры и звучали вновь, сплетаясь сами с собой, заполняя всё подземелье, и зачарованный их ритмом Макс не сразу заметил, что мгла понемногу рассеивается. Призрачное, подрагивающее сияние тронуло колонны-сталагмиты, неровно замерцали сетью прожилок стены.

Фигуры в чёрном уже можно было рассмотреть. Даже издали было видно, насколько изодраны их одежды. По случайно виденным когда-то фотографиям Макс помнил, что одеяние схимника расшито крестами; здесь же на местах, где были кресты, зияли прорехи, будто ткань вырвали, и казалось почему-то, что с ненавистью. Тем временем высокая фигура, не прекращая шептать, поднесла руку к голове и откинула капюшон.

Лёха сдавленно вскрикнул и стиснул руку Макса. Тот и сам едва удержался от крика. Безволосая, покрытая не то кожей, не то чешуёй голова, приплюснутая с боков. Водянистые рыбьи глаза-блюдца, плоский нос, неровная линия безгубого рта. Свечение стало ярче, а шелестящий шёпот громче. Монстр медленно вытянул руку, указав пальцем на Макса и Лёху, и вторая фигура вдруг легко опустилась на четвереньки и двинулась к ним, водя головой из стороны в сторону, будто принюхиваясь.

Опомнившись, Макс втолкнул Лёху в низкий лаз и пополз следом, едва не задевая головой ботинки спелеолога. Чудом не сорвавшись, они ссыпались по лестнице. Здесь стены светились редкими пятнами, и Макс взмолился небесам, чтобы свет не погас, пока они не доберутся до выхода. Лёха навалился на лестницу и с грохотом свалил её на пол.

– Бегом! – подтолкнул он Макса. В ту же секунду под потолком мелькнула тень. Чёрный силуэт показался из лаза и, словно обезьяна, легко прыгнул на противоположную стену, а уже с неё – на землю. Мгновение – и существо метнулось к ним, сбив Макса с ног.

– Лё-ёха-а! – завопил Макс, пытаясь оттолкнуть монстра. Капюшон слетел, оголив оскаленную пасть с редкими клыками и прищуренные в исступлённой злобе глаза. Болотный, тинистый смрад ударил в нос. Тварь взмахнула рукой – или лапой? – и длинные когти блеснули, вспарывая рубашку на груди у Макса.

Тяжёлый ботинок спелеолога отбросил чудовище навзничь. Макс поднялся, держась за стену. Перед глазами плавали цветные круги, ссадины на груди жгло. Тварь лежала неподвижно, глаза прикрыты мутными полупрозрачными веками.

– Ва… валим отсюда, – произнёс он, тяжело дыша. – Соберём людей и…

Из глотки чудовища донеслось сдавленное сипение. Монстр шевельнул лапой, правое веко дрогнуло. Мерцающие пятна на стенах загорелись ярче, из лаза под потолком полился дьявольский шёпот, казалось, он стекает по стенам, стелется по полу, подбирается к ногам невидимым туманом.

Лёха и Макс бросились бежать. Шелест за спиной сделался громче, ещё громче, ещё, и вой разнёсся по пещере, удесятеряемый эхом. Стены задрожали. На голову посыпалась крошка, заклубилась пыль. Они мчались вперёд, а вой преследовал их, настигал, заставлял втянуть голову в плечи и удирать со всех ног. Промчавшись мимо «алтаря», они сунулись было в коридор, но с потолка сорвалась каменная плита, едва не похоронив под собой Макса.

– Где другой выход? – кашляя и давясь от пыли, Лёха рванулся к правому тоннелю, но Макс поймал его за куртку. На островке посреди болота им не спастись. Они бросились в левый коридор и через минуту оказались у ржавой лесенки, а у Макса перед глазами стоял тёмный силуэт, мелькнувший у входа в зал.

Подтянувшись, Лёха ужом протиснулся в узкую щель. Макс ухватился за руку товарища и уже почти выбрался на воздух, когда его лодыжку обхватили цепкие ледяные пальцы. Завопив от ужаса, Макс пнул невидимую тварь, рванулся и освободился от мёртвой хватки.

Наступила тишина. Лёха и Макс сидели на камнях, тяжело дыша, и не сводили глаз с чёрного отверстия под гранитным валуном. Прошло несколько минут, и на поверхности их, похоже, преследовать не собирались. Макс огляделся. Была ночь – поздняя, хотя в подземелье они спустились утром и провели там от силы час-полтора. Молодая луна едва освещала редкий лес.

– Ты как? – поинтересовался Лёха, переведя дыхание. – В порядке?

Израненная грудь болела, но Макс кивнул и прикрыл глаза. Живы, и слава богу.

– Где мы?

– Не знаю, – признался Макс. – Вон там, – он показал за спину, – какое-то строение было… – он поднялся на ноги и захромал прочь. Левая кроссовка осталась в лапах у мерзкой твари, и возвращаться за ней Макс не стал бы и ради целой кучи золотых монет. Он вспомнил о дядьке. Пропал дурень из-за своей жадности. Алёнку жалко…

– Стоять! – выкрикнули впереди, и Макс отшатнулся от ударившего в лицо света. – Кто такие? Руки вверх! Вверх, я сказал!

Макс поднял руки над головой, отворачиваясь.

– Свои! – выпалил он машинально. – Мы это… заблудились. Да уберите вы фонарь…

– Документы есть?

– Нет, – мотнул головой Макс. – Я же говорю, мы заблуди…

Он задохнулся на полуслове, получив короткий удар в солнечное сплетение. Кажется, стволом автомата – широким, с вырезами по бокам.

– Разберёмся. – Луч слабенького фонаря скользнул вбок, на мгновение осветив второго – тощего паренька в старой, допотопной военной форме, как в старых фильмах о партизанах, вот только винтовка у него в руках казалась совсем не бутафорской. – Машков, веди к командиру.

– Вперёд пошёл, руки за головой. Не оборачиваться, кому сказал! – тонким, ломающимся голосом скомандовал Машков. Лёху толкнули в спину, и они, спотыкаясь, неуверенно зашагали в темноту.

– Товарищ, э-э-э… – начал Макс. – Это военный объект какой-то? Мы не зна…

– Разговорчики! – прикрикнул конвоир.

– Какой сейчас год? – вдруг выпалил Лёха.

Сзади хмыкнули.

– С утра был сорок третий.

«Это какая-то дурацкая шутка, – подумал Макс, подныривая под низкую еловую ветку. – Снимают кино. Да, точно, снимают кино…»

Он шагал, спотыкаясь, по ночному лесу, и впереди была темнота.