В сумрачном, заброшенном саду росла молодая яблоня. И от сырости случилось ей заболеть. Дождливым майским днём листья Ранетки начали выскальзывать из слабеющих ветвей, а на коре испариной выступил белый лишайник. 

Соседи взволнованно шептались, скрещивая ветки за здоровье яблони, пока, к общей радости, бледная Ранетка не украсилась зелёными веснушками новых почек. 

Недуг отступал, но теперь яблоня сгорала со стыда! Ведь все вокруг шуршали нарядами из весенней коллекции, а она стояла голой и рябой. Даже медленно распускающиеся почки не радовали, — их хватило бы на пропитание, но не на красоту. Теперь оставалось только мечтать, что к будущей весне удастся скопить сил на пышную крону. 

А яблоньке так хотелось цветов! Хотелось быть нарядной, наливаться плодами, слушать щебет птенцов, вылупившихся на её ветвях; жить полной жизнью — и уже сейчас, а не через год! От тоски у яблони опускались ветви, и она была готова выжать из себя все соки, только чтобы снова стать красивой.

Не успела Ранетка подумать об этом, как ощутила терпкое, шершавое касание. Вокруг её ствола вкрадчиво змеился стебель хмеля. Наглец появился будто из-под земли, но, приглядевшись, яблонька заметила, что лоза его была очень длинной и уходила за край сада. «Да хоть за край мира!» — подумала она и заскрипела слабым, надтреснутым голосом:

— Что это вы себе позволяете?

— Прошу прощения, прошу прощения, — торопливо зашелестел Хмель, подкручивая салатовые усики. — Видите ли, я не местный, но случайно подслушал разговоры, которые ведут коренные обитатели. И решил вас поддержать.  

— Они говорят обо мне? — замерла Ранетка в тревожном предчувствии. — И что же?

Прежде чем ответить, Хмель ещё крепче обнял яблоньку.

— Крепитесь. Они шепчут, что... Эх, это так некультурно... Что ваши голые ветки... бросают на их высокое общество густую тень!

— Они правда так говорят? — вздрогнула яблонька, будто от удара топора. — Но как они не понимают, что это следствие болезни? Ведь мне неоткуда взять новых листьев, пока не распустятся почки.

— Да-да, клянусь, именно степенью вашей распущенности они и огорчены. Но, к счастью, существуют ещё растения с твёрдым внутренним стержнем, что не будут безучастно торчать на опушке чужого несчастья! Не то что эти очерствевшие чурбаны. Я здесь, чтобы предложить вам поддержку и опору! 

— Спасибо, конечно, — бессильно поникла яблоня, — но разве вы лекарственный? Чем вы мне поможете? 

— Я могу заслонить вас от насмешек собственным телом. Одолжить, так сказать, единственную рубашку. Иначе говоря, дать листву в рост. А моя листва, прошу заметить, и больше и красивее, чем у этих дремучих созданий.

— В рост? — затрепетала Ранетка. — Как это?

— Это когда я помогаю вам, а вы помогаете мне. Смотрите, — Хмель сделал ещё один оборот вокруг тонкого ствола, — я одолжу вам тысячу листьев, а вы обеспечите их прирост, скажем, до двух тысяч. По-моему, справедливо. 

— Но как же я это сделаю?

— Да просто ни в чём себе не отказывайте: тянитесь ко всему, чего пожелаете: вверх, вдоль, вширь — а я буду поддерживать ваши стремления. Вы будете создавать форму, а я обеспечу содержание. Проще говоря: вы дадите ветки, на которых я мог бы разместиться, а я дам зелень, чтобы их покрыть. Наращу так тысячу листьев, и мы в расчёте. А самое главное, чем больше листьев будет у меня, тем красивей будете и вы. Представьте!

И яблоня представила, как станет не только самым красивым, но и самым высоким деревом! Конечно она согласилась, полностью захмелев ещё до того, как извивающиеся стебли достигли вершины, укрыв не только ветви, но и рябой ствол. Ранетка наконец-то почувствовала себя счастливой!

Всё лето молодая яблоня пышно зеленела. Осенью же, когда соседки раскраснелись плодами, отчего заметно погрузнели, Ранетка гордилась изяществом веток и нежными салатовыми серёжками хмельных шишек, украшавших её крону. И даже зимой, когда все отпустили листья в тёплые края, яблонька выделялась цепочками хмельных лоз. 

Проснувшись весной, Ранетка обнаружила, что Хмель уже облачил её в новый наряд. Поэтому вместо утомительной рутины ткать себе крону, она лишь украсила некоторые места, все силы приложив, чтобы тянуться ввысь. И росла она с проворством бамбука: так, что Хмель едва за ней поспевал.

На следующий год он объявил:

— Что ж, мы в расчёте. Видимо, мне пора?

Но яблонька и слышать ничего не хотела! Зачем ей одеваться самой, когда появился такой помощник? Да и смогла бы она скроить столь объёмное платье? Если Хмель покинет её, в кого она превратится? В дурнушку с дырявой кроной! Зато если останется, уже через пару лет она сумеет перерасти самую высокую сосну! Ранетка, не думая, согласилась на все условия Хмеля, только чтобы тот не покидал её. 

И симбиоз процветал. Хмель всё плотнее окутывал яблоню, а та продолжала тянуться к солнцу. Спустя несколько лет показалось, будто она доросла до края небес, где было маловато воздуха, отчего дышалось с трудом. Но на самом деле, это корсет из одеревеневших стеблей Хмеля начинал душить молодую яблоню.

Но даже заметив это, Ранетка просто сказала себе, что красота требует жертв. 

Впрочем, дышать становилось всё труднее: корни уже почти не прокачивали соки сквозь сжатую в тисках грудь. Это значило, что вырасти ещё не удастся. Следовательно, и выполнить последний уговор с Хмелем не выйдет. Сколько же он попросил в последний раз? Миллион листьев? Миллиард?..

Сознание мутнело с каждым днём. Ранетка была рада этому, ведь вместе с ним уходили и сожаления, и страх. Она вспомнила, что так и не вырастила ни единого яблочка. Но тут же поняла, что это и к лучшему, ведь молодым росткам не удалось бы прорваться к солнцу сквозь вьющиеся заросли, окружившие подножье её ствола. 

«Зато я буду украшена листвой ещё много лет после смерти», — утешилась яблоня, на прощанье взглянув на солнце сквозь наступающие хмельные трезубцы. С этой мыслью она заснула, превратившись в памятник самой себе. 

Но уже осенью высокое дерево поразила молния, и пламя, легко пробежав по хмельной лозе, быстро обратило Ранетку в прах.