Часть 2

Люба собрала нам в дорогу еду, - рисовую лепешку и немного кореньев. Мы не беспокоились за провизию, всегда можно найти в лесу что-то новое, к тому же чувство голода, казалось, совсем покинуло нас. Иногда я пытаюсь вспомнить, когда ел в последний раз и понимаю, что не помню, но при этом организм прекрасно себя чувствует, есть силы и энергия. Эту аномалию я до сих пор не разгадал. 

Пойти решили цепочкой, во главе Клим, в середине Саша, и я замыкающий. Во-первых, Клим лучше разбирается в лесу, во-вторых, я страхую его со спины. Община собралась полным составом проводить нас. Мы обнялись с каждым и это чувство, когда тебя похлопывают по спине и приободряют – дает еще больше силы. Саша даже здесь держался в стороне. Он зло смотрел на остальных и постоянно сплевывал себе под ноги. 

- Ну и пошли вы на, - сказал он, вместо прощания. А потом обратился ко мне, - не дыши в спину, сам пойду. 

Мы двинулись вперед. Шли уже известной тропой до озера, и дальше до места, где заканчивается периметр и начинается неизведанное. Как только вышли за свою зону комфорта, сделали пару шагов, подпрыгивая от собственной легкости. Вернулось забытое чувство тревоги, потянуло в безопасность. Я уже забыл, как сам еще недавно рвался вперед на поиски приключений, а сейчас отчаянно цеплялся за точку опоры, которую дает деревня. Но делать нечего. Саше было еще тяжелее, он понимал, что его ведут туда, где, наконец, можно избавиться от проблемы. Он не до конца контролировал свое тело и пару раз сильно приложился о стволы деревьев, встающих на пути. Через какое-то время мы приноровились и даже стали играть как дети, прыгая вперед как на батуте и перелетая по несколько метров за раз. Главное, маневрировать между деревьями. Они росли не часто, как зубья на поломанной расческе и в какой-то момент мне пришла идея, использовать их как направляющую движения. Я прыгал, приземлялся, хватал рукой ствол и отталкивался от него по направлению к другому стволу. Так, хотя бы, можно было контролировать физику тела. Остальные последовали моему примеру. На какой-то момент я понял, что мы с Климом совершенно не контролируем Сашу, он двигался вслед за нами, просто чтобы не потерять нас из виду. А место было необычное, сухая земля и деревья вроде земных по габаритам, единственное, что стволы у них были как наждачная бумага и к тому моменту, когда мы осознали их свойства, ладони наши были в порезах и кровоподтеках. Пришлось сменить тактику и теперь делать больше прыжков, но с меньше дальностью полета, уворачиваясь от встречных деревьев. Я обернулся и понял, что мы зашли далеко, не видно было границы двух миров и теперь только одна дорога – вперед. 

- Постой, паря, дай отдышаться, - наконец сказал Саша. Но затормозить сразу не так легко, тело по инерции все равно несет вперед. Мне пришлось врезаться в дерево, чтобы затормозить. На скуле образовалась царапина, которая мгновенно вздулась и покраснела. 

И что теперь делать? Сколько нам еще идти вперед? Усталость давала о себе знать, но чтобы делать привал – пока об этом думать рано. 

- Вы куда меня ведете хоть? – с нотками жалости спросил Саша. – Знаю, избавиться от меня хотите, черти. А вы думаете, я вас так легко отпущу? Ну уж нет, на. 

И тут он оскалился. Лицо его стало жестким и злым. Я почувствовал опасность. Инстинктивно потянулся к ветке, схватился за нее, но тут же с криком одёрнул руку – на разорванной в кровь ладони виднелись тонкие иголки шипов. Странные деревья, с корой из наждачной бумаги и с ветвями, покрытые мелкими шипами. Листья росли на самой верхушке и снизу не было видно, какой они формы. Кроны деревьев заграждали все небо, а искусственный свет разливался и этот безумный лабиринт из одинаковых по форме деревьев начинал утомлять. Более того, он начинал пугать. По лицу Клима я увидел, что он тоже чувствует себя неуютно. 

А Саша тем временем напирал, он подходил ближе, хоть и не делал скачков. Из-за пазухи он достал что-то, напоминающее «розочку» от бутылки. Это оказался зазубренный кусок ветки, которую он искусно вырезал, пока еще находился в общине. Я инстинктивно попятился назад. 

- Ну, что, фраерок, думал меня кинуть? Думал, на лоха напал, на? – Он размахивал своим оружием и приближался ближе. Я отбросил мысль о мирных переговорах и сделал то, что было наиболее разумнее в данный момент: 

- Бежим, Клим, - крикнул я товарищу и рванул вперед, куда глаза глядят. 

Рука моя болела от шипов, но мне нужен был разгон, поэтому я вернулся к старой технике и прыгал по несколько метров, отталкиваясь от деревьев. Слева прыгал Клим. За нами гнался Александр. Я потерял присутствие настоящего, я весь отдался инстинктам и летел вперед. Спиной я чувствовал опасность, эмоции Саши – злость, ярость, желание причинить боль – гнались за нами как дворовые собаки, его эмоции были физически ощутимы, будто они уже причиняли нам боль, еще даже физически не касаясь нас. И это было страшно. Мы превратились в дичь, за которой гнался в лесу ополоумевший охотник. 

В какой-то момент не сразу понял, что деревьев становилось меньше. Они росли реже, а травы становилось больше и выше, поэтому прыжки гасились и теперь приходилось затрачивать больше усилий. Наконец лес закончился внезапно, впереди раскинулся безграничный простор, но у меня не хватило времени понять что это. В очередной раз, прыгнув вперед, я понял, что лечу с обрыва в свободном падении вниз. Земля приближалась, но это было странное чувство, будто время остановилось, и ты еще можешь анализировать, как сгруппироваться, чтобы не сломать себе ноги. И было еще что-то, будто кто-то меня подхватил в полете и оберегает от катастрофы. Я упал на бок, перекувырнулся как колобок, прокатился несколько метров и затих. Увидел, что Клим приземлился на корточки, потом выпрямил ноги и стал подпрыгивать как пружина дальше. А Саша рухнул вниз, его тело подбросило от земли несколько раз, и он так и остался лежать. Наверняка, сломал себе позвоночник. 

Я посмотрел наверх. Обрыв располагался на добрых десяти-пятнадцати метрах. Если бы не гравитация, то сильнейшие травмы были бы у всех, а так мы отделались парой ушибов. Но ведь дело не в гравитации, возможно, просто нас спасли, а его нет. 

- Ты в порядке, - спросил меня Клим? 

Я встал, пошевелил руками-ногами, вроде все цело. Боль была, но небольшая. Мы подошли с Климом к телу Саши. Он лежал лицом вниз, не было крови, раздробленных тканей или что там еще бывает после падения с большой высоты? Он просто лежал на земле и не дышал. Мы переглянулись. По крайней мере, дело было сделано. Ведь, именно за этим община нас и отправила – избавиться от паразита в ее чреве. 

- Что будем делать? – спросил я друга. 

- Нужно похоронить его по-человечески, - ответил он. 

- Так странно, - задумался я. – Мы хрен пойми где находимся. Хрен пойми, что нас окружает. И хрен пойми, что будет дальше, а закапывать его будем по-человечески. 

Не то, чтобы я имел что-то против нормального погребения, просто все было ненормальным. Место оказалось что-то вроде прибрежной косы, справа от косы раскинулось большое болото, слева обрамляли скалы, с которых мы упали, вверху скал было плато, на котором остался наш дом. 

- Вот возле скалы и похороним. 

Мы принялись рыть яму руками, и земля поддавалась на удивление легко. Земля была пористой и с переливами, будто стекловатная крошка, но при этом не резала руки, но и не держала формы, как может держать земля. Потом Клим вспомнил, что в нашем мешке были тарелки, которые перед уходом дала нам Люба, с тарелками дело пошло еще быстрее и вот уже через пару часов мы погрузили тело Саши в яму и засыпали его землей. И знаете что… Это было невероятно странно. Только мы его засыпали, только присыпали небольшой холмик, только хотели произнести хоть какую-то речь, как вдруг земля проглотила его, и верхний присыпанный слой вновь стал ровным и неотличимым от остальной поверхности. Мы переглянулись с Климом. 

- Стой здесь, - говорит он мне. – Не двигайся, я сейчас. 

Он ушел в сторону болота. На болоте был туман, я видел только ближайшие пару метров, а там дальше, в глубине – даже не представляю, что там. И вот я разделен тонкой полоской берега, вверху плато, до которого нам не добраться, впереди неизведанные земли, в которых может быть все, что угодно, единственный человек, который составляет мне компанию на этой непонятной планете ушел, а я стою возле могилы, в которой мы похоронили землянина и думаю, что делать дальше, что делать, если он не вернется. Мама, роди меня обратно, я ничего не понимаю. Но Клим вернулся. Он держал в руках прутик. 

- Я обозначу место, где он захоронен. Ну, вроде как могилы будет. Мне кажется, это нехорошо, если после смерти человека совсем ничего не останется, понимаешь? Если о нем не останется даже памяти, - и он воткнул прутик в землю. 

Мы постояли еще немного на этом месте, наверное, каждый из нас думал, что нужно что-то сказать о нем в память, это нужно больше ему, а не нам, но мы ведь ничего не знали об этом человеке, не знали, какая у него была жизнь до, а то, как он показал себя с нами – об этом лучше не вспоминать. Простить его и забыть. Как-то так. 

- Ладно, пошли вперед по косе, - предложил Клим. – В болото я не хочу, там не очень приятно находиться. 

- Почему? – удивился я. 

- Ну… - Он задумался. – Там странные ощущения, будто ты не один. А кто там, в тумане, – не разглядишь. 

И мы решили пойти по косе. И только отошли на десяток метров как увидели свечение впереди, очень сильный свет. Этот свет разрезал туман, но ему было не под силу рассеять его. И там дальше, в этом свете появились три фигуры, они будто вышли из света и от нас их огораживал туман. По очертаниям мы узнали инопланетиан, которые были причиной (или виной) почему мы оказались здесь. И мы с Климом замерли. Это все равно страшно. И хоть ты думаешь, что уже привык ко всему и это происходит вроде как не в первый раз, но все равно страшно. Инстинкт самосохранения никто же не отменял. Я пытался их разглядеть, но это ведь только очертания. А они стояли в тумане и смотрели на нас, ничего не говорили и не показывали. Просто стояли и смотрели. И чем дольше они смотрели на нас, тем сильнее на нас ложилась какая-то непонятная душевная тяжесть, будто мы совершили нечто ужасное, будто они осуждают нас. Я уже не мог их рассматривать, я отвел глаза и смотрел себе под ноги как провинившийся школьник. Не было произнесено ничего, но сам воздух передал мне это осуждение. И мне становилось стыдно и больно, я впервые ощутил, что такое раскаянье и когда я ощутил его, я понял, что оно – жжёт. Раскаянье это физически ощутимое состояние. Они будто раздували в нас самих давно потухшие угли, которые нагревались с каждой новой секундой, раскалялись, набирали силу и теперь жаром выжигали наши внутренности. Клим согнулся и упал на колени. Он закрыл глаза руками, и тело его сотрясали рыдания. А я переносил пытку молча, сжав зубы. Сложно объяснить, что с нами происходило, это было больно, но не физически конечно, нет, просто душа болела, душа лезла из тебя как из темницы, она пыталась вырваться из тела криком, но я не выпускал ее, я сжимал челюсти с такой силой, что у меня лопнул сосуд в глазу и я перестал видеть одним глазом, его заволокла пелена. Потом нас потихоньку стало отпускать. Я посмотрел вперед и увидел, что света больше нет, лишь плотный, густой туман. Посмотрел на Клима, он перестал рыдать и теперь сидел опустошенный на своей пятой точке. И я знал, что он ощущал то же, что и я, нам обоим дали одинаковую порцию осуждения, но реагировали мы на нее по-разному. И после этого у меня в душе была пустота, стыд выжег все, не осталось никаких чувств. 

- Но ведь мы же его похоронили, - сказал я, присев к Климу поближе. – Мы закопали его по всем правилам, не оставили гнить наверху. Так что же им не понравилось то? 

- Ты когда-нибудь убивал человека? – вдруг невпопад спросил меня Клим. 

- Нет, но ведь мы его не убили, это был несчастный случай, - я пытался мыслить логически. 

- Но ведь это мы стали причиной его несчастного случая, это мы его привели на это место, изгнали из общины, - он продолжал упрямо твердить. Его, похоже, торкнуло сильнее моего. 

- Послушай, брат, он был невменяем, ты разве не помнишь? Он не хотел работать. А изнасилование? Он почти изнасиловал ее, ну же, вспомни. Если бы он был человеком, неужели мы бы привели его сюда? – Я все пытался выгородиться. 

- Нет, - покачал головой Клим, - нет. Это мы не видели в нем человека, это мы сдались, это мы решили избавиться от него, выгнав. Это же легче, ведь так. Легче выгнать – с глаз долой, но не решать проблемы. 

- Нам нужно было его воспитывать как ребенка? – Я понял, к чему он клонит, я понял, что он целиком принял вину за Сашу и теперь пытается переложить часть ее груза мне. 

- Да хоть бы и так, - устало ответил он. – У нас было мало терпения и мало души. Малодушие, - по слогам повторил он. 

Нет уж, дудки. Я не собираюсь быть козлом отпущения. Но я не знал, что ему ответить. Перед правдой сложно изворачиваться. Можно, конечно, отгонять ее от себя, но ведь будешь врать самому себе, а правду знать про себя и носить эти горящие угли всегда в себе. 

- Послушай, честно, я не хотел, чтобы так все произошло, - примирительно начал я. Это был несчастный случай. Возможно, мы этому виной. Возможно, у нас мало терпения и мало души, но ведь все имеют право на второй шанс. Это же было несознательно, а теперь мы все поняли и больше этой ошибки не допустим. Ведь именно это они и хотели нам сказать, ведь так? Нас же оставили целыми и невредимыми. Ты упал с такой высоты и даже вывиха нет, я упал и остался жив, а он упал и умер. Случайность? Нет. Они это сделали сознательно. Возможно, они хоть нас нравственно возвысить что-ли – о как я заговорил, аж сам себе удивился, - мы усвоили урок и больше не совершим ошибки. Поэтому вставай, друг, нам надо возвращаться в общину и рассказать обо всем этом. Иначе пока мы здесь сидим, они отправят Сашу-2 и история повторится сначала. 

Кажется, я нашел именно те слова, которые вывели моего друга из состояния самобичевания. Он устало поднялся и двинулся вперед. 

Коса обрывалась внезапно, мы уперлись в плотную стену тумана, который не пропускал нас вперед. Ничего не оставалось делать, как идти через болото. 

- Давай держаться левой стороны, - предложил Клим, - мы оттуда пришли, значит там наш дом. И в тумане не будем терять друг друга из виду, хорошо? 

В его словах было что-то, будто он боится идти туда. 

- Ладно, - говорю. – Я пойду на шаг впереди тебя, а ты держи меня на виду. Буду прокладывать дорогу. 

Идти первому в неизвестность всегда страшно и ответственно, поэтому, чтобы приободрить его, я взял эту миссию на себя. 

Мы двинулись осторожно. Ноги слегка проваливались в мягкую почву, которая в ответ на тяжесть выпускала дым. Или газ. Но, видимо, дым не нес какой-либо опасности для нашего организма, потому что я не чувствовал тошноты или головокружения или что там еще бывает при отравлении? Просто ничерта ничего не было видно впереди, все время приходилось смотреть себе под ноги, чтобы не споткнуться. Кое-где из-под земли выступали коряги, за которые легко можно зацепиться, да вылезали холмики земли. С вершины холма тонкой струйкой шел пар как из пробудившегося мини-вулкана. Я несколько раз оборачивался назад и видел, что Клим идет за мной. Сколько мы так ходили в этом тумане? Я не знаю. В какой-то момент мои мысли стали меня поглощать, я вдруг начинал вспоминать свою прежнюю жизнь на Земле, свою работу, людей. Вспоминал какие-то типичные ситуации вроде понедельничной планерки или лицо нашего коммерческого директора. Помню, я еще подумал, а как они сейчас там? А что там у них нового? Вспоминают меня? И задумался так сильно, что не заметил коряги, споткнулся и упал. Мягкая земля приняла мое неуклюжее тело. В ответ на падение оно выпустило большое облако пара. Я обернулся назад и увидел, что Клима нет. Когда он потерял меня из виду? Или это я сбился с дороги? Он же шел за мной следом. Я припал щекой к земле и попытался просмотреть его ноги, внизу оставалась небольшая видимость, но ничего, кроме кочек и коряг не было видно. 

- Клим! Клим! – закричал я. 

Ответа не было. 

Главное, не нервничать. Я сел и решил его подождать, а пока буду кричать, чтобы он шел на мой голос. 

- Клим! Клим! 

Туман окружал меня, брал в кольцо. Он становился плотнее, гуще. Он клубился и принимал неясные, смутные очертания. Чем больше я вглядывался в эти очертания, тем неуютнее мне становилось, тем больше эти формы меня пугали. А в голову все лезли воспоминания о прошлой жизни. И бывает же так, когда вдруг засмотришься на вещь и не можешь выйти из оцепенения – вот это произошло со мной. Я засмотрелся на формы, которые принимал туман и оцепенел. И вспоминалось мне все, где я был неправ. Большие и мелкие проступки, сознательные и бессознательные. Как врал, как подставлял людей. Вроде не крупно по-земным меркам, вроде как в курилке обсуждал кого-то, и выдавал его сокровенное, его тайну, которую он мне доверил – другому. И неприятно так было. Неприятно, от своих же поступков. А вот еще случай: гулял с девушкой. Ну как гулял. Видимо, я ей нравился очень, это были ровно те отношения, когда добивались меня. А девушка такая хорошая, скромная. Вот честно, хорошая девушка, из приличной семьи. Просто скучная слишком, не было в ней огонька. Я, наверное, плохо тогда поступил, наверное, я ей причинил боль, но ведь тогда об этом не задумывался, а сейчас мне почему-то лезет это в голову. И я, будто, чувствую ее эмоции. Это так странно. И становилось стыдно от своих же проступков. А проступки это гиперболизировались и то, что казалось пустячным – сейчас открывалось в своих истинных формах. Пустячно выдавать чужой секрет? Да тебе доверился человек, он в тебя верил, он, может быть тебя любил по-человечески, а ты его предал – что может быть страшнее предательства? И оп – в меня летит укол совести. Предательство! А она… я словно слышу ее плач. Я же еще тогда знал, что все это временно, ненадолго, но зачем тогда я разрешил этим отношениям начаться? Я же знал, что она не для меня, что мне с ней скучно. И тогда мне нравилось это ее восхищение и это ее страдание по мне – оно возвеличивало меня, а сейчас я вижу, как мелок я был, как глуп и как туп. И стыд снова бьет меня. Стыд скручивает мою душу внутри, наматывает ее в тугой узел так, что не вздохнуть. И никуда мне не деться от этого, потому что в этом тумане ты не можешь больше сопротивляться и изворачиваться своим же проступкам. И здесь ты вспомнишь все, что принес людям. О, эта пытка. Постой, но ведь и люди мне делали плохо. Они же тоже поступали со мной нечестно. А, да.. Мы все и жертвы и палачи, но здесь я отвечаю за свои поступки сам, а другие, когда придет их время, ответят за свои поступки сами. И я посмотрел на себя со стороны. Я дал себе оценку. Что-то заставило меня взвешивать чего я стою. И я ужаснулся этому, своей мелочности, своей ничтожности. Я вышел из оцепенения, усилием воли отвел взгляд от форм тумана, смотрел на землю. Нужно выбираться из гиблого места иначе я навсегда останусь один на один со своим малодушием. Клим? 

- Клим! – Снова кричал я. 

Я встал на четвереньки и медленно пополз вперед как овца. И как овца блеял: - Клим! Клим! Клим! 

Мой голос заглушал мысли, которые лезли мне в голову. 

Сложно сказать, сколько я так полз в тумане. Наверное, этот туман все же был ядовитым, он как-то менял сознание. Он обнажал душу, в нем я был совершенно голый, и ничем нельзя было прикрыться. 

Я полз и звал друга и плакал. Плакал над своей ограниченностью. Плакал над тем, как поступал и над тем, что ничего нельзя исправить. И мне было жаль, честно, жаль, что я поступал когда-то так. 

Но вот туман начал постепенно рассеиваться, и я увидел очертания берега. Неужели это проклятое болото закончилось? Поднявшись на ноги, я побежал к спасительному берегу. Достигнув его, сел на землю и стал смотреть на туман. И снова и снова звал Клима. А что, если он там останется навсегда? Ведь с ним там происходит то же самое, я уверен в этом. И меня охватила слабость. Я так устал после этого перехода, я столько сил и нерв отдал, чтобы преодолеть это болото… Глаза закрывались. Я лег на землю и решил поспать. А план действий придумаю потом. 

Я открыл глаза. Пустое матовое небо. Как иногда бывало на Земле, лежишь на спине и смотришь на него, а там облака плывут, клубятся, образовывают формы, а ты смотришь в эту синь и чувствуешь, что мир – огромный, а ты – маленький и мир – это большие возможности и еще ничего не потеряно и всегда есть второй шанс. А здесь? Здесь матовое небо без облаков. Здесь не снятся сны. Здесь не чувствуешь большого мира, лишь пространство, которое может представить любой человек с подкошенной фантазией. Я с трудом поднялся с земли и увидел Клима, который сидел возле самого края болота спиной ко мне. Я ужасно обрадовался ему, но вдруг подумалось, а почему он такой безучастный. Подошел и тронул его за плечо. Клим не обернулся, он все так же смотрел на болото. Волосы на его голове были взлохмачены, в них остались частички сухой травы, на лице следы пыли. 

- Клим? Ты как? – Спросил я его, присаживаясь рядом. 

Он молчал. Только глаза его были большими и стеклянными. Он походил на человека, который пережил огромное горе и в этом горе потерял часть своей души. Мне стало страшно за друга. 

- Ну же, парень, поговори со мной, - я старался, как мог. 

Но Клим молчал. Иногда он мотал головой, будто не соглашаясь с чем-то, но глаза его были все такими же огромными. 

- Слушай… - неуверенно начал я. – Это гиблое место. Здесь любой тронется умом. И болото это… - Я замолчал, не зная, как продолжить. – Там странно все, да? 

Он впервые повернулся и посмотрел на меня. Посмотрел внимательно, будто в первый раз видел, а потом медленно ответил: 

- Ты или ничего не понял или очень счастливый. – 

Я, наверное, очень счастливый, потому что не закапываюсь так глубоко, а вот Клим явно умом тронулся. Я же помню, каким он был в деревне, как мы шутили с ним. Но ему ответил по-другому: 

- Я, скорее всего, первый вариант, до которого все не с первого раза доходит. 

- Врешь! – Вдруг резко выпалил он. – Ты не мог не почувствовать. 

- Конечно, я почувствовал, - согласился я. – Когда ты чувствуешь, что моральный урод – это неприятно, но ведь это правда. Да, я мелкий человечек, да, мне показали, что я стою, но зачем сейчас себя так мучить? Может нужно сделать выводы и не совершать больше подобных ошибок? 

Он посмотрел на меня и рассмеялся. 

- Ты все же очень счастливый, если все, с чем ты сюда пришел лишь твое моральное уродство. А я… я человека убил. И вот как мне сейчас жить с этим? 

Я на секунду опешил, Клим убил человека? Живого человека? Потом понял, о чем он говорит, и примирительно: 

- Ну не ты его убил, он сам упал. Это же несчастный случай, - старался намекать на Сашу. 

Он поморщился. 

- Нет, это не про Сашу. Я убил человека. Утопил. И нет мне прощения. – Посмотрел на меня, а глаза такие большие, ресницы дрожат, и вот в уголке глаза собирается капелька и переливается через край. И бежит слеза и вторая слеза. И я вдруг ощутил его отчаянье. Убить человека – что может быть страшнее, чем забрать у кого-то жизнь? Но о таком не спрашивают, не выясняют подробности, как и почему. 

- Это в деревне было, летом. Мне 7 или 8 лет было, я не помню. Мы с приятелем пошли рыбу ловить на лодке. А лодка такая старая была, деревянная. Мы и раньше хотели на ней порыбачить, но нам взрослые не разрешали, а в тот раз без спроса ее взяли, она все равно на берегу бесхозной валялась. Вот только то, что я плавать не умею, я другу не сказал. А потом, когда лодка перевернулась, я как кирпич на дно пошел. А Славка то плавать умел, он за мной и нырнул. А я уже без воздуха был, уцепился за него, лезу по нему, а его, получается, на дно тащу, опираюсь на него вроде как опоры, а сам воздух хватаю да руками по воде шлепаю на помощь зову. Я даже не думал в тот момент, что его убиваю, я не осознавал этого, я просто…. не знаю, инстинкт самосохранения. За лодку уцепился. По берегу уже взрослые бегут. А я смотрю вокруг, а Славки нет. И только одно помнил, что нога моя на его голове в воде упиралась. Тогда я сразу понял, что утопил его. Никто об этом так и не узнал. О том, что я намеренно это сделал. 

- Но ты же ненамеренно, - попробовал было я, но он прервал меня жестом. 

Вздохнул. Глубоко и тяжело. 

- Я, наверное, в детстве вытеснил эти воспоминания из головы. По крайней мере, не страдал от содеянного. Накатывало временами конечно, но я же оправдания себе искал, и тоже говорил, что все это было ненамеренно. И вот мы шли с тобой по болоту, я тебя на виду держу, а потом ты резко так пропадаешь, я даже не понял, куда ты исчез. И это все на меня навалилось. На том болоте я не помню, сколько раз умирал. И вроде вижу берег, хочу до него доползти, а у меня опора на голове, проползти не дает. И воздуха не хватает. Я глотаю воздух, а он в легкие не проходит и такие спазмы по телу. Вроде пытка такая была, когда из человека правду хотели выбить, его головой в бочку окунали и дышать не давали. И каждый раз, когда тебя головой в бочку окунают, ты умираешь. Но умереть – это не страшно, страшен этот переход в смерть, вот та боль, которую ты испытаешь перед уходом – вот то же страшно, ведь так? И мне ее воздали в полной мере. 

Я вдруг живо себе это представил. Где-то даже ощутил. Когда тело цепляется за жизнь, когда организм жаждет спасительного глотка кислорода, но вместо кислорода корчится в судорогах. Пытка. 

- Но если ты вышел оттуда, значит, тебя простили? – нужно же было его утешить. Каким бы он ни был, а все же человек и человек достоин прощения? 

- Да фиг знает, - вдруг устало сказал он, - понять бы, что к чему. Простили ли меня или просто показали, что помним-помним, есть за тобой грех. – Он потер глаза. 

- Ты думаешь, это все они? 

- Я не знаю, - ответил он. Но место это странное. И ведь они здесь не просто так, наверное. 

- Еще бы понять, что за они и что вообще им нужно. Ладно, пойдем, нужно идти к своим. 

Мы поднялись вместе, мы все, что есть друг у друга и это нужно сохранить.