Ц'так.

Пепе выбралась из тёплого кокона, который соорудила себе из всего, что смогла найти на борту аварийной капсулы. Она сознательно понизила температуру на борту, для экономии энергоресурса. Из этих же соображений было отключено все, кроме систем жизнеобеспечения, маяка и отдельных функций бортового комма. Тусклый свет не разгонял тени в углах капсулы, рассчитанной на четырех человек. Пепе не понимала, как здесь могло бы разместиться такое количество народа, ей и одной было не слишком просторно...

Она наскоро перекусила тем, что могла ей предложить крохотная полевая автокухня, запасы биомассы, к счастью, были тоже рассчитаны на четверых и протиснулась к темному экрану пульта, на котором ритмично мигал единственный огонек – голосовой рекодер комма. Её единственный слушатель.

– День восьмой, – начала она запись, – ничего нового. Есть, спать и справлять нужду – вот и все мои развлечения. Стараюсь не сойти с ума. Пока получается плохо. Наверное, от меня, в конечном итоге, останутся только эти записи. Пожалуй сотру всё, что наговорила раньше и просто попробую рассказать, как я здесь очутилась...

Пепе замолчала и шмыгнула носом. Воспоминания ранили, но занимали время. Немного поколдовав над сенсорной панелью, она уселась поудобнее и начала сначала:

– Мы снова переезжали. Терпеть не могу переезды, но у папы работа такая. Орбитальная станция в системе Урании, где мы прожили целых два года, теперь пополнила коллекцию моих воспоминаний. Хороших, надо сказать. И грустных, потому что родители Ваары никуда не собирались и моя лучшая подруга оставалась на Гелиолисе. А я, вместе с папой и "Мерзкой Леди", отправлялась к месту его новой работы – Маттер-2, новенькой пересадочной станции, возле новенького же узла переходов, открытого не так и давно, каких-то лет двадцать назад, по общему времени. Это все, что я знала, и знаю до сих пор, об этом месте. Ах, простите, оно и находится где-то у черта на куличках, но раз мы до него не добрались – какое это имеет значение? Мы нигде подолгу не задерживались, такая уж у папы работа...

Папа спешил, его поторапливали условия контракта, так что мы записались пассажирами на проходящий грузовоз – старенький, но шустрый корабль с благородным названием "Королева Звезд". Больше ничего благородного или мало-мальски приличного на этой развалюхе не оказалось. А, нет, вру! Капсула, в которой я жду неизвестно чего – она совсем новенькая. И она спасла мне жизнь...

Пепе остановила запись и посидела пару минут крепко зажмурившись и с силой прижав кулаки к глазам – так она пыталась остановить слезы. В тишине слышалось только ее дыхание, да привычное шуршание воздуха в системе. Загнав переживания поглубже, она продолжила:

– Беда случилась в третьем по счету, переходе, уже после гонга, извещающего команду и пассажиров о необходимости занять свои места, перед выходом из гипера. А я выполняла папин наказ. С разрешения старпома изучала начинку вот этой самой капсулы. Подозреваю, что он оставил меня одну просто потому, что надеялся немного отдохнуть от моей болтовни. Уходить не хотелось и я пристегнулась в этом вот самом кресле... А дальше сработала автоматика.

Думаю ли я, что кто-то еще мог остаться в живых? Нет, не думаю. Первый день я потратила на разглядывание обломков "Королевы". Тех, что отнесло в одном со мной направлении. Самый большой был размером с меня, и неузнаваем. Что могло случиться с кораблем на выходе из перехода? Да что угодно! А теперь у меня больше нет папы, да и сама я вряд ли дождусь спасения. Судя по тому, что мой маяк вопит уже восемь дней, а его так никто и не услышал – это местечко не самое популярное. Или что-то экранирует сигнал...

Пепе прервала запись. Глаза щипало и слезы щекотно ползли по шекам. Она сердито засопела, стянула рукав и безжалостно проехалась по лицу грубой тканью комбинезона, больно царапнув нос застежкой. Теперь слёзы хлынули уже ручьём, но это были другие слёзы. Успокоившись, она продолжила:

– Я отключила внешний обзор пять дней назад и включать не собираюсь. Идея пожить подольше кажется мне более привлекательной, чем разглядывание того места, где придется умереть. Умереть, все равно, придётся, но я не тороплюсь. Вот, собственно, и вся история о том, как я здесь оказалась, одна - одинешенька и, даже, без "Мерзкой Леди". О ней расскажу в следующий раз. Пенелопа Кармоди. Запись завершена.

Пепе мазнула ладонью по сенсору и повернулась вместе с креслом пилота. Аварийную капсулу можно было пилотировать. Только недолго. До шлюза спасательного корабля... Но это надо было уметь. А Пепе не умела. Двенадцать шагов в длину, шесть – в ширину. Двигательный отсек, с гравитатором и энергокубом. Ширма отвратительного санитарно-гигиенического "блока", тесного и донельзя утилитарного. Три кресла, наполовину разобранных, иначе, как бы она спала? Гора мягкой обшивки и пленки из спаспакетов, образовывала на них её "гнездо". Панель автокухни в стене справа, слишком высоко расположенный сосок "поилки" в стене слева. Стойки для крепления скафандров, прямо за креслами. У Пепе скафандра не имелось, он исчез вместе с "Королевой".

Капсула летела в пространстве, сохраняя тот вектор движения, который получила при старте. Маяк исправно работал, рой мелких обломков сопровождал ее полет. Пепе, свернувшись калачиком в своей норке, пыталась вычислить, на какое время ей хватит ресурса энергокуба, если она отключит гравитатор. Получалось, что экономия выйдет незначительной, а неудобства – значительными. Она вздохнула и закрыла глаза. Решение разбить сутки на короткие периоды сна и бодрствования пришло как-то само собой, уже после всех истерик и отчаянной попытки открыть капсулу изнутри. И сработало, лишний раз доказывая, что человек – удивительно приспособляемое существо, с одной единственной, но непобедимой, жаждой – жить.

– На чем я там остановилась? "Мерзкая Леди", – девочка покосилась на запястье правой руки. Там ничего не было. Только выпирала косточка, да голубели вены под бледной кожей, – никакая она не "леди", конечно. Широкий браслет папиного изобретения, с широкими функциями. Моя нянька, соглядатай, ментор. Папина любимая игрушка и помощница, чего уж там. Он, как раз, занимался ее программированием, когда отослал меня изучать спасательные средства корабля. Не хотел, чтобы я канючила над душой. Я, конечно, ее ненавижу, – Пепе запнулась, – ненавидела, но сейчас она бы мне пригодилась. Мало того, что она была настроена на постоянный контроль моего физического состояния, так еще и имела о-очень приличный запас обучающих программ. Надо знать моего папу – гениального математика и гениального конструктора, уверенного в том, что мир – крайне агрессивная среда. Дочь, не разбирающаяся в природе всего, что ее окружает, не может быть в безопасности. Так он считал.

Спасибо, папа. Но куда мне теперь деваться от своих знаний? Я точно знаю, когда умру. И точно знаю – как. И это неприятно. Да что я вру? Страшно мне! Вот, сказала... Лучше бы я осталась с тобой, в каюте... Мир, точно, не обеднел бы, лишившись одного телепата. Ведь он позволил себе лишиться такого гения, как ты? И сорока человек с "Королевы". Кто знает, кем они были?

Ладно-ладно. Обещаю больше не ныть. В двенадцать лет это уже как-то стыдно? Лучше поем чего-нибудь, а то я нарушила расписание, и это – плохо. Пенелопа Кармоди. Запись завершена.

Пепе успела только встать из кресла, когда резкий рывок, сопровождавшийся жутким скрежетом по обшивке, бросил ее обратно. Руки девочки сами нащупали и защелкнули крестообразные ремни безопасности. "Меня нашли, подбирают!" – пронеслась у нее в голове мысль, полная ликования и неимоверного облегчения. Слезы градом покатились по щекам. Скорлупку капсулы мотнуло еще несколько раз, потом снова заскрежетало и залязгало снаружи, и воцарилась тишина.

Пепе отстегнула ремни и добралась до люка, путаясь в разбросанных по полу остатках своей "норки". Снаружи по поверхности капсулы осторожно скребли, но люк не открывался. Так прошло какое-то время. Пепе стучала в стену, кричала – бесполезно.Желание выбраться из капсулы было таким сильным, что затуманило ей разум.

Несколько позже, когда прошли и эйфория, и истерика она сообразила включить датчики наружного обзора. Экран мягко засветился и она отпрянула – в красноватом свете, снаружи, прямо перед носом капсулы стоял, покачиваясь на шести длинных тонких ногах, меховой шар. Полутора метров в диаметре, если верить чехарде, которую, со скоростью звука, вываливал в информационном окне оживший бортовой комм. Температура среды, состав атмосферы... Пепе поморщилась. Жарковато и вонюче, но дышать она сможет. Меховой шар, у которого не было заметно ни лица, ни глаз, оторвал от пола одну конечность и боязливо прикоснулся к стенке капсулы. Конечность оказалась четырехпалой, пальцы-палочки заканчивались острыми коготками.

" Великий Космос! – осенило, наконец, Пепе, – Меня подобрали инопланетяне! Они существуют!"

Шар продолжал осторожно ощупывать капсулу, изредка поскребывая коготками по обшивке. Его больше не было видно – ушел из зоны охвата датчиков и скреб возле самого люка. Пепе присела за спинками кресел, понимая, как глупо себя ведет, но страх – штука иррациональная. А, ну, мохнатый ее слопает?

Наконец коготки добрались до запорной панели. Люк со свистом отъехал в сторону. В капсулу потек влажный, напоенный непередаваемым аммиачным амбре, воздух извне. Коготки весело заклацали прочь – внезапно открывшийся люк испугал Шар, и Пепе осмелилась выглянуть из своего укрытия. Датчики лишь чуть-чуть приврали – красноватый свет был несколько ярче, чем на экране. Капсула лежала на брюхе в здоровенном помещении, похожем на трюм. И пустом, если не считать груды продолговатых штуковин, сваленных неподалеку. Шар осторожно высовывался из-за них, шипя. Пепе, так же боязливо, выглянула из люка.

– Эй! Привет! – негромко позвала девочка. Существо зашипело и спряталось. Пепе приняла легкое касание его страха. Осторожно, боясь разрушить возникшую связь, она мысленно прикоснулась к красно-коричневому меху, стараясь сделать это касание нежным и теплым. Существо выглянуло снова. Осторожно, по одной, выставило конечности и вытянуло круглое тело из-за укрытия. Так и стояло, покачиваясь на тонких ножках, пока Пепе не шагнула наружу. Пугливый пришелец, на вытянутых ногах, был ростом повыше трех метров, а Пепе едва доросла до полутора. Их разделяли метров десять темного, непонятно чем покрытого пола. Пепе сделала шажок. Существо ответило всплеском опасения-любопытства, не двигаясь с места. Ещё шажок и ещё. Ей пришлось задрать голову, чтобы не упираться взглядом в черные, блестящие, словно под лаком, конечности. Существо затрепетало, мех заколыхался. Оно излучало любопытство и страх, попеременно. Пепе окружила себя ореолом тепла и уверенности и продолжила делать маленькие шаги.

Внезапно, все шесть лакированных конечностей темно-красного мехового шара подломились посередине, он присел и резко отпрыгнул в сторону и вверх. Пепе опешила. Теперь существо качалось на своих ходулях еще дальше от неё, чем было в начале. Пепе прикусила губу, стараясь не выпустить наружу собственный страх и нарисовала картинку – мохнатый шар и девочка идут вместе по красному коридору. Ответ пришел мгновенно: мохнатый шар скакал впереди, а девочка, ужасно гротескная, с вытянутой в дыню головой и короткими ножками, семенила следом. И коридор не был красным. Скорее голубовато-серым.

"Да! Хорошо" – ответила Пепе теплым прикосновением, и добавила вслух:

– Хорошо, идем.

Шар зашипел и прыгнул. Пепе двинулась следом.

Две недели! Две недели на огромном корабле Аурушш, а она так ничего и не поняла! Корабль летел. В той его части, куда у них был доступ - все исправно работало. Целые секции были отсечены громадными, как и все здесь, резными секциями-гильотинами. Узоры на них поражали сложностью, изяществом и никогда не повторялись. Ей приходилось возвращаться в трюм снова и снова – есть и пить то, чем питался Аурушш, она не смогла. А запасы биомассы в автокухне капсулы, как и заряд энергокуба, подходили к концу.

Аурушш оказался милым, ласковым и... глупеньким. Пепе дала ему это имя, копируя звук довольного шипения Шара. Что должно было случиться с существами, построившими чудо техники и искусства, уносящее Пепе в неизвестность, чтобы оно опустилось до поиграть, попрыгать, поесть и поспать? Когда автоматика корабля разговаривала с Аурушш, тот, казалось, немного понимал сказанное. Но и только. Куда лучше он научился понимать картинки Пепе. Автоматика пыталась разговаривать и с девочкой, но ей, пока, удалось разобрать всего несколько простых понятий, из всей какофонии шипящих, щелкающих и цокающих звуков чужого языка. Аурушш, же, не говорил вовсе.

– "Открой" – выворачивая язык процокала Пепе, стоя у двери - гильотины, ведущей в трюм. Именно такие звуки произносила машина, перед тем, как открыть двери.

– "Цок-щелк-трам-тарарам" - ответила машина и дверь исчезла в далеком потолке. Таких, открывающихся, дверей было пять. На просьбу открыть остальные машина выдавала абракадабру, которую Аурушш понимал, как "нельзя", и замолкала. Пепе наскоро перекусила, нацедила воды из резинового носика "поилки" в большую чашу, которую нашла в одном из помещений, сгребла кирпичики хлебно-мясных, богатых белком и клетчаткой, сухарей и отключила подачу энергии в капсуле.

– "Открой!" – дверь поползла вверх. Пепе прошлепала босыми ногами по теплому полу широкого коридора, завернув на первой же развилке. Аурушш выскочил ей навстречу, приседая на своих ходулях, подставляя теплый пушистый бок. Пепе показала ему занятые руки и он послушно поскакал впереди.

"Бок – раздраженно подумала Пепе. – У него везде – бок, а на боку – рот, с мелкими, (всего-то в ее ладонь), острыми зубами. В два ряда. Штук по двести на каждой челюсти. Глаз, как таковых, нет вовсе, все сенсоры на кончиках шерстинок. И видит во все стороны. И при любом освещении. Непонятно, зачем ему вообще свет? Ноги (они же – руки) растут пучком из нижней части туловища. Тело – плотный шар. Мех сантиметров пятнадцать в длину, такой густой, что палец не пропихнешь. Рот, что твои ворота. Хорошо, что открывается только когда он ест. И ест он... мясо. Кровавенькое такое, даром, что из биомассы – ровные двадцатикилограммовые куски, могли бы быть филейной частью древнего ящера, да где же столько ящеров взять?"

Пепе несколько дней пыталась, так и эдак, объяснить машине, управлявшей кораблем, что ей нужна эта самая биомасса. Но тщетно. Машина ее не понимала. Она не была разумной, всего лишь запрограммированной. В отведенное время из панели в стене шлепались в длинный лоток два куска сырого, вонючего мяса. Один большой, а другой – совсем маленький... Где-то там, за гильотинами закрытых дверей, должна быть рубка, пульт управления и все остальное, но машина упорно отказывалась пускать туда Пепе. Аурушш больше не ходил с ней к тем дверям. Он-то понимал – нельзя!

Каких только теорий не настроила Пепе, относительно Аурушш и остальной команды корабля! Эпидемия, разгерметизация, всякие страшилки, которые только приходили на ум. Самым логичным объяснением происходящего ей показалось то, что Аурушш, как и она сама – еще ребенок. Или был им, когда случилась беда. И вот теперь они, двое детей, запертые в корабле, управляемом автоматикой, несутся черт знает куда... Эта капсула, конечно, была попросторнее первой, но что она станет есть через несколько дней? И пить? Помыться в воняющей аммиаком воде она еще могла, а вот мысль сделать глоток, даже не приходила Пепе в голову. Она шелушилась от этой воды снаружи, не хватало еще начать шелушиться изнутри! Длинные корабельные сутки подошли к концу – 32 часа, Пепе засекала. Освещение приглушилось с голубого до мягкого, красноватого. Аурушш возился в своем гнезде, натуральном, из веток, тряпок, какого-то странного меха, искусственного, по счастью. Пепе обычно укладывалась рядышком, на теплом пружинящем покрытии пола. Одеяло в такой жарище не требовалось, она и так разгуливала в майке и трусах и сама себе напоминала дикарку из мифических джунглей...

Но сейчас ей спать не хотелось и она побрела в "библиотеку". А как еще назвать помещение, заставленное стеллажами под пятиметровый потолок, с тремя мягкими, бесформенными пуфами, которые так любил Аурушш, и с рядами овальных дисков, с замысловатой вязью на торцах, сорок на пятьдесят сантиметров? Диски не открывались, вставить их было некуда, но единственное, что они ей напоминали – книги. Или громадные плоские инфокубы. Пепе, в очередной, сотый? – раз обошла помещение, но, конечно, ничего нового не нашла. Вытянула с полки тяжеленький диск и плюхнулась на пуф.

– Да откройся, ты, наконец! – в сердцах воскликнула девочка и замерла, от внезапной мысли.

"Открой!" – старательно процокала она на чужом языке и диск послушно зажужжал у неё на коленях. Свет приглушился и перед ней развернулась голограмма, сопровождаемая щелчками, шипением и цоканьем очень приятного, не механического голоса.

Панорама звездной системы быстро приближалась, одиннадцать планет улетали за край картинки, по мере того, как вырастала, в центре, двенадцатая. Пепе смотрела, раскрыв рот. Окутанная желтоватыми облаками, планета стремительно надвигалась на неё. Под облачным слоем было маловато воды, или, что там за жидкость отсвечивала между огромными материками. Высокие – километры и километры – горные цепи разрезали сушу. Темно-коричневые и грязно-желтые леса тянулись вдоль побережий и рек. Очень петлявых, прорисовывающих материки странными узорами, рек. Все остальное пространство занимали пустыни, волнистые, обманчиво напоминающие застывший океан. Череда страшненьких обитателей этого мира, как сухопутных, так и морских, убедила Пепе, что мир неплохо изучен. Но, по какой-то причине, не заселен. Кто его знает, что за атмосфера рождает эти, всех оттенков охры, облака! А уж какие твари этим дышат! Пепе передернулась. Диск снова зажужжал, голограмма свернулась, свет вернулся к прежней интенсивности.

– " Щелк, цтак-цок, тра-та-та?" – заговорила, вдруг, машина.

– Не ц'так, – ответила Пепе. Она была почти уверена, что разобрала в непонятной речи именно это слово. И звучало оно вопросительно.

Машина разразилась еще более длинной тирадой, наградив Пепе, в самом конце "ц'так?"

– Нет, не ц'так! – помотала головой Пепе,всем своим видом выражая несогласие. Она не понимала ни слова, но радовалась, что машина снизошла до беседы.

Ответом ей послужил долгий прерывистый звук, больше всего походящий на удары колокола. Бомм-бомм-бомм...

Звук шел отовсюду.

Пепе соскочила с пуфа и выглянула в коридор – ночное освещение сменилось на дневное, изо всех щелей полезли плоские роботы-уборщики, путаясь под ногами, заползая на стены и потолок. Пепе ни разу не видела их в таком количестве. Она явно что-то натворила! Из-за поворота выскочил Аурушш, сияя счастьем, буквально затопив им Пепе. Девочка ничего не понимала, растерянно застыв на пороге библиотеки. Аурушш возбужденно скакал по коридору от Пепе, к одной из вечно закрытых дверей и обратно. Машина что-то цокала через "бом-бом"...

Дверь плавно ушла в потолок и на пороге, потягиваясь ото сна, появился человек. Ну, почти. Трехметрового роста, с голубоватой кожей. На его голом торсе темными кружочками отпечатались следы датчиков. Голову украшал короткий ежик черных волос, а из глаз исчезала сонная безмятежность. Они были такими темными, что Пепе не поняла – а есть ли там, вообще, зрачок?

Аурушш зашипел и прыгнул, человек поймал его на руки, тяжесть мехового шара заставила отчетливо проявиться рельеф мускулатуры на руках великана. Ласково потрепав ритмично зашипевшего Аурушш по шерсти и отпустив его, хозяин корабля с недоумением уставился на крошечную, хохочущую, неимоверно грязную девочку, повторявшую сквозь смех непонятное – "Аурушш – домашний любимец! Просто кот! Ц'так!"