29 февраля 2024 год. Деревня Сосновый бор.

Ночь в деревне. Есть в этой фразе нечто пленительное, беззаботное, умиротворяющее, особенно в теплое время года, когда из приоткрытого окна в спальню проникает прохладный ветерок, насыщенный лесными благоуханиями и сырой землей, и ласкает протестующие против одеяла пяточки, а свежий воздух убаюкивает не хуже снотворного. И не важно, разлегся ты, как барин, на постели или сидишь за рабочим столом. Серебряные лучи, забравшиеся в дом сквозь прогалы в шторах, скользят по мне, стоявшем на верхней полке вместе с книгами, стопке чистых листов, на случай занести информацию, вычитанную из Интернета, или запечатлеть по ходу пришедшую мысль, органайзеру с примитивным ручками, стикерам с замечаниями, которые могут понадобиться в ходе работы, и моему хозяину Никите Парфенову, который опять каким-то неведомым образом умудрился задремать на тетрадке с ручкой в руке. Насколько мне известно, все писатели уже давно перешли на электронные носители, а мой все по старинке да по старинке...

Секундной стрелке часов осталось сделать пять оборотов, чтобы войти в новый день, особенный день. Совсем скоро наступит круглая дата – двадцать лет со дня моей распаковки. День Открытия. Для любого киндера – это знаменательная дата, которую игрушка ждет так же сильно, как дети – дня Рождения. Только в отличие от именин, день Открытия приходит в нашу жизнь единожды и оставляет самые яркие воспоминания. А уж какие именно, радостные или тягостные, уже напрямую зависит от реакции человека.
Мне, Софиану из французской коллекции «Веселый класс» 2007 года выпуска, не повезло... Тогдашнему восемнадцатилетнему Никите я был безразличен, что странно: повторкой я не был, стоил недорого, не пах дешевым материалом, не являлся сборной игрушкой. Все вкладыши складывались в мою пользу, и все равно мне не удалось произвести на владельца впечатление.

Издавна в Италии существовал обычай дарить на Пасху шоколадные пирожные в форме яйца с монеткой внутри, а так как дети, помимо сладкого, обожают сюрпризы и игрушки, владелец компании «Ферреро» Мике́ле Ферреро придумал совместить в изделии сразу три желания, тем самым подарив юному поколению Пасху каждый день. Когда первая партия «Киндер-сюрпризов» в 1974 году поступила в продажу, прилавки опустошили за час, не оставив создателю никаких сомнений: он нашел свою коронную продукцию. Киндеры вот уже 50 лет дарят детям момент волшебства, а если рады ребята, счастливы и родители. Подумать только: на нас выросло не одно поколение! Да, не всех встречают с улыбками, особенно в современное время, но, с какими бы обстоятельствами мы не столкнулись при открытии пластмассовой «скорлупы» и кому бы ни попали в руки, важно помнить: киндеры – это проявление любви и заботы. Так было и так будет всегда. Даже если в нас не нуждаются, нами не дорожат, о нас позабыли или, что больше всего ранит, нашим появлением огорчились, вместо того чтобы впадать в уныние, мы должны стойко исполнять свое предназначение, иначе в чем смысл продаваться?

Только потом я узнал, что Парфенов вообще не увлекался киндерами, от слова совсем. За семнадцать лет, что я живу с ним бок о бок, в доме едва наберется двадцать киндеров, да и те будут принадлежать не ему, а Артему, его восьмилетнему сыну. Хозяин считает, что покупать кота в мешке – это нецелесообразная трата денег. Лучше приобретать то, от чего не ждешь подвоха, а еще лучше перед покупкой хорошенько подумать, понадобится ли тебе эта вещь в повседневной жизни или только захламит дом. Если чаша весов склоняется ко второму варианту, то лучше воздержаться от лишних затрат, поскольку в мире есть куда более интересные и полезные вещи, способные занять человека: прогулки на свежем воздухе, спорт, книги, рисование, поделки своими руками, общение с друзьями, поездка семьей иди благотворительность.

Послышался шорох. Это проснулась Вера, хранительница очага, верная спутница жизни Никиты и прекрасная мама. Она поднялась с кровати, выключила лампу, закрыла тетрадь, сняла с супруга упавшие с носа очки и шепотом попросила перебраться на более удобное место для сна. Не открывая глаз, Никитка привстал и беспамятства плюхнулся на одеяло. Вера улыбнулась и легла рядом.

О! Полночь! Первый день весны! Внутри себя я испытал безграничное счастье и безмолвно, бесшумно затанцевал на полочке. Несмотря на испорченную первую встречу, мне не перестает нравиться прокручивать ее в голове каждый год, потому что именно с неудачи началась моя жизнь, напоенная радостью, эстетическим наслаждением и духовными ценностями...

1 марта 2007 год. Волкреленская больница.

Мальчишка равнодушно извлек меня из яйца, осмотрел туманными и безжизненными глазами, спрятанными за круглыми стеклами очков в толстой оправе, покашлял, обдав слюнями, засунул сладкий подарочный набор «Киндер» обратно в пакет и выкинул в урну «желток». Хвала Провиденью, что хоть надо мной Никитка смиловался! Поставил на тумбу, заваленную блистерами с таблетками, спреями и пузырьками с пилюльками, а потом отвернулся к стенке и уснул. Как же я был зол за подобную халатность! Я был готов рвать и метать!

Его жилье показалось мне очень странным и неприятным. Голые каменные стены, покрытые тонким слоем белой краски, выставленные в ряд еще две скромные кровати, на одной из которых дремал осунувшийся пожилой мужчина. Рядом стояла стойка с прозрачным мешочком, из которого к его руке тянулась трубка, – тогда еще я не знал, что такое капельница. В носу свербило от запаха антисептических средств и лекарственных препаратов. Только ближе к вечеру, когда рослая строгая женщина в белом халате навестила хозяина и послушала его спину, я уразумел, что попал не в дом, а в станционар, куда Никиту положили из-за двусторонней пневмонии. Я не очень понимал, что собой представляет заболевание. Никита признался, что проспал два приема лекарств, после чего дама укоризненно на него посмотрела и напомнила: если он и дальше продолжит кое-как относиться к пораженным легким, это может привести к летальному исходу. Возможно, она специально хотела его припугнуть, но я воспринял предостережение всерьез. Я чувствовал... Как же... как же растолковать... Сердце кровью облилось, как говорят люди. Вот. Внутри себя я начал бить тревогу. Обида не обида, хозяин в беде, хозяину надо помочь. Ухаживать надо!

Состояние Никиты не улучшалось, несмотря на частые процедуры и постельный режим: ночами он маялся с сухим кашлем, который не давал ему сомкнуть глаз, днем его преследовали головные боли, отсутствие аппетита и недомогание. А еще раздражение вызывали сварливые медсестры, которые запрещали пациенту выходить на улицу, предлагая погулять от одного конца коридора до другого, и храп соседа. В общем, на текущем жизненном этапе мальчик умудрился собрать букет проблем. В медицине я не разбирался, но чувства мне подсказывали, что организм Никиты не перебарывает болезнь из-за отсутствия энергетической подпитки, положительных эмоций. Я старался облегчить пребывание моего закрытого хозяина в больнице и привнести в его жизнь маленькие радости: чистил мандарины, чтобы Никита разохотился их поесть, выучил наизусть расписание приема лекарств и ради удобства оставлял таблетки на видном месте, перед пробуждением рисовал на листочках солнышко.

Хозяин мало говорил, но много чувствовал, оттого часы бодрствования он посвящал ведению ежедневника. Заполняя его, Никита часто давал волю чувствам и вытирал рукавом мокрые глаза. Я знал, что вторгаться в личные границы владельца – грубое нарушение этики, но мне очень хотелось понять его мышление, приоритеты, моральные ценности, разгадать, что его гложет. Обычно же все киндеры узнают своего хозяина в социуме или через игровую деятельность, а мой изо дня в день молчал и дружил с листом и ручкой. Я не знал о Никите абсолютно ничего.

Преодолев чувство вины, ночью я открыл его личный дневник и прочитал две последние странички. Писательский стиль мальчика меня очаровал. Никита так красноречиво и витиевато истолковывал мысли, его мировоззрение, мироощущение были духовно развиты, а глубина строк не могла оставить меня равнодушным. Он писал не столько о своем горе, как об окружении: описывал мрачную и гнетущую атмосферу, царящую в помещении, и одухотворенными, красивыми стилистическими приемами прославлял наступление весны и появление под окнами первых цветов: мускариков, крокусов и медуницы. Владелец сожалел, что в такую чудную пору не может выбраться наружу и принести с собой мускарик, выражая надежду, что с кусочком природы обстановка перестанет обдавать его холодом и оказывать давление при помощи апатичной обстановки.

Решено. Нужно достать хозяину мускарик! Согласно плану эвакуации, дверь на волю находилась рядом с прачечной, поэтому когда на следующий день Никита ушел на прогревание и в палату зашла медсестра поменять постельное белье, на обратном пути я вцепился в ее каблук и быстро доставил себя к выходу. Я понятия не имел, как выглядит мускарик, поэтому сорвал три вида цветка. По пути в палату я два раза ошибся дверью, но вернулся вовремя. Никита тогда очень удивился. Наверное, подумал, что в этом замешан кто-то из взрослых, но смелости спросить, кто бы это мог быть, он не набрался. Человек с его складом ума поступил иначе...

Перед сном он оставил на тумбочке записку со словами «Кто ты и кто дал тебе право читать мой личный дневник? Он на то и личный, чтобы посторонние не сували в него свой длинный нос».

Я опешил. Не знал, стоит ли с ним вступать в переписку или не стоит... А потом подумал, что в кодексе киндеров ничего про это не сказано, потому, удерживая тяжеленную ручку, кривыми буквами написал, что я такой же пациент, как и он, и попросил прощения. К слову о кодексе киндеров, данном нам при созидании: он состоит всего из двух негласных правил. 1. «Никогда не оживать перед людьми». 2. «Пусть будет хозяин простофилей, ведущим праздный образ жизни, косолапым недотепой или вредным забиякой – мы не имеем права пускаться в бега. Долг и смысл сущестовавания каждого высоко уважающего себя киндера в том, чтобы служить верой и правдой законному владельцу, пока он сам он не отречется от игрушки».

Назавтра Никита первым делом изучил мой ответ, но на том не потушил любопытство. Когда он отлучился в уборную, я прочитал – к тому времени пожилого соседа уже выписали – его цветистую эпистолу: «Ага! Так и знал! Я ни за что бы не поверил, что очищенные мандарины, картинки, демонстрация таблеток и цветы – дело рук грымз в белых халатах. Мама утверждает, что все работники медицинского центра – хладнокровные и толстокожие, им чуждо сострадание и нежное проявление любви – по крайней мере, на работе. С другой стороны, это неплохо, ведь если бы они каждого несчастного жалели и про каждого страдальца много думали, у них сдали бы нервы, а этого людям, помогающим посторонним, спасающим на дню с десяток жизней, никак нельзя допустить. Ой, что-то я ушел от темы. Впрочем, ничего удивительного. Мне здесь так тоскливо, что я скоро на луну выть буду. Наверное, твоя жизнь не слаще моей, раз тебя так долго не выписывают. Судя по «танцующему» почерку, готов поспорить, что ты ребенок, очень юркий ребенок, поскольку доселе оставался(ась) мною незамеченным(ой). Несмотря на талант невидимки, для меня все равно остается актуальность вопроса: как ты ухитрился(лась) прошмыгнуть через пост дежурного детского отделения во взрослое?»

Он так много написал, что я испугался. Детское и взрослое отделения? Пост дежурного? Некоторые слова были мне непонятны, посему я не стал давать разъяснений, побоявшись бухнуться в вырытую канаву. Я проигнорировал обращение.

Однако хозяин ждал поступления письма не меньше, чем я – его выздоровления. Весь день Никита провел в приятном ожидании, предрекавшем скорый ответ собеседника. Покидая палату, он бросал взгляд на оставленный на видном месте листок, а заходя – нетерпеливо пробегал глазами по обеим сторонам в надежде, что я дал о себе знать. Вступив в диалог, я неосознанно для себя добился того, чего не мог сделать на протяжении недели, – вытянул хозяина из одиночества и вернул вкус к жизни. А теперь молчал, потому что боялся сморозить глупость.

Перед сном Никита начеркал еще одно письмо, после которого я не смог остаться в стороне: «Извини, если я показался тебе чересчур болтливым и заносчивым. Если бы мы встретились вживую, ты бы понял(а), что я не такой приставучий. В жизни я говорю мало и по существу, а когда берусь за ручку, будто дамба прорывается. Вообще-то я мечтаю стать писателем... Расскажи и ты что-нибудь о себе».

Он мечтал стал писателем... Я знал, что с его строением ума мечта эта осуществима, поэтому тоже проявил инициативу, желая сделать ему приятно.

«Меня зовут Софиан, и мне четырнадцать лет. Очень нравится твоя мечта. Встретиться вживую не получится, но мы можем общаться так. Я буду очень рад».

Пробудившись раньше обычного, Никита прочитал письмо. Я впервые улицезрел на его лице широкую улыбку и удалил из памяти обиду первого впечатления. Так началась наша дружба...

Чем дольше мы переписывались, тем крепче становилась наша связь. Благодаря проявлению понимания, простоте характера и поддержке я расположил хозяина к себе, и вскоре Никита стал оставлять не объемные записки, а целое собрание сочинений, в которых раскрывалась красота и широта его русской души. Философия, музыка, природа, литература, поэзия. Хозяин мог часами копаться в высказываниях Аристотеля, воспевать умение Моцарта под средством музыки смягчать человеческие сердца и обнажать души, слушать пение птиц и цитировать строки из стихов великих классиков. Я же отвечал кратко, поскольку вылез из яйца с базовыми знаниями и ничего путного вставить не мог. Заметив мою отстраненность, Никита однажды спросил с опаской, не утомляют ли меня темы, затронутые в письме, которые редко занимают детский ум, и обилие слов, на что я с уверенностью ответил: «Какой бы предмет ты ни избрал, мне сложно оторваться от чтения. Хоть в подобных областях я не специалист и не могу составить тебе равного собеседника, мне нравится узнавать новое, тем более от человека, который наделен качеством преподносить это самое новое в интересном формате». После этого мальчик перестал переживать.

Игрушка, как и человеческое чадо, рождается белым неисписанным холстом, пока не начинает впитывать знания о хозяине, об окружении и о внешнем мире, тем самым закладывая «фундамент», служащий основой для особенностей личности. Разумеется, я изначально имел свой неповторимый характер, но чтобы ему раскрыться, мне помог Никита, который заложил в меня свои взгляды на жизнь.

Никита стал часто делиться стихами собственного сочинения и наработками будущих книг и спрашивать мое мнение; разумеется, я был в восторге. Также хозяин выразил беспокойство касательно того, что писателю без заслуг, нужных родственников и аудитории почти недостижимо разрекламировать свой продукт и пробиться в массы, из-за чего родители настоятельно рекомендуют бросить трудоемкую и малобюджетную работу писаки и определиться с будущей профессией, пока не настали экзамены. Признался, что месяц назад ему в рукописи отказали пять издательств кряду, что стало невыносимым бременем. На нервной почве упал иммунитет, развилась нервозность, а в сезон вирусов и простуд он и вовсе схлопотал двустороннюю пневмонию, оттого, лежа на койке, ему так сложно было обрести внутренний стержень и вернуться в прежнее русло. Все это звучало очень печально. Ночью я впервые спустился к Никите на кровать и о́бнял его; к тому времени я уже всем нутром полюбил его не только как хозяина, но и как человека и друга. Не переставал я и твердить, что все у него получится, нужно просто довериться себе и набраться терпения.

Сняв с себя давно мучивший груз, к концу второй недели здоровье Никиты окрепло, душевный покой воцарился. Его предпоследним письмом ко мне стало: «Ну вот и все, в понедельник меня выпускают на волю. Не думал, что когда-нибудь скажу подобное, но знаешь, Софиан, я готов приковать себя к постели еще на какое-то время, пока не дождусь твоей выписки. Ты добрейший и искреннейший человек, который умеет слушать и слышать, легкую энергетику которого я ощущаю даже будучи на расстоянии. Не удивлюсь, если за пределами больницы ты достойнейший сын, душа любой компании и любимчик учителей. Не представляю, как буду в повседневной жизни обходиться без тебя и твоих советов. Несмотря на разницу в возрасте, я поладил с тобой за две недели в сто раз лучше, чем за одиннадцать лет с одноклассниками. И при все при этом не знаю, как ты выглядишь.... Могу ли я рассчитывать на личную встречу перед выселением? Сидишь ли ты в социальных сетях?»

Я не заставил его долго ждать: «Спасибо за теплые слова, мне это очень дорого. Прости, я вынужден тебе отказать в просьбе, но за моей внешностью ходить далеко не надо. Тот киндер, который стоит у тебя на тумбе, – вылитый я. А на счет повседневной жизни не тревожься – представь, что этот киндер и есть я, соответственно, о прощании не идет и речи. И дожидаться меня не надо, ибо завтра меня тоже выписывают. Всех благ тебе, Никита!»

После этого сообщения Никита второй раз за все время обратил на меня внимание, но уже с улыбкой. Он написал: «Если мне удастся издать книгу, я посвящу ее тебе». И после этого хозяин забрал меня, вещи и уехал.

Всплыв со дна отчаяния, посвежевший и уверенный в себе мальчик воротился домой, в деревню к родным и близким. С восстановленными силами хозяин стал неустанно трудиться над новыми проектами и покорением мечты, черпая вдохновение из природных богатств, дарованных нам свыше для того, чтобы род человеческий питался их лечебными свойствами, обретал гармонию с миром и учился понимать прекрасное. В свободное от школы время Никита клал меня в карман и мы спозаранку часами гуляли по необъятным просторам буйной растительности, купающейся в лучах восходящего солнца, всматривались в водную гладь туманного озера, облагороженного многовековыми деревьями. И пахло это все ничем иным как жизнью.

Владелец черпал вдохновение в золотых рассветах и пурпурных закатах, березовом соке, бьющейся ключом родниковой воде, россыпи звезд на черном нефритовом небе. Именно благодаря его любви к зеленой планете, желанию и умению восхвалять естественную красоту и энергетику из-под его – хотел сказать пера, но, увы, сейчас уже подобным никто не пользуется – ручки вышли такие книги как «Стихи о родимой стороне», «Секреты березовой рощи», «Рецепт человеческого счастья», «Гипсофилы – олицетворение женской нежности» (эту хозяин написал, когда познакомился в типографии со своей почитательницей и будущей супругой), «Духовное начало зеленого континента», «Любовь к себе начинается с деревни». Эти и другие произведения сейчас находятся позади меня и радуют глаз. Безусловно, все они заслуживают внимания, но самая моя любимая называется «Матушка-земля». Со дня нашего знакомства прошло полгода, когда издательство опубликовало сборник Никитиных стихов, ознаменовав начало его успешной писательской карьеры. А еще хозяин сдержал обещание: в начале книги он написал: «Софиан, если ты это читаешь, знай: без твоей поддержки эта книга не увидела бы свет».

Я стал не просто игрушкой, не просто предметом увеселения, а настоящим другом, письма которого Никита по сей час хранит в деревянной коробочке в ящике стола. Вот так как-то.

Конец.