Сквозь пальцы дым

Каждый тоскливо похожий один на другой день Пётр или как стало принято в последнее время изменять имена на западный манер, Питер садился на конечной остановке площади Ленина на трамвай номер шесть. Для того чтобы обеспечить максимальную защиту пассажирам, а так же сократить расходы и увеличить прибыль пассажирские составы несколько лет назад объединили в длинные, похожие на связки сосисок составы. От отправной точки до конечной обшарпанные вагоны пробирались как по оживлённым, так и почти покинутым кварталам очень долго, пока не наступала глубокая ночь. Несколько боевых дронов постоянно висели вверху во время   движения, а нашитые броневые листы защищали от нередких случайных и намеренных попаданий в пассажирский транспорт из различного стрелкового оружия. Порой городской транспорт оказывался в таких местах, где стычки между бандами, бандами и полицейскими возникали с определённой периодичностью, точно по расписанию, но на каждой остановке неизменно его подхода ожидали пассажиры. А каждый пассажир, как известно – деньги.

Пётр, а если угодно, Питер после того как уселся на вышарканную подушку скамейки, некогда представлявшую собой симпатичную красную обивку, а ныне почерневший от грязи рваный кашеобразный материал минут пять отрешённо смотрел в узкое окно. В секции оказался один, ведь трамвай только тронулся в длинный путь. Пейзаж за окном вряд ли мог вызвать интерес. Совершенно серый город, совершенно серые здания, совершенно серые деревья с сухими бесцветными листьями. Бесконечные многоэтажные здания пустыми усталыми и разочарованными глазницами разбитых окон печально взирающие на медленно продвигающийся мимо состав. Некогда город застраивался в совершенно чудовищных масштабах и заселён был во много крат сильнее, чем сейчас, о чём напоминал всюду, куда не глянешь.

Изредка среди мёртвых останков зданий Питер видел, как к небу поднимались столбы дыма. Где-то совсем близко жгли покрышки. Или полицейские машины. Но даже там, где дым был очень близок, в намеченных местах состав всё равно делал остановку. Даже умирающий город должен был заплатить последнюю нищенскую плату.

На некоторое время внимание пассажира отвлёк робот – кондуктор. Стандартно скользнул по встроенной в ладонь информационной карте, снял деньги со счёта и выдал билет. Разноцветная бумага вылезла свернувшимся рулончиком из сжатого металлического кулака между большим и указательным пальцем.

Андроид радостно мигнул лампочками – глазами и, отвернувшись, тяжело потопал по проходу между креслами. Этакая собирающая деньги боевая машина, уродливое подобие человека. Спланированное по известным канонам, но напрочь лишённая головы, с квадратным защитным корпусом на коротких ногах с огромными ступнями и длинными гибкими шлангами – руками.

Пассажир проводил кондуктора взглядом, а потом достал из дорожной сумки свежий журнал, название которого гордо высвечивалось на обложке объёмными разноцветными буквами – «Известие». В последнее время в печати всё меньше можно было найти информации о том, что происходило в мире или же внутри страны. Но Питер неизменно покупал свежие номера. Хотя бы из-за объёмных ловушек – кроссвордов и многочисленных советов, как можно из чего-то жутко неорганического в короткое время соорудить нечто съедобное.

Женщина с дочкой зашли через три или четыре остановки после того, как состав отправился в длинный путь. И по какой-то совершенно необъяснимой причине, как такое часто бывает, выбрали именно его отсек. Женщина посадила на скамейку поближе к мужчине, а на самом деле к окну девочку. На вид молодой маме не исполнилось и тридцати и она ни насколько не утратила свежести и красоты. Питер не мог отвести взор от её лица. Точнее же, от её глаз. Глаза незнакомки показались ему на удивление красивыми и необычными. Они явно превосходили обычные человеческие по размеру. И ещё являли собой абсолютно круглую форму. Ярко-зелёного окраса, посередине их пересекала вертикальная полоска зрачка. Тонкий нос, точёный овал и красивые губы с заметными скорбными морщинками в уголках обрамляли зелёные, натуральные волосы. Да и дорожный костюм, плотно обтягивающий идеально сложенную фигуру имел всё тот же знакомый цвет.

- Привет, - выдавил из себя тягучие, как разжёванная пастила буквы Питер. Едва с трудом произнеся фразу, он уже знал, что снова попал в свой сон. Что он видит именно её. Ту, которую искал всю жизнь.

- Привет, - ответила она на удивление приятным и мелодичным голосом. А затем обворожительно улыбнулось так, что сердце сжалось таким образом, что надолго прекратило привычное движение. Женщина посмотрела на него своими на удивление зелёными глазами и произнесла несмело и робко. – Я обычно не знакомлюсь с мужчинами в дорожных составах. Только в специально определённых местах. Церковь не одобряет случайные знакомства, вы же знаете это.

Он кивнул головой, показывая, что знаком с негласным запретом, но всё же представился:

- Питер, то есть Пётр.

Мужчина отодвинулся подальше, к самому окну, давая больше простора малышке.

- Анна… Ани… - назвала себя попутчица. – А это… Это Лу… Маленькая Лу, что значит Луна.

- У тебя очень необычное имя. Луна, - улыбнулся Питер и подмигнул девочке. Маленькая копия своей мамы, с кукольным личиком, изготовленным точно из чистого фарфора, с теми же странными глазами и волосами, одетая в, конечно же, зелёное платье, а не в какое-то другое.

- Ма говорит, - пояснила непонятливому взрослому с серьёзным видом девочка, - что меня назвали так в честь одной близкой планеты.

- Это не планета, - засмеялся Пётр. – Нет, нет, не планета! Всего лишь спутник. Такой большой камешек, привязавшийся к нам в космосе.

- Неправда, - обидевшись, надулась девочка. – Неправда. Вот и неправда. Я не камешек, я – планета.

Анна невольно тоже улыбнулась, а маленькая Лу не отрываясь, смотрела выпуклыми огромными глазами на обложку журнала. На ней один из политиков, загримированный и замазанный под клоуна заметив проявленное внимание, подмигнул Луне. Та тоже не осталась в долгу. Высунула язык и составила фигуру из пальцев у кончика носа. Клоун обиделся и недовольно поморщился.

Мать с большой любовью во взгляде посмотрела на дочь, нисколько не одёрнула её и сказала Питеру:

- Мне кажется, я видела тебя раньше, - она нахмурила брови. Совсем как в его снах. Когда они вместе делили рассвет и закат и делились самыми сокровенными тайнами. Но то происходило во сне. Почему-то Питер сразу вспомнил и свою настоящую жизнь. Изнуряющую монотонную работу, свой дом со снующими в подъезде пищащими крысами. Маленькую квартиру, где ждала возвращения жена, давно забывшая, когда выходила наружу, сильно в последнее время обрюзгшая и вечно всем недовольная. Готовая прицепиться к любой мелочи и раскрутить разговор в кошмарный скандал. И ещё кот. Мурчащее море радости и позитива, пусть и являющееся всего лишь голограммой - утешительницей.

Внезапно ему захотелось бежать со всех ног от всего старого, надоевшего, знакомого и потому вдвойне тягостного. Бежать не куда-то, а именно к ней, к Ани. Взять её и Луну за руки, пойти вперёд и больше не оборачиваться на свою прежнюю жизнь.

- Возможно, - Питер и на самом деле не представлял, где она могла его видеть.

Трамвай тяжело остановился. Кондуктор хорошо поставленным голосом молодого человека с прекрасной дикцией бодро пояснил, что для беспокойств нет оснований. Небольшой завал, образовавшийся из-за обрушения ветхого здания, скоро ликвидирует бригада транспортных рабочих из служебного вагона.

Напротив окна, в нескольких метрах совсем некстати стоял огромный двадцати этажный панельный дом. Огонь закоптил стены. Внутри, судя по обугленным окнам, тоже сгорело всё до самого основания. Огонь сжёг всё живое и вокруг здания, до самого транспортного полотна. Не осталось никакого следа ни от зелёной травы, ни от деревьев или кустарников. Лишь земля и утрамбованный пепел.

- Вот и застряли.

- Такое случается и довольно часто, - пожал плечами Питер. – Здания старые и от них всё время что-то отваливается.

- Говорят, что во многих странах люди живут ещё неплохо и не знают многого из того, что мы видим, - заметила Ани.

- Я не знаю. Я никогда не был там. Я видел вокруг себя только то, что сейчас. Из года в год всё хуже и хуже, хотя нас уверяют, что улучшений мы просто не замечаем.

- И всё же я встречала вас раньше.

- Даже не представляю, когда и где. Поверьте, уж вас-то я бы запомнил навсегда.

- Вспомнила! Вспомнила! Вы любите курить у закрытого окна напротив нас!

Пётр вздрогнул. Да, он так и не смог избавиться от опасной привычки.

- Я… Я стою иногда у окон… Редко, очень редко, - растерянно признался мужчина.

- Я знаю. Я видела. Но вы ведь понимаете, насколько это опасно – стоять ночью у окна с зажжённой сигаретой. Законы запрещают.

- Продавать табак они не запрещают, а вот курить его даже дома, - упрямо стоял на своём Питер, - почему-то считают противозаконным. Такое страшное нарушение, что любой из патрульных   гвардейцев может запросто выстрелить в вас и убить внутри собственной квартиры. Факт отметят особо в протоколе и новостях, а убийца заслужит поощрение от начальства за бдительность.

- Они оправдывают каждый новый случай тем, что огонёк от тлеющей сигареты неотличим от нового лазерного прицела террористов и правоохранительные органы всего лишь отвечают на угрозу. Ведь граждан предупредили заранее, а если такое случится, получается, и виновных несчастному случаю нет.

- Я совершенно не согласен с ними.

- Я понимаю вас, - мягко произнесла женщина, - и тоже не вижу смысла в ужесточении законов. Сколько раз в тебя стреляли?

- Два.

- Два раза? – искренне удивилась она так, что большие глаза ещё сильнее расширились и поменяли цвет – со светло-зелёного на более тёмный. – Я видела всего раз. Да и насчитала всего одно отверстие в окне.

- Но было два раза, - упрямо повторил Питер.

- Возможно. Возможно, и было два раза. А возможно я ошиблась, - она внимательно посмотрела на него.

Мужчина промолчал. Вспомнил тёмную ночь, как он задумался, забыл о предупреждении. Потом резкий хлопок за окном, треск стекла и свист пули у головы.

- Всё законно, - вздохнул он.

- Всё законно, - согласилась собеседница, - всё у нас очень уж законно.

Состав вздрогнул, вздохнул всеми сегментами металлического тела и возобновил движение. За окнами унылая действительность нисколько не изменилось. Всё те же полуразрушенные и обгоревшие дома – остатки некогда процветающего и заселенного города. Уродливые остовы прикрывали искорёженными телами весь остальной мир, с присущей ему привлекательностью. Их было так много, что считать их было бы пустым занятием.

С улицы тянуло дымом, гарью.

- Лу! – строго окликнула дочь мать. – Лу, вернись назад!

- Но мама! – девочка подобно листу пластика скользнула спиной вниз, движением повторяя выступы скамейки, явно пытаясь вывести из себя клоуна на обложке, который покраснел даже сквозь грим, недовольный, что его сумели поставить в совершенно дурацкое положение. Показать, что он всего лишь живая голова без всякого тела.

У Питера создалось впечатление, что у девочки нет костей или же они исчезли на время.

- Лу, - не переставая растерянно смотреть на девочку, тихо произнёс мужчина, - у неё как будто нет позвоночника.

- Так и есть. Врачи говорят, что его заменяет нечто им совершенно неизвестное. Но в остальном она совершенно нормальная девочка, я уверяю вас! Вы же знаете, как нас быстро меняют новые продукты. И ещё лекарства, что нас пичкают. Каждое поколение отличается от предыдущего, каждый человек всё больше не похож на соседа. Мы стремительно эволюционируем в тысячах направлениях. Вот у меня необычные глаза. Наверное, и у вас что-то есть, что отличает от принятых стандартов?

- Конечно, - мотнул утвердительно головой Питер, но ничего больше не сказал. Лишь немного поправил мышцами плотно прижатые к спине крылья.

- Мы так все изменились…

- Но мы так понимаем друг друга, - чуть охрипшим голосом почти прошептал мужчина. – Мы могли бы говорить вечно. Говорить всю жизнь. Обо всём. О Лу. О тебе, Ани. Обо мне, Питере. О природе. О тысяче вещей, на которые никто не обращает внимание.

- Могли бы… - тихо выдохнула она, а Лу выпрямилась, уселась между взрослыми и с интересом посмотрела на Питера.

- Мы бы всегда понимали друг друга, - с горячностью продолжал Питер. – Мы можем стать двумя Вселенными. Теми, что интересно исследовать каждый день и открывать что-то новое.

- Наверное, - Ани тяжело вздохнула, а её удивительные глаза вдруг стали тусклыми – претусклыми.

- Мне скоро выходить.

- Значит, вы не из обитаемых районов? – нахмурилась женщина.

- Нет, всего лишь из пригорода.

- Но я видела вас! Видела сквозь стекло!

- Я бы никогда не смог вас забыть, встреться мы раньше.

- Значит всё же, - вздохнула Ани, - это были не вы…

- Нет, не я. Кто-то похожий… Мне скоро выходить…

- Вы уже говорили раньше.

- Вы… вы… не могли бы дать мне свой номер для связи… Для всего лишь одного короткого разговора, - он улыбнулся, как умеют это делать мужчины, когда открывают перед женщиной душу – широко и открыто.

Она снова нахмурила брови:

- Церковь запрещает знакомиться на улице, а тем более в дороге. Только в храмах, в специально отведённых местах, - на её глазах сами собой набухли слёзы.

- Но… Всё же…

- Я… не могу. Наш поступок будет выглядеть неприлично, к тому же о нём немедленно донесут местному Совету. Вокруг слишком много глаз. Слишком много ушей.

Уже находясь на улице, Питер долго провожал взглядом заветное окно всё более удаляющегося трамвая. Он не увидел Ани. Но Лу прижалась лицом и ладошками к пуленепробиваемому стеклу так, что ее нос сплющился. Питер видел, что она плачет.

Некоторое время он стоял на остановке. Одинокий и никому не нужный Питер повернулся прочь от рельсов и медленно зашагал по хорошо натоптанной тропинке в сторону нескольких обнесённых колючей проволокой жилых домов.

В голове плакали, кричали, возмущались, но вскоре гасли и умирали тысячи мыслей. Он помнил, что его дома ждёт лишь кот, голографическая модель максимально приближенная к давно умершему оригиналу. И ещё там, дома, дремлет в постели вечно раздражённая обрюзгшая Мириам, готовая прицепиться к любой мелочи.

Он ещё раз мысленно вернулся к девушке – мечте, к удивительной малышке Лу, у которой в теле не было костей, а потом тяжело и обречённо вздохнул. Его возможно счастливая жизнь незаметно прошла мимо.

Всё же он попытался.

Всё же попытался, чёрт побери.

Сегодня вечером он зажжёт сигарету, вдохнёт дым всеми лёгкими и встанет возле самого окна, чтобы огонёк хорошо осветил голову. «Надеюсь, - подумал Питер и улыбнулся. – Сегодня патрульный гвардеец не промахнётся. А если промахнётся, у меня в запасе есть ещё целая пачка».