Охотник и волчица.

Она ворвалась в мою жизнь промозглым осенним поздним вечером. Я комфортно устроился в мягком кресле возле ярко горящего камина, отпивая из бокала золотистое Лотаринское вино. Звон дверного колокольчика нарушил мои раздумья и уединение. Я никого не ждал в такой поздний час, да и, по правде говоря, никого не хотел видеть. Вилкс, мой мажордом, древний, как и сам дом, в котором я родился и живу всю свою жизнь, давно посапывал в отведенной ему комнатушке. Я недовольно вздохнул, выбираясь из уютных объятий кресла, и, проклиная все на свете, поплелся открывать входную дверь под непрекращающуюся трель дверного колокольчика.

— Брайн Моренди? — спросила она и подняла на меня большие зеленые глаза.

Я впал в ступор, разглядывая незнакомку, стоявшую по другую сторону порога моего дома. Темный плащ, тяжелый от впитавшейся дождевой влаги, пряди влажных волос, падавших на бледное лицо с широко расставленными изумрудными глазами. Слегка приоткрытые розовые лепестки губ.

— Кто вы? — сумел выдавить я, с трудом оторвавшись от созерцания ее облика.

— У меня к вам важный разговор, — прощебетала незнакомка ангельским голоском и в умоляющем жесте вздернула вверх брови.

Я посторонился, пропуская ее в дом, помог снять громоздкий плащ, с которого к моим ногам стекали частые капли воды и, проводив в комнату, усадил на свое кресло, поближе к огню. Предложил вина, указывая на початую бутылку, стоявшую рядом на столе, но незнакомка вежливо отказалась.

Я взял стул, стоявший у стены, и сел рядом с девушкой, разглядывая ее точеный профиль.

— Кто вы? — повторил я свой вопрос, прерывая затянувшееся молчание.

— Мое имя вам ничего не скажет, — ответила незнакомка, не глядя на меня. Она протянула замерзшие руки к камину, ловя идущее от огня тепло. — Вы знали моего отца.

— Вы меня заинтриговали, — я откинулся на спинку стула, продолжая оценивающим взглядом рассматривать гостью.

Простое, без изысков, платье из отбеленного холста. В таком часто можно встретить девушек в селениях или рабочих кварталах. Длинные волосы водопадом струятся по спине, огненными бликами сверкая в свете огня.

Я не мог понять, кто она. Держится с достоинством, как леди. Прямая спина, гордая посадка головы. Бедное платье и стоптанные башмаки резко контрастировали с ее обликом. Если уж на то пошло, ни одна приличная девушка без сопровождения в столь поздний час не высунет свой носик из отчего дома. А вот так запросто заявиться в гости к незнакомому мужчине просто верх легкомыслия.

— Не угостите меня горячим чаем? — незнакомка вновь пронзила меня омутом зеленых глаз.

— Да, сейчас, — поспешил подняться я со своего места, ругая себя, что первый не предложил ей это.

Я отправился на кухню, личное царство моей кухарки Мариетт. На мое счастье, она еще не ушла спать, а копалась в недрах громоздкого шкафа, перебирая банки и бутылочки с одной лишь ей известным содержимым.

— Мариетт, будь добра, принеси чай в гостиную, у нас гости, — потревожил я ее.

— Хорошо, господин, — с ворчанием в голосе прокряхтела Мариетт и, оторвавшись от своего важного занятия, прошаркала к очагу.

Я вернулся в гостиную, застав гостью прохаживающейся по комнате. Она сосредоточенно разглядывала развешанные по стенам трофеи: витые рога косуль и оленей, мохнатую голову дикого кабана, угрожающе обнажившего свои клыки и, конечно же, разномастные шкуры волков.

— Это вы всех их убили? — обвела девушка рукой звериные шкуры.

— Нет, что вы. Это наследие моей семьи. Вы же, наверное, в курсе, что я из рода охотников.

— Но ваши личные трофеи здесь тоже есть? — девушка испытывающе посмотрела на меня чуть прищурив глаза.

— Есть, — не без гордости признался я, — это далеко не вся коллекция. Несколько экземпляров украшают мой кабинет.

— Похоже, вы хороший охотник, — девушка грустно улыбнулась. Провела кончиками пальцев по волчьим шкурам, распластанным по стене.

Мариетт, позвякивая посудой, внесла в комнату поднос с чаем. Неодобрительно взглянула в сторону припозднившейся гости, что-то тихо забурчала себе под нос.

Девушка вернулась на свое место, не обращая внимания на кухарку, откинулась на спинку кресла.

Мариеет расставила на столе чайные приборы и поспешила удалиться.

— Назовите ваше имя, — в очередной раз попросил я, разливая чай и пододвигая ближе к девушке белую фарфоровую чашку.

— Кларисса Мортон, — представилась девушка, беря чашку в руки, грея о ее тепло замерзшие пальцы рук.

— И какое неотложное дело привело вас в мой дом, Кларисса Мортон?

— Я хотела рассказать вам о своем отце. Он был замечательным человеком. Добрым и трудолюбивым. Никогда и никому не причинивший зла.

Кларисса замолчала. Застыла, вглядываясь в переливы пламени.

«Я впустил в дом сумасшедшую» пронеслось в моей голове. Я не знал никого по фамилии Мортон. И сама девушка, и ее внезапное появление все больше казалось мне неуместным и странным.

— Отец очень любил меня, свой дом, семью. Он трудился на земле, выращивал овощи, разводил скот. Мы хорошо жили, ни в чем не нуждались. Отец часто брал меня в поле и катал на лошадке. Он специально для меня купил пони. Я до сих пор вспоминаю то время. Время, когда я была по-настоящему счастлива.

«Что за чушь она несет» вертелось в моей голове. Зачем мне все это нужно знать? Девушка настораживала меня. Ее отстраненный вид, немигающий застывший взгляд, монотонный глухой голос все больше подтверждали мою догадку о ее невменяемости. Я начинал жалеть, что впустил ее в дом и согласился выслушать.

— Я очень любила своего отца, — продолжала говорить Кларисса, — мир для меня рухнул, когда его убили. Моя мать принесла эту весть в дом, громко вопя на всю округу. Мне до сих пор по ночам снятся ее крики. Мы не нашли его тела, только следы крови на камнях возле протекавшего в лесу ручья. Нам некого было оплакать и похоронить. Мне было тогда семь лет, и в тот день я поклялась отомстить. Целых пятнадцать лет я ждала этого момента.

Девушка развернулась ко мне лицом, и хищная улыбка прочертила ее губы. Все мои инстинкты завопили об опасности, но я только в оцепенении сидел на стуле, ожидая развязки, завороженный глубиной ее зеленых глаз.

Я пропустил миг, когда мою грудь коснулись волчьи лапы, своей мощью сшибая меня со стула и придавливая к полу.

Рыжая волчица оскалила пасть, утробно зарычав. Тряхнула шкурой, избавляясь от обрывков платья, превратившегося в момент оборота в лохмотья.

Я сдавил ее руками за шею, слыша над ухом клацанье клыков. Началась борьба, сопровождаемая моим шумным дыханием и глухим рычанием со стороны волчицы. Каким-то чудом я отшвырнул ее от себя, ударив кулаком в голову, лягнув ногой по мягкому боку. Перекатился в сторону окна, где в нише низкого столика был спрятан пистолет. Я охотник и всегда готов убивать. Рукоятка мягко легла мне в руку, и мне осталось только нажать на курок, целясь в летящую на меня волчицу. Пуля впилась в ее грудь, совсем рядом с сердцем.

Волчица приземлилась рядом со мной, готовая вцепиться зубами в горло, гулко хрипя, сверкая от ненависти затуманенным взглядом. Сил не хватило. Пошатнувшись, не удержалась на лапах и повалилась на меня. Ее алая кровь, толчками вытекающая из раны, обильно оросила мою белоснежную рубашку.

Я отпихнул от себя безвольное тело волчицы. Встал на ноги. Поднял руку, сжимающую пистолет, взвел курок. Волчица была еще жива. Хрипло и тяжело дышала, вывалив язык из пасти. Остановила на мне покрытый поволокой взгляд.

Надо добить эту тварь. Прекратить ее мучения.

Я приставил дуло пистолета к голове волчицы, между немигающих глаз. Волчица дернулась в агонии. Заскулила и обреченно закрыла глаза.

Мой палец, зажимающий курок, дрогнул и я непроизвольно опустил оружие, когда увидел, что вместо волчицы у моих ног лежит обнаженная девушка.

***

Я так и не смог нажать на курок своего пистолета. Я не убиваю женщин.

Кларисса не приходила в сознание три дня. Пуля прошла навылет, задев легкое. Дыхание девушки с хрипом вырывалось из горла.

Я не знал, выживет ли она. В шкуре волчицы было бы больше шансов, но, похоже, что у Клариссы не доставало сил на оборот. Возможно, она подсознательно опасалась это делать.

Я перевязал ее рану и пригласил знакомого лекаря, отсыпав ему горсть монет за молчание. Тот вручил мне дурно пахнущую мазь и склянку с темной жидкостью. Обнадежил, что шансов спасти Клариссу почти нет. В тот момент я даже не знал, чего хочу больше — ее жизни или смерти. Но злости на девушку во мне точно не было.

Она была красива, не смотря на мертвенную бледность, покрывавшую ее лицо, растрепанные медные пряди, разметавшиеся по подушке. Но это была опасная красота, обаяние хищника.

Я никогда раньше не встречал женщин оборотней и не верил в их существование. Передо мной явно был бесценный экземпляр, который мне хотелось изучить, проникнуть в ее внутренний мир, познать сущность.

Нет, мне все же будет чертовски жаль, если Кларисса умрет!

Кларисса выжила. Открыла глаза на четвертый день своего беспамятства. Взглянула на меня мутным, полным боли взглядом. Оскалила зубы. Я воспользовался моментом, влив ей в рот ложку лекарства. Кларисса закашлялась, проглатывая.

— Умница, — похвалил я ее, стирая платком каплю отвара, скатившегося с губ.

Я лично ухаживал за Клариссой. Мне не хотелось нанимать сиделку и впускать в дом постороннего человека. Не хотел сплетен и огласки. Не хотел, чтобы вообще кто-то знал о ее существовании.

Я менял ей повязку, прикрывающую рану, щедро обрабатывая пулевое отверстие дурно пахнущей мазью, которая оказалась довольно действенной, и рана почти не воспалялась. Обмывал ее девичье упругое тело, скользя мягкой тканью, смоченной в теплой воде по округлостям соблазнительной груди, вниз, к впадине живота и узким бедрам. Старался все делать быстро, целомудренно отводя взгляд от укромного места. Укутывал ее в теплое одеяло и взбивал подушку под головой.

Я боялся, что она умрет, но еще больше испугался, когда понял, что она выживет.

Кларисса ненавидяще зыркала на меня из-под опущенных ресниц, плотно сжимала зубы, не соглашаясь пить лекарство. Злобно фыркала, когда я пытался перевязать ее рану.

— Кларисса, я хочу помочь тебе, — уговаривал я ее, как маленького непослушного ребенка, — пожалуйста, открой рот. Я знаю, что горько и не вкусно, но этот настой поможет тебе быстрее встать на ноги. Ты же хочешь выздороветь? А убить меня?

Кларисса в ответ скалилась и послушно открывала рот, глотая горькое варево. Похоже, идея убить меня была лучшим стимулом к ее выздоровлению.

— Хорошая девочка, — хвалил я ее, кормя с ложечки куриным бульоном, радуясь, что она безотказно открывает свой ротик.

Поистине с материнской заботой поправлял простынь и подтыкал одеяло. Расчесывал гребнем спутанные волосы. Что бы она ни скучала, рассказывал забавные истории и читал вслух книги.

Но все же, глядя, как Кларисса все больше крепнет с каждым днем, в моей голове все чаще вертелся один вопрос: «Что мне делать с ней дальше?».

Больше всего хотелось заключить перемирие, дать денег и отпустить на все четыре стороны. Я не хотел мести и вражды, но признавал ее право ненавидеть меня.

Мой род много лет истреблял оборотней, этим и разбогател. Раньше шкура измененного была в большой цене, не то, что сейчас. После войны права оборотней узаконили и с ними заключили перемирие. Иметь в приятелях оборотня даже стало почетно. До чего докатился мир. Мой батюшка наверняка перевернулся бы в гробу от таких изменений.

Кларисса стонет, пытаясь приподняться, лечь поудобнее. Я слышу это из своего кабинета, в котором работаю, разбираясь с документами. Моя дверь всегда открыта, чтобы видеть и слышать, что происходит в комнате напротив.

Я встаю из-за стола, вхожу в ее спальню, помогаю приподняться повыше, бережно поддерживая за плечи. Подкладываю под спину дополнительную подушку.

— Спасибо, — слышу ее приглушенный голос.

Ого, это что-то новенькое. Я с интересом заглядываю ей в лицо. Кларисса слабо улыбается, окутывая меня благодарным взглядом.

— Ты сильно занят? — шепчет она, — посиди со мной.

Мы проговорили до позднего вечера. Обо всем, не касаясь прошлого.

Вскоре Кларисса начала вставать. Я приобрел для нее несколько платьев и пару мягких туфель. Выводил во двор. Усаживал в кресло-качалку и укутывал шерстяным пледом.

Ей нравилось сидеть во дворе, ловя ласковые лучи солнца, проступавшие сквозь низкие осенние облака. Погода нас баловала, даря тепло в эти последние осенние дни.

Когда Кларисса окончательно поправилась, я спросил, что она планирует делать дальше.

— Вернусь в родные края, — пожала плечами Кларисса.

— Ты больше не планируешь убить меня? — спросил я шутливым тоном.

Она не ответила на мой вопрос. Мрачно посмотрев в мою сторону лишь спросила:

— Это было легко? Убить моего отца.

Я непонимающе уставился на нее.

— Пятнадцать лет назад, летним воскресным утром. Возле селения Картуш, на берегу речки Ивы.

Я помнил ту охоту. Свою первую на оборотня.

Мы были вместе с отцом. Выслеживали этого волка несколько дней. Матерый. С переливающейся на солнце рыжей шкурой. Нам донесли, что оборотень скрывается за личиной добропорядочного селянина.

— Все они чудовища, — ворчал отец, — кровожадные убийцы. Им нет места среди обычных людей.

Когда волк вышел напиться к реке, отец протянул мне ружье, доверяя первый выстрел. Я прицелился. Волк словно почувствовал опасность. Обернулся, уставившись немигающим взглядом в заросли, где мы сидели в засаде. Глядел прямо мне в глаза. Я нажал на курок. Ранил, пробив плечо. Волк зарычал, обнажив клыки.

— Стреляй, целься в голову, — одернул меня отец, а я застыл, утонув в полном ярости и боли взгляде волка.

Волк оттолкнулся задними лапами от земли, выбрасывая мощное тело вперед, метясь в наше укрытие.

— Идиот, — шикнул на меня отец, вскидывая ружье. Раздался выстрел. Отец был меткий стрелок, да и цель была совсем рядом. Пуля попала прямо в лоб, промеж золотистых волчьих глаз.

Я вынырнул из воспоминаний, встретившись с пристальным взглядом Клариссы.

— Нет, не легко, — ответил я, глядя прямо ей в глаза.

— Я уйду завтра, — прошептала в ответ девушка.

Она отвернулась от меня и за тот вечер мы больше ни сказали друг другу ни слова.

***

Мой инстинкт вопит об опасности, вырывая меня из объятий крепкого сна. Я кожей почувствовал ее легкое дыхание, чутьем ощутил острое лезвие кинжала, занесенное над своей грудью.

Открыл глаза, столкнувшись с ее горящим ненавистью взглядом.

Я не шевелился, не пытался сопротивляться, а просто молча смотрел, как поблескивает в полумраке комнаты клинок в ее руке. Кларисса прочертила лезвием тонкую полоску на моей груди, скользя от области сердца к яремной ямке на шее, утыкаясь острием мне в горло.

Кларисса играла со мной. Или сомневалась, примериваясь, куда лучше ударить.

Я давно мог ее разоружить, вывернуть запястье, заставляя выпустить кинжал, но вместо этого перехватил руку и направил острие кинжала себе в самое сердце, показывая, куда нужно ударить.

Мы застыли, обжигая друг друга взглядами, обдавая жаром сбившегося дыхания. Кинжал дрогнул в руке девушки, а я рывком притянул ее к себе, впиваясь жестким поцелуем в губы, сначала упрямые и твердые, но вскоре покорные и податливые.

Я рывком перевернул ее на спину, подмял под себя, не жалея, грубо вторгаясь в лоно. Она не сопротивлялась, а ее хриплый стон еще больше распалил мое желание.

Никогда ранее у меня не было столь яростной и страстной ночи, когда мы в животной страсти терзали тела друг друга, царапались и кусались, вбиваясь друг в друга телами, утробно рыча от наслаждения.

Я проснулся поздно, потягиваясь от сладкой истомы, наполнившей все мое тело. С удовлетворением окинул взглядом длинные бороздки от ее ногтей на своей коже, следы мелких отметин от ее зубов.

«Никуда я тебя не отпущу, моя красавица», — хмыкнул я, представляя, как прижму к себе жаркое тело Клариссы.

Я обошел все комнаты в поисках девушки, но дом оказался пуст.

«Ну и к лучшему», — устало подумал я, сделав очередной круг по улицам города, вглядываясь в лица прохожих с надеждой увидеть знакомые черты. Рыжая бестия как сквозь землю провалилась.

Дом встретил меня одиночеством и тишиной. Вилкс, прошаркав мне навстречу, поинтересовался, буду ли я ужинать. Я согласно кивнул и, подумав, присовокупил к трапезе бутылку вина. Глупец, надеялся, что это заглушит боль от потери.

Простыни все еще хранили ее аромат, сводя меня сума. В шкафу оставались кое-какие вещи. Я приказал все выбросить, сменить постельное белье. Хотел убить в себе всякое воспоминание о Клариссе. Меня хватило на несколько дней - пытаться не думать, не искать ее образ в женских лицах, идущих мне на встречу, не замирать от блеснувшего в лучах солнца локона рыжих волос. Я устал с собой бороться.

Я разослал ее приметы другим охотникам, пообещав награду любому, кто нападет на ее след. Все было напрасно. Она просто исчезла, прочертив короткий яркий след в моей судьбе.

Через несколько месяцев поиска я сдался. Увлекся обаятельной вдовушкой, год назад схоронившей престарелого мужа, готовой по истечении траура пуститься по волнам романтических отношений. Ей хотелось непринужденных встреч для взаимного удовольствия, без обязательств и претензий с обеих сторон. Меня это устраивало. Большего я не искал.

Спустя год меня навестил Сьют, мой старый приятель, с которым во времена бушующей молодости немало побродили по свету, выискивая следы оборотней.

— Ты мне должен, — с порога пробасил он.

— Вот так сразу, — ухмыльнулся я, — пойдем, для начала пропустим по стаканчику.

— Я нашел твою волчицу, — сказал он мне некоторое время спустя, медленно потягивая бренди.

— С чего ты решил, что это она? — я недоверчиво покосился на приятеля.

— Она, — протянул тот, — нутром чувствую.

— Волчица меня больше не интересует, — жестко пресек я дальнейший разговор на эту тему.

— Ну, как знаешь, — пожал плечами Сьют.

Мы просидели до позднего вечера, вспоминая прошлое и разглагольствуя о будущем, о ценах на урожай и политике.

И все же, на прощание, слегка пошатываясь от количества выпитого спиртного, Сьют произнес, с усмешкой глядя мне в глаза.

— Может тебе больше и не интересно знать, что происходит с твоей рыжей волчицей, но я должен сказать, что видел ее не одну, а с дитем на руках. Важно тебе это или нет, решай сам.

Сьют ушел, громко хлопнув на прощание дверью.

На следующее утро я отправил на постоялый двор, где остановился Сьют, мальчишку-посыльного с запечатанным в конверте банковским чеком на сумму обещанного вознаграждения. В ответ получил огрызок мятого листа, на котором корявым подчерком Сьюта был выведено название селения.

Я добрался до него к концу следующего дня. Небольшой поселок на окраине темного леса. Покосившаяся избушка на отшибе.

Я встал напротив входа в дом, вглядываясь на подсвеченное изнутри занавешенное окно.

Дверь отворилась и на пороге избушки возникла она. Ступила на крыльцо, плотно прикрыв за собою дверь.

— Нашел все же… — Кларисса невесело усмехнулась.

— Не сразу…, ты хорошо скрывалась.

— И что теперь? — Она сверлила мня зелеными глазищами.

Что теперь? Сам бы я хотел это знать. Моя цель достигнута, но принесет ли конечный результат счастья нам обоим? Я не сомневался в себе. Кларисса нравилась мне до безумия, но вот насколько взаимно - это и предстоит проверить.

Из дома раздался приглушенный плач ребенка. Резкий и заливистый, призывающий немедленно обратить на себя внимания.

Волчица дернулась, плотнее заслоняя собою дверь. Колебалась, не решаясь вернуться в дом и явно желая прогнать меня.

— Не подойдешь к ребенку? — жестко спросил я.

— Уходи, — зло выплюнула она в мою сторону слова, скрываясь по ту сторону двери.

Я вошел следом.

Кларисса стояла, склонившись над подвешенной к низкому потолку колыбелькой. Покачивала ее и что-то ласково нашептывала ребенку.

Я подошел и встал рядом. Внимательно вгляделся в пухлого младенца, завернутого в пестрое одеяльце. Рыжий пушок волос на голове, темные глазенки внимательно смотрят в мою сторону.

«Неужели мой?» — затрепетали мысли в голове.

— Посмотрел, теперь уходи, — Кларисса не смотрела в мою сторону. Вынула ребенка из колыбельки и, развернувшись ко мне спиной, скрыла от меня малыша.

— Мне его покормить надо. Он голоден.

— Кларисса, он мой? — не удержался я от вопроса.

— Это имеет значение? — она обернулась, иронично сверкнув глазами.

— Нет, — попытался сказать я как можно тверже, хотя сердце грызла шальная мысль — «не обманываю ли я ее и себя. Смогу ли я принять чужого ребенка, полюбить его так же, как и его мать».

— Сомневаешься, — Кларисса покачала головой, цокая языком, — так зачем же ты пришел?

— Вернуть тебя.

— Возьмешь с чужим ребенком?

— Возьму. Воспитаю, как своего.

Кларисса с минуту молчала, покачивая на руках малыша.

— Он твой. Твой сын. И он оборотень.

Обожгла меня взглядом, крепче прижимая ребенка к груди.

— Что будешь делать, если снова начнется война? Убьешь нас? Ведь это же твоя работа.

— Больше нет, — покачал я головой и, подойдя к ним вплотную, заключил в бережные объятья.