ГАРМОНЬ

Вечерело. Солнце бросило на землю последний уставший взгляд и спряталось за горизонтом. С теплым летним ветерком в открытое настежь окно влетел тихий звук гармошки, рождающийся где-то на краю села. Услышав его, сердечко Дуси на мгновение замерло. Затаив дыхание, она прислушалась к доносившимся издалека переливам знакомой мелодии. Выждав еще несколько секунд, девушка, которой не так давно исполнилось восемнадцать лет, загадочно улыбнулась и, отложив в сторону вышивку, стала поспешно куда-то собираться. Одев свой единственный новый сарафан в синий горошек, она заплела потуже свою гордость – толстую русую косу, и залихватски крутнулась возле старенького давно уже поблекшего зеркала. Красавицей Дуся себя никогда не считала, однако, довольно высокий рост и большие карие глаза на правильном овале лица, доставшиеся ей в наследство от бабушки, выгодно выделяли ее на фоне остальных девушек их села. Удовлетворившись тем, что увидела в зеркале, Дуся на ходу схватила выходной цветастый платок, и выскочила на крыльцо.

Здесь она чуть не сбила с ног свою младшую сестренку Галинку. Уставшая и чумазая семилетняя девчушка возвращалась после “гулек” домой. Чудом избежав столкновения, Галинка хотела было обидеться, но потом, видимо, передумала, состроила смешную рожицу, и показала сестре язык. Дуся показала в ответ свой, после чего, весело рассмеявшись своей детской выходке, на ходу накинула на плечи платок, и быстрым шагом, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, направилась к воротам. Уходящее на покой солнце, словно театральная рампа подсвечивало своими лучами из-за горизонта медленно плывущие в вышине облачка, и, казалось, что все небо было усеяно яркими оранжево-красными лоскутами.

— Опять к своему гармонисту бежишь? — с чуть заметной насмешкой в голосе крикнул ей вслед отец, все еще возившийся во дворе с колесом от телеги. — Смотри мне, чтоб долго там не засиживалась.

— Хорошо, папа, — ответила девушка уже от самой калитки.

Шел август сорок пятого года. Еще так свежи были в памяти бесконечные и жестокие пять лет войны, еще не все выжившие в той войне вернулись в свои дома. Пять похоронок, пришедших в село, скупо и бездушно сообщили получателям, что пятеро мужчин уже никогда не увидят родные края. Возвратившихся было пока двое. Первым, еще в сорок четвертом, явился потерявший в сражении ногу Игнат Фомичёв — бывший бухгалтер совхоза. За неимением кадров, председатель не просто восстановил его в должности, но и повысил до старшего. А вот на прошлой неделе, весь в орденах вернулся Мишка гармонист. Высокий рыжеволосый парень, родители которого погибли еще в первые дни оккупации Донбасса, сразу стал объектом пристального внимания местных девушек. Много жизней унесла проклятая война, много жен она сделала вдовами, а невест оставила без женихов, поэтому и на Мишку поглядывали не только подрастающие девицы. Молодухи оставшиеся без мужей, так же частенько провожали парня грустным задумчивым взглядом.

Дусе гармонист приглянулся еще до того, как началась война. Высокий скромный паренек крепкого телосложения с копной рыжих непокорных волос на голове, он недавно отслужил срочную службу в армии, и уже тогда радовал слух односельчан своей виртуозной игрой на новенькой “Тальянке”. Вот только тринадцатилетнюю девчонку Мишка просто не замечал. По истечении пяти лет, Дуся из угловатого подростка превратилась в стройную с округлившимися формами красавицу. Увидев ее у колодца, парень теперь не просто обратил внимание на “глазастую” девушку, он вдруг взглянул на нее совсем по-иному. Отважный орденоносец, получивший ранение в грудь и побывавший во многих немыслимых переделках, в каждой из которых рисковал потерять жизнь, вдруг оробел и онемел. Засмущавшись словно мальчишка, он сделал вид, что полностью поглощен переливанием воды в свое ведро. Не ожидая такой перемены в девушке, парень так растерялся, что облился водой. Дуся не сдержалась и прыснула смехом в ладошку. Михаил смутился еще больше, и здесь уже было не до знакомства, и не до разговоров. Вот только после этой встречи образ симпатичной односельчанки навсегда поселился в сердце бывшего фронтовика.

С возвращением гармониста, вновь возобновились молодежные посиделки на краю села. Сигналом к их началу служил звук Мишкиной гармошки, сопровождавшийся красивым лирическим тенором и разлетавшийся в вечернее время далеко вокруг. И музыка, и особенно приятный тембр его голоса, какими-то доселе непривычными теплыми волнами расплывались и вибрировали в трепетной Дусиной груди, каждый раз заставляя замирать и вздрагивать ее девичье сердечко.

“Выходила на берег Катюша, на высокий берег на крутой”, — пел Мишка, залихватски перебирая кнопки своего поизносившегося, прошедшего вместе с ним всю войну инструмента. Девушка поправила плечики сарафана, отдышалась после быстрой ходьбы и, присев на край бревна, присоединилась к постепенно собирающейся компании. Гармонист, приподнял голову и, встретившись с ней взглядом, еле заметно улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, а он вновь, как обычно смутившись, тут же опустил глаза на свою “Тальянку”, и, добавив громкости в голосе, продолжил: ”Пусть он вспомнит девушку простую, пусть услышит, как она поет…”.

Когда Мишка спел еще несколько песен, закончив “концерт” лирической “Темная ночь”, его начали просить рассказать чего-нибудь интересного из его армейской жизни. Рассказывать про свои подвиги парень не очень любил, а потому начал по привычке отговариваться. Тогда компания, будто сговорившись, обратила многозначительные взоры на Дусю. То, что гармонист был к ней не равнодушен, уже было для всех очевидным, и ее незримое влияние на героя так же нельзя было не заметить. Девушка покраснела и немного робко произнесла:

— Миш, ну пожалуйста, расскажи что-нибудь.

Тот с укоризной взглянул на Дусю, однако отказать ей был не в силах, и просьбу девушки удовлетворил. Во время войны Мишка служил в разведке. В окопах их немногочисленный взвод отсиживался редко, а потому, ему было, что поведать односельчанам. Рассказывая о том трудном периоде своей жизни, парень иногда мог чего-нибудь и приукрасить, но в основном всё, что он говорил, было чистейшей правдой. Ребята и девчата слушали затаив дыхание, иногда задавая вопросы. Мишка с удовольствием отвечал на них, а когда возобновлял свой рассказ, то не забывал украдкой заглянуть в восхищенные Дусины глаза.

Когда вечерние посиделки подошли к концу, а на звездном августовском небе появилась луна, народ начал потихоньку расходиться. Бывший солдат по привычке закинув, выполнившую на сегодня свою работу боевую подругу гармонь, наконец, решился и предложил Дусе проводить ее домой. Девушка уже давно мечтала о том, как они с Мишей будут гулять под ночным небом. Она возьмет его под руку, а он будет рассказывать свои истории только для нее одной… Под ручку его взять она, конечно, не решилась, и рассказов никаких не последовало. Сегодня они просто молча шли по неровной сельской дороге. Неведомые доселе чувства переполняли сердца молодых людей. Обоим в эти минуты было хорошо и приятно, так что говорить о чем бы то ни было, совсем не хотелось. Мишка проводил девушку до ворот ее дома, и они еще долго стояли глядя друг на друга, лишь изредка перебрасываясь незначительными фразами. Возможно, они смогли бы так простоять всю ночь, но вот одна из створок ворот приоткрылась, и оттуда выглянула голова Дусиной матери.

— Дусенька, доченька, — тихо проговорила она, — иди домой, папа уж серчает.

— Хорошо, мама, уже иду, — ответила девушка, бросила прощальный взгляд на Мишу и скрылась за воротами.

На следующий день все повторилось, а потом и на следующий, пока их вечерние прогулки после посиделок не стали нормой. Теперь маленькая проныра Галинка называла их не иначе, как “жених и невеста”, на что Дуся притворно злилась и шутливо пыталась догнать малявку, чтобы так же в шутку отшлепать. Это веселило младшую сестренку и оживляло приятные воспоминания о встречах с Михаилом у старшей. Отец больше не сердился, лишь строго поглядывал на дочь, когда та возвращалась, по его понятиям уж слишком поздно, а мать, пряча от него улыбку, тихонечко радовалась за свою Дусеньку.

В один из вечеров, подогреваемый пламенем своих чувств и, закинув за спину вместо гармошки пиджак, Мишка бодро шагал на свидание со своей возлюбленной. Завсегдатаи посиделок на краю села еще вчера были предупреждены о том, что сегодня музыки не будет. Вдруг парень услышал свое имя. Обернувшись, он увидел, что его окликнула молодая черноволосая девушка, стоявшая возле своего двора. Гармонист несколько раз видел ее на сельских молодежных посиделках. Девушка была на вид немного старше его Дуси и, время от времени появляясь на вечерках, бросала на музыканта недвусмысленные взгляды. Вот только ее взгляд был совсем не такой как у Дуси. От ее взгляда у него всегда по спине почему-то пробегала непонятная еле заметная дрожь. Звали девушку несколько необычно – Гертруда и была она не местная, а из немецких переселенцев, приехавших в их село в сорок первом году. Все приезжие семьи местное правление совхоза обеспечило тогда жильем. Ей с матерью тоже выделили старенький домик, где они и проживали до сих пор. Во время войны, когда Германская армия оккупировала Донбасс, все немецкие семьи уехали в неизвестном направлении, а Шульцы, такая фамилия была у матери с дочкой, каким-то чудом задержались. Проявляя интерес к советским девушкам и женщинам, оккупанты, казалось, вовсе не замечали двух своих землячек, как, впрочем, и советское НКВД после окончания войны. Это обстоятельство для многих могло бы показаться довольно странным, если бы не…

— Мишань, не подсобишь, — спросила чернобровая немочка, одарив парня лучезарной улыбкой, и в ее темных и глубоких, как бездна глазах, точно искры, вылетевшие из костра, закружили, заиграли бесенята.

По спине гармониста, так же, как и ранее при встрече с Гертрудой, пробежали зловредные мурашки.

— А чего нужно-то? — поинтересовался он, притормозив у недавно поставленного нового забора.

Мишка передернул плечами, словно стараясь сбросить со спины назойливых насекомых, и подсознательно окинул оценивающим взглядом стройную фигурку девушки. Про семейку Шульцев, состоявшую из двух человек – матери и дочки, ходили разные не очень добрые слухи. Поговаривали, что, якобы мать Гертруды ведьма, сосущая из людей их жизненные силы. Что она насылает на не угодивших ей односельчан всякие порчи, сглазы и прочие мерзости. Говорили, что и дочь была не лишена колдовских способностей. Вот только комсомолец, да еще бывший боец Красной Армии, в эти сплетни, конечно же, не верил: “Мало ли о чем темный народ судачит…”

— Да вот, карниз новый приобрели, — ответила Гертруда, продолжая лукаво стрелять глазками. — Прикрепить не поможешь?

— Так, я это… — замялся было Мишка, но, увязнув взглядом в черноте зрачков девушки, словно забыл, что хотел сказать и произнес, — ладно, помогу, чего уж...

— Тогда пошли, — Гертруда, не сводя с парня глаз, сделала приглашающий кивок головой и, изобразив изящный разворот на каблучках своих маленьких красных туфелек, первая направилась в сторону дома.

Душой Мишка был где-то у реки, рядом со своей Дусей. Однако глаза, словно живущие своей собственной жизнью, жадно впились в ладную фигурку хозяйки дома, одетую в длинную темную юбку и белую блузку, выгодно подчеркивающую ее тонкую талию. В голове парня вдруг возникли похотливые мыслишки, которые он, рассердившись на себя, тут же отогнал. Вслед за хозяйкой он вошел в старенькую, но довольно ухоженную избу. В небольшой комнате с двумя кроватями, в которую они попали, миновав гостиную, у окна действительно стоял новый деревянный карниз. Рядом на полу лежали молоток и несколько гвоздей. Мишка быстро оценил опытным мужским взглядом объем работ. Затем в течение нескольких минут ловко водрузил карниз на предназначенное для того место, один лишь раз поинтересовавшись у Гертруды, ровно ли он его расположил. Та, облокотившись спиной на лутку двери и скрестив на груди руки, с таинственной улыбочкой наблюдала за тем, как умело гармонист справляется с заданием. Закончив работу, Мишка, отойдя в сторону, сам критически взглянул на незамысловатую конструкцию, и, убедившись, что все сделал правильно, кивнул сам себе в знак одобрения.

— Ну, я пойду, — буркнул он, поворачиваясь к двери и по привычке ища взглядом гармонь, которой у него сегодня с собой не было.

— Куда ж ты так торопишься, Мишенька? — проворковала Гертруда мягким, нежным голоском. — Я уж и на стол накрыла. Мастерового ведь угостить полагается. Не годится помощника отпускать, как следует не отблагодарив.

— Да, что там, я такого сделал, — вяло попытался протестовать мастер, но хозяйка мягко, но настойчиво уже подталкивала его в соседнюю комнату, где действительно был накрыт стол. “И когда только успела, — подумал Мишка, — все время ведь возле двери простояла”. Он присел на край табурета, все еще чувствуя неловкость за угощение, которого он, практически, не заработал, но главное за то, что сейчас в условленном месте его уже давно ждет Дуся и, конечно, волнуется.

Хозяйка за стол сразу не села. Она сняла крышку с чугунка, и оттуда пахнуло аппетитным запахом овощного рагу с мясом, приправленного какими-то травами. Начерпав деревянной ложкой в Мишкину тарелку ароматное блюдо, Гертруда пододвинула ему пару ломтиков черного хлеба и налила в стаканы красного вина из небольшого глиняного кувшина.

— Спасибо тебе, Мишенька, что не отказал моей просьбе, — сказала девушка и подняла свой стакан.

Парень хотел было отказаться от вина, но только лишь открыл рот, чтобы сказать об этом хозяйке, как та опередила его:

— Не обижай меня, Мишенька, выпей со мной за то, чтобы карниз исправно служил, да за мое здоровье.

— Ну, если за здоровье, — буркнул гармонист и, подняв свой стакан, чокнулся им с хозяйкой.

Вкус у вина был несколько необычный. Приятная терпкость сочеталась с чем-то непонятным и едва уловимым, а потому парень не смог определить, что именно придавало напитку этот оттенок. Впрочем и ситуация была не та, чтобы разбираться в таких тонкостях. Мишка залпом выпил содержимое стакана и принялся за еду. Девушка свое вино лишь пригубила и, наконец, присела за стол. Она не спеша вкушала свою стряпню, и с интересом поглядывала на то, как с аппетитом поглощает пищу ее гость. Сам Мишка готовить не умел, да и не любил, а хозяйки в его доме пока не было. Он с удовольствием управился с сытным угощением: мясо было редким явлением в послевоенной жизни людей, и выпил еще один стакан налитого заботливой хозяйкой вина. Встав из-за стола, гармонист расправил гимнастерку и направился к выходу. Он остановился у дверей и, немного удивившись, снял непонятно как оказавшийся на вешалке пиджак, который, и это Мишка помнил хорошо, вешал на спинку кровати в комнате, где работал. Скрыв свое замешательство, парень оглянулся и сказал:

— Спасибо, хозяйка, за хлеб, соль, пойду я. Будь здорова.

— Иди, Мишенька, иди, — сама себе тихонько проговорила хозяйка дома, когда за гостем затворилась дверь, — все равно ко мне вернешься, никуда ты теперь от меня не денешься. Зря ли я по степи бродила, травки собирала, да над приворотным зельем по ночам трудилась.

— Прости, что задержался, — виновато произнес Мишка, обхватив подбежавшую к нему Дусю за талию.

Приподняв свою возлюбленную над землей, он сделал оборот вокруг своей оси. Затем аккуратно поставил девушку на ноги и, сняв с себя пиджак, заботливо накинул ей на плечи. С каждым днем вечера становились все прохладнее, и было видно, что дожидаясь его, Дуся заметно продрогла. Гармонист вновь обхватил хрупкое податливое девичье тело своими сильными руками. Та не стала слушать больше никаких объяснений, а, взяв холодными ладошками Мишку за шею, притянула его голову к себе и прильнула устами к его обветренным губам. В предвкушении наслаждения Дуся расслабилась и томно прикрыла глаза. Однако слиться в сладостном поцелуе, как это у них случалось уже не раз, не получилось. Парень неожиданно отпрянул от ее лица словно ужаленный, брезгливо вытер губы рукавом и взглянул на девушку как-то удивленно и растерянно. Дуся не поняла в чем дело и, предположив, что он с ней так играет, решила еще раз попытаться его поцеловать. Теперь Мишка решительно пресек ее поползновения, выставив вперед руку, после чего, уже без особого энтузиазма взяв девушку за талию, невразумительно пробурчал:

— Дусь, ты извини, давай просто погуляем.

— Ну, хорошо, — недоумевая по поводу произошедших изменений в любимом человеке, согласилась та.

Влюбленные не торопясь пошли по тропинке, спускающейся к озеру. “Может это он из-за выпитого вина постеснялся со мной целоваться?” — предположила девушка, учуяв во время поцелуя легкий запах перегара. Они еще никогда, оставаясь наедине, не были многословны: Мишка по складу своего характера, Дуся из-за природной стеснительности. Сегодня разговор не клеился вообще. Девушка несколько раз все же пыталась что-то сказать, но каждый раз сталкиваясь с молчаливым равнодушием собеседника, вскоре оставила попытки его разговорить. Михаил, погрузившись в размышления, вовсе позабыл о том, что так сильно хотел сказать сегодня своей Дуняшке. У него на губах до сих пор оставался противный и тошнотворный запах протухшего мяса, который он почувствовал во время прикосновения к губам своей будущей невесты. Он и сейчас еле сдерживал возникающие в организме позывы к рвоте. Мишка изредка поворачивал голову в сторону девушки, и бросал на нее недоумевающие взгляды. В его голове роились какие-то совсем чуждые для него мысли. В очередной раз украдкой взглянув на освещенное огромной полной луной лицо Дуси, с его глаз будто упала пелена. “Как я мог влюбиться в эту длинноносую с большими ушами страхолюдину? — размышлял Мишка. — А глазищи-то, какие… Так и зыркают… А запах изо рта… Они там что, всем семейством с голоду мертвечину едят?” Он вспомнил свои еще недавние мысли и мечты, и на миг представил себя в постели с ЭТОЙ. Картинка, возникшая перед глазами гармониста, не только не возбудила — его тело содрогнулось и к горлу вновь подступила тошнота. Девушка почувствовала эту кратковременную дрожь.

— Миша, тебе холодно? — спросила она. — Может, заберешь пиджак, я уж согрелась.

Конечно же, Дуся слукавила. Она не только не согрелась, но ей стало еще более зябко. Мишка, поглощенный в свои думы, сначала не понял, о чем его спрашивают, и неопределенно пожал плечами. Однако, через минуту сообразив в чем смысл вопроса, он прикинул, что это может быть хорошим поводом для окончания свидания. Не задумываясь о том, что делает, о том, что его несостоявшаяся невеста может заболеть, парень снял с Дусиных плеч свой пиджак. Быстро одев его и, придав голосу как можно более страдальческое звучание, вовсе не соответствующее облику героя-разведчика, он ответил:

— Да, знобит, что-то… Приболел, наверное. Давай, я отведу тебя домой и пойду, прилягу.

Они повернули назад в сторону села, и теперь шли довольно быстро. Дусю подгонял озноб, который уже давно овладел всем ее телом, а Михаила – его невеселые мысли. Прощание было коротким. Подойдя к Дусиным воротам, парень коротко буркнул:

— Ну, пока.

— До свиданья, — уже не скрывая дрожь, посиневшими о холода губами еле слышно ответила девушка, и они разошлись в разные стороны.

Дома, отогревшись под теплым одеялом, Дуся списала такое поведение возлюбленного на его недомогание. Мишка же, возвращаясь домой, через мгновение после расставания уже вовсе позабыл ту, которую еще сегодня утром так страстно любил. Зато перед его глазами теперь отчетливо всплыл образ красавицы Гертруды. Его сердце вдруг сжалось и заныло от какой-то непреодолимой тоски. Парня с ужасной силой потянуло к прекрасной немочке. Он остановился. “Хоть на минутку, хоть одним глазком взглянуть на нее”, — подумал он, и лишь большим усилием воли отказался от безумной мысли, навестить Гертруду прямо сейчас. Всю ночь Мишка не сомкнул глаз. Всю ночь ему мерещилась черноволосая и черноглазая красавица, появляющаяся то тут, то там во мраке пустой комнаты и непрестанно зовущая его к себе. Узрев очередное видение, он вскакивал с кровати, подбегал к девушке, но та, беззаботно хохоча, вдруг бесследно исчезала лишь для того, чтобы через некоторое время появиться уже в другом месте.

Утром не выспавшийся и с тяжелой головой Мишка побрел на работу в совхоз. В дневной суете круговорот мыслей в голове вроде немного успокоился, но к концу дня, его с еще большей силой потянуло к предмету своей новой срасти. Наскоро умывшись возле бочки с водой, парень, не задерживаясь и не отвечая на подковырки мужиков из бригады механиков, в которую он устроился после демобилизации, поспешил домой.

— К Дуняшке своей побежал, — улыбнулся, Прохорович. Бригадир вытер черные от мазута руки куском старой ветоши и добавил, приглаживая двумя пальцами густые седые усы: — Любовь, однако… Вон, только пятки засверкали.

Ни у кого из присутствующих не возникло даже намека на сомнение, в том, к кому именно так торопиться их новый работник. Едва вернувшись домой, Мишка, даже не поев, быстро переоделся в новую гимнастерку, смахнул пыль с сапог, после чего схватил гармошку и поспешил к месту сбора молодежи. Пришел, конечно, раньше всех и, не в силах сдерживать свои эмоции запел лирическую песню из довоенного кинофильма “Богатая невеста”: ”Теплыми стали синие ночи, что б сияли, что б не спали молодые очи…” В оригинале песня исполнялась женщиной, но его голос так же не плохо для этого подходил, особенно если учесть, сколько страсти и чувств парень в нее вложил.

К тому времени как Мишка закончил петь, подошли несколько человек, среди которых была и Дуся. Пришедшие буквально застыли от восторга: настолько проникновенно и трогательно звучали сегодня слова песни. Никто из присутствующих так же не сомневался, для кого именно старается гармонист. Дуся по обыкновению присела рядом с музыкантом и неотрывно смотрела на него влюбленными глазами. Осадок от неудачного вчерашнего свидания сразу улетучился, лишь только она увидела своего возлюбленного здоровым и в хорошей форме. Вскоре собрались все завсегдатаи вечеринок, но та, которую Мишка так ждал и надеялся увидеть, сегодня не появилась. Как обычно, его вновь начали упрашивать рассказать о буднях разведчика, но в этот раз он был непреклонен. Не помогли и просьбы Дуси. Мишка исполнил еще одну лирическую песню, а когда понял, что ждать больше нечего, то вопреки обыкновению, вскочил со своего места и закинул гармонь за спину. Не сказав ни слова в оправдание своего поступка, музыкант спешно покинул сильно удивленную компанию. Дуся поспешила было за ним, но когда они завернули за угол ближайшего дома и скрылись от любопытных глаз, Михаил вдруг остановился, и, развернувшись к девушке, не громко прошипел:

— Что ты увязалась за мной как собачонка? Тебе что делать больше нечего? Чего тебе от меня надо?

Он вновь резко развернулся и быстро зашагал в направлении дома Гертруды. Не ожидая такого поворота событий, девушка сделала вслед за Мишкой еще несколько шагов, потом остановилась, провожая парня долгим печальным взглядом, а затем из ее глаз сами собой брызнули слезы. Она стояла и словно сквозь пелену дождя смотрела в спину удаляющегося возлюбленного. Видела его крепкую спину, как поблескивает старым лаком за спиной гармонь, а по щекам бежали горько-соленые струйки обиды и горя. Дуся протянула вперед правую руку, будто пытаясь силой своей любви остановить парня. Она сделала попытку его окликнуть, но из горла донесся лишь слабый еле слышный хрип:

— Мишенька…

Прошла неделя с того злосчастного вечера. Мишка на вечеринках больше не показывался, неслышно было: ни его гармошки, ни его звонкого голоса, собирающих по вечерам молодежь. По селу пошли слухи, что “ведьмина дочка-то приворожила гармониста”. Слухи явно были не беспочвенные, так как, отработав смену в совхозных мастерских, парень торопился к дому Гертруды, где, словно тень, бродил вдоль забора в ожидании, что его пригласят. Услышав окрик хозяйки дома, он точно преданный пес спешил на голос и, пожирая ее влюбленными глазами, ждал команды. И команды следовали незамедлительно: то вскопать огород, то накосить сена, то наколоть дров на зиму. После добросовестно выполненных работ хозяйка время от времени поощряла своего бесплатного работника: когда миской обычной похлебки, а когда и любовными утехами, в которых изматывала парня до полного изнеможения.

Прошла еще неделя и Мишку перестали узнавать. На некогда здоровом и крепком теле одежда начала свисать, как на жерди. Его загорелое мужественное лицо посерело, а в глазах появился нездоровый блеск присущий то ли маньяку, то ли умалишенному. Дома он почти ничего не ел, а его новая возлюбленная особо не отягощала себя заботой о желудке и здоровье своего воздыхателя. Зато работы по дому всегда было предостаточно и парень, отработав смену в совхозе, продолжал без передышки трудиться еще и у Гертруды.

Дуся тоже ходила сама не своя, но ничего не могла поделать. Она пыталась пару раз заговорить со своим, теперь уже бывшим, женихом, но разговора так и не получилось. Тот, то ли делал вид, будто ее не знает, то ли действительно лишился ума и памяти. В последний раз Михаил все же ответил девушке, да так, что лучше бы она этого не слышала. Спустя несколько дней, Дуся встретила на улице и с саму разлучницу. Как ей захотелось высказать той все, что наболело на душе, да только, обменявшись с Гертрудой взглядами, девушке почему-то сразу перехотелось это делать. В глазах соперницы она увидела такую ненависть и такое презрение, что ей стало ужасно страшно, и Дуся поспешила ретироваться, чтобы не накликать на свою голову еще большей беды. Вослед ей полетели до боли обидные слова и громкий злорадный смех.

К середине октября в поседевшем худом мужчине, с ввалившимися грустными глазами и впалыми морщинистыми щеками на земляного цвета лице, трудно было узнать еще недавно веселого, пышущего здоровьем Мишку гармониста. Теперь его сил вряд ли бы хватило даже на то, чтобы поднять свою любимую гармонь. Односельчане только тяжело вздыхали, видя как этот ходячий скелет обтянутый кожей, словно призрак бродит вдоль забора дома, где проживала ведьмовская семейка. Во двор его пускать перестали, не говоря уже о доме – брать с него было уже нечего. Всю жизненную силу и молодость у парня играючи отобрала коварная Гертруда, которая со времени их встречи еще больше расцвела и похорошела. Теперь он стал ей ненужным, как отработанный материал. Вот только для Мишки не было больше другого места, куда бы его тянуло с такой непреодолимой силой, ведь свои чары с незадачливого жениха ведьма снимать не собиралась.

Парень стал регулярным посетителем сельмага, где он вместо хлеба, непонятно за какие деньги, ведь на работу уже не ходил, теперь приобретал только водку. Первое время он, покупая пол-литра, словно стесняясь, засовывал бутылку во внутренний карман пиджака и шел домой. Там он ее выпивал, после чего направлялся к дому ведьмы. Спустя некоторое время, домой Мишка уже не заходил. Перед походом к Гертруде, не обращая внимания на замечания продавщицы и укоризненные взоры односельчан, он выливал алкоголь прямо в горло у самого порога сельмага. Несколько раз гармонист, напившись, пытался устроить у дома “возлюбленной” скандал. Однако, лишь только та появлялась из ворот, как вся его агрессия словно куда-то улетучивалась, и он опять превращался в покорного безобидного ягненка.

К концу октября Прохорович, проходивший поутру недалеко от того места, где летом устраивала свои посиделки молодежь, обнаружил лежащего на земле лицом вниз седого старика. Широко раскинув в стороны руки, словно пытаясь кого-то обнять, тот был неподвижен, и не подавал никаких признаков жизни. То, что этот старик когда-то был Мишкой-гармонистом, можно было догадаться лишь по знакомой, хотя и изрядно потрепанной одежде, да приметной родинке на шее. Был и еще один признак – гармонь, лежавшая рядом с этим немощным телом, которую он неизвестно зачем, а главное как сюда притащил.