Каморка, гордо именовавшаяся студией, располагалась в узкой каменной перемычке над каретной аркой. Справа жили люди, слева – не хуже. Мой приятель Гвала, по-нашему Ваня, добравшийся к нам из далекой Гвинеи ради медицинского образования, считался у местных за диковинку, а значит - в такой конуре ему было самое место.

Пригибаясь, чтоб не собрать паутину, я забрался по старой винтовой лестнице, которой в позапрошлом веке пользовалась прислуга, и вошел в квартиру. Пусто. Ваня не только подставил меня с лабораторной и пропустил лекции, но даже пустые бутылки из-под портвейна стояли там, где я их оставил вчера.

Телефон у него был выключен. Я рухнул на скрипучий диван и уперся взглядом в исписанную тетрадь, лежащую поверх пустой пластиковой тарелки. Каракули на его родном наречии вызывали у меня головную боль, но попадались и русские предложения. Он все глубже зарывался в легенды нашего городка, и, подцепив где-то слух, что до революции местное купечество развлекалось черными мессами и вызывало потусторонние силы, с непонятным мне азартом искал этому подтверждение. Иногда это меня забавляло, но сейчас я бы устроил ему взбучку.

Десятки набросков замысловатой символики и барельефов, которые я видел каждый день, но из-под его руки они выглядели иначе. Вдруг я почувствовал, что задыхаюсь. Маленькая фарфоровая маска то ли шута, то ли черта, в выемке наружного фасада одного из корпусов строительного лицея. Я хорошо помнил, как он ткнул меня носом в это небольшое углубление, очевидно, кем-то обихоженное - выкрашенное недавно и без единой пылинки, а смотрит этот уродец на оживленный автомобильный перекресток.

— Зачем это? – спросил он тогда и засунул руку, чтобы щелкнуть чертика по носу. Я не знал, а сейчас, прочитав подпись под Ванином эскизом: «Глашатай», как-то сразу поверил, что так оно и есть.

Дальше какая-то белиберда сползала со страницы прямо на стол. Чернила отказывались писать, но Ваня продолжал выцарапывать на пластиковой поверхности – АЛАВГ. Этот набор букв повторялся бессчетное количество раз, как грибок, расползаясь по комнате.

Я бросился бежать, пока Ванино безумие не перекинулось на меня, и только вломившись в кофейню, переполненную людьми, смог вздохнуть и остановиться. Озарение, пронзившее меня ледяной иглой, было до смешного простым – АЛАВГ – ГВАЛА. Настоящее имя моего приятеля, только задом наперед. И я понял – с ним стряслась беда.

На следующий день на лекции несчастье настигло и меня. Словно в тонком сне я плыл над переполненным залом. Никто из сокурсников меня не замечал, а я гадал – когда же рухну кому-нибудь из них на голову.

— К нам пожаловали гости! – прогнусавил профессор и подмигнул мне.

Я спрятался за колонну, поразившись – как это, ни крыльев, ни ног у меня нет. Но куда бы я не забился, его смеющийся желтый глаз находил меня, двигаясь в глазнице противоестественно, будто обладая собственной волей.

— Приглашаю всех, у нас новый номер! – с грацией хищника профессор запрыгнул на кафедру и отвесил аудитории поклон. Затем указал в мою сторону, и поток, где вместо студентов сидели персонажи Босха, разразился бурными аплодисментами.

Под их звук я вернулся в свое тело и, боясь смотреть по сторонам, бросился обратно в Ванину конуру – искать либо ответы, либо его самого.

Обычно хлипкая входная дверь оказалась запертой и не поддавалась моим усилиям. Ослепленный гневом, я стал подозревать Ваню. Точно он был внутри, сволочь! Слышал, как я бьюсь снаружи, и не хотел впускать.

Слышал не только он. Из-за металлической двери в соседнее крыло появилась хозяйка и достала свой ключ.

— Какой ты громкий, Андрюшенька, — проворчала бабка. — Какие сладкие косточки, — и она причмокнула беззубым ртом.

Обмеревший, я водил вытаращенными глазами по скособоченным стенам, и, будто касаясь раскаленных углей, натыкался на свое имя: «АНДРЕЙ».

Ваня, а больше некому, исписал им все от пола до потолка. Черные пляшущие загогулины. Первое слово, которое я научил его писать русскими буквами.

Разум метался в моей голове, ища способа спастись. Но вместо этого я застыл, наблюдая, как в комнату набиваются чудовища, переодетые людьми. Черные лоснящиеся сюртуки, безупречно подогнанные к свиным копытам. Цилиндры, насаженные поверх рыбьих и змеиных голов. Они подхватили меня за руки и каким-то невероятным образом протиснулись вместе со мной в окно, воспарив над ночным, но уже не моим городом.

Я узнавал эти дома, но из окон, вместо людей, нам приветственно махали лапами порожденья кошмаров. Та же торговая площадь, но фонтан заменил огромный костер, вокруг которого плясали на задних лапах красноглазые псы.

Мне надели ошейник, и поставили перед ними, ожидая, что сейчас я начну представление. И я закричал, срывая голос от отчаяния. В толпе мелькнуло осунувшееся Ванино лицо. Он прошептал мене sorry одними губами, как будто это извиняло за переданное мне проклятье, и исчез.

Когда затрубил костяной рог Глашатая, моя адская мука началась.