Болотные цветы

В деревне его называли Ба́гуль. Говорили, что он – дух, прилетающий с болот, зубастый ворон, откусывающий головы маленьким детям. Говорили, что на крыльях он несёт беду, а в перьях его прячется смерть. Когда она была маленькой, то с ужасом замирала, слушая эти сказки у вечернего костра. Слепой дед Седок сидел в конце улицы и вокруг него собиралась толпа ребятишек, все ждали его сказок, а он никогда не уставал рассказывать их. Дед вещал не так часто, но многие его сказки повторялись и повторялись, а детвора слушала. Им не надоедало. Кроме их простых игр и походов в лес, – это было одно из немногих захватывающих приключений. В лес, впрочем, одним ходить разрешалось не дальше версты от дороги, потому что затем начинались болота. Незаметно, исподволь, знакомые деревья становились ниже и росли реже, под ногами стелился плотный ковер мха и всё чаще встречались чёрные лужицы, подходить к которым ни за что не разрешалось. Болота были бездонны и опасны. Взрослые ходили туда за ягодами и целебными травами. Но всего несколько дней в году – в конце лета, в остальное время туда не ходили.

Иногда, очень редко, кто-то пробирался туда в надежде раздобыть сокровища или упросить Багуля о помощи. Часто такие храбрецы не возвращались. А кто-то возвращался другим, что-то потеряв, взамен выпрошенного дара. Поэтому на болота не ходили. И старались не говорить о них. Только рассказывали сказки, да ругались изредка: «Чтоб тебя Багуль забрал!»

Мать умерла, когда ей было шесть. Родами. Хотя тот год просто был плохим. Жара сжигала посевы, а от болот тянуло душным маревом. По деревне ходила болезнь, и мать заразилась тоже. Многие умерли тогда. А отец решил уехать. Они собрали какие-то небогатые пожитки и уехали в город, где отец устроился столяром. Он хорошо умел работать с деревом – почти все в деревне умели, лес-то был рядом.

В городе всё было не так, как дома. Их тут не знали и не любили. Городские девочки были хорошо одеты и не хотели играть с замарашкой. Мальчики не признавали её и не брали в свои игры, а когда она слишком им надоедала, то могли и побить. Ей быстро надоело пытаться сойтись с соседскими детьми, и она начала помогать по хозяйству старушке-зеленщице, которая жила рядом. Старушка угощала её кренделями за помощь и учила плести кружево. Сама она плела мало – глаза уже были не те, да и руки тоже, но у неё в сундуке лежали нитки и коклюшки, и кое-какая начатая работа. Девочка этому училась. Мать учила её прясть, так что это дело было ей хоть и в новинку, но не совсем чужое.

Через пару лет она начала помогать старушке ещё и торговать на базаре – у хозяйки часто болели ноги и прихватывало спину, и в такие дни она торговала одна. Деньги были не большие, но совсем не лишние, потому что отец всё чаще проводил вечера в кабаках и возвращался домой пьяным и с пустыми карманами.

Она стирала, готовила и убирала, как учила её мать, помогала с грядками, торговала зеленью, а вечерами сидела над кружевом или штопкой.

Одну зиму отец болел. Долго и тяжело. Он громко кашлял, почти не спал ночами и не давал спать ей. Старушка присоветовала одного травника, но у них не было денег, чтобы заплатить за его настои. Целый месяц она пыталась экономить на всём и торговать как могла, чтобы только потом прийти к травнику с накопленными грошами. Их оказалось недостаточно, но старичок сжалился над ней и вылечил её отца в долг, так что она обещала отработать нужную плату.

Когда отцу стало лучше и он снова начал работать, ей пришлось нелегко. Днём она торговала на базаре, а потом бегала по поручениям травника – разносила заказы, толкла порошки, мыла, сушила, перебирала и развешивала. Дел было много, так что домой она часто возвращалась поздно, что не нравилось отцу. Тот сердился и ругался, но она так и не осмелилась сказать, что всё это было затем, чтобы оплатить его лечение. Он и так много грустил из-за того, что они с дочерью бедно жили. Так что она молчала, терпела, обещала, что такое больше не повторится. И, конечно, нарушала свое обещание.

Когда она пришла домой однажды, отца не было. Было уже темно и она отправилась искать его в те кабаки, где он чаще всего бывал. Но ни в одном его не было. Где-то его не видели давно, а в одном, в котором он сидел тем вечером, сказали, что он уплёлся домой, как всегда. Только один веселый завсегдатай, когда она уже собралась уходить, подмигнул ей и сказал, что, должно быть, отец отправился искать её в тот бордель, где она подрабатывает. Ей было известно, что это такое. И, хоть она и покраснела, как свекла, но всё же пошла к одному такому дому, который находился не так далеко от них. Над дверью горел красный фонарь, уже стемнело, и он был хорошо виден на тёмной улочке. Фонарь освещал дверь и грязное крыльцо. В нерешительности она долго стояла перед этой дверью, но никак не могла осмелиться войти, а потом услышала стон. Звук доносился из подворотни рядом, и там она увидела тёмное тело избитого мужчины. Ей пришлось засветить прихваченную с собой лучину, чтобы разобрать, что это был её отец.

Плача и браня себя, она еле дотащила его до дома, кое-как перевязала его раны – она быстро схватывала и охотно училась у травника, – и пошла за помощью. Старушка-зеленщица осталась приглядеть за её отцом, пока она бегала за травником. Тот долго качал головой и удивлялся, как она дотащила своего отца до дома. Потом неохотно пообещал, что сделает, что может сделать. Через три дня её отец умер. И она стала круглой сиротой.

После смерти отца она перебралась жить к старушке и помогала ей во всём. Работать у травника она перестала, потому что винила себя в том, что отец, не зная правды, пошёл искать её в тот дом, где его так избили. Она плела кружева и часто плакала вечерами.

Зима сменила лето ещё несколько раз. Старушка всё реже выходила из дома, всё больше болела и становилась слабее. Соседки шептались, что ей недолго осталось жить. Девочка ухаживала за ней, сидела с ней, и ночами, когда ту мучила бессонница, рассказывала ей сказки, которые слышала в детстве. Рассказывала и про Багуля, с неожиданным для себя тёплым чувством. Здесь, в холодном и мрачном городе, этот страшный призрак её детских лет казался ей родным и близким. Наверное поэтому она перед сном вспомнила старую присказку или считалку, которую бубнил под нос слепой дед, когда считал, что никого из детишек не было рядом:

«Крошки бросишь для ворон,

И придёт волшебный сон.

Он во сне к тебе придёт,

Багуль беды заберёт».

Во сне она стояла одна у завалинки, где обычно сидел дед, а вокруг неё бродили вороны и что-то клевали. Небо было серым и нависало тучами, дома вокруг выглядели страшными, пустыми, как будто в них давно уже никто не жил. И людей не было видно. Она хотела пройтись по деревне, вороны отскакивали с её пути, сварливо каркали ей вслед, а потом она увидела, что они клевали. Это были человеческие останки: кости и полуистлевшие мертвые тела.

Ничего страшнее этого сна она в своей жизни не видела. Но следующие дни выдались тяжёлыми – старушке было совсем худо, и она забыла о своём кошмаре. Потом наступила передышка. Её хозяйка чувствовала себя полегче. Она вспоминала свою юность, как они с сестрами гадали на суженного, даже заставила её затвердить нехитрое заклинание для этого гадания и пообещать, что она обязательно погадает перед святками. Потом она успокоилась и заснула своим некрепким старушечьим сном. Утром она умерла.

После похорон старушки ей было очень грустно и одиноко. Она никогда ещё не чувствовала себя такой одинокой. Но надо было как-то жить дальше, и она жила. Выращивала зелень и торговала ей. Соседки смотрели на неё косо и шептались за её спиной. Их дочери уже вплетали в косы яркие ленты, смеялись, переглядываясь с парнями, а ей было не до того. Она уже не помнила, когда в последний раз смеялась.

А осенью объявились родственники старушки: её внучатая племянница с мужем и двумя детьми. Раньше им было некогда, а после того, как убрали урожай – появилось время навестить могилу родственницы. Да и дом в городе, опять же. Они сказали, что дом-то теперь их, после того как бабушка преставилась. Её они, конечно, не погонят, мол та хорошо заботилась о старушке, но в доме она останется на правах приживалки. Она согласилась. Ей было некуда идти.

Поначалу это было даже неплохо. Люди вокруг напоминали ей о её жизни в деревне. Жена командовала ей, за всё попрекала, но это было не страшно, и она просто делала, что давали, и не роптала. Дети её не любили, но и не пытались обижать. Вот только муж поначалу смотрел как-то оценивающе, как на вывешенный в мясном ряду товар, а потом стал приставать. Гладил, зажимая в углу, а как-то ночью попытался залезть на её топчан и на неё, но она вывернулась, расцарапав ему лицо, и сбежала. Даже успела что-то набросить и прыгнуть в валенки. Она не знала, куда идти, но возвращаться не собиралась.

На улице было темно, да и первые ночные морозы уже давали о себе знать. Так что она шла, куда глаза глядят, пока могла переставлять ноги, и только когда идти стало больно, огляделась. Место она не знала. Вокруг были высокие каменные дома, значит, она была не на окраинах. В некоторых окнах горели свечи. Но она знала, что туда её не пустят, выглядела-то она бедно и в лучшие дни, а теперь – как оборванка и бродяжка. Поэтому она нашла какую-то плохо запертую дверь в подвал, пробралась туда, там всё-таки было теплее, чем на улице, и уснула.

На следующий день она пошла к дому травника. С трудом нашла дорогу к нему, вся продрогла и окоченела, но дом был закрыт, а соседи сказали, что травник уехал по делам в другой город, где жил его старинный друг. Это было так обидно, что она просто расплакалась, сидя на ступенях дома травника. Какая-то проходящая мимо женщина бросила перед ней мелкую монету, видимо, подумав, что она пришла просить помощи, забеременев. Незнакомка прошла мимо быстро, так что всё, что она успела увидеть – полы чёрного плаща, взметнувшиеся, когда благодетельница свернула за угол. Она подобрала монету и купила поесть. Хватило только на булку хлеба, но и это было хорошо.

После неудачи с травником, она решила вернуться в тот подвал, где уже провела одну ночь. Шла она осторожно, стараясь не попадаться на глаза хорошо одетой публике, которой в этой части города было предостаточно. Так, крадучись, добралась до подвала. Прямо перед дверью прыгала обычная чёрно-серая ворона, правда, лапа у неё, похоже, была подбита, так что и без того нелепая на земле птица прихрамывала и кособоко переваливалась. Она нашарила за пазухой припрятанную половину булки и отщипнула от неё кусочек. Кинула его вороне. Птица отскочила, думая, что это камень, потом нерешительно приблизилась, клюнула, посмотрела на неё чёрным блестящим глазом, схватила добычу и улетела куда-то чтобы спокойно её съесть. Девочка пробралась обратно в подвал и, привалившись к стене, просто ждала ночи. Она чувствовала себя усталой и опустошенной настолько, что даже не испытывала жалости к себе. Всё, на что её хватило – крошка сострадания птице, которую она отщипнула от своей души. Она даже не заметила, как заснула.

Ей снился тот же подвал, та же ночь, только в подвале горел свет. На полу стояла масляная лампа, а рядом с ней высился мужчина в длинном чёрном плаще. Он стоял спиной к ней и поначалу она испугалась, что это окажется муж племянницы зеленщицы, так что вжалась в стену, задрожав от ужаса, но мужчина повернул голову, и она увидела, что это не он. Незнакомец был худым и высоким. У него был длинный острый нос, тёмные волосы и глаза, бороды и усов он не носил. Убедившись, что она пришла в себя от страха, он подошёл ближе, хромая на одну ногу, и встал перед ней.

– Чего ты хочешь? – спросил незнакомец, внимательно глядя ей в лицо. Он смотрел пристально, оценивающе, но ей не было страшно или противно, как когда на неё смотрел тот. Незнакомец скривил тонкие губы.

– Тебя обидели. Ты лишилась крова и семьи. Так что ты хочешь попросить у меня?

Его голос был хрипловатым, царапающим слух. И слова были странными, как и весь этот сон. Она ничего не собиралась просить. Хорошо уже, что это не был тот мужчина. И слава богу! Ей не нужно ничего.

Гость вскинул брови, потом посмотрел куда-то поверх её головы, потёр подбородок и кивнул каким-то своим мыслям. Свет в подвале стал ярче, так что на миг ясно высветил черты гостя, потом таким ярким, что ей пришлось зажмуриться, а потом гость исчез. И она заснула снова. Это был странный сон.

Весь следующий день она пыталась устроиться на работу, вот только её нигде не хотели брать. Прачки чуть не побили её колотушками, такая она была грязная. Бакалейщики и зеленщики отгоняли её от своих лотков. Ни в один приличный дом, ни в одну пекарню или лавку её не пустили бы в таком виде. Булку она доела, а больше денег у неё не было.

Было холодно и зябко и очень хотелось есть, но воровать она боялась. Она слонялась по улицам, прижимаясь к стенам домов, стараясь не попадаться на глаза прохожим, когда увидела ворону. Это была вчерашняя ворона – она так же хромала и неуклюже подпрыгивала. Завороженная этими прыжками, она пошла следом за птицей, не понимая, куда идёт и зачем. Ей было слишком плохо, чтобы соображать, так что она просто шла. Ворона пропрыгала к дверям очередной лавки и остановилась, поджидая, пока она подойдет ближе.

Дверь лавки распахнулась, истерично взвизгнул колокольчик, ворона вспорхнула с мостовой и улетела прочь, а из двери лавки вылетел узел с вещами. Следом за узлом вылетела заплаканная девушка, подобрала узел и быстро пошла прочь по улице. На порог вышла пожилая прилично одетая дама – хозяйка лавки – и заорала вслед уходящей:

– И чтобы духу твоего здесь не было! Не то посажу на коклюшки!

Она возмущённо топнула и только потом заметила пялящуюся на неё во все глаза девочку.

– А ты чего смотришь, попрошайка? Или тоже мнишь себя кружевницей? – фыркнула она с издёвкой, впрочем, злость её уже поутихла от зрелища куда более жалкого существа, чем её бывшая работница.

Девочка сглотнула и решила, что ничего не теряет:

– Я умею плести кружева, – жалко промямлила она.

– Что? – не то не расслышала, не то не поверила своим ушам хозяйка.

– Кружева плету, – более твердо повторила она.

Дама смерила её оценивающим взглядом.

– Тоже мне, кружевница, где тебя черти носили только? Тебя из договорного дома попёрли что ли?

– Нет. Я сама сбежала от… родственников моей прежней хозяйки. Она научила меня плести кружева.

– А где же она сама?

– Умерла, – хлюпнула носом девочка.

Хозяйка лавки посверлила её недоверчивым взглядом ещё несколько секунд, а потом так же сварливо сказала:

– Заходи! Обогреешься и покажешь мне, правда ли ты умеешь плести руками, а не только языком.

Она не была злой. Хотя и была суровой, нетерпеливой и сварливой старухой. Но, увидев, как девочка плетёт, она не стала прогонять её на улицу, а разрешила жить в каморке рядом с лавкой. Так у неё появилась крыша над головой и работа.

Поначалу приходилось особенно туго. Ей нужно было привыкнуть к хозяйке, которая всё время её критиковала, потом справить платье на зиму. Денег хватало едва-едва. Но с работой она хорошо справлялась, и хозяйка платила ей честно.

Узнав о том, почему она сбежала, старуха поджала губы, но больше никогда не прохаживалась насчёт её прошлого. Новая работница плела хорошие кружева, у неё были ловкие руки и зоркие молодые глаза, она была приличной и скромной, а в нормальной одежде выглядела не хуже городских девушек.

Там, в лавке, она впервые за годы увидела себя в зеркале и очень удивилась. Она примеряла скромное, но добротное платье, которое дала ей на первое время хозяйка, пытаясь понять, как и где его придётся подшить, и хозяйка приказала ей заняться этим перед зеркалом, стоящем в лавке для покупателей. В зеркале отразилась уже не девчонка, а девушка. Невысокая, тонкая, голубоглазая. Светлые кудри выбивались из-под белого чепчика, лицо было испуганным и удивлённым, но не хуже, чем у соседских девиц. Кажется, она всё-таки выросла, и теперь ей нужно было привыкать к новой жизни и новой себе.

Ближе к весне она купила на рынке веточки багульника. Хозяйка ворчала, что нехорошо держать в доме болотные цветы, но она всё равно поставила веточки в кружку с водой у себя в каморке. Она грустила по дому, по детству, а багульник напоминал ей о родных местах.

Когда она видела рядом с лавкой знакомую ворону, то подкидывала ей каких-нибудь крошек. Хозяйка ругалась, что она прикармливает паразита. Но девушка молчала и продолжала отдавать крошки птице.

Как-то вечером, когда за окном завывал злой февральский ветер, а на веточках набухали почки, она снова загрустила о доме и вспомнила старую считалку. Вороны, сон, – всё это уже было тогда, в подвале! Она удивилась, что не вспомнила о считалке в тот момент. Вспомнила странного человека во сне, который спрашивал, что она хочет у него попросить… Это же был он – Багуль! И всё получилось именно так, как в считалке. Он пришёл во сне и забрал её беды. Пусть не все, но она могла замерзнуть или умереть от голода зимой в том подвале, а сейчас у неё был кров и работа. И она могла себе позволить какие-то мелочи, вроде того же багульника.

Но почему же ей больше не снились такие сны? Она ведь ещё не раз подкармливала ту ворону. Размышляя об этом, она не заметила, как заснула.

Он сидел на краешке её постели. В её каморке негде больше было присесть, но она всё равно вскрикнула и прижалась к стене, увидав незваного гостя. А потом узнала в нём того, из подвала.

– Ты – Багуль? – спросила она дрожащим голоском.

Мужчина кивнул:

– Так меня называли в твоей деревне. В других местах – по-разному. Зачем ты меня позвала?

Она подобрала одеяло, лихорадочно пытаясь припомнить, звала ли она его и зачем ей это было нужно. Мужчина выглядел усталым и хмурым, он смотрел на неё очень внимательно и ждал. Она вспомнила про ворону.

– А ворона… Я же кормила её несколько раз, а ты не приходил, – невпопад пожаловалась она.

– Не было нужды.

– С-спасибо, спасибо тебе! Это же была та ворона, ты помог найти мне жилье и работу. Это же ты?

– Я, – спокойно ответил гость. – Теперь ты готова меня попросить?

Она покачала головой.

– Я не знаю, о чём просить.

Мужчина приподнял одну бровь.

– Разве ты ничего не хочешь? Ни о чём не мечтаешь?

– Я слышала, – неуверенно начала она. – Что ты ничего не даёшь просто так. Что за каждое желание приходится заплатить. И плата часто… очень велика.

Девушка закусила губу, волнуясь. Она вспомнила деда Седока, однажды на праздник он выпил лишнего и рассказал, как пошёл на болота, чтобы попросить вторую молодость «для девок». Так он ослеп.

Гость спокойно кивнул.

– Всё верно. Твой отец как-кто пришёл ко мне просить сына, когда его жена уже была беременна. И она умерла. Его желание было больше её сил.

Холод пробежал по спине. Она вжалась в стену, но Багуль будто не заметил её страха, продолжая свой жуткий рассказ.

– Это его не научило. Он пришёл ещё раз. Только тогда он попросил, чтобы с тобой не произошло ничего плохого.

Он замолчал, продолжая её рассматривать.

– И что ты сделал? – дрожащим голосом произнесла она. Багуль пожал плечами.

– Твой отец так ни разу и не ударил тебя, даже когда подозревал, что ты приносишь деньги, заработанные постыдно. Старушка-зеленщица не выдала тебя замуж за соседского мальчишку, подстроив тебе святочное гадание. Она собиралась это сделать, поверь. А муж её родственницы очень быстро дал тебе знать о своих намерениях, так что ты смогла унести от него ноги.

– Но мой отец умер! – она хотела закричать, но говорила еле слышно от ужаса. – И старушка тоже!

Багуль не отвел взгляд, ни одна черточка не дрогнула на его лице.

– Твой отец спивался и рано или поздно это бы его убило. А старушка дышала на ладан и без моего участия. Но если тебе угодно считать меня чудовищем – это твоё право.

Она заплакала. Слезы хлынули из глаз, и она не могла остановиться. Рыдала, захлёбываясь, а он сидел рядом и ждал, потом осторожно, будто она могла укусить, положил руку ей на плечо. И она, не понимая, что делает, уткнулась ему в грудь и плакала, пока он её обнимал и шептал что-то успокоительное. Болотный дух, Багуль, несущий смерть и беду, чудовище. К которому ходили с просьбами, несмотря на то, что они оборачивались бедой.

Потом она успокоилась и заснула, а утром в каморке не было и следа его присутствия. Только распустился багульник.

Весной дела в лавке пошли в гору. И ей даже хватило денег на бусы. Она очень гордилась ими. Проходя мимо зеркала, она улыбалась своему отражению, глядя на красно-рыжие камешки у себя на шее, и в ответ ей улыбалась красивая белокурая девица в скромном платье.

В мае в лавке бывало множество молоденьких девиц из общества и кавалеров, присматривавших обновку себе и подарок, способный растопить сердце возлюбленной. И многие молодые люди обращали внимание на помощницу старой хозяйки лавки. А она улыбалась всем и скромно опускала взгляд. Пока один из кавалеров не положил перед ней на прилавок веточку цветущей яблони, говоря, что эти цветы очень подходят к румянцу на её щеках.

Юноша был очень бледным, худым, светловолосым и светлоглазым. Он отчаянно стеснялся, но показался ей добрым и очень приятным молодым человеком. Она улыбнулась ему и поблагодарила за цветы. Он спросил, как её имя.

– Эльза, – ответила она. И это всё, что они смогли позволить себе в эту встречу, потому что из подсобки вернулась хозяйка лавки и неодобрительно поджала губы, увидев, как её помощница покраснела.

На следующий день он пришел снова и принёс ей стихи, сказав, что сочинил их сам для неё. И весь вечер она читала их, сидя в своей каморке. Она не очень-то хорошо умела читать. Травник учил её, чтобы она разбирала названия трав в рецептах и адреса. Зеленщица и хозяйка кружевной лавки больше учили её подсчетам и своему ремеслу. Так что читала она медленно, то и дело начиная с начала. Но ей становилось тепло от этих букв, они грели как огонь камина. Стихи и яблоневые цветы, и воспоминания о том, как он на неё смотрел. Эдвард, – так его звали.

Они стали вместе гулять, и эти прогулки были самым чудесным в её жизни. Эдвард был милым и трогательным, он горячился и обещал сделать её своей женой, умолял согласиться на это. А она сомневалась, что это допустят его родственники. Отец Эдварда, по его словам, был близок ко двору, а сюда отправил сына учиться. Тот обещал, что поедет повидаться с отцом и всё ему расскажет. Он просил, чтобы она поцеловала его в знак своего согласия, и чтобы подарить ему удачу. И Эльза согласилась. Краем глаза она заметила рядом кособоко скачущую ворону, которая показалась ей знакомой.

Уснуть в эту ночь у неё долго не получалось. Эльза смотрела на подарки и думала о том, что Эдвард завтра уедет и целую дюжину дней, а то и больше, им не увидеться. А когда он вернётся, то – не понятно, с какими вестями. Что-то болело в груди и ей было неспокойно. Девушка вспомнила про ворону и почти машинально пробормотала стишок. Это ведь ничего не значит, да. Она ещё немного посидела над подарками и почувствовала, что глаза начинают слипаться.

Сон был уже привычным. Остролицый мужчина сидел на краешке её постели, и на этот раз она не испугалась его присутствия.

– Ты позвала меня, – как обычно сказал он.

– Да, – подтвердила девушка. – Та ворона в парке. Ты ведь следил за нами?

Он кивнул.

– Хотел убедиться, что ты в безопасности.

И это было странно. Все эти сказки, угрозы, страхи. Все пожелания, которые оборачивались бедой. Но он помогал ей, защищал её и успокаивал. Он не был похож на чудовище, скорее на усталого грустного человека.

– Почему, – спросила она, – почему все так боятся тебя?

Спросила и сама испугалась. Зачем она сделала это? Зачем лезет в душу к тому, кто сам ей сказал, что убил её мать и отца. Вот только он не обиделся и не разозлился. Посмотрел изумленно, вздохнул, и не к месту сказал:

– Ты похожа на неё, – а потом совсем другим тоном повёл рассказ.

– Я жил там очень давно. И рядом со мной жили люди. Они считали меня чем-то вроде духа-покровителя, не знаю уж, почему им пришло это в головы. Но иногда они приходили на болото, приносили дары и просили меня о чём-то. Это были простые люди и просьбы у них были простые. Я выполнял их. Это было не сложно, а иногда забавно.

Они просили погоды и урожая. Просили уберечь их от чумы или слишком уж лютых волков. Девушки просили хороших мужей. Жёны изредка просили ребёнка.

Мужчина улыбнулся.

– И я им не отказывал. Так было много лет. Пока не пришла война. Люди из другой страны победили войско герцога, его земли перешли к ним. И сюда пришли другие. Поселились среди моих людей, у моего леса и моих болот. И жили сначала мирно. А потом что-то пришлось им не по нраву. И чужаки вырезали всех, кто жил здесь до них.

Он снова помрачнел, лицо его стало жестоким.

– Тогда я пообещал, что не буду выполнять их просьбы просто так. Что возьму за каждый дар самую страшную плату, соразмерную ему. Новые люди боялись меня. Они чувствовали мою враждебность. И скоро начали рассказывать сказки. В этих сказках я откусывал головы их детей, хотя на самом деле всё было наоборот.

– И ты до сих пор мстишь им? Но ведь прошло столько лет…

– Двести тридцать лет, – зло отрезал Багуль. – И я помню каждый день и год, как они пришли на эти земли и убили тех, кто жил здесь. Помню каждого…

Ей стало жалко его, сердце невыносимо сжалось от чужой боли. И со слезами на глазах она попросила:

– Прости их.

Мужчина вскочил и посмотрел на неё с ужасом.

– Ты не имеешь права просить о таком. Ты не их крови, – жёстко сказал он.

Девушка удивилась.

– Я родилась там…

– Нет, – прервал её болотный дух. – Не там. Те, кого ты звала родителями, нашли тебя. У них долго не было детей, и они обрадовались этому, взяли тебя к себе, вырастили, как свою, но ты не их крови.

Молчание затопило каморку. Девушка не могла найти слов и не верить ему у неё тоже не получалось. И она всё ещё чувствовала не свою боль. Он прошёлся по крошечной комнате, два шага в одну сторону, два в другую, запустил пальцы в волосы, взъерошил их, потом сел обратно на кровать и сгорбился, глядя на неё краем глаза.

– Я не должен был говорить тебе это так, извини, – наконец сказал он. – Но это правда. И я не дам им прощения, если просишь ты.

Он выглядел очень уставшим, ей показалось, что эти двести тридцать лет лежат на его плечах, что каждый день, каждый год, каждого погибшего, каждую беду он носит с собой до сих пор. И ей было его очень жалко, но она должна была спросить:

– Если я попрошу тебя, моя просьба тоже обернётся бедой?

Мужчина заглянул ей в глаза и улыбнулся, его лицо разгладилось, а взгляд просветлел.

– Нет. Ты – другое дело. Проси. Чего ты хочешь?

Секунду она колебалась, а потом решилась довериться ему.

– Эдвард. Он любит меня, а я – его. Я хочу за него замуж, но его семья наверняка будет против. Ты можешь сделать так, чтобы у нас всё получилось?

Он ухмыльнулся и кивнул.

– Я исполню это желание.

– И мне не надо за него платить? – переспросила она.

– Нет. Они приносили на болото венок, который плели сами, – заметив её непонимание, он пояснил. – Девушки, которые просили хорошего мужа. Я смотрел на венки, это было красиво и казалось мне забавным.

Он обвёл каморку взглядом:

– Как твои бусы, как цветы, которые он принёс тебе. Не то, что можно продать и купить по-настоящему, просто символ. Как улыбка. Как крошки, брошенные птице. Как доброта.

Мужчина снова смотрел на неё.

– Это то, что даёт крылья, запомни это. Я уверен, ты понимаешь. И ничего не бойся, твоё желание будет выполнено скоро.

Он протянул руку и легко погладил её по голове, а потом исчез.

Через два месяца состоялась свадьба. Эльза стала женой Эдварда, который оказался младшим сыном графа. Его средний брат был отравлен собственной женой – очень знатной особой, незадолго до того, как Эдвард приехал к отцу просить благословления на свадьбу. Так что его родители решили, что сирота-бесприданница не такой уж плохой вариант для их младшего сына.

В столице, куда они переехали после свадьбы, она встретила знакомого травника. Старичок обрадовался этой встрече, а потом, несколько смущаясь, рассказал ей, что дом её прежней хозяйки сгорел ещё зимой. Родственники старушки несолоно хлебавши вернулись в деревню. И, в общем-то, хорошо, что она съехала от них ещё до пожара. Эльза ничего не сказала на это. Изредка ей попадалась на глаза хромая ворона, иногда она подкармливала её по привычке, но слов больше не произносила.