Заметка №7

Тает вечер. Сумерки шепчутся в дальней стороне аллеи, силуэты все расплывчатее. С каждой минутой удлиняются тени, готовясь дотянуться до острых рогов месяца. Над крышами парят стрижи, затеяв замысловатую, понятную только им игру. Всё будто наслаждается последним закатным светом: некошеная ещё трава, готовые вот-вот зацвести липы, боязливо закрывшиеся бутоны цветов на лужайке. Ещё несколько мгновений и свет погаснет, а ночь набросит бархатную вуаль на мир. Вокруг станет тихо и спокойно, как бывает в те моменты, когда цель достигнута, всё решено и остаётся только снять с крючка шляпу, набросить на плечи подтяжки, затянуть ремень и уйти.

Я люблю тьму. В ней прячутся мои мысли. Совершенно непонятно, где они пропадают весь день, но не гоняться же за ними с сачком, черт побери! Тем более, когда не знаешь где искать. Гораздо проще и разумнее устроить засаду, набраться терпения и ждать улова. Главное - проверять силки. Отмечу, что чаще всего попадается мелкая сошка, но оно и понятно, ведь крупный зверь осторожен и опытен. Он идёт неспешно, то и дело останавливаясь и втягивая ноздрями воздух. Стоит ему почуять опасность, наткнуться на мой аромат, и всё, привет семье, - только хвост мелькнёт в зарослях можжевельника. Поэтому пришлось бросить курить терпкие сигареты с шоколадным вкусом и перейти на никотиновую жвачку. Нам часто приходится выбирать. И жалеть о сделанном выборе тоже не редкость. Старина-леприкон тот ещё тёртый калач: закопал свои горшочки со счастьем, залез на дубовую ветвь, раскочегарил глиняную трубочку и глядит, ухмыляется, почёсывает рыжую растрёпанную бородку. А ты, тем временем, мозоли в кровь стёр, пол леса перелопатил, но в ладонях вместо гульденов желудёвые шляпки.

Но гораздо страшнее всех неудач вот что. Положим, увидел ты, как некто другой ловит свои мысли, усмиряет их и складывает в шкатулку судьбы. У того приятеля дела не лыком шиты, однако же каждую ночь он бродит и проверяет силки, а то бывает, что и камень сапогом ковырнет - нет ли под ним чего ценного? Улов у него бедный, а порой, так и вовсе воздух в карманы собирает. А вокруг так темно и так страшно, лишь изредка звенят своими головками сонные колокольчики. Ты смотришь и думаешь: "Вот горемыка, каждую ночь не спит, трудится, а в награду что имеет? Пустой живот да сношенный капот. Вот и вся наука". Тебе становится смешно, а по душе жиром растекается удовольствие. С этими мыслями ты засыпаешь.

Часовая стрелка скользит по циферблату за стеклом, и в одну из ночей ты решаешь заглянуть в то место, где истязал себя надеждами некто потешный и глупый. Дорожная колея почти заросла, потому идти приходится медленно, то и дело оглядываясь и прислушиваясь. Над головой ухает сова, сквозь папоротник вслед за тобой крадутся любопытные мыши. Иногда под ботинком трещит сухая ветка, заставляя сердце пронестись галопом по груди. Ты пришёл, но не узнаешь пейзажа: трава разрослась в пояс, ручей пересох, а там, где стояли силки, теперь паутинная келья паука. Всё вокруг одичало, запястья больно колет репей. Куда подевался тот идиот, что еженощно ловил свои призрачные мысли? Ты до боли в глазах пытаешься вглядеться во мглу. Наконец, взор твой цепляется за дно оврага. Ты несколько секунд стоишь, замерев, а потом пятишься назад. "Бежать что есть сил, спасаться", - стучит в висках. Увы, слишком поздно. Путь назад закрыт. Последнее, что ты слышишь это звон колокольчиков где-то далеко - далеко.

Не пытайся.

Заметка №8

Черная степь. Не вспаханная, не после пожара. Угольная, таким бывает наконечник сверла дрели и женская тушь. Я не видел ничего чернее дамской туши на карих глазах. Добавь к ней зимнюю ночь, воспоминание о сгоревшем счастии, холодные длинные пальцы с темным матовым лаком на ногтях. Небо рыдает стружками звёзд, а месяц - тот самый рыхлый месяц, что снился тебе, еле- еле мерцает, его царапают лапы быстро пробегающих туч. Ночь в разгаре. Это ее апогей. Тонкие холодные, желанные секундой ранее пальцы, опутывают тарантулом твою шею. Это пугающее касание длится ровно миг; за спиной мраморные ступени памяти и робкое тепло огня.

Зимняя стужа особенно хороша: останься в ней чуть больше положенного, дольше покалывания в пальцах ног и ты поймёшь, что где- то, очень близко, горит жёлтый свет ильичевской лампы. Там разложена скудная постель, в кружке стоит кипятильник и дрянной чай. В этом месте кого-то ждут. Ты застыл в ожидании: мороз крепчает, прохожие становятся тенями, а месяц, что только что был твоей картой отыгран в сброс. Картинка поплыла: прежде яркие огни тлеют, все начинает кружиться; ты, та, кто тебя обнимает, мерзкие паучьи пальцы, матовый лак ногтей, хмельная дурная ночь, жёлтый свет в окне. Все танцует хороводом, картинки так сложно поймать, они стали зрелищем, игрой. Ты стоишь и растворяешься в них, до пьяной блевоты, но в последний момент, все же ловишь свет в тусклом окне, фокусируешься на нем, стараясь сохранить тепло. За облезлой рамой, внутри комнаты уже сидят люди. Кипятильник завел пузырями воду. Вот-вот придет Гость. Все застыли в ожидании. Хватая взором последний миг, ты ждёшь того, кто войдёт. Но дверные петли не скрипят, дверь замерла и ты, понимая, что будет дальше кричишь. Из-под кровати, прорезая половицы огромными когтями, в комнату ползет Гость.

Заметка №9

В моей квартире поселился бес. Я человек неверующий, скорее даже равнодушный к богу, но даже я заметил, что он здесь. Где именно - сказать не могу. Может он свил гнездо в узком проёме между стенным шкафом и дверью; или в тени коридора, спрятавшись, неуклюже томясь, выжидая шанса. Окно моей кухни смотрит на сусальное золото куполов. Теперь здесь не прекращаясь идёт дождь. Он косой, он летит едва касаясь стен, изредка захватывая пунктиром своим оконные стекла. Везде тёмно, стылый порывистый ветер рвет сюртуки на тонких, едва различимых прохожих, забираясь под ребра, терзая грудь. Я почти пропал. Я брошен в своем отчаянии. Все квартиры давно пусты и кирпич рушится. Дом вот-вот обвалится, обнажив, наконец, величие заброшенной церкви, всматривающейся в никуда.

Был ребенок. Возле него, раскрыв душу легла мать. Полозом обвилась она вокруг крохотного тельца, заранее оплакивая его, молясь, проклиная чернь пришедшую с вершины колокола.

Но пришел бес. Сначала почудился стук копыт, будто галопом скачет конь. Я, невольно, начал вспоминать легенды о всаднике, рассказанные обветренными губами в чужом мире. Там, где вечно цветет сирень. Городской район потерял голос, опустел. Вороной иноходец, морось, пустеющие подъезды, замки схватившиеся ржавчиной, застывшие в испуге глаза.

Память ночей увядает. Прекратится ли дождь к утру?