Лес по ту сторону мембраны кажется мёртвым.

Солво — один из немногих, кому по долгу службы позволено подходить к мембранному куполу близко, почти вплотную. Сам купол Солво неинтересен, он видел его тысячу раз и, как никто, в курсе, что тот из себя представляет: полупрозрачная стена, уходящая в стороны и ввысь насколько хватает глаз. По поверхности, как бывает в обычном мыльном пузыре, танцуют свой обманчиво-гипнотический танец радужные переливы. Сунь пальчик — будет зайчик.

У основания купола сочная живая трава внезапно обрывается и начинается вновь с другой стороны, но уже прелая, будто в нежную изумрудную акварель случайно капнули чёрным и тонкой кисточкой из этой черноты вытянули суставчатые, похожие на руки зомбаков, почти голые стволы деревьев.

Солво не интересен купол. Но ему важно знать, что происходит там, за мембраной, в этих уродливых зарослях. Каждое своё дежурство на границе он часами вглядывается в чуждую густую тьму в надежде кого-нибудь разглядеть. И иногда видит. Но чаще — нет. Поэтому, сейчас, когда в кустах напротив вдруг мелькают огоньки, сердце подпрыгивает в груди, и Солво, сжав пальцы на нагретой уже рукоятке автомата, делает пару шагов.

Но чувствует на плече спокойную уверенную ладонь.

***

Мутант появился очень кстати.

Солво отлично помнил тот день: как раз был очередной выплеск, и сдохла Ларка, а ему даже не дали с ней попрощаться. Они с отцом стояли в коридоре, когда доктор Кордич вышла из лаборатории, держа обеими руками коробку из-под медицинских перчаток. Остановившись буквально на секунду, она блеснула в сторону Солво плоскими линзами круглых очков и ушла, унося с собой Ларку. 

Отец тогда положил свою надёжную, обросшую густой иссиня-чёрной шерстью ладонь Солво на плечо и сказал, что ничего не поделаешь. У каждого своя миссия, — так он сказал.

У Ларки была коричневая тёплая кожа и смешной розовый нос, похожий на крохотный кусочек зефира в какао. Официальное заключение — нарушение кровотока в результате гипотермии. Так сказала потом доктор Кордич.

Зато у Дика на капельницах вдруг попёрла ость — качественная, жёсткая ость, прикрывшая наконец выпиравшие из-под редкого пухлявого подшёрстка рёбра и позволившая Дику пережить выплеск в открытом вольере. Солво тогда не знал, то ли горевать, то ли радоваться — он любил обоих, потому что иными друзьями, кроме крысы да пса, к своим шестнадцати так и не обзавёлся.

Со стороны, наверное, кажется, что быть не просто мажором, а самым мажористым мажором в Городе, сынком Верховного Управителя, это круто.

Возможно, так и есть.

Возможно, если ты оброс сразу, как все нормальные люди. Как Радко, например. Солво всегда завидовал брату: тот был старше на пять лет и даже успел увидеть море. Когда опускали купол, они оба стояли на балконе, над запрудившей улицы ликующей толпой, и смотрели, как разворачивающаяся мыльная плёнка, постепенно закрывает Город от смертоносных лучей. Радко тогда вместе со всеми хлопал в ладоши, а Солво вдруг испугался. Буквально на мгновение ему показалось, что и не купол это вовсе, не мембрана, призванная защитить Город от радиации, а огромная голодная медуза, готовая переварить их всех заживо. Он не запомнил момент, когда расплакался. Помнил только, что повторял бесконечно: «А как же море, Радко? Как же море?..» Брат тогда приобнял его, положив на плечо тяжёлую, совсем взрослую уже ладонь, прижал к себе и пообещал, обязательно показать ему море. Когда-нибудь, — так он сказал.  

Старший сын Управителя — для всех пример. Активист, атлет, красавец. Девки сохнут. Когда стало понятно, что с выплесками учёным быстро не справиться, он одним из первых получил свою дозу активатора фолликулов и уже через три месяца щеголял свежим подшёрстком. Ещё через три Радко оброс окончательно, взял в руки автомат и ушёл охранять северную подстанцию. А Солво остался здесь, в Клинике. Голым снаружи не место, — так сказал отец. А ещё он сказал, что у Солво тоже — миссия.

Выплески до сих пор оставались единственным недостатком мембраны. По причинам до конца так и не исследованным время от времени в работе купольных излучателей возникал резкий скачок, и на Город обрушивался холод. Зима обычно приносит постепенное понижение температуры, пережить которое можно, надев тулуп и валенки. Выплеск — микроволновка наоборот. Охлаждает мгновенно и сразу на несколько десятков вниз по температурной шкале. Не успел как следует утеплиться? Привет, поминай как звали. Но невозможно же жить, не снимая валенок! Поэтому для горожан шерсть стала настоящей панацеей.

Все знали, что проблема выплесков временная и рано или поздно её решат — так, во всяком случае, говорили учёные. Но это не отменяло нескольких десятков не обросших «везунчиков», которые всё ещё оставались без защиты.

«Рискнуть собой» — звучит, как что-то молниеносное. Вроде как живёшь себе, живёшь, а потом — хо-ба! — рискнул. Удачно или нет, жив ли остался в итоге или не совсем — вопрос вторичный. В глазах всех ты уже герой, подарил людям шанс. И если бы всё обстояло так, Солво был бы только за. Но для него риск растянулся на несколько лет, утратил внезапность и давно превратился в мучительную рутину.

Солво жил в Клинике два года. С тех пор как в его личном деле появился этот страшный диагноз — «хроническое необрастание», вся жизнь состояла из просмотра записей учебных лекций и бесконечных посещений процедурной для забора крови, сдачи анализов в баночках и без баночек, соскобов, инъекций и капельниц.

В то утро из-за выплеска лекции отменились, и Солво после завтрака сначала заглянул в вольер к Дику, а потом от нечего делать шатался по безлюдному стационару, который ещё пару лет назад смахивал на растревоженный улей. По статистике лучше всего обрастали две категории горожан: дети, не достигшие подросткового возраста, и старики. У первых были крайне чувствительные фолликулы, а у вторых сниженный иммунитет. И то и другое обусловливало отличную реакцию даже на однократное введение активатора. Взрослые от двадцати пяти до пятидесяти обрастали плохо, но большинство всё же реагировало на регулярно проводимые реактивации. Обычно достаточно было пяти-шести инъекций, и тело в течение нескольких недель покрывалось очень даже неплохой шерстью, во всяком случае покров был достаточным, чтобы пережить выплеск.

На третьем этаже, где ещё полгода назад Солво проводил всё свободное время, находились палаты для подростков и молодёжи. Эти обрастали плохо, на многократное введение реагировали вяло, давая вместо густой ости с подшёрстком мягкий, никчёмный пух, и порой требовались многомесячные процедуры реактивации, чтобы получить приемлемый результат.

Доктор Кордич говорила, трудная категория. Солво был с ней согласен.

Он зашёл в давно опустевшую палату на четыре койки, прикрыл за собой дверь. Постоял немного, выжидая, пока мимо по коридору проскрипит колёсиками лаборантская тележка, и громко произнёс вслух:

— Привет, Солво.

Помолчал и ответил сам себе:

— Здравствуй, Бьянка. 

В ней всё было необычно. Необычный смех — когда удавалось её рассмешить, она чудесно прихрюкивала. Необычные глаза. Один — синий-синий как море. Второй — зелёный-зелёный. Тоже как море. Солво никогда не видел море и удивлялся: как так? И такое, и такое? Но Бьянка настаивала, что да, именно. Зелёное, когда ласковое. И синее, когда злится. Солво не понимал. Трудная категория.

Однажды он выкрал из лаборатории и притащил к ней в палату Ларку. Девчонкам положено бояться крыс и мышей, но Бьянка, вместо того, чтобы завизжать и вскочить на койку, завизжала от восторга. Ларка фыркала, шевелила усами и крутила башкой, не давая трогать нос, а потом сбежала. Солво и Бьянка долго пытались изловить проворную крысу, пока не загнали её под койку. Там было темно и тесно. Почти так же, как в голове у Солво, когда они целовались, лёжа на полу. А вскоре Бьянка обросла, взяла автомат и ушла охранять границу. 

Из тех, с кем можно было поговорить, остались лишь доктор Кордич, три лаборанта да навещавшие иногда отец с братом. Но Кордич обсуждала только лечение, лаборанты вечно куда-то спешили, а отец и Радко появлялись последнее время всё реже.

Отец приходил обычно под вечер. Рассказывал об очередных попытках учёных решить проблему выплесков и под конец неизменно спрашивал Солво, как дела. Вопрос этот всегда казался вымученным и каким-то неудобным, но Солво всё понимал: вряд ли унылая больничная жизнь может кого-то заинтересовать, а уж тем более отца, который и без того был слишком занят — от Верховного Управителя зависела судьба Города и горожан, а тут Солво со своим хроническим необрастанием. Яркий представитель.

Радко поначалу заскакивал несколько раз в неделю, весёлый и энергичный, весь в лоснящейся двухцветной шерсти — чёрная у основания, она постепенно белела к кончикам, отчего Радко казался слегка припорошенным снегом. Иногда он приносил гостинцы, в основном смородину. Другие фрукты и ягоды в специальных устойчивых к выплескам теплицах не росли, да и смородину выращивать становилось всё сложнее. Может быть поэтому Радко стал спустя месяцы заходить не так часто. Но скорее всего, и у него тоже хватало работы — раз от раза становился он всё угрюмей и молчаливей.

Поэтому, когда появился мутант, Солво даже обрадовался.

— Привет, Бьянка, — ответил он сам себе и чуть не подскочил от неожиданности, когда то, что сперва было принято им за скрученное на одной из коек одеяло, вдруг зашевелилось. Парень приподнялся на локте и спросил удивлённо:

— Кто такая Бьянка?

Солво шарахнулся было к двери, но любопытство пересилило. То, что незнакомец — мутант, было очевидно: уродливая, цвета жжёнки коричневая кожа и лишенная всякой растительности башка говорили сами за себя. Радиация не щадила обитателей Свалки.

— Не твоё дело! — с вызовом ответил Солво, топчась у двери. И зачем-то глуповато уточнил: — А ты мутант со Свалки?

— Я Райз со Взморья, — ответил мутант. — А ты кто?

— А я Солво, сын Верховного Управителя, — гордо сказал Солво. — У меня здесь миссия.

Он сбежал в Город, чтобы спастись от радиации и попробовать обрасти. Мутант-доброволец, — так сказала вечером доктор Кордич.

Они называют Свалку Взморьем, потому что ну кому охота жить на Свалке, — так сказал отец. А еще он как-то странно, совсем по-ларкиному фыркнул и запретил Солво навещать мутанта. Не смей, — так он сказал.

Когда тебе шестнадцать и ты два года как заперт в Клинике, удержаться от любого подвернувшегося под руку собеседника невозможно. Тем более, если он мутант, а значит, видел море.

— Море? — удивился Райз. Он помолчал, а потом проговорил, глядя куда-то мимо: — Ну да, синее, зелёное… Но разве дело в этом? Море — это стихия. Это солнечные блики и барашки. Это ветер и брызги в лицо. Море — это свобода.

Море кишит отходами. Настоящая свалка, — так сказал навестивший через неделю отец.

— А вдруг его уже давно очистили? — осторожно закинул удочку Солво. Райз рассказывал, но отцу знать об этом было необязательно.

— Сынок, — сказал отец, — там радиация. Безопасно только в Городе, под куполом.

Теперь часами валяться в процедурной стало не так скучно. Только Солво переносил капельницы хорошо, а Райз после них то начинал чесаться, то покрывался пунцовой коростой. Мутант, — говорила доктор Кордич и брезгливо встряхивалась. Дурацкая привычка, которой она обзавелась совсем недавно.

— Расскажи что-нибудь, — попросил Райз.

Спустя три недели он стал каким-то особенно вялым, под глазами залегли синюшные тени. Солво сидел на краешке кровати и прямо на Райзе раскладывал по мастям замусоленную колоду карт, в которой не хватало двух тузов. Он растерянно поднял голову:

— О чём, например?

— Не знаю. Просто… говори. Например, кто такая Бьянка.

— Моя девушка, — угрюмо сказал Солво. — Я её найду, когда выйду отсюда.  

— У меня тоже была девушка, — тихо сказал Райз. — Жаль, я её никогда не увижу.

Солво пожал плечами:

— Она всё равно тебя не любит.

— Почему это?

— Любила бы — тоже стала бы добровольцем, — пояснил Солво очевидное. — Как ты.

— Я — доброволец? — Райз выглядел удивлённо. — Это тебе Кордич сказала? Я не доброволец, Солво. Я пленный пограничник. Если бы не такие, как я, ваши перетаскали бы со Взморья сначала всех мышей и собак, а потом принялись бы за людей.

— Врешь ты всё, — насупился Солво. — Был бы пленным, сидел бы под замком.

— Почему ты не оброс? — внезапно перескочил Райз с темы на тему.

И Солво поёжился под его взглядом.

Подростки обрастали совсем плохо, но были среди них те (единицы, буквально пересчитать по пальцам), кто на активатор не реагировал вовсе. Их можно было обкалывать до посинения, только они упрямо не хотели, а точнее не могли обрасти.

К несчастью, Солво был одним из них. Яркий представитель. Человек, миссия которого — первым испытать на себе активатор нового поколения. Рискнуть собой, чтобы дать шанс другим. Так говорила доктор Кордич, и так говорил отец. Так они говорили.

— Так вот, — выслушав, сказал Райз. — Ты не можешь выйти на улицу из-за купольного выплеска. Он непредсказуем, может случиться в любой момент, а ты просто не успеешь спрятаться. По этой же причине и меня не запирают. Так что мы с тобой в чем-то схожи.

— Неправда, — запротестовал Солво. — Я не мутант. И я здесь, потому что у меня миссия. А ты просто хочешь обрасти, чтобы выжить в Городе.

— Обрасти? — и Солво впервые увидел, как Райз засмеялся. Откинулся на тощую подушку и расхохотался, сверкнув белыми и ровными, совсем как у Радко, зубами. — Я не могу обрасти, Солво, — сказал он наконец, вытерев кулаком мокрые от слёз безресничные веки. — Я слишком долго жил на той стороне. Моя кожа впитала радиацию, и фолликулы погибли. Нельзя активировать то, что уже давно мертво.

Обрастёт мутант — обрастут и все остальные. Так на следующий день объяснила доктор Кордич. А после вдруг вцепилась зубами себе в плечо и меленько заклацала, сопя утопленным в шерсть носом. Лаборантам уже приказано провести дезинсекцию, — сказала она, заметив изумленный взгляд Солво.

А Радко сказал, что Солво — дурак. Он заскочил через неделю в пересменок, без смородины, весь какой-то взъерошено-раздражённый, и сказал:

— Ты дурак? Там же нет купола!

— Райз говорит, что можно жить и без купола… — робко попытался поспорить Солво.

— Что ты несёшь? Как это без купола? Там же радиация.

— Но Райз говорит, в радиации нет ничего плохого, а организм со временем адаптируется…

— Кто такой этот Райз? — рявкнул брат, и Солво впервые заметил, что радужки у него какие-то стеклянные. Как у Дика, когда свет попадает ему на зрачки под определённым углом.

— Мутант, — признался Солво и непроизвольно отступил.

А спустя несколько дней пропал Дик.

После занятий Солво, как обычно, хотел к нему заглянуть, но вольер оказался пуст, только алюминиевая миска с остатками воды напоминала о жившей здесь собаке. Лаборант ответил, что Дика перевели в изолятор и, конечно же, запретил Солво подходить. Небезопасно, — так сказал лаборант. Но два года безвылазного сидения в Клинике кого угодно научат игнорировать запреты и вскрывать замки. Для этого необходимы всего два компонента: наступление ночи и шпилька для волос. Простая шпилька, которую Солво спёр у доктора Кордич, когда та обросла окончательно.

В мутно-голубом пробивавшемся в окно пучке света изолятор смахивал на морозильный отсек обычного холодильника: крохотный, примерно метр на метр, бокс с пластиковыми полупрозрачными стенками. Дик там еле умещался и выглядел неважно: выросшая недавно шерсть повыпала, но как-то странно — не клочками, а аккуратными прямоугольными островками. Завидев Солво, пёс прижал уши и радостно замолотил хвостом по пластику, а потом зарычал.

— Тихо, тихо, Дик, свои, — Солво потрепал его по голове. — Бедненький…

— Ну и чего ты от меня хочешь? — тихо спросил прислонившийся к стене Райз. За последний месяц он совсем исхудал, много лежал и на ногах держался неуверенно.

— Нужно спасти собаку, — твёрдо сказал Солво. — Если он продолжит линять, то точно не переживёт выплеск в открытом вольере. Мы должны рискнуть и дать ему шанс.

Райз присел к Дику, осторожно разобрал коричневыми пальцами шерсть возле облысевшего участка кожи и нахмурился, глянув на Солво снизу вверх.

Через неделю после исчезновения из клетки лабораторной собаки Солво узнал, что мутант Райз переведён на особый режим. Папулёзная эпидермальная сыпь неясной этиологии, — так сказала доктор Кордич. Про то, что подходить к мутанту нельзя, Солво никто не говорил, но он догадался и сам, — Райза в палате не оказалось.

Солво нашёл его позже, запертым в соседнем, предназначенном для инфекционников, боксе.

— Тебе нужно бежать отсюда, — прошептал Райз, с трудом опираясь на локоть, когда Солво попробовал приподнять его с кушетки. — Ты заметил, как у Кордич вытянулась морда?

— Да у неё вообще последнее время какие-то проблемы с лицом… — не очень уверенно начал Солво.

— С лицом? Послушай-ка, я тебе покажу сейчас кое-что… — Райз морщился и видно было, что он с трудом сдерживается, чтобы не прикасаться к себе. Он задрал засаленный рукав коротковатой больничной пижамы: на некогда гладких загорелых предплечьях красовались мокнущие от расчёсов участки неестественно правильной формы. — Если собачьи фолликулы приживутся, то ты следующий.

— А как же моя миссия? — ничего не понимая, сказал Солво. — Я же два года тут…

— И что? Есть результат? Тебе колют витамины и время от времени берут анализы. Нет никакой миссии, Солво. Отец запер тебя в Клинике, чтобы ты случайно не попал под выплеск. А всех тех, кто не успел вовремя обрасти, скорее всего, уже не осталось в живых.

— Зачем тогда это? — Солво взглядом указал на его руки.

— Городу плевать на несколько десятков проблемных подростков, но не плевать на ресурсы. А их полно на Взморье. Как и мутантов, которых теперь, похоже, будут спасать. Проблема только в том, что шерсть не даётся просто так.

— Всё ты врёшь, — глухо произнёс Солво.

Бр-р-ред и пустобр-р-рёхство, — так прорычал пришедший через пару дней отец.

— Я запр-р-рещал тебе с ним р-р-разговаривать! — фыркая и встряхиваясь, он широкими шагами мерял индивидуальную палату Солво.

Сам Солво сидел на койке, подсунув под зад трясущиеся руки, чтобы не было заметно. Физиологический тремор на фоне стресса, — так сказала бы Кордич. Если бы последние два дня могла не только рычать и тявкать, но и говорить.

— Но если они не хотят… — жалобно начал Солво.

— Захотят! — оборвал его отец. — Когда мы раздвинем купол — захотят! Наш долг — защитить от радиации всех, даже голокожих твар-рей!

Солво поднялся. Собрался с духом и выпалил:

— Выпусти меня из Города!

Отец вдруг остановился. Развернулся на каблуках и медленно не подошёл — подкрался. И Солво обдало смрадом. Он отвернулся, чтобы не видеть, как сверкают глаза и трепещут, втягивая воздух, чёрные влажные ноздри.

— Ты что, — отец оскалил клыки, — хочешь быть похожим на них?

— Я не хочу быть похожим на вас, — еле слышно прошептал Солво.

Удара он не заметил. И только когда за Верховным Управителем захлопнулась дверь, щека запульсировала огнём, как будто Солво случайно коснулся мембранного купола.

Два года безвылазного сидения в Клинике кого угодно научат вскрывать замки и обходить охрану. Ночь, шпилька для волос и тёплая одежда — всё, что могло им понадобиться. Так думал Солво, и так думал Райз. Так они думали, когда выбирались наружу, только не учли, что горожане обзавелись теперь поистине звериным чутьём.

Отец поднял на уши весь Город. Солво и Райз бежали тёмными пустынными переулками. Прятались в грязных подъездах и мусорных баках. Райза приходилось поддерживать под локоть и помогать ему перебираться через ограждения. Тихо-тихо-тихо, — говорил Солво. Терпи-терпи-терпи. Нужно перетерпеть вонь помоев, пока лай и завывания снаружи не отдалятся. А теперь — вперёд! Туда, где на фоне стены купола уже маячит здание северной подстанции.

— Давай, Райз, давай! — подгоняемый звуками погони, Солво затолкал окончательно потерявшего силы мутанта в подъезд подстанции и теперь тянул его вверх по лестнице. — Ещё немного, ну! У них вертолёт на крыше. Я знаю, брат рассказывал…

Но Райз вдруг как-то обмяк и начал заваливаться на ступени.

— Это была дурацкая затея, но ты дал мне шанс, — проговорил он между приступами одышки. — А это дорогого стоит. Теперь оставь меня и уходи.

— Я тебя не брошу! — запротестовал Солво.

— Хватит геройствовать! — повысил голос Райз. — Миссия окончена, Солво.

Горло скрутило болезненным спазмом, и Солво, в злом отчаянии дыша ртом, всё дёргал и дёргал Райза за руку, пока на лестничном пролёте не показалась обросшая лоснящейся шерстью атлетическая фигура.

— Солво? — по бёдрам лупанул пушистый, словно снегом припорошенный хвост.

— Радко! — Солво упал на колени рядом с Райзом. — Радко, пожалуйста, выпусти нас на ту сторону! Ты обещал, Радко, помнишь? — прошептал он, чувствуя, как по щекам потекло горячее. — Когда-нибудь…

— Вер-ртушку сможешь поднять? — рыкнул брат, обращаясь к мутанту.

Райз кивнул.

— Я открою купол в секторе Б-12. У вас будет четыре с половиной минуты.

***

Лес по ту сторону мембраны кажется мёртвым.

Солво — один из немногих, кому по долгу службы позволено подходить к мембранному куполу близко, почти вплотную. Сам купол Солво неинтересен, ему важно знать, что происходит там, внутри. Поэтому когда в кустах напротив вдруг мелькают огоньки, сердце радостно подпрыгивает, и Солво, сжав пальцы на нагретой уже рукоятке автомата, в порыве окрикнуть делает пару шагов, но очень вовремя чувствует на плече спокойную уверенную ладонь.

— Они тебя не услышат, — говорит Райз. — А если и услышат, то всё равно уже не поймут.

Он неспеша уходит, а Солво ещё долгое время смотрит на блуждающие в мёртвых зарослях ельника огоньки: один зелёный-зелёный, а второй синий-синий. Как море, что шумит у Солво за спиной.