Негромкий и тактичный стук в двери вернул гения компьютерной мысли к действительности.

– Можно?

На пороге стояла молодая девушка. Со стройной и спортивной фигуркой под рабочим халатиком. Вчерашняя девочка, а сейчас – барышня в расцвете лет. Назвать её настоящей красавицей было бы, вероятно, затруднительно. Но особенный шарм с признаками утончённости и детское выражение юного лица делали её облик крайне привлекательным.

– Милла, девочка моя… – обратился Джерри к вошедшей, когда дверь за ней плотно прикрылась.

Любой, услышавший начало их разговора со стороны, не мог не обратить внимания на странность этого обращения. Но ничего странного в нём не было. Никто в отделе не знал, что она – его дочь от первого брака. Да, и фамилии у них были разные. Пусть и различающиеся всего лишь одной буквой: Джерри Спейс и Милла Спайс. Отец и дочь.

– Да, папуля?

– Нам надо серьёзно поговорить. Постой… Где это ты пропадала?

– Мистер Трикстер… – она умолкла на секунду. – Какая смешная рифма: Мистер – Трикстер!

– Да, забавная рифма… Так что, мистер Трикстер?

– Он вызвал к себе Фанти, с бумагами по последним разработкам.

– А ты?

– А я ему помогала. Фанти такой рассеянный… Так о чём ты хотел поговорить?

– О тебе. И твоём увлечении. Мне кажется, ты влюблена.

– Ты как всегда проницателен, папочка… – улыбнулась дочь . – А знаешь, я догадываюсь, кого ты имеешь ввиду!

– А ты как всегда догадлива, моя милая. – поддержал Спейс её и игривый тон. – Что ж… Тем проще нам будет понять друг друга.

– Речь о Фанти пойдёт?

– Да, дорогая моя, речь о нём. Но сначала – по чашечке чая? Верно? Чтобы тебе легче было вникнуть в существо нашего разговора. И, вообще, сориентироваться…

– В чём я должна сориентироваться?

Он пододвинул к ней маленькую чашку с чаем, и спросил:

– Может, кексик хочешь? Смотри, какой воздушный…

– Не откажусь, спасибо… А ты выбросил, наконец, свой кофейник? Что-то я его не вижу.

– Да, увы… Всё рано или поздно умирает, детка. Даже вещи!

Кибернетик поднял свою чашку с чаем и, прохаживаясь по кабинету, принялся прихлёбывать из неё. В одной руке он держал чашку, в другой – сигарету. Он курил, затягиваясь ею между глотками.

– Так вот, дочка… Ты уже не маленькая девочка и в куклы больше не играешь. Я помню, после смерти мамы ты перестала играть в них. Ты сразу вдруг так повзрослела …

– Я стала умней тогда. И поняла вдруг, как все эти куклы… – Милла замолкла, невольно погрузившись в воспоминания детства.

– Что?

– Обманывают… – ответила она резко. – Гадкие и лживые куклы!

Профессор не спеша подошел к портрету Норберта Винера, висевшему на стене, и принялся разглядывать его. Он всё делал не спеша. Портрет был выполнен техникой пирографии на довольно увесистом деревянном основании. Сам Винер на нём, моложавый, с пенсне и галстуком – бабочкой, был больше похож на литератора серебряного века, чем на отца кибернетики. Эту гравюру в манере старинной чёрно-белой фотографии подарила ему дочь. В день его второго бракосочетания.

– Да, дитя моё, жизнь – не сахар. – ответил Джерри, возвращаясь к столу. – Сколько до сих пор в ней всяких гадостей намешано! Грубого и неприкрытого цинизма. А замаскированных пакостей – ещё больше. Поэтому… сразу – о сути. Не тебе объяснять, что происходит вокруг. Такая неразбериха... Искусственный интеллект входит в нашу жизнь. А лучше сказать: вторгается! Заполняет её сверху до низу. Чем заполняет? Мусором и примитивом! Книги, театр, музыка – всё уже практически забыто…

– Не преувеличивай… Не так уж всё плохо. Фэнтези ещё читают…

– Вместо Гюго и Шекспира? Впрочем, тебе видней. Ты у нас гуманитарий, а не я. Но у меня к тебе вопрос по специальности... Вот, есть такие вещи как музыка, литература. Или театр. А что это такое? В глобальном смысле? Зачем они?

– Не издевайся. Я всё равно не угадаю…

– Искусство, письменность, наука… даже религия – всё это старые игрушки человечества.

– Игрушки?

– Да. Вечные игрушки в человеческой колыбельке с названием «Земля». Сколько веков оно игралось в них! И вот… Кажется, наигралось! Они ему надоели. Всё время оно ищет новых развлечений. Неугомонное дитяти…

– Разве человечество можно сравнить с ребёнком?

– Оно – ребёнок и есть. Неразумное и капризное дитя Космоса! И без игрушек тут никак. Детский сад, ей-богу…

– Атомная бомба – тоже игрушка человечества?

– Конечно. И очень опасная игрушка! Не из разряда позитивно развивающих. Как граната в руках у малыша. Человечество взрослеет, но не умнеет, увы. А Интернет? Какой шикарной погремушкой он был! Еще совсем недавно… А сейчас у нашего малыша в ходу самая последняя забава – искусственный интеллект! Эрзац, заменяющий собой и наши мозги, и природные качества, и нравственные ориентиры. Самая коварная и опасная из всех игрушек человечества!

– Это из твоей новой статьи?

– Да, детка! Из новой… Она так и называется: «Игрушки человечества».

– А при чём здесь Фантик? Ты же о нём хотел поговорить?

– Как, как ты говоришь? Фантик? – с интересом обернулся к ней Джерри. – Вот как, значит, вы его прозвали? Фантиком?

– Да, старая Марго так его назвала. А что?

– Нет, ничего… Точнее и не скажешь. Весьма удачное прозвище! Для оболочки …

– Какой оболочки, папа?

– В которую обычно завёрнута пустота. Ведь если пустоту завернуть в оболочку, она не будет уже казаться пустотой? Попробуй-ка догадаться, что под скорлупой – полный вакуум…

– Твои последние философские разработки? Не обижайся, но – слишком очевидно… Мне кажется, это – примитив!

– Неужели? – саркастически усмехнулся учёный. – Так уж, и – примитив? А если это пустота – особая? Не материальная? Не физический вакуум?

– Как так? Какая же она тогда?

– Какой может быть пустота? Очень страшной! Девочка моя, дорогая… Я хочу, чтобы ты всё поняла правильно. Без… срывов и глупых женских истерик. Вот почему этот наш разговор так необходим и неизбежен.