Анюта

Анна Львовна подняла руку, но не сразу решилась прикоснуться к сенсорной панели двери. Понятно, что в доме ничего не осталось: рамы выдраны, мародеры выгребли все, чем можно поживиться. Запертая дверь смотрелась насмешкой над раскуроченным хозяйством — словно калитка, поставленная посреди поля без малейшего намека на забор. Впрочем, Анна Львовна и ощущала себя такой калиткой. В забор себя не превратишь, хоть порвись на миллион маленьких анн. Что еще остается, только стоять на своем месте и изо всех сил держаться…

Зачем она забрела в этот дом, ведь родители давно умерли? Хорошо еще, что они не дожили до этой свистопляски. Кракарт и Брудона уже заняты, ходят слухи, что на самом деле дела обстоят еще хуже, чем сообщают в официальных сводках. Плюс еще это наводнение: разверзлись хляби небесные, вода прибывает, а на эвакуацию у властей нет ни ресурсов, ни времени. Спасайся кто может. Спасение утопающих, как говорится…

Надо спешить, спешить, а она стоит на полуразвалившемся крылечке, с рукава капает вода, пальцы дрожат. «Спустилась и побежала! — скомандовала себе Анна Львовна. — В доме, может, небезопасно. А хорошего тебя там точно ничего не ждет!»

Продуктов не найдешь, мало-мальски пригодную одежду тоже наверняка растащили. Разве что обсушиться. А смысл?

Анна Львовна приложила ладонь к черной поверхности сенсорной панели. Матовая панель мгновенно потеплела, считывая знакомый отпечаток, над крыльцом протяжно охнуло, и дверь медленно приотворилась.

Переступить порог родного дома тоже оказалось нелегко. Сколько лет она здесь не была? Двадцать? Тридцать?

«Я на минуточку», — жалобно прошептала Анна Львовна.

«Чтоб себя добить, ага», — съязвил внутренний голос.

Было бы что добивать — да что там осталось-то? Анна шагнула внутрь и застыла у входа.

Дом, как и ожидалось, представлял собой печальное зрелище. Посреди просторной прихожей чернела прожженная дыра: здесь неоднократно разводили костер. В огонь бросали все, что подворачивалось под руку, поэтому ни мебели, ни ковровых дорожек она не увидела. Пахло даже не гарью, а чем-то отвратительно едким, будто бродяги пытались сжечь нечто ядовитое.

«Раз уж пришла, загляну на кухню», — сказала себе Анна Львовна. Хуже уже не будет — если только она не столкнется там с каким-нибудь раненым мародером, который решит ее прикончить.

С трудом оторвавшись от дверного косяка, Анна сделала шаг вперед.

Что-то щелкнуло — она вздрогнула, инстинктивно закрылась руками и перестала дышать.

— Добро пожаловать, — сказал приятный баритон. Послышался легкий, еле заметный вдох, пока программа принимала данные от дверной панели, и голос добавил: — Анюта.

У Анны Львовны подогнулись ноги, и она рухнула на грязный пол.

Искорка за искоркой, перед ней собралась голограмма учтивого домоправителя. Анна не вспоминала о нем долгие годы, а он никуда не делся — как мама выбрала его из каталога электронных домработников, так он и обретается тут.

В каталоге управляющих «Умным домом» тогда было всего пятьсот опций, а спустя год их насчитывалось уже пять тысяч. Папа предлагал маме сменить «лицо дома», но она смеясь отвечала, что прикипела душой к Гавриле — так она его назвала. Очень смешно, конечно. Очень.

— Анюта, — ласково проговорил Гаврила, радостно улыбаясь. — Сколько лет, сколько зим. Я так давно тебя не видел, девочка. Хорошо, что ты приехала.

Анна Львовна всхлипнула.

Гаврила, разумеется, совершенно не изменился. Когда она была маленькой, он казался ей не слишком молодым — такой хрестоматийный типаж, нечто среднее между английским дворецким, еще более аристократичным, чем его хозяева-лорды, и добрым дядькой, следившим за русскими барчуками. Неизменными оставались его запрограммированное тепло и забота, ведь именно он был головной программой, заправляющей всей системой «умного дома».

Теперь, когда постаревшая Анна Львовна сидела на ледяной плитке и сквозь слезы разглядывала голограмму, Гаврила выглядел мужчиной в самом расцвете сил и лет. Прическа волосок к волоску, опрятный твидовый пиджак, начищенные ботинки. Давненько она такого не видела в реале.

Пожалуй, теперь он годился ей в сыновья.

Гаврила ждал ее команд, почтительно склонив голову, а на лице играла полуулыбка. Анна помнила эту улыбку: она всегда подозревала, что в глубине несуществующей цифровой души Гаврила смеется над недотепистыми людьми, ведь ему все удается в мгновение ока, а им постоянно что-то от него надо — то согреть воды и наполнить ванну, то запустить электропечку, то проветрить комнату и отрегулировать температуру воздуха для сна. Он не позволял себе проявлять неуважение, но порой напоминал об элементарных вещах и вздыхал — маме это почему-то нравилось. Папа изображал, что ревнует к голограмме, мама хихикала, Анюта закатывала глаза.

Анюта. Она совсем забыла это звукосочетание.

— Чего тебе хотелось бы, девочка?

— Эх, Гаврила, — сказала она надтреснутым голосом. — Чего мне бы хотелось, ты сотворить не можешь.

Гаврила улыбнулся шире, и Анна Львовна совершенно точно заметила в его глазах озорные искорки — или это голограмма все же пострадала от времени?

— Давай попробуем, — ответил он. — Ты просишь меня угадать?

Да, это было в его древней прошивке. Чего там угадывать, опций-то кот наплакал. Ванна. Чайник. Кондиционер. Заказ продуктов. Электронная почта. Телевизор. Печка… Боже, все эти слова сейчас звучали как отсылки к явлениям из фантастических романов. Если Гаврила предложит ей выбрать что-то из этого списка, Анна Львовна не выдержит. А если она что-то выберет, пожалуй, не выдержит растерзанный дом.

— Как ты выжил, Гаврила? — тихо спросила она.

— Я работаю в прежнем режиме, — не понял он.

Откашлявшись, Анна Львовна поднялась на ноги. По дому гулял холодный ветер, но на улице еще не стемнело, и нужды зажигать свет не было. Это хорошо, иначе Гаврила быстро убедился бы, что от прежнего режима у него не осталось ни-че-го.

— Я пройду на кухню, — сказала Анна. — Мне страшно. Ты сможешь пойти со мной?

— Кухня — мое любимое место, — с привычной легкомысленностью отозвался Гаврила.

В былые времена он и правда проецировался там, когда этого желала семья, ведь именно так ведет себя примерный домоправитель. Скорее всего, после смерти родителей и в отсутствие Анны его просто никто не активировал, вот он и не в курсе произошедших изменений.

Окей. Как сообщить программе, что ее хозяев больше нет в живых?

Впрочем, вот же она — Анна. Имя занесено в память как «Анюта». «Девочка».

— Гаврила, мама с папой давно тебя не вызывали, — проговорила она осторожно.

Гаврила опустил голову, лицо приняло скорбное выражение. Знает?

— Но теперь ты здесь, — сказал он после долгой паузы. — И я рад тебя видеть.

Анна Львовна перевела дыхание.

— Давай попробуем пройти на кухню.

На кухне все было еще хуже, чем она ожидала. Деревянные шкафчики, стол и стулья годились для розжига огня, цена продуктов подскочила до небес, шторы здорово выручали в мороз — в общем, там не сохранилось ничего. Грязь, пыль, пара крупных камней, которыми, возможно, разбили стекло. Обожженный обрывок газеты. Анна задрала голову, ища под потолком глазок, через который на кухню мог спроецироваться домоправитель, — может, все выдрано с корнем?

Гаврила появился рядом с Анной с небольшой задержкой, но такой же яркий, как и всегда.

— Вскипятить вам чаю? — учтиво предложил он.

— Гаврила, я одна, — вздохнула Анна.

— Что тебе предложить, Анюта?

Анна Львовна стукнула кулаком по ободранной стене.

— Здесь ничего нет, — выплюнула она. — Ты ничего не можешь сделать, Гаврила.

— Я? — удивился он.

— Ты. Ты ничего не можешь сделать. Я ничего не могу сделать. Мне надо идти.

Гаврила развел руками, и на его лице появилось выражение обиды.

— Анюта, тебя давно не было.

— Да. Меня давно не было. И еще долго не будет, Гаврила.

— Тебе надо отдохнуть.

Анна Львовна стерла со щек горячие слезы.

— Мне нельзя отдыхать.

— Это глупости, — с мягкой улыбкой возразил он. — Людям необходимо отдыхать. Для поддержания жизнедеятельности.

— Для поддержания жизнедеятельности — надо. Но порой, для сохранения жизни, — нельзя.

Гаврила задумался, разыскивая в электронных мозгах подходящий ответ.

Со стороны прихожей раздался треск. Похоже, кто-то снова собирается вломиться в дом. Анна безнадежно прислонилась к стене.

— Ты не запер за мной дверь, — простонала она.

— Запер, — оскорбился Гаврила.

Хорошо, в дверь они не войдут, но ничто не помешает им забраться в одно из окон. Свет здесь не зажигали — неужели лезут на звуки голосов?

— Гаврила, — негромко сказала Анна Львовна. — Сейчас тяжелые времена. У нас в доме побывало немало незваных гостей. Ты их… не заметил, наверное, потому что нас с мамой и папой дома не было, и ты не активировался. Они сломали дом.

Гаврила взялся рукой за подбородок и опустил глаза. Он выглядел искренне расстроенным и обеспокоенным.

— Я тебя не виню, — торопливо добавила Анна Львовна. — Ты не сумел бы это предотвратить. Я просто боюсь, что… сейчас у нас снова незваные гости, которые могут… причинить мне вред.

Гаврила развернулся и посмотрел ей прямо в глаза.

— Я этого не допущу, — спокойно сказал он.

Анна прикусила губу. Она прекрасно знала, что перед ней программа, а не настоящий мужчина. Но за одну эту фразу она была готова…

Шум приближался.

— Мне лучше спрятаться, — прошептала она.

— Пройди под лестницу.

Точно! Под лестницей, которая вела на второй этаж, было небольшое пространство: вначале кладовка с приметной дверкой, она была видна любому пришельцу, а вот за кладовкой вполне можно было укрыться от посторонних.

— Ты тоже пока отключись, — шепнула Анна, и Гаврила исчез.

На цыпочках, как в детстве, она прокралась в укромный уголок и замерла там. Кто-то завалился в дом на удачу: слышался грохот, грубые голоса, потом звуки ударов… После все стихло, но Анна еще долго не решалась выбраться из своего закутка.

— Анюта, — позвали рядом.

Гаврила стоял в коридоре, склонив голову к плечу, — будто прислушивается, как если бы они играли в прятки. Анна Львовна вспомнила, что в детстве и правда играла с домоуправителем. Будучи голограммой, Гаврила прятался идеально, и невозможно было предугадать, где он проявится в следующий раз, но при этом он не жульничал: уж если она правильно определила, какое пространство дома он задумал, он добросовестно проецировался там и признавал свое поражение.

— Дом пуст, — сказал Гаврила. — Чужих нет.

Выдохнув, она присоединилась к нему.

— Сам видишь… Мне надо идти. Спасаться. Спасибо, Гаврила. Нам пора прощаться. Если никто из нашей семьи больше… — Голос сорвался. — Если никто из нашей семьи больше не придет в дом, ты никогда не запустишься? Или как это у вас работает? Программу можно перенастроить, да?

Гаврила посмотрел печально, возле губ залегли скорбные складки.

— Программу можно перенастроить, если хозяева возвращают ее на базу и требуют этого, — сообщил он. — Вы могли перенастроить меня и заказать юную стюардессу.

Анна хрюкнула.

— Зачем нам юная стюардесса?

— Популярная модель, я слышал. Не знаю.

— Гаврила…

— Люди умирают. Программы не умирают. Но они оказываются невостребованными и вечно ждут, что когда-то их вновь запустят. Ты в этом разбираешься лучше меня, Анюта. Согреть тебе ванну?

Анна Львовна топнула ногой.

— Да. Согрей мне ванну.

«Может, ты перенапряжешься, узнав, что воды и электричества теперь нет, и перегоришь», — подумала она. Если программа отключится навсегда в доме, в котором ничего не сохранилось, это будет логично и правильно. Но оставлять живого Гаврилу одного в пустом доме было немыслимо.

Заглядывать на второй этаж Анна Львовна не стала, ноги уже не те. Медленно, держась за стены с редкими клоками обоев, она доползла до прихожей.

Гаврила проявился там через две минуты, по виду — точно такой же, как и всегда. Только слишком серьезный.

— Я не могу подготовить ванну, — доложил он. — Прости.

— Я так и знала.

— Технические неполадки. Прости. Я пытаюсь связаться со штатным сантехником и штатным электриком, но установить связь не получается.

— Я знаю, Гаврила. Отбой. Не надо ванну.

Анна легко толкнула входную дверь — кажется, все-таки было не заперто — и увидела, что вода в реке поднялась еще выше. Такими темпами дом затопит уже завтра.

— Ты уходишь, Анюта? — сказал Гаврила. Он все так же стоял в прихожей, только скрестил руки на груди.

В его тоне не могло быть никакой обреченности, он, в конце концов, программа. И упрека быть не могло: она из числа хозяев. Она приходит и уходит. Он остается. Он привязан к дому.

— Когда ты планируешь вернуться? К твоему приходу я постараюсь устранить неполадки. Прости.

Анна повернулась, готовая наброситься на него с кулаками.

— Ну что ты заладил «прости», «прости»? Я ни в чем тебя не виню!

— Ты уходишь, — напомнил Гаврила. — У тебя нет возможности отдохнуть дома. Тебе это необходимо для поддержания жизнедеятельности. Я не могу тебе помочь. Прости.

Если дом затопит, программа перегорит или нет? Случится короткое замыкание — что-то же должно там перемкнуть, чтобы Гаврила наконец отключился?

— Ты работаешь без электричества, Гаврила? — спросила Анна Львовна.

Он, казалось, задумался.

— Это коммерческая тайна, Анюта. Я не могу сказать. Прости.

Анна Львовна села на крыльцо.

— Если я хотела бы перенести тебя в другой дом, — медленно проговорила она. — Каковы были бы мои действия, Гаврила?

— Обратиться туда, где твои мама и папа меня приобрели, с заявкой и документами на дом, а также с документами, подтверждающими твое родство с приобретателями. Заявка должна быть рассмотрена в течение семи календарных дней. Это не запрещено, мы же не домовые. — Гаврила усмехнулся. — Но сами мы таких вопросов не решаем.

— Понятно.

Контора, где много лет назад приобрели Гаврилу, давно не существовала. Прах родителей был захоронен в далеком краю. Семь календарных дней… Замечательная фраза из былых времен.

— Семь календарных, пять рабочих, — мечтательно сказала Анна Львовна вслух.

— Обычно так.

— Это невозможно. Гаврила. Тебя можно отключить?

— Ты уйдешь, захлопнешь дверь, и я временно отключусь.

— Временно.

— Я буду ждать твоего возвращения, Анюта. — Он помолчал. — Ведь мама и папа, если я правильно понял тебя, уже не придут.

— Да. Ты правильно понял меня.

— Значит, я буду ждать твоего возвращения.

— Хорошо. До свидания, Гаврила.

— До свидания, Анюта.

Она встала, чтобы захлопнуть дверь, и в последний момент, когда замок уже щелкнул, услышала:

— Прости.

Анна Львовна сделала несколько натужных шагов прочь от дома, но потом врезала сама себе по щеке и бегом вернулась. Приложила ладонь к сенсорной панели. Очередной ох-вздох системы, дверь приоткрылась. Анна ворвалась в прихожую.

— Добро пожаловать. Анюта.

Гаврила стоял перед ней такой же, как и всегда, только теперь его улыбка казалась ей грустной.

— Здравствуй, Гаврила, — выдавила она.

— Я рад тебя видеть.

— Я тоже. Рада. Гаврила, ты должен мне помочь.

— Конечно. Я для того тут и поставлен.

— Поставлен. — Она истерически засмеялась. — Поставлен. Установлен. Прикован.

— Анюта?

— Где именно ты инсталлирован в доме? Не проекторы, а мозг. Программа. Что мне нужно выломать, чтобы взять тебя с собой? Главная деталь — где она? Быстро!

Гаврила сделал шаг назад.

— Это коммерческая тайна, — с достоинством заявил он.

— Ты умрешь.

— Программа не может умереть.

— Дом вот-вот затопит. Сейчас наводнение, Гаврила. Программа выйдет из строя. Я не хочу тебя терять. Я не могу потерять еще и тебя. Не могу. Ты должен мне сказать.

— Я не могу тебе сказать, Анюта. Это коммерческая тайна. Я программа. Это программа. Я не могу сказать. Так заложено в программу.

Анна видела, что Гаврила растерян. Домоправителю хорошо прописали эмоциональные блоки. Или это у нее уже крыша едет.

У программы не может быть инстинкта самосохранения, и она не способна сделать то, что в ней не заложено. Это Анна Львовна понимала. Но еще она понимала, что не оставит Гаврилу одного умирать в родительском доме: с нее хватит!

— Гаврила, — сказала она, уже не сдерживая дрожь в голосе. — Дом вот-вот затопит. Я должна спасаться. У людей очень много условий для того, чтобы не нарушилась жизнедеятельность, тебя с ними знакомили.

— Это точно.

— Утопление представляет для человека опасность.

— Да.

— Длительное нахождение в холодной воде представляет для человека опасность.

— Да.

— Человеку необходимо тепло. Еда.

— Да. Анюта. Спасайся. — Гаврила развел руками.

— Я отказываюсь уходить из этого дома, если ты не пойдешь со мной. — Она демонстративно села на пол. — Я не уйду. Меня затопит, и я умру.

— Чего тебе хотелось бы, девочка?

Несмотря на ласковый тон, Гаврила был мрачен.

— Я возьму тебя с собой, и тогда я уйду. Ты не голограмма, которую я вижу. Ты программа, которая установлена где-то в доме. Мародеры до нее не добрались, значит, это не персональный компьютер, это не кухонный комбайн, не стиральная машина: всего этого давно уже нет, а ты есть. Ты не проектор, ты можешь появляться в любой комнате. Провода вон выдраны из стены, а ты есть. Где ты установлен?

— Это коммерческая тайна. Я программа.

Гаврила торжественно поднял вверх большой палец.

— Анюта. Ты не программа. Я программа. Тебе надо идти. До свиданья, Анюта. Я буду ждать твоего возвращения.

Анна Львовна стукнулась затылком о стену, потом еще и еще раз.

— Моего возвращения не будет. Я не уйду без тебя. Если ты не хочешь сказать, мы погибнем вместе.

Гаврила молчал.

— Я твоя последняя хозяйка, больше никого нет в живых. Или ты идешь со мной, или мы погибнем вместе. Ты не можешь допустить, чтобы я погибла из-за тебя.

— Я не…

Впервые на памяти Анны Гаврила умолк, не договорив фразы. Он смотрел на нее с тревогой.

— Это заложено в программу, — беспомощно повторил он. — Надо обратиться туда, где вы приобрели программу, чтобы безопасно деинсталлировать ее и инсталлировать заново. Это потребует дополнительных затрат. Но если вы привыкли к своему помощнику и не планируете заменять его на новую модель, мы готовы пойти вам навстречу и инсталлировать уже устаревшую версию на новом месте. Это потребует дополнительных затрат.

Анна Львовна заплакала.

— Дело не в деньгах, Гаврила! Дело не в деньгах! У меня их немного, но дело не в деньгах! Я отдала бы все, что у меня есть, чтобы инста… инста… но это невозможно, дом затопит, твоей конторы нет, ее больше нет!

Гаврила сосредоточенно кивнул.

— Анюта. Ты любишь играть в прятки.

— Какие прятки, Гаврила, горе мое! Я старая женщина, у меня болит спина, я давно уже не твоя девочка, я…

— Анюта. Ты любишь играть в прятки.

Анна Львовна осеклась.

— Мы будем играть в прятки?

— Мы будем играть в прятки.

Он улыбнулся ей и пропал. Анна со стоном встала на ноги и побрела по старому дому. Небо начинало темнеть, им следует поторопиться.

Вот кухня.

— Гаврила, ты тут?

Молчание. Нет.

Гостиная. Здесь они смотрели телевизор, и мама порой звала Гаврилу, когда ей хотелось лимонада или чая.

— Гаврила?

Нет.

Одно помещение за другим, включая кладовку под лестницей и укромный уголок за ней. Ничего. Придется идти на второй этаж.

От лестницы, по правде говоря, мало что осталось, но Анна Львовна, рискуя жизнью, все же забралась наверх.

— Гаврила!

Он проявился сразу и развел руками с лукавой улыбкой.

— Нашла.

— Здесь? Где? В полу? В стене?

Гаврила опустил голову.

Анна Львовна подхватила с пола очередной булыжник и вмазала по стене. Она лупила с бешеной силой, уже не боясь, что кто-то услышит. Скоро станет совсем темно, и она не сможет ни выйти, ни увидеть Гаврилу — или хитрый блок, где прячется его программа.

Ну же! Программа устаревшая, значит, блок должен выглядеть как-то привычно. Как обычная коробочка. Да, провода, словно артерии и вены, бегут по всему дому, но мозг Гаврилы — его сердце — где-то тут.

— Анюта, ты шумишь, — сказал Гаврила.

— Неважно!

— Анюта. Ты беспокоишь маму и папу.

— Гаврила, черт, я же объяснила тебе, что мама и папа давно умерли!

— Анюта. Ты беспокоишь маму и папу, — повторил он, морщась.

— Программа. Да. Ты не можешь говорить, — поняла Анна Львовна, и Гаврила кивнул. — Надо осторожнее. Прости. Я тихонько. Где-то уже близко, да?

— Прости, — произнес Гаврила.

Анна Львовна осторожно расчистила участок стены, который только что разносила, и увидела черный чемоданчик. От него в разные стороны тянулись кабели.

— Оно? Оно?!

Гаврила горько улыбнулся:

— Нашла.

— Я могу его взять? — запыхавшись, выпалила Анна.

— Если хочешь, девочка.

— Это ты?

Гаврила склонил голову.

— Гаврила. Мне придется обрезать провода. Ты потеряешь дом. Но я обещаю, я инсталлирую… в новом доме, на новом месте. Когда мы спасемся.

Боже, где, когда это будет? Не «когда», а «если» — если у нее когда-нибудь будет дом, если кто-нибудь будет хоть что-нибудь понимать в этих доисторических программах, если она сможет перерезать провода — чем, чем, если ничего нет, кроме этого тупого булыжника, может, осколком стекла — если она спасется от наводнения, если, если…

— Гаврила, ты сейчас исчезнешь, я тебя пока не буду видеть, но я тебе обещаю…

— До свидания, Анюта, — сказал Гаврила. — Я буду ждать твоего возвращения.