Всю неделю я был на подхвате. Второй бармен в забегаловке, где большую часть года с заходом солнца, сделав последнюю кислую затяжку, отправляются по домам, чтобы на несколько часов сгинуть в тумане, что поднимается с Миссисипи, и одному Богу известно – ворочаться ли в скользких от пота простынях или стрелять в соседей из прадедушкиного ружья. Дыра в сердце юга, если б не сто двадцать часов самого безумного джем-сейшена сразу после дня труда. Я буквально с ног сбился от того, как в эти дни здесь ускорялось вращение земли и. Счастье буквально распирало меня. Я только брал уроки на саксе и становился пунцовым, если кто-то умудрялся меня за этим застать.

Вик – мой гуру с шейкером – предупреждал, если где-то в углу под утро обнаружится пьяный долговязый старикашка в бабочке, гнать его в шею и ни при каких обстоятельствах с ним не разговаривать.

– Этот старый пройдоха ищет, где бы сдохнуть, не позволяй ему сделать это у тебя на руках!

– Иди, – Вик схватил меня за ворот взмыленной рубашки и оттолкнул от стойки, по которой дубасили сразу с дюжину ребят, таких, знаете, с привычкой немного косить и барабанными палочками в заднем кармане, – проветрись, – он буквально вырвал из моих пальцев мартини и пинком открыл боковую дверь.

Вот тут я ее и увидел. Хочу, чтобы вы меня поняли – речь не о белом или любом другом платье, золотых локонах или мелькнувшей в лунном свете тонкой лодыжке. Прислонив к крыльцу свой инструмент, сидел старик, и, запрокинув голову, шептал что-то беззубым ртом плывущей в ночном мареве огромной луне. Его лицо светилось, а глаза были распахнуты будто навстречу женщине, которую он ждал всю жизнь. Да, так я и почувствовал ее, в дрожащем голосе, когда он заговорил со мной,   в том, с каким восторгом он произносил ее имя – Мими и с каким трепетом рассказал мне ее историю.

– Думаешь, пьяный контрабасист – это пропащее человек, и двух слов не свяжет? А только я тебе такое расскажу – про ангелов. Я последнюю из них видел, вот как тебя – за руку держал…Да не трясись ты, заразы у меня нет, хоть и давно моя старушка не драила мне спинку. Вон, отсюда мили две будет, их поместье несколько акров было, и причал свой…Мы как раз вниз по реке шли, Винс у нас и за антрепренера и за стейнвеем был. Он-то и нашел ту халтурку под конец летних каникул. На горизонте уже маячил кампус и ледяные учебные скамьи по утрам. Мы были не какой-то сборной солянкой, настоящий бэнд – хорошие белые мальчики, которые играли черную музыку, нас все обожали….Но это надо было знать Винса – капитан по лакроссу, сама благонадежность-что ваш чертов Капитан Америка, девицы так и млели от него, а он сгребал нас в охапку, притаскивал гору белоснежных смокингов, где-то одолженных, и пускался во все тяжкие на три месяца. Горячее всех у них были отношения с роялем – истинным немцем или дровами, как попадется….Что вытворяли его пальцы! Это можно было умереть. Да….но это был наш последний заход, и как ни крути – почему-то мы это чувствовали, что-то такое ныло в груди, даже виски не помогало, а пили мы как сивые мерины, не смотри, что сейчас я от одного перегара хмелею.

Наша посудина ходила ходуном, той ночью мы всем пассажирским составом разучивали твист. Было похоже, что Королева Мэри танцует с нами, с ревом выпуская огромные клубы пара. Береговая линия была едва различима, и лишь изредка удавалось заметить огни разбросанных тут и там лачуг. Только виски спасал нас от полчищ москитов и мошкары. В очередной раз почувствовав, что мой контрабас зажил своей жизнью, а руки выделывают что-то невообразимое, я вышел на палубу и свесился вниз, жадно глотая долетавшие теплые брызги. Тогда я еще не признавался, что моя левая начинает неметь после второго стакана. Выпивка, музыка и доходящее до абсурда бесстрашие… Бог его знает, может Винс искал что-то в этом, но я, как, думаю, и остальные, просто упивались молодостью, жизнью и следовали за ним, нашим Одином из Алабамы.

До моего слуха долетел оживленный спор. Винс, размахивая почти докуренной сигарой перед ухмыляющимся итальяшкой, рассуждал о химии любви, о реакциях чего-то с чем-то, приплетая сюда же внешнюю политику. Тем летом он с самого начала выдавал номера – то отворачивался, когда к нему обращались, то вдруг разражался речью невесть о чем, с таким жаром, будто участвовал в предвыборных дебатах, а через пару минут забывал, о чем шел разговор.

– Я покажу тебе ее, – прогнусавил этот хлыщ, – все это пустая болтовня, любовь, – он так мерзко облизнул губы, что я снова свесился к волнам, – любовь это колдовство! Ты не сможешь ничего с этим поделать, – он щелкнул пальцами и выбил окурок Винса за борт, – если ты ничего не почувствуешь, – он сомнительно развел руками, – я заплачу тебе сотню и съем эту отвратительную бабочку, – фыркнув, он отбросил развязанный галстук Винсу за плечо, – а вот если ты проиграешь….

– Чушь! Я видел достаточно женщин, чтобы перестать различать их фальшивую красоту, физиология, химия мозга и расчет – вот все, на чем создаются семьи и держатся связи, – Винс запустил пальцы в шевелюру и вытянулся так, словно его огрели реей по хребту.

Итальяшка глянул на него как на полоумного. Надо сказать, хоть этот тип сразу мне не понравился, что-то пряталось у него под лицом, тень под кожей, в ту минуту я с ним согласился – Винс нес ахинею, где только подцепить ее успел!

– Прибыли! Швартуемся! – грянул с лестницы капитан.

– Если она съест и твое сердце, – вкрадчиво продолжил тот надушенный пижон, – ты и твои друзья, – как будто измазался – выговорил, – будете играть нам всю свадебную ночь! Пока я не скажу – достаточно! – стукнув каблуками, он исчез в своей каюте, где дымили и резались в покер его братья с компанией.

– Старина, – я облегченно вздохнул, облокотившись на его стальную руку, – о чем вы тут? – но я уже не слушал.

Мы скользили к аккуратному небольшому причалу, где двое негров поджидали нас с веревками и фонарями. За ними, в сгущающейся тени я различил взметнувшееся белое платье и мрамор лица, что с ним было не так, мне не удалось сразу понять, как в меня впились ледяные колючие глаза. Девчонка-служанка подталкивала хозяйку к тропинке и закрывала собой от света и посторонних взглядов, ее черная кожа была похожа на деготь, белки светились в темноте. Скользнув злобно по мне, она уставилась на Винса и приоткрыла было рот, но через секунду, стоило итальяшке вылезти на палубу, понесла отборной южной бранью и затолкала госпожу прочь от нашего корабля.

Сердце гулко стукнуло в груди, и по телу эхом понеслось необъяснимое тепло. Трезвый как стеклышко, я поднял голову к небу и едва не упал – густая, как смоль, синева его лилась на меня из самой бесконечности, а звезды звенели в ней и переливались, но сокрушительнее всех была гигантская желтая луна, повисшая над уснувшей Миссисипи. Что там Винс увидел, я не представляю, да мне и неважно это было. Вдруг в бескрайнем полном невыразимой красоты и тайны мире появился я. Мы будто смотрели друг на друга, и мне перехватило дух.

Знаешь, я не слишком-то разбираюсь в светских вечеринках и том, какой вилкой нужно выковыривать устриц, но такой роскоши, как мы увидели в том проклятом доме, я больше нигде не встречал. Викторианский особняк типичного хлопкового магната. Люстры с миллионом хрустальных подвесок, заносчивые гудки ролс-ройсов и реки шампанского. Казалось, будто гости парят в ослепляющем электрическом свете и брызгах игристого вина. Все это меркло перед ней.

Помню, мы долго настраивались. Все оглядывались, разинув рот и чуть не пуская слюни на проносившиеся в гостиную подносы с икрой. Лэнни, наш сакс-альт, запутался в своих тощих ногах и чуть не рухнул со сцены на руки проплывшей мимо нимфе в красном.

Они пьянели от блеска, а я смотрел на ту, что наполняла вечер чем-то куда более неуловимым и волшебным. Мими сидела в центре зала на неприлично огромном диване в окружении расшитых кружевом подушек, надушенных не смолкавших ни на миг подруг и одного скулящего шпица. Томно прикрыв глаза, она легко поворачивала голову на новый незнакомый голос и старалась чем-то привлечь его к себе, смакуя новый тембр и манеры, как некоторые предпочитают шоколад. Я любовался ею – фарфоровой кожей, черными, непослушно выбивающимися из прически кудрями, когда все началось. Они вошли оба. С разных сторон – Винс, одергивая смокинг, легко шагнул в гостиную через распахнутую балконную дверь, а итальяшка, лениво волоча ноги, вывел под руку из кабинета седого холеного господина в накинутом домашнем халате, я догадался почему-то сразу – ее отца, наверное, по запоминающимся острым скулам и тонкому носу. Втроем, они, не сговариваясь, уставились на нее и застыли. В кухне хлопнула пробка.

– Ребята, раз, два….раз, два, три-четыре! – выпалил Винс, запрыгнув к нам и пинком пододвигая табурет к начищенному роялю.

Она вздрогнула, это заметили все, с раздраженной миной переглянулись ее подружки, и одна швырнула шпица под стол, давая тому возможность удрать восвояси. Отец бросил на Винса скучающий взгляд и, держась подчеркнуто по-домашнему, потянулся за шампанским. Итальяшка с минуту стоял, не дыша, он сверлил ее черными глазами и жар, исходивший от него, был сроден едкому дыму.

– Фибс, – она – на обнаженных плечах ее будто выступил иней – протянула ему навстречу чуть подрагивавшую руку, – счастлива снова тебя видеть! Сколько прошло, целых два дня! О, Боже мой, это была такая одинокая вечность! – с каждым словом ее звонкий высокий голос приобретал уверенность, одновременно сбивая с итальянца злобу и обескураживая его.

Мне стало страшно. Больше напрямую я на него не смотрел.

– Дорогой Фабио, – томный грудной контральто, – неужели ты еще не попробовал это новое вино, папа купил целый ящик у какого-то афериста в городе, тот просил баснословные деньги и утверждал, что их запечатывали чуть ли не при самом Людовике, – невыносимо открытое декольте, я теснее обнял контрабас,

Она подмигнула ему, мягко обошла диван и, стоя за спиной Мими, обвила итальяшку за талию. Его взгляд потемнел и отяжелел как раскаленный чугун, я буквально проклял Винса за ту джигу, что он заставил нас вытворять. Руки вспотели, я сидел будто в луже, а он все расходился, подгоняя Лэнни с его соло.

– Ты подлец, я давно говорю, – она принялась горячо нашептывать ему на ухо. Мими по-прежнему сидела с дежурной улыбкой, и, казалось, совершенно погрузилась в музыку, – только попробуй, женись на ней, и я тебе сердце вырежу, – ее ухмылка переходила в оскал, но Фабио это не смущало и он, поддавшись, впился пальцами в шелк ее платья и прижал ее к спинке дивана.

– Магда скучала, – рассмеялась Мими и повернулась в бок, где минуту назад сидела ее подруга, – сестры всегда очень тонко чувствуют душевную тоску друг друга, – она чуть склонила голову и улыбнулась, словно Магда все также сидела рядом, подушки еще хранили тепло и овал ее тела. Неужели, сестра!

– Ненавижу, – бросила та и, разразившись хохотом, ушла, оттолкнув обмякшего и засиявшего Фибса, крадущегося на ее место рядом с Мими.

– Давайте сначала о деле, – неожиданно прогнусавил какой-то затянутый в бархатный жилет толстяк, – да играйте же вы по тише, черт возьми! Здесь же не глухие…. – он не закончил фразу, с презрением, как на переоцененную вещь, в упор посмотрел на Мими и зашагал в кабинет. Хозяин, поперхнувшись игристым, вылетел из окружения молоденьких нимф за ним следом.

– Этот идиот умеет испортить нужный момент, – Фабио, нехотя, покинул гостиную, как бы невзначай скользнув горячей ладонью по ее хрупкой шее и плечу.

Черное колечко волос медленно легло обратно. Айсберги и вся Антарктида сковали ее. Мимо то и дело проносились слуги, с выпивкой и закусками, но ни один из них не остановился и не предложил ей ничего. Публика быстро захмелела, и вечер становился по-настоящему веселым.

Она сидела одна, а Винс играл и играл. И пока он, забыв о нас, не ушел в какую-то сумасшедшую импровизацию, вынимая всю душу из рояля, я не поддавался нараставшему ощущению беды где-то под сердцем.

Тут он грохнул последний аккорд, спрыгнул к гостям и, подхватив одной рукой Мими за тонкую талию, увлек ее на сцену, сияя что начищенный пятак и сбиваясь в словах.

– Может быть, вы хотите спеть? Я подыграю, уверен, вы замечательно это делаете, – он болтал что-то и одновременно пытался вдохнуть ее аромат.

– Эй, вали, -Лэнни подтолкнул меня к краю, – пошли, поживимся чем-нибудь, – Бобби, отложив кларнет, засеменил за нами. Все мы как-то неловко втянули головы в плечи и торопились убраться. Похоже, наш капитан собирался за кое-кем приударить…

– Вы слишком дорого хотите, она непредсказуема! – во время разговора голос толстяка срывался на фальцет, к чему он относился с удивительной невозмутимостью, так же как к брожению и газам в желудке.

– Откуда я, например, могу знать, что она унаследовала этот ваш… талант…дар…черт возьми! – он поперхнулся, – разве из того, что эта безумная сделала с собой? И как прикажете после такого делить с ней постель? Мне понадобится охрана!

В кабинете стоял дым от сигар, пахло потом и виски. Стянув пару сэндвичей с кухни, я уютно расположился в углу возле самой двери. Видеть их я не мог, но уже достаточно выучил, чтобы различать по голосам.

– Вам и не придется, Уолтер! – бравурно перебил Фибс и хлопнул его по спине так, что я вздрогнул.

– А….так вернемся к фабрикам, – примирительно заговорил хозяин и чиркнул спичкой.

– К дьяволу! У моей семьи связи в сенате! – Фабио громыхал на весь дом.

– Аукцион в разгаре! – Магда нарушила их мужское уединение, – и почему же, папа, моя судьба всегда заботила тебя куда меньше? – от выпитого спиртного у нее стал заплетаться язык.

– Выйди вон! – отрезал тот с неприкрытым раздражением, вся мягкость и приветливость покинули его, – я ценю деньги, – процедил он, – но выбрать может только она. Проклятье нашего рода!

– И принесло вам неслыханные богатства и привилегии, сэр, – заметил Уолтер, – ее прабабка была первой леди, муж ее тетки успешный дипломат… – рассуждал он в наступившей тишине, – все дело в воспитании, вы сами виноваты! Даром что одну из ее дальних предков запирали в покоях, и она не видела ни одного мужчины – до того, кто стал ее мужем. Нужно было решить проблему непроизвольного выбора…

– Она решила ее сама… – и если бы я не слышал их предыдущие слова, я бы подумал, что в голосе отца проскользнула горечь.

– Физические недостатки ее меня не беспокоят… – Уолтер не унимался, и потому как он, взвизгнув, налетел на шкаф, я понял, что Фабио перешел от слов к делу.

– Вы остались с носом, благородные господа! – объявила во всеуслышание Магда и швырнула бокал под ноги отцу, – моя Мими распорядилась своей жизнью! – вытянув руку, она пальцем показывала на сцену и вся тряслась от гнева, – сдается, папа, вы не получите на этой сделке ни гроша! Пойди прочь! – наотмашь ударив прошмыгнувшую в кухню девчонку-служанку, Магда отправилась наверх. Та испуганно оглянулась, и, встретившись с ней взглядом, я обомлел – то были небесно-голубые обрамленные бархатными ресницами глаза, полные мыслей и чувств, потом вдруг она вытерла лицо грязным передником и, громко загоготав, убежала.

Сначала я услышал шепот, Фибс, добавляя итальянский, отдавал приказания столпившимся возле него друзьям. Вот и беда – понял я и, не сумев сохранить хладнокровие, растворился в чарующей музыке, отзываясь на каждую трель, на каждый скачок всем существом. Устоять было невозможно. Мими, чуть облокотившись на рояль, пела «Розу юга» и стояла так близко к Винсу, что он мог бы в краткие паузы дотронуться до струящихся складок ее платья, а она – приласкать его золотые кудри.

Молчали все, даже прислуга замерла, только цикады за окном, казалось, вторили мелодии. Внезапно наступила тишина, перед последним пассажем руки Винса взлетели над клавиатурой, и вдалеке над рекой небо загудело. Раскаты грома все приближались, порыв ветра, будто ураган, закрутил гостиную в полном безумии. Портьеры развивались, напоминая разъяренных гигантов, женщины схватились за взлетевшие юбки, только Винс и Мими не замечали происходящее. Невозможно было понять – кто вел другого, рояль и голос слились в одно волшебное звучание, разносящееся по всему дому и словно бы жившее отдельно от их едва соприкасающихся тел.

Фабио, поджав губы, встал у входа. Помятая как от долгого сна Магда спускалась с лестницы, когда один из его компании преградил ей дорогу и взглядом указал на спрятанный револьвер.

Уортел будто что-то искал, торопливо протирая очки и шаркая на одном месте возле столика с напитками.

– Мими, пойдем прогуляемся! – Фибс смотрел исподлобья, лицо его налилось кровью.

Зазвенев на самой высокой ноте, Мими выдохнула и рассмеялась, поймала еще искрящиеся музыкой пальцы Винса и хотела поцеловать, но вдруг отшатнулась. Фабио улыбнулся так широко, что это напоминало гримасу, в то же мгновение молния ударила в старый раскидистый дуб на подъездной дорожке, занялось пламя, и Мими открыла глаза. Винс с криком скатился со сцены.

Одновременно я увидел блеснувшее у него обручальное кольцо и выжженные пустые глазницы на самом прекрасном в мире лице.

– О Боже, – Фибс не смог сдержать стон, скулы его напряглись, – пойдем, – он шагнул к ней, вытянув руки, чтобы она не упала. Мими раскачивалась на самом краю сцены, ее трясло, я понял, что если б могла – она бы расплакалась навзрыд.

Винс попытался встать, но двое подхватили его и выволокли во двор, где вовсю разрастался пожар, и почернело от дыма.

– Ты… – чуть слышно прошептала Мими, позволила Фибсу подхватить себя.

Она продолжала искать руки, вцепилась в пальцы и начала ласкать их. Фабио склонился поцеловать Мими, но неожиданно она оттолкнула его, сжалась и опустилась на пол, – нет, нет…. – все повторяла она, – тот, кто играл, он мой суженый…Господи, скажите же мне хотя бы как его имя! – выкрикнула Мими и закрыла лицо руками.

Фибс обезумел, он бесконечно долгих десять секунд стоял над ней, сжав кулаки, и я с ужасом ждал, что он набросится, сотрет ее в порошок. Потом, взревев как бык, он пересек опустевшую гостиную, куда в клубах горького дыма рухнули завязанные в драке Винс, двое итальяшек и с ними же я увидел Лэнни.

– Клиф, засранец, дуй сюда! – выкрикнул Лэнни, и тут же к ним поспешили еще трое друзей Фибса и толстяк Бобби.

Промелькнула мысль, только бы они не сломали Винсу пальцы. Раздался первый выстрел, ваза возле стены взорвалась, и на пол посыпались белоснежные лепестки. Я, наконец, немного овладел собой, сумел встать на ноги и заковылял к ребятам, но услышал ее шепот и не сдвинулся больше с места.

– Мама, мамочка зачем это все со мной?

– Я люблю вас, – вдруг выпалил я и окаменел в двух шагах от нее под градом летящих во все стороны брызг крови и осколков.

– Я все для вас сделаю, мы купим маленький дом, не такой как этот. Я закончу университет, начну практику. Адвокаты иногда становятся большими людьми… – не вспомню всю ту чушь, которую я нес, будто уста мои отверзлись сами по себе, и я не мог контролировать или осознавать, что говорил.

Это самые счастливые и самые ужасные три минуты моей жизни, которые я повторяю до сих пор, раз за разом, ища промелькнувшего счастья и упиваясь собственной трагедией. Я ждал, что вот она повернется ко мне и решит мою судьбу. Как могло быть, что она не любила меня? Все, вселенная перестала существовать в одном движении ее губ, но Мими молчала. Лэнни поносил меня на чем свет стоит, пока кто-то не выбил ему передний зуб, а я не мог шелохнуться. Сейчас, сейчас она скажет, как мне дальше жить. Боже, ты видел, как я люблю ее!

– Госпожа полюбит лишь однажды, – ее служанка, уперев руки в бока, подошла и стала раскачиваться, сверля меня печальным осуждающим взглядом, – все так, ее мама, ее бабка, прабабка – выбирали одного и то, что им Бог давал – одному мужу все и вручали. Наши их за ангелов считают. Госпожа может принести много удачи, много богатства и много лет тому, кого выберет. И они не такие, как их сестра – они по ночам в одной постели спят. Госпожа очень боялась полюбить не того. Так с бабкой ее было, говорят, муж и убил-то ее, когда она его от предателя защищала. Боялась так, что девчонкой была, глаза себе выжгла. Соседский господин стал захаживать, а он даже до мамки моей дело имел, вот она и решила, чтоб не видеть его никогда и не полюбить. Не пойдет она с вами. Госпожа того, пианиста выбрала, что с кольцом, – она неприятно рассмеялась, и я вздрогнул, снова удивившись ее странным глазам, – любят сердцем, оно решает….Иди отсюда! – вдруг прикрикнула она на меня.

– Фибс, Фибс, – вооружившись подсвечником Магда кружила поблизости, когда внезапно остались только Винс и вцепившийся ему в глотку Фабио. Одного из итальяшек Бобби успел нокаутировать, и револьвер, выскользнув из его руки, подлетел к Мими.

– Бетси, – Мими начала задыхаться, она судорожно схватила себя за горло. Девчонка, подхватив револьвер, аккуратно вложила его ей в другую руку и медленно навела на цель. Мими взвела курок и выстрелила. Фабио рухнул, из его виска заструилась кровь.

Стенные панели занялись огнем, полыхнули портьеры. Боковым зрением я увидел походную сумку и спешно удалявшегося хозяина дома. Громыхнуло прямо над самой крышей, и крик, с которым Магда бросилась к Фибсу, слился с общим грохотом и треском рушащегося дома.

– Проклятая! – слезы струились по ее разом осунувшемуся лицу, – что бы все в аду горели, ненавижу! – она осторожно положила голову Фабио на пол и ползком бросилась к Мими, та не шевелилась и молчала.

– Ты….ты! – Магда задыхалась.

Бетси вынула из безвольных рук хозяйки револьвер и протянула его Магде. Секунду та испуганно смотрела на негритянку, но потом схватила оружие и в упор выстрелила сестре в затылок. Кровь заструилась по лицу Магды, смешиваясь со слезами.

– Нет больше ангелов! Никаких ангелов… – прошептала она, положив револьвер рядом с телом Мими, встала и осмысленно посмотрела на то, что осталось от их дома и от их семьи.

Бетси заревела как полоумная и понеслась прочь. Огромные черные глаза ребенка, испуганные и пустые, в последний миг я увидел ее настоящую.

Мими, любовь моей жизни, пусть говорят что хотят, а видел ан…

Тут старик зашелся кашлем, оттолкнул меня слабеющими жилистыми руками и, уткнувшись в свой обшарпанный контрабас, перестал дышать.

Черт меня возьми, он все-таки сделал это! Умер в компании внимающего собеседника, под южный блюз и в своих мечтах!