Вся жизнь игра – и только. Так,

давай играть?

Кем мне быть? И сколько

эту сцену повторять?

– Подойди!

– Да, Королева!

– Преклонись!

– Да, Королева!

– Попроси!

– Да, Королева!

– Умоляй!

– Да, Королева!

Но… Руки в крови.

Бьётся внутри

Лишь пустота.

В тебе она

Сожрала мечты.

Жаждой владеть, хотеть...

Я – твой цепной пёс.

Невольник из грёз.

Ошейник мне мил –

Это выбор мой.

Жертва как путь.

В надеждах тонуть.

В жажде владеть...

Хотеть...

(Thornsectide feat. VL – Цепной Пёс Её Величества

– Ты ни на что не годен, несносный мальчишка! – сварливый голос миссис Родент вороньим граем разносился в его голове. «Заткнись, старая сука!» – хотелось крикнуть в ответ, но Калеб только крепче зажимал в кулаке край клетчатой рубахи, всё ниже опускал голову, чтобы спрятать за сальными рыжими прядями виноватый взгляд.

После выпуска из детдома Калеб старательно вытеснил из памяти эту каргу и всю свою прежнюю жизнь. Но в такие моменты визгливые крики звучали так отчетливо, будто надзирательница сейчас была рядом, и, поджимая и без того тонкие губы, в своей привычной манере отчитывала провинившегося подопечного.

Тощая стерва имела бы все основания его распекать: Калеб снова облажался. Совсем немного опоздал, всего-то на пять минут. Но Фрэнку, владельцу склада и работодателю Калеба, этой оплошности хватит, чтобы урезать нерадивому работничку оплату в качестве штрафа. Калеб тряхнул отросшей шевелюрой, выгоняя из головы назойливый голос старухи, и осторожно выглянул из-за угла.

За бараком, где он прятался, едко воняло мочой, зато отсюда открывался удачный обзор. Калеб тут же увидел Фрэнка у черного зева складских ворот. Потрясая крупными кулаками и тремя плохо выбритыми подбородками, начальник распинал щуплого водителя. Тот лишь разводил руками в ответ, видимо, не находя оправданий за какую-то оплошность. С замиранием сердца Калеб прокрался вдоль ржавого забора прямо за спиной у Фрэнка, и юркнул в ворота склада.

К возвращению начальника юноша как ни в чём не бывало перетаскивал громоздкие коробки. «О, ты уже здесь? Не заметил тебя», – поприветствовал его Фрэнк и удалился в свой кабинет.

Калеб понимал, что пронесло, но успокоиться уже не мог. Чувство вины за проступок, о котором знал лишь он один, снедало его до конца рабочего дня. Намозоленные работой кисти рук горели огнём, вспоминая удары розгами.

И он работал. Работал вдвое усерднее обычного, надрываясь, как в последний раз. Ворочал ящики и тюки, помогал грузить их в фуры. Показывал, как он старается и как ему дорого это рабочее место.

Это была ложь. Работу Калеб ненавидел. Но с его прошлым и нынешними проблемами ему предлагали только самый примитивный физический труд. Никто не хотел брать ответственность за детдомовца с психическим диагнозом. Выбора особо не было, Калеб нуждался в этой работе, чтобы оплачивать жильё и проезд, покупать еду для себя и кота. И на кое-какие прочие расходы.

В своём показном усердии он перестарался: к концу рабочего дня каждую часть тела невыносимо ломило от усталости. Но вечером, выйдя со склада, он не пошёл домой, а свернул в ближайший кабак. Ещё были важные дела.

Ввалившись через потёртую дубовую дверь, Калеб шагнул в подсвеченный красным полумрак. Вдохнул коктейль кабачных запахов: воняло кислятиной, которую тут принято называть пивом, потными телами, жавшимися друг к другу по углам, и сигаретами. Пьяный смех и гомон голосов стремились перекричать музыку, сливаясь в монотонный гул. Не поднимая глаз на других посетителей, Калеб быстро и решительно шагнул к барной стойке. Пересчитал скудные финансы и купил самый недорогой коктейль. Пил его медленно, долго грел стакан в руках, будто растягивая удовольствие. На самом деле он ждал.

Из душного мрака выплыла хрупкая фигура. Вихляя тощими бёдрами, обтянутыми вульгарно короткой юбчонкой, девица подошла к стойке и приветствовала бармена. Тот подмигнул в ответ.

Калеб украдкой наблюдал за её дешевым спектаклем. С жеманством актрисы захудалого варьете она изобразила, что лишь сейчас заметила его за соседним стулом. Повернулась и, картонно улыбаясь, уставилась в упор.

Он ждал этого, и всё же ощутил жар смущения на лице. Дернулся, пряча глаза, затем, вспомнив, зачем пришёл, попытался улыбнуться в ответ. Выражение лица Калеба больше походило на испуг, чем на флирт, но, похоже, эту девицу стеснительность только раззадорила.

Завязать разговор оказалось куда проще, чем он ожидал. Девушка представилась Эльзой. Сдержанно поддерживая беседу и вымучивая улыбку в ответ на заливистый смех, Калеб изредка поднимал взгляд, изучая новую знакомую. Её личико можно было счесть милым, если бы не следы усталости и густой вычурный макияж. Выжженные перекисью волосы с тёмными отросшими корнями паклей висели из-под безвкусной розовой заколки в пластиковых стразах. Кофточка в пайетках болталась на тонких девичьих плечиках, едва прикрывая маленькую грудь.

В натянутых разговорах прошло около получаса. Калеб, пунцовый и вспотевший, чуть не задыхался от неловкости под лукавым взглядом смешливой блондинки. Он уже готов был выйти наружу за глотком свежего воздуха, но тут девушка отпросилась «попудрить носик». Выдохнув полной грудью, Калеб выждал время и отправился следом.

Он застал её в уборной у зеркала. Выпятив не слишком пухлые губки, Эльза водила по ним сочно-вишневой помадой, явно наслаждаясь собственной внешностью.

Новая подружка Калеба так увлеклась самолюбованием, что не заметила его, бесшумно возникшего за спиной. Наконец, Эльза разглядела выжидающе мнущегося позади неё паренька, и снисходительно улыбнулась его отражению. Но Калеб пришёл сюда совсем не за тем, на что она рассчитывала.

Резким рывком он обхватил тонкую девичью талию. Натруженные за день мышцы мучительно взвыли, но боль, как плеть надзирателя, лишь подхлестнула его. Ладонь второй руки легла на готовые раскрыться в крике губы. Эльза запоздало дернулась, в ужасе округлив глаза, но звук погас, уйдя в едва слышимый писк. Короткая борьба, и тело жертвы безвольно обмякло в руках Калеба. Он огляделся, и, подхватив добычу, потащил её в сторону пожарного выхода.

Дела в баре сильно задержали Калеба, домой он вернулся позже обычного, а спать лёг далеко за полночь. Однако на следующее утро он пришёл на работу вовремя. Второй ошибки нельзя было допустить.

Новый день ничем не порадовал: возле склада поджидал неприятный сюрприз. Затаившись в своём любимом наблюдательном пункте, Калеб с замиранием сердца следил за своим начальником, беседовавшим с двумя людьми в форме. Дело пахло керосином. Похоже, кто-то видел его ночью в баре. Вчера он совершил на одну ошибку больше, чем полагал.

Осторожно, чтобы не привлечь внимание, Калеб развернулся и, вырулив в переулок между бараками, бросился обратно домой. Начальнику он потом соврёт, что заболел. И плевать на потерянное жалованье. Надо срочно исправить вторую ошибку.

Расстояние до дома он преодолел в два раза быстрее, чем шёл оттуда до работы. Влетев по стёртым ступеням заплёванной лестницы, вломился через ободранную дверь в захламлённую старьем прихожку и, не переодеваясь, прошёл на кухню. Напуганные тараканы бросились врассыпную, покидая киснущую в раковине грязную посуду. В ногах заюлил тощий облезлый кот, но Калебу сейчас не до нежностей. Получив свои рыбьи хвосты, питомец отстал, дав хозяину спокойно собрать инструменты.

Не считая кота, юноша жил один. К нему не приходили в гости друзья, и тем более девушки. Даже воры не позарились бы на его убогое обиталище. Зато никто не отхлестал бы его розгой за то, что он клал вещи не на свои места или не лёг вовремя спать. Как в детстве, в дурацком приюте под надзором старой карги Родент. И всё-таки, даже тут он не ощущал себя в полной мере свободным.

Прихватив всё необходимое, Калеб отправился в подвал. Только там он был дома. Ведь именно там к нему приходила Она.

Именно «Она» – Калеб не смел даже про себя произнести её имя. Он никогда не понимал, что Она забыла в этой стылой вонючей дыре, рядом с таким ничтожеством. Но Она всё равно приходила, и именно тогда, когда была больше всего нужна. Его Королева из грёз.

Её кожа сияла хрупкой белизной, как запретный старинный фарфор, что хранился на полках в главной зале приюта. Каждый локон Её волос имел идеальный изгиб. Идеальные же формы, стянутые тугим корсетом, заставили бы позеленеть от зависти любую модель. Она так грациозно ступала по замызганному полу подвала, так плавно двигалась, что, казалось, вся эта грязь и убогость отступает прочь, не смея прилипнуть к столь совершенному существу. То тепло, что Она дарила Калебу, было дороже всего на свете, дороже любви матери, которой у него никогда не было. И как только эти порочные девки из кабаков могли подумать, что смогут хоть на ничтожную долю уподобиться Ей?

Калеб мог простить им это. В добавок, он был слишком труслив и никогда бы сам не причинил никому вреда. Он боялся всего: людей, правосудия, вида крови, громких криков. Никакая злость, никакая ненависть не заставила бы его переступить через собственные страхи. То ли дело Она.

Она не могла их простить. Их гордыню, их заносчивость. Но Ей не нужно было испытывать ненависть или отвращение. Она делала всё с ледяным хладнокровием, получая удовольствие от каждого акта. Под этой личиной хрупкой фарфоровой куклы скрывалось настоящее чудовище. Чудовище столь ужасное, что Калеб не мог ему противиться. Всё, что он делал – он делал для Неё и ради Неё.

Было тяжело, особенно поначалу, когда они только встретились. Он не знал, как всё правильно делать, не умел находить общий язык с людьми. Каждый раз он надеялся на удачу и волю случая. Он прекрасно осознавал, что его ждёт, если хоть одной жертве удастся сбежать. Но им двигал не только страх перед гневом Королевы. Калеб понимал, что только так сможет увидеть Её, и готов был пойти на риск ради этого. Себя же он утешал мыслями, что по крайней мере никому не причиняет вреда. Девушек он доставлял в целости и сохранности, как можно бережнее и аккуратнее водворяя их в место последнего заточения.

Калеб ждал и боялся этого самого дня, когда его секреты раскроют. Что, если Она не придёт, и ему нужно будет самому решать проблему? Эти мысли приводили его в неописуемый ужас.

Но Она пришла. Будто услышала его тревожные мысли, и явилась, чтобы спасти. Правда, кому-то придется заплатить за это жизнью.

Отбивая такт тонкими каблучками-стилетами, Королева прошла мимо Калеба, одарив верного пса ласковым взглядом. Под этим взглядом он затрепетал и рухнул на колени, благолепно распластавшись перед Госпожой. Она же шла дальше, к своему новому подарку.

Девушка едва очнулась. Немного растрёпанная, но даже без синяков. Калеб уже не помнил её имени, у него была плохая память на имена.

Пристёгнутая к стене тяжёлой ржавой цепью, пленница испуганно озиралась, пока не увидела рядом силуэт в роскошном кружевном платье. Изящная кисть в черной атласной перчатке занесла нож над жертвой, и блеск равнодушного металла отразился в её широко распахнутых от страха глазах. Уголки губ Королевы дёрнулись вверх, дьявольская усмешка застыла в предвкушении кровавой игры.

Дверь слетела с петель, оглушив Калеба грохотом. Мертвенная тишина, как летучая мышь, заметалась под сводами подвала, потревоженная шумом и криками. В проёме показались две фигуры в полицейской униформе. Хищные дула угрожающе нацелились на Калеба и его Королеву.

– Бросьте оружие! Поднимите руки так, чтобы мы их видели!

Она не бросала. Она стояла над жертвой и даже не собиралась подчиняться. Калеб паниковал. Единственное, что он отчетливо понимал: нужно защитить Госпожу.

– Не трогайте Её! – выкрикнул он.

– Повторяю, парень, брось нож, – тон полицейского зазвучал спокойнее, но настойчивее. – И отойди от потерпевшей.

Какой нож, удивился Калеб. Его руки пусты.

– Она бросит! – крикнул Калеб, – Только не трогайте Её!

Мужчины в форме обменялись взглядами. Калеб уловил их замешательство. Что-то было не так.

– Здесь есть кто-то ещё? – спросил один из них, – Кто-то кроме тебя и девушки?

– Она, – боясь поднять взгляд, Калеб мотнул головой в сторону Королевы.

– Не морочь нам голову, полудурок! – вмешался в диалог второй коп, – Там зеркало!

Калеб вскинул лицо и уставился на собственное отражение. Взъерошенный парик с крепящейся сверху бутафорской короной сползал, обнажая естественную рыжину его волос, пряди липли к густо наложенному на лицо белому гриму и размазанной по губам ярко-алой помаде. Скомканные, побитые молью кружева местами отстали от старых лохмотьев, некогда бывших бальным платьем. Рука в атласной перчатке сжимала огромный кухонный нож.

Нет никакой Королевы, понял вдруг Калеб. Это он их всех убил.