За драконом   

В первый раз она увидела Со, когда пряталась от нянек в бамбуковой рощице.

Бамбук был высокий, разросшийся на полсада, и в жару под ним стояла прохлада. Лан спряталась за каменного дракона. Она слышала, как пробегают мимо няньки, и как топот их ног, шорох платьев и вздохи — всё это сливается с песней цикад.

— Ры-ры-чжи-ры-ры!

— Госпожа, госпожа!

— Спрячь меня! — шепнула малышка Лан. — Пожалуйста, спрячь меня… Тихо-тихо…

Рощица была небольшой, но уютной. Лан всегда нравилось, как солнечный свет проходит сквозь листья и становится зеленоватым, словно водица в пруду, а в некоторых углах — остаётся сумрачно и прохладно.

И когда няньки затерялись в саду, словно пёстрые рыбки — в протоках, Лан наконец-то вздохнула.

— Спасибо, — поблагодарила она дракона и даже его обняла.

— Ры-ры-чжи-ры-ры, — отозвалась сверху цикада.

Она сидела на драконе молча, пока не убежали няньки, словно тоже боялась за Лан.

— Сегодня мне повезло! — поделилась с ней Лан и, отдышавшись, отправилась было вниз, к тропинке между бамбука…

Но — замерла, неуклюже задрав своё длинное платье: со стороны мостика послышались чьи-то шаги.

Лан бросилась обратно за дракона, споткнулась, конечно, разодрала себе руки, но всё-таки вовремя спряталась.

— Тш-тш-тш! — попросила цикаду Лан.

Прижавшись к земле, принцесса выглянула из-за дракона и вот что увидела: по саду шёл братец Ю. Он ступал аккуратно, сдвинув к переносице брови, и словно высматривал кого-то среди бамбука. Поравнявшись с драконом, братец Ю остановился.

Дорожка была чуть вдалеке, в низине, и третий принц вряд ли мог увидеть оттуда Лан, и всё же сердце принцессы заколотилось сильнее, словно в груди тоже была цикада.

Из любопытства Лан захотелось подглядеть за Ван Ю — она впервые видела его таким напряжённым. Несмотря на гордую осанку и сосредоточенное лицо, было видно, как братец Ю оглядывается по сторонам, словно чего-то боится. Лан привыкла встречать его по праздникам, когда братец Ю расслабленно сидит у стола, пьёт макколи и слегка улыбается нарядным кисен, а теперь он был совсем на себя не похож…

Вскоре на дорожке показался ещё один человек. Его Лан точно не знала и, кажется, видела в первый раз.

— Я опоздал, — сказал он, даже не поклонившись.

Принц Ван Ю поджал недовольно губы. Малышка Лан знала, как братец щепетилен в таких вещах — надо же, не поклониться третьему принцу! Но Ван Ю промолчал и лишь ещё раз оглянулся по сторонам.

— Зачем ты позвал меня? — спросил его незнакомец.

— Мне нельзя увидеть собственного брата? — огрызнулся Ван Ю.

Тут принцесса ахнула от удивления:

«Неужели это и есть принц Ван Со?» — подумала она.

Как раз этим утром она слышала от старой няньки, что во дворце появился четвёртый принц — впервые за много лет.

Тогда Лан стало ещё любопытнее, и она аккуратно подползла к голове дракона — оттуда можно было получше всё разглядеть.

— Тебя попросила матушка? — заговорил Ван Со.

— Возможно. Хотя ты мог бы и сам навестить её.

Ван Со промолчал. Даже на таком расстоянии Лан могла точно сказать, что братец Ю в плохом настроении — губы его всё сжимались и сжимались, и без того тонкие, бледные, утопая в таком же тонком и бледном лице.

— Послушай, — прошипел он.

И вдруг резко понизил голос. Ван Ю шагнул к брату, схватил его за рукав, и оба они застыли близко-близко друг к другу. Лан ничего не могла разобрать — она только видела, как шевелятся губы Ван Ю.

«Принц из Цинь, — выныривали слова Ю из плотного шума сада, как рыбки из глади воды, — ты знаешь, что… послушай матушку… он нас вырежет, словно…»

И ещё много того, что не могла осознать Лан, изредка доносилось до ушей дракона, а заодно — и её.

Наконец, когда где-то за бамбуковыми зарослями послышался голос няньки («Где же вы, госпожа?»), Ван Со отступил от третьего принца.

Ю оглянулся на шум, и малышка Лан снова юркнула за дракона, чтобы братец её не заметил.

— Ты знаешь, мы обречены, если не объединимся с Цинь… — продолжил он, когда нянька затихла.

— Но не такой ценой.

Лицо Ю исказилось.

— Она уже взрослая.

— Почему бы тогда не отдать им Наын?

Глаза братца Ю сверкнули, будто клинок на солнце.

— Я служу императору, — продолжил Ван Со. — Думай обо всей семье: вы с Наын и матушкой — не одни.

Третий принц отвернулся. Лан заметила, как натянулся шёлк на его плечах.

— Я слышал, что император призывает тебя, — уже не пытался нашёптывать он, а говорил обычно, так, что Лан могла разобрать каждое слово.

— Верно — это моя последняя поездка на границу с Цинь. Затем я вернусь во дворец, — подтвердил холодно Со.

— И ты всё решил?

— Я служу императору, — с нажимом повторил он.

Братец Ю больше ничего не сказал — он отвернулся и пошёл по дорожке к мосту, вон из рощи, даже не оборачиваясь, словно только и ждал, когда можно сорваться и полететь. Его шёлковые одежды вздулись и прошелестели, цепляясь за бутоны цветов у моста, и братец Ю действительно напомнил хищную птицу.

Принц Ван Со постоял напротив дракона недолго, о чём-то подумал и затем удалился тем же путём, каким и пришёл — и конечно, не заметил малышку Лан.

— Ры-ры-чжи-ры-ры, — пропела цикада на драконе.

— Да, это очень и очень странно, — согласилась с ней Лан.

* * *

А перед сном Лан решила, что если вырезать всю семью из бумаги, то её не вырежут как-то ещё.

«Наверное, это имел в виду братец Ю, — подумала Лан, аккуратно рисуя фигурки, — ведь для чего ещё он носит ножичек в рукаве?..»

О, милый Будда!

Появление принца Со хотя и было коротким, доставило немало хлопот для Лан.

Уже следующим утром нянька сказала:

— Госпожа, вас чуть было не отправили в Цинь…

— Меня? В Цинь? — испугалась малышка Лан.

Но нянька продолжила спокойно расчёсывать её волосы и улыбаться:

— И всё же, когда император попросил принца Со жениться, то он согласился.

— Жениться? — удивилась Лан. — На ком?

— На вас, госпожа.

Даже упоминание царства Цинь не заставило принцессу так взволноваться. Она оттолкнула няньку и скривилась, словно проглотила жука:

— На мне? Принц Ван Со?! — и её глаза начали наполняться слезами. — Он же такой старый, няня! Ты же смеёшься надо мной, правда?

Но няня была серьёзна — это поняла малышка Лан, когда к вечеру за ней прислали паланкин, украшенный тканями и цветами.

— Не пойду! — вырывалась Лан из рук нянек и снова лезла на дерево. — Отстаньте от меня!

— Госпожа! — сокрушались её бедные няньки. — Вы должны встретиться с принцем Со! Это воля вашего отца и нашего императора!

Лан отмахивалась ногами, руками, кусалась, и всё-таки её унесли в сторону храма. По дороге няня поправляла ей волосы и нашёптывала, что Лан просто ничегошеньки не понимает.

— Вот увидите, госпожа, — вытирала она ей слёзы, — с принцем Со вам будет лучше, чем в царстве Цинь.

Лан этого не понимала, и ревела, и цеплялась за нянькины юбки.

Она пыталась сказать сквозь рыдания:

— Но мне будет хуже, чем совсем без него!..

И всё-таки паланкин продолжали нести.

* * *

В храме курились благовония, и сквозь дым, словно через вуаль, проглядывался светлый лик Будды. В отличие от малышки Лан, он улыбался. Так, по крайней мере, ей показалось, когда она вошла в храм.

Принц Со уже сидел на коленях. Это был первый раз, когда она видела его так близко, а ещё — один на один. Его прямая спина, волосы, а потом и глаза — это всё вызвало у Лан какое-то воспоминание, которое она не могла ухватить. Словно где-то жужжал и летал комарик, надоедая Лан, а она не знала, как отмахнуться.

Лан вошла, принц Ван Со на неё даже не обернулся, и тогда она тоже опустилась на колени и помолилась. Няня сказала, что это надо сделать как следует, ведь дракону нужна помощь небес — именно поэтому он отдаёт Лан своему четвёртому сыну.

«О, милый Будда, — вздохнула горестно Лан, упираясь лбом в сложенные ладони, капая слезами на коврик, — посмотри на старого принца Со! Под ним прогнутся все ветки моих деревьев… Если можно, то сделай так, чтобы он не женился на мне».

И подумав, Лан добавила робко:

«И чтобы меня всё равно не отправили в царство Цинь».

Принц Со наблюдал за ней краем глаз — Лан это чувствовала, пока молилась. И когда она повернулась к нему, он повернулся к ней. Перед статуей Будды, золотой и в каменьях, в цветах, Ван Со поклонился Лан до самого пола — его ладони и лоб коснулись мраморных плит.

— Я не был во дворце очень долго, — сказал он, выпрямляясь и оглядывая мокрые щёки Лан. — Надеюсь, вы меня всё же помните.

Малышка Лан собралась с духом и совершила поклон в ответ:

— Я не помню вас, господин, — сказала она.

И после этого опустила взгляд — ей не хотелось больше смотреть на Со.

«Ему целых двадцать пять лет! — сокрушалась про себя Лан, пока дымились церемониальные палочки. — Он дряхлее, чем мой старенький пони».

И она просидела так, едва снова не плача, пока не услышала, как вздыхает четвёртый принц:

— Церемония пройдёт через много лет, вам не стоит грустить сейчас… — догадался он. — А пока я буду для вас братцем Со.

Лан всё-таки на него посмотрела.

— Хорошо, господин, — согласилась она.

— Пожалуйста — братец, — поправил её Ван Со.

Лан попыталась выдавить это слово, но не смогла.

— Я вас вижу впервые в жизни, — призналась она.

Ван Со улыбнулся неловко и как-то грустно:

— А я вижу вас во второй.

Тогда малышка Лан громко всхлипнула и вытерла глаза рукавом…

И больше они не говорили. Сразу после этого кто-то пришёл за Со, а Лан взяли на руки и унесли. Нянька всё гладила её по спине и шептала, что она хорошая девочка.

«Тоже мне — какая заслуга! — думала отстранённо малышка Лан. — С хорошими девочками вечно какие-то неприятности…»

— И чего он женился на мне, няня? — спросила она вечером, когда её уже умыли и расчесали перед сном. — Старый, старый четвёртый принц!

Няня щёлкнула её по носу — она единственная осмеливалась на такое.

— Если бы не принц Ван Со, то вас бы увезли из дворца и женили на старике…

— Меня и так женили на старике!

— И отцвели бы вы быстрее, чем ветка персика.

И всё равно малышка Лан не понимала, за что же ей это.

* * *

Шли дни, проходили тёплые майские ночи, и через неделю принца Со отослали обратно, и на некоторое время малышке Лан снова стало легче дышать.

Под ивой

На площади показалось несколько всадников. Копыта их лошадей стучали так звонко, словно кто-то бил в колокол. Ноздри у коней раздувались, и крупы блестели от пота — наверное, они очень долго неслись сюда без остановки.

Старый пони под Лан зафыркал от беспокойства.

— Это же принц Ван Со! — воскликнула нянька, тут же приглаживая Лан волосы, чтобы хоть немного сделать её похожей на хорошую девочку. — Должно быть, господин только вернулся.

Лан взъерошила волосы и присмотрелась: действительно, четвёртый принц был самым высоким, и его подбородок был поднят вверх, как у члена королевской семьи. Его можно было узнать без труда — по одной лишь осанке. Ван Со держался так, словно его натянули на лук.

— Почему у него красные волосы? — спросила малышка Лан.

Этот же цвет — на одежде четвёртого принца, и на рукояти меча, и на загоревшем лице. Малышка Лан разглядела даже алые копыта у лошади — так Ван Со был окроплен…

— Кровью? — догадалась она.

— Должно быть, он привёз нам победу, — обрадовалась нянька. — Как замечательно, госпожа! Вы только взгляните!..

— Ужасно, няня! — отозвалась Лан, у которой похолодело внутри. — Быстрее пойдём отсюда!

— И вы не поздороваетесь с принцем?..

Казалось, нянька и не собирается уходить, так что Лан спрыгнула со старого пони и побежала с площади прочь — лишь бы не видеть ту реку крови, что тянулась следом за Со. Няня бросилась, причитая, за ней.

А в их саду уже раздавался знакомый для Лан шёпоток — так всегда было, когда что-то случалось у взрослых.

— Ры-ры-чжи-ры-ры! — судачили все вокруг.

Нянька Лан тут же громко похвасталась:

— Мы видели четвёртого принца. Он был такой мужественный, весь в крови! Нашей принцессе очень повезло.

Лан скривилась и побежала к любимому дереву. Она всегда так делала — забиралась на ветки: там ей казалось, что она выше другого мира.

— До сих пор не привыкнет, — сказала старая нянька, и придворная дама покачала головой — они все так делают, если говорят о Лан.

— Она всего лишь ребёнок — ей слишком трудно понять…

* * *

— Взрослые поступки хуже, чем мои!

— Слезайте сейчас же! — не выдержала нянька, и глаза её заблестели от слёз — так она распереживалась за Лан. — Вы убьётесь!

— Почему? — тем временем спокойно спросил Ван Со.

Он стоял и смотрел на Лан, которая вскарабкалась на верхушку дерева, стоило Ван Со появиться на пороге её части дворца.

Лан обняла шершавую ветку покрепче:

— Потому что я плохая, если прыгаю по деревьям, а вы хороший, если приезжаете весь в крови. Все взрослые…

— Принцесса! — словно предчувствуя, воскликнула нянька.

— Все взрослые, — вздулась, побелела от ярости Лан и выкрикнула назло: — плохие и глупые! Глупые! Ясно-о-о ва-а-ам?..

И наконец, не выдержав, малышка Лан разрыдалась. Её рот округлился от плача, а из глаз побежали не слёзы, а взаправдашние ручьи — в одно мгновение щёки принцессы стали мокрыми и заблестели.

В этот момент ветка под Лан опасно закачалась, потому что четвёртый принц схватился за неё, влезая на дерево. Вскоре Лан уже поставили на землю, прикладывая к лицу надушенные розовые платочки, похожие на лепестки.

— Я заслуживаю смерти, господин, — кланялась нянька, опустившись на колени, — это моя вина.

— Так она видела? — только спросил у неё Ван Со.

— Мы гуляли по площади, когда вы приехали, господин.

Но Со не стал наказывать старую няньку. И даже не сказал ничего о поведении Лан. Подождав немного, он присел рядом с принцессой — они, наконец, оказались вровень:

— Не плачьте, — попросил он.

Лан громко шмыгнула носом, словно опять — из вредности и назло.

— Хочу, чтобы вас не было… — сказала она честно, не глядя на Со — так не хотелось ей на него смотреть. — А ещё — я хочу обратно на дерево.

Ван Со кивнул:

— Я уйду, — пообещал он, — и посажу вас обратно, если вы так хотите.

— Хочу.

— Что вы, господин! — ахнула нянька.

Но, к удивлению Лан, Ван Со не пошутил, он говорил (как оказалось) всегда серьёзно — и посадил её обратно на ветку.

А затем — ушёл так же неожиданно, как пришёл.

* * *

С тех пор Со поселился во дворце и больше не уезжал. Это значило, что Лан теперь сталкивалась с ним в саду, на площадях и в храмах. Больше он не осмеливался к ней приходить, но когда встречал её где-то, то кланялся, прямо как взрослой, и спрашивал у нянек о её самочувствии. Иногда он присылал ей подарки: цветочные пирожные, бумажные фонарики, куклы, но Лан откладывала это всё в дальний шкаф. Няня журила её за это.

— Принц Ван Со заботится о вас, — говорила она вечерами, когда блестели в траве светлячки.

— Не хочу ничего о нём знать и слышать.

— Ах, госпожа!..

И так повторялось, наверное, очень долго: дня четыре, а может, пять. Чем бы Лан ни занималась перед отходом ко сну (поливала свой куст азалии, вырезала куколок из бумаги, слезала с дерева), её няня докучала беседой о принце Со.

Но однажды малышка Лан опять улизнула от нянек. Она намеревалась спрятаться в тени бамбука, как обычно — за драконом, но там гуляла сестрица Наын, так что Лан пришлось убежать к иве над прудиком. Она не часто уходила так глубоко в сад, но всё-таки знала, что на иве никто не сможет её увидеть, а она — будет видеть всех.

С трудом забираясь по стволу, шершавому и сухому, она прислушивалась к цикадам и нескольким лягушкам в пруду. Ветер качал ветки ивы, словно перебирал струны на цитре. Изредка через листья пробивался тёплый луч солнца.

Вдруг снизу послышалось:

— Хорошее место, чтобы никто тебя не нашёл.

Лан крепко обняла ветку и оглянулась: на большом валуне, под этой же ивой, лежал на спине четвёртый принц Со. Руки его были под головой. Он казался расслабленным, словно и не удивился, заметив Лан.

«Наверное, он давно увидел меня» — догадалась малышка Лан.

— Я не знала, что вы здесь, господин, — буркнула она недовольно.

— Братец, — поправил её Ван Со.

В этот момент старая нянька тоже вышла к пруду.

«Госпожа, госпожа!» — позвала она громко.

Лан испуганно глянула на неё из-за веток, затем — вниз на Со, и хотя поняла, что теперь её точно найдут, обняла ствол ивы покрепче и замерла. Но когда нянька приблизилась к иве, Ван Со поднялся и вышел к ней, раздвинув зелёные ветки.

— Господин! — бросилась нянька на землю. — Простите, что потревожила вас! Маленькая госпожа вновь от нас убежала…

Лан зажмурилась от волнения и вся обратилась в слух.

Но Со ответил спокойно, тихо:

— Думаю, она просто бегает по дворцу, как обычно. Я не видел её в саду.

Лан выдохнула от облегчения. В этот момент она даже забыла кровь, что была на одежде Ван Со. Никто раньше не выгораживал её от надоедливых нянек!

— Хорошо, господин, — тем временем поднялась на ноги её нянька. — Мы поищем где-нибудь ещё.

И она отошла, не поворачиваясь спиной, в полупоклоне, и вскоре исчезла за деревьями и кустами цветов.

— Спасибо, — неловко поблагодарила малышка Лан, когда Со опять появился под ивой и посмотрел на неё.

Удивительно, хотя он и не улыбался, глаза у него сияли. И при этом он оставался каким-то серьёзным и прямым, словно палка.

Пытаясь скрыть смущение и досаду, Лан вздёрнула нос.

— Но вы мне всё равно не нравитесь, господин.

— Братец.

— Нет — господин.

Принц вместо того, чтобы наказать её или обидеться, вдруг подошёл ещё ближе.

— Сегодня День рождения Будды, — сказал он совсем невпопад.

— Я знаю, — хмыкнула малышка Лан, всё не опуская из вредности носа. — Вечером будет пир.

Она покачала ногой, едва не задев плечо Со, но и тут он остался стоять вот так — под веткой, не отходя.

— Во дворце всё не так, как снаружи, — принц Со взялся рукой за ветку, на которой сидела Лан. — Ты была на празднике за стеной?

Лан только слушала истории слуг и нянек о том, что за мир находится там, за высокой стеной из камня, а сама ни разу не выходила. Очень сложно вырваться из дворца, если тебе только шесть с половиной лет!

Ван Со будто услышал её:

— Хочешь сходить со мной за стену сегодня? — спросил он.

Лан поняла, что Со пытается с ней подружиться — кому может не захотеться выйти из дворца на свободу? — но она попыталась скрыть, как ей пришлась по душе такая затея. По-прежнему задрав нос и не глядя на принца, она поинтересовалась:

— А старая нянька моя пойдёт?

— Не пойдёт, если не хочешь.

— Хочу, — тут же вышла из образа Лан, цепляясь за ветку, словно мартышка, и наклоняясь над Со, — у неё там семья, а дракон… мой отец… наш отец — он не разрешает ей выходить просто так. Я возьму её с собой — можно?

Сердце у Лан забилось почти у горла — так она взволновалась. Город! Свобода!

«Никогда… Никогда!»

Стрёкот цикад был снаружи и был у принцессы внутри.

— Да, — без сомнений разрешил Со — сделал то, что не делал и сам дракон. — Я поговорю с императором: я уверен, он отпустит вас на праздник со мной.

* * *

Как только няня убежала домой, Лан осталась вместе с Ван Со, и они вместе прошлись по базарным улочкам, посмотрели на выступления циркачей (принц Со даже помог Лан взобраться на дерево, чтобы всё разглядеть) и попробовали рисовые пирожки. Никто не обращал на них внимания; отчасти потому, что на Со был широкополый кат, а Лан и вовсе одели под мальчика. Но и без этого их вряд ли бы кто-то узнал: горожане веселились, танцевали под чангу, распивали макколли — им было не до знатных особ.

— Куда ты хочешь ещё? — спросил Со, когда они побывали во всех местах, где шумела толпа и музыка.

Лан огляделась: перед стеной замка, в конце улицы, где торговали тканями, виднелось озеро. Оно было тоже украшено к празднику: Лан видела, как плавали по воде фонари. Огонь внутри них изредка трепетал, словно билась крыльями бабочка.

— Туда, — указала она.

И вот, подойдя к небольшой пристани, где привязана была лодка, Лан забралась в неё и легла.

Со тогда спросил у малышки Лан:

— Ты не устала, сестрица?

— Устала.

— Мы можем вернуться домой.

Лан покачала в ответ головой:

— Когда ещё я выйду наружу? — сказала она. — Я хочу посмотреть, как фонарики полетят вверх, хочу покататься на лодке и поглядеть на небо. Тебе не кажется, что звёзд здесь больше, чем во дворце, братец Со?

Лан и сама не поняла, почему так назвала Ван Со, но это оказалось легко — легче, чем называть господином родного брата. Ван Со тоже это заметил, но сел рядом в лодку молча, а потом — ловко оттолкнулся от берега, словно часто такое делал.

— Кажется, небо здесь яснее, чем во дворце, — добавила малышка Лан, покрасневшая всё-таки до ушей.

— На свободе яснее не только небо, — согласился Ван Со.

— А что ещё?

— Я думаю — всё, что угодно.

И они поплыли неспешно к середине озера, отдаляясь от света и шума толпы. Лан поднялась и потрогала воду рукой. Хотя во дворце были пруды, были каналы глубокие и большие, это озеро показалось совсем иным — наверное, лучше, чем всё на свете. Оно было мягким, с рябью от ветра, и качались ветки ивы неподалёку, и начинали моргать светлячки, и фонарики ползли по воде, словно дивные уточки.

— Смотри, братец! — воскликнула принцесса. — Кто-то пустил корабли!

Действительно, стайка бумажных корабликов покачивалась на волнах, которые отходили от вёсел. Их паруса были сделаны из листьев цветов и деревьев. Со перестал грести, чтобы кораблики не утонули в волне.

— Однажды я плавал на таких кораблях, — поделился он, — их было так же много.

— А где ты нашёл паруса? — удивилась Лан. — Дерево было огромным — для настоящего корабля?

— Я не смог найти такого, — признался Со. — Наши паруса были не из листьев, а всего лишь из ткани.

— А у Властелина искал? — поинтересовалась Лан.

— Пока что я не бывал у него.

— Почему?

Принц Со странно повёл плечом, словно не знал, как же так получилось, что он до сих пор оставался в живых.

— Когда я попаду туда, то обязательно поищу такое дерево для тебя, — пообещал он.

— Властелин может всё, что угодно. Наверняка у него есть огромные деревья с листьями, похожими на паруса.

Ван Со улыбнулся — впервые за всё то время, что его знала малышка Лан.

— Ух ты! — воскликнула она и даже вскочила. — Улыбаешься, братец!

— Разве?

— Посмотри в отраженье луны.

И принцесса указала на воду, где плавала луна, словно круглое зеркало. Принц не ослушался; нагнувшись над водой, подцепляя кораблик, он действительно посмотрел на себя. Лан была очень довольна: ей вовсе не показалось.

Ван Со умел улыбаться, как и все остальные сыновья дракона, как и сам дракон, как и обычные смертные люди.

И тогда он становился молодым и красивым.

— Да, пожалуй, — удивился принц, — похоже на то, что я чем-то доволен сегодня.

— Наверное, мной.

Ван Со не ответил, но Лан показалось, что она поняла и так — по глазам, по улыбке, по тому, как смотрел в этот момент Со на мир.

— Вот бы и мой пони умел улыбаться, — вздохнула малышка Лан, снова ложась на дно лодки и смотря в небо — на звёзды и на луну.

— Зачем? — не понял её Ван Со.

Лан представила своего пони, который щиплет нянькино платье, приняв его за цветы, и как его глаза блестят, как у Со, и как он улыбается.

— Чтобы он тоже помолодел, как и ты, — пояснила она.

А потом — звонко расхохоталась.

«Как жаль, что я не знала его молодым!» — подумала она, а братец Со продолжил грести…

* * *

Когда пришёл конец праздника, все окружили озеро, чтобы запустить фонари.

У Лан и Ван Со тоже был свой фонарик. Конечно же, дракон. И когда Со зажёг его, то показалось, будто пламя вырывается у дракона из пасти.

— Проглотит, Ван Со! — испугалась малышка Лан, не в силах оторвать взгляд.

Казалось, что в руках у Ван Со один только огонь — так полыхал фонарик. Пламя как будто лизало его ладонь и постоянно грозило.

Но Ван Со всё не выпускал дракона из рук…

А потом фонари полетели. Все разом! Как тысяча светлячков, как брызги от фейерверков — все фонарики взмыли в воздух над озером, а их отражения утонули в воде между звёзд. Ночной воздух был свеж и напоен ароматом цветов, звуки дудочки доносились из города, словно напоминание о минувшем, и Лан прислонилась к Ван Со — её убаюкала та свобода, которую она сегодня познала.

Вскоре принц поднял её на руки, и пока они возвращались во дворец, сквозь сонную пелену, малышка Лан могла видеть, как убирают яства с прилавков и запирают двери...

И пускай, пускай улетели все фонари — у Лан осталось воспоминание о том, как же они прекрасны!

И пока — этого вполне достаточно.

Братец Ю

Шли дни и шли ночи, а сердце малышки Лан расцветало, как расцветал куст азалии в её саду. Ван Со приходил к ней почти каждый день, и Лан впервые почувствовала, что такое — иметь настоящего брата.

— Вскоре к нам приедут из царства Цинь, — сообщил как-то Ван Со во время визита.

Они сидели в пагоде и пили чай.

— Я знаю! — совсем не удивилась Лан. — Во дворце будет праздник, устроенный в честь цинского принца. Ты ведь будешь там, Со?

— Конечно.

— И ты будешь сидеть рядом со мной?

— Если хочешь.

— Как здорово! До этого со мной сидел братец Чжон, а он совсем ещё неразумный.

— Он на год младше тебя, — напомнил Ван Со.

— Вот и я говорю: какая большая разница!

Тогда Со ничего не ответил. Он поднёс пиалу к губам, и Лан показалось, что он — улыбается, как тогда.

* * *

Весь вечер малышка Лан была счастлива только потому, что рядом сидел Ван Со. Ей никогда не было очень весело, если семья собиралась, собирались министры, перед ними выступали какие-то люди, и служанки подрагивали, разливая чай по пиалам. Это совсем не походило на то, как праздновали за стеной — теперь Лан знала это сама, а не только со слов старой няньки.

Но Ван Со сидел рядом и смотрел на неё иногда, словно спрашивал, не говоря: «Как ты, сестрица? Всё у тебя хорошо?».

«Хорошо» — отвечала она вот так же, глазами.

И они сидели рука об руку, пока не закончилась встреча с принцем из царства Цинь.

Как отметила про себя Лан, принц был и вправду стар — намного старше Ван Со, в морщинах и с тоненькой бородёнкой. Она подумала, что вот, наверное, такому её и должны были отдать, если бы не братец Ван Со. Он бы увёз её в своё царство и смотрел как-нибудь гадко, как-нибудь скользко — прямо как теперь он смотрит на сестрицу Наын.

К концу праздника Лан тихо спросила у Со:

— Почему этот принц такой гадкий, братец? Почему он смотрит на нашу Наын?

Ван Со положил ей в тарелку пирожное и промолчал.

— Даже братец Ю это заметил, — снова шепнула принцесса в ухо Ван Со.

И правда: Ван Ю, обычно всегда расслабленный на праздниках и довольный, в этот раз сидел хмуро напротив принца — по левую руку от императора. Его лицо было бледное, как и тогда, в саду, и он подносил пиалу к губам каждый раз, когда цинский принц гладил бороду и жадно смотрел на принцессу Наын. Та не смотрела в ответ и куталась в своё платье — пурпурное, словно закат…

Вскоре Лан увели, потому что уводили и всех детей, но Со пообещал ей всё рассказать потом.

Но его опередил Ван Ю.

Он появился через неделю, и няньки даже не сразу ему поклонились, застыв от неожиданности и удивления.

Лан видела это, уже растянувшись на ветке любимого дерева — своей маленькой ивы, не такой высокой и старой, как ива в общем саду. Вначале, заметив стройную фигуру Ван Ю, его бледное лицо, спокойный улыбчивый рот, малышка Лан чуть не вскрикнула от восторга — так ей хотелось, чтобы кто-нибудь вспомнил о ней, кроме Со! Но потом, стоило братцу Ю увидеть её, что-то внутри у Лан сжалось, и радость от встречи тут же прошла.

— Разве предстало принцессе сидеть на деревьях? — строго сказал Ван Ю и глянул на нянек. — Сейчас же снимите свою госпожу!

Лан поняла, что теперь, если она не послушается, накажут её прислугу, так что слезла сама и встала перед Ван Ю, как полагается, прямо, и поклонилась пониже, не смея поднять на Ю взгляд.

— Я решил навестить тебя, — Ван Ю наклонился, чтобы пригладить Лан волосы, прямо как делал Со, поэтому Лан осмелела и посмотрела на него исподлобья. — Мы не так уж хорошо знакомы с тобой, сестрица, не так ли? Поговоришь со мной?

Лан увидела его мягкую полуулыбку, почувствовала на голове тяжесть его руки и чуть-чуть обомлела. Ей хотелось сбежать от братца Ван Ю, а ещё, конечно же, выпить с ним чаю: надо же, Будда услышал её! Неужели теперь у неё будет два старших брата?

«Кто знает, может, настанет время, когда вся семья соберётся на чай у меня?» — подумала она радостно, а вслух сказала, краснея:

— Конечно же, братец Ю!

* * *

Они сели в той пагоде, где обычно Лан пила чай вместе с Ван Со. Ей было странно видеть Ван Ю на его месте, сидящего широко, раскованно, вальяжно, оперевшись одной рукой на колено. Его глаза были чуть-чуть прищурены, а рот по-прежнему улыбался (слегка). Это выражение не сходило с его лица всё то время, пока они пили чай и смотрели на внутренний садик Лан.

— Красивые цветы, — сказал Ю, сделав первый глоток из пиалы. По запаху Лан ощутила, что подали лучший в её дворце чай. — Ты сама ухаживаешь за ними?

Лан кивнула, не зная ещё, как лучше общаться с братом: вежливо или всё-таки неформально.

Словно поняв это, Ван Ю сказал:

— Ты можешь вести себя, как обычно. Тебе незачем стесняться меня.

— Хорошо, братец Ю.

— Так это твоих рук дело?

Лан села удобнее и показала во двор на пышный куст азалии:

— Вот этот я вырастила сама, — объяснила она, — мне даже никто не помогал.

— Надо же! Я не знал, что моя сестрица такая искусная… Или невестка? — вдруг поправился Ю. — Я слышал, ты выйдешь замуж за Со, когда подрастёшь.

Лан уже и забыла об этом. Ей казалось, Ван Со всегда ей был братом — и навсегда им останется для неё.

— Да, наверное…

— Ван Со хорошо поступил — он спас тебя от брака в чужом царстве Цинь. Ты, должно быть, очень ему благодарна.

Ван Ю не спросил об этом, но Лан почувствовала, что должна согласиться:

— Да, конечно, братец…

— Тебе очень повезло. А вот сестрицу Наын всё же сослали туда.

Ван Ю сделал ещё глоток и посмотрел на Лан хлёстко, будто ударил, снова блеснули, как кинжалы, его глаза:

— Ты не знала об этом?

Малышка Лан ничего об этом не слышала. Когда было последнее празднество, сестрица Наын была во дворце.

— Как? Император отправил Наын в царство Цинь?

— Значит, Ван Со не сказал тебе. Наверное, и мне не стоило. Теперь ты будешь думать, что её сослали из-за тебя.

И правда, как только братец Ю это сказал, малышка Лан поняла, что это она во всём виновата. Если бы она отправилась в царство Цинь, то спаслась бы сестрица! А ещё, может быть, не прискакал тогда окровавленный Со…

— Почему? — спросила она у Ю. — Почему дракон позволил забрать Наын?

— Всё для того, чтобы в стране настал мир. Наын, видимо, любят меньше, чем любят тебя, сестрица.

Лан поникла, больше не прикасаясь к пирожным из цветов.

Тем временем братец Ю продолжил осматриваться. Снова увидев азалии, он сказал:

— Знаешь, в моём саду рос такой же куст, пурпурный, словно закатный луч... А потом Со забрал его. Сломал и состриг.

— Я уверена, что Со сделал это случайно! — растерялась Лан, думая, что теперь братец разозлится на Со.

— Матушка говорит, надо бояться тех, кто вне нашего сада, а оказалось, мои враги — все в саду… Можешь передать кое-что братцу Со?

У Лан в груди снова застрекотало: «ры-ры-чжи-ры-ры!».

— Что же… что же передать ему, братец Ю? — чувствуя всё, но не понимая, спросила малышка Лан.

— Я обязательно состригу азалию в саду у него.

* * *

Следующей же ночью Лан проснулась оттого, что её кто-то схватил.

Первым делом она, конечно, вскрикнула от испуга, но скоро всё поняла — её на руки взял Ван Со.

Ничего не объясняя, он просто вынул её из кровати и понёс куда-то из комнаты. Лан боялась пошевелиться.

— Куда мы идём, братец? — наконец, спросила она, когда четвёртый принц миновал все двери и оказался в саду.

Лан почудилось, словно настал уже день — так было светло и жарко, но приглядевшись, она поняла: это свет и тепло от огня, который пожирает её дворец.

Всё мерцало, стрекотало и дрыгалось.

«Ры-ры-чжи-ры-ры!».

Лан заметила старую няньку и паланкин.

— Слушайся няню, — обратился к ней Со, когда Лан забралась в паланкин. — Делай всё, что она говорит.

— Мне страшно! Поедем со мной, братец Со!

— Не волнуйся. Скоро я за тобой приеду.

— Но братец...

А Ван Со уже отвернулся и пропал где-то в огне. Заверещал старый испуганный пони.

И вот, они тряслись в паланкине всю ночь, словно боялись остановиться. И только когда забрезжило утро, выпала наконец-то роса и сквозь неплотные занавески показались лучи — только тогда Лан вдруг заметила, что изменилась.

Ночная рубашка была окрашена в алый — во всех местах, где она прикасалась к Со.

На черепахе

В розоватом свете раннего утра показалась гора. В дымке, в тумане, похожем на лёгкую ткань, начала возвышаться она, вся усеянная соснами и ягодами женьшеня. Словно змейка, по ней петляла дорога; вскоре Лан поняла, что она упирается в храм. Тот был совсем невелик, со стенами, заросшими дёрном, с осыпавшейся черепицей; он сливался с горой, врастал в неё, как корнями врастают деревья и держатся. Лан показалось, что там никто не живёт, но запах рисовых лепёшек и шум голосов разубедили её; как только паланкин внесли за стены монастыря, Лан увидела, что монахини приветствуют её. Их бритые головы поблёскивали в свете солнца, а лица были загоревшими и добрыми.

— Мы ждали вас, госпожа, — сказал кто-то из них.

И Лан почувствовала, как отступает страх этой ночи, словно тень спадает с полной луны. Увидев перед собой простой, но красивый храм, монахинь, лепёшки на блюде, снующих по двору кур, стог сена с телегой — увидев всё это, Лан зажмурилась и уснула в руках у старой няни, словно только этого и ждала.

Она подумала отстранённо:

«Я проснусь, и всё будет хорошо».

* * *

Так Лан заболела.

Много дней и ночей она пролежала, не желая проснуться. Иногда она открывала глаза, через силу глотала еду и воду, а затем проваливалась в свой полусон, в свою полуявь, где то повторялась по кругу страшная ночь, то — вспоминался Ван Со.

Но пришло время, и однажды, когда едва теплился фонарь возле комнаты, Лан поднялась с кровати. Нянька, задремавшая рядом, проснулась. Её глаза заблестели, словно два светлячка, залетевшие в тёмную комнату:

— Бедная девочка, — сказала она, расчувствовавшись, и тут же прижала малышку Лан головой к пышной груди. — Вы живы, моя несчастная госпожа!

И зарыдала в голос, почти без слёз, и Лан показалось, что она снова попала в бамбуковый лес:

«Ры-ры-чжи-ры-ры-ы-ы!»

* * *

— Говорят, он вырезал всю семью, чтобы взойти на трон.

— Все, кто знает принца Ван Со, скажут, что он не мог.

— Думаете, у него хватит сил, чтобы противостоять принцу Ван Ю теперь? Я слышала, принцесса Наын уговорила Цинь послать войско Ван Ю в поддержку! Недаром ведь говорят, что они гуляли с ней под луной…

— Мне кажется, всё уже решено.

— Теперь уж любой, кто займёт место Со, станет героем в глазах людей — таков и был, наверное, план у Ю. Он будет спасителем от тирана, убившего всю семью.

— А на самом-то деле!

— На самом-то деле!

— Если придёт Ван Ю, мы навсегда — под лапой у Цинь...

Монахини смолкли, продолжая кропотливо готовить ужин. Лан стояла за приоткрытой дверью, боясь шелохнуться. Она не всё поняла, но кое о чём догадалась и ещё — она видела слёзы монахинь, которые падали в тесто, словно роса с цветов.

Не зря старая нянька не отпускала гулять Лан за пределы монастыря, не зря она позволяла только смотреть с дерева у стены: на полноводную речку, обрамлённую ивами, на горы, на одинокую цаплю. И даже там, на дереве, если Лан чересчур уж засиживалась, старая нянька начинала её упрекать:

— Если вы не станете меня слушать, то я буду называть вас Ёнхва.

— Почему Ёнхва?

— Потому что так называют всех плохих девочек в царстве Цинь. Вы не знали?

— Разве теперь мы и правда… Цинь?

Нянька молчала. Что-то случилось со всеми: с братьями, сёстрами, обеими королевами и драконом.

Но Лан переживала только за Со. Она знала точно: теперь он, как и отец, забудет про то, как подсаживать на деревья и пускать фонари…

«О, Будда! — молилась она ночами. — Сделай так, чтобы мой братец Со не стал драконом. Ему будет грустно сидеть взаперти!»

* * *

В тишине и прохладе стоял Ван Со. Он изменился — малышка Лан даже испугалась, его не узнав: она нырнула в кусты и прижалась к черепахе из камня, которая давно здесь лежала — её голова была тёплой от солнца, прямо как настоящая.

Черепаха казалась живее Ван Со, застывшего возле реки.

— Я пришла, — всё-таки осмелилась Лан, узнав братца, но всё ещё прячась.

Ван Со обернулся, даже не вздрогнув: кажется, он давно заметил, что не один.

— Я хочу сказать тебе кое-что, — начал Со так, будто они надолго не расставались.

— Кое-что?

— Кое-что… Подойдёшь?

Лан погладила черепаху, раздумывая над тем, подойти или нет — уж очень странным казался ей новый Со. И всё-таки она сделала шаг к зеленеющей речке, и ещё, и ещё, и когда Ван Со посмотрел на неё теми глазами, которыми смотрел раньше, до, она не смогла стерпеть — и кинулась к нему навстречу.

Со это почувствовал — и словил её, как обычно, нагнувшись.

— Ты приехал за мной, братец Со! — воскликнула малышка Лан радостно, обнимаясь.

— Я приехал, как только смог.

— Значит, я вернусь во дворец?

Ван Со отстранился, погладил её по голове и улыбнулся:

— У меня мало времени, сестрица… Я просто расскажу тебе кое-что.

И вот, не глядя ей в глаза, а глядя на бурную речку, на ветки ивы, опущенные до самой воды, Со присел на ещё тёплую черепаху:

— Теперь я император, — сообщил он.

Лан, конечно же, не удивилась:

— Я знаю.

— Разве тебе сказали?

— Нет, я услышала… Со, знаешь… Знаешь, Со! Говорят, ты убил наших братьев, чтобы стать драконом. Даже маленького принца Чжона.

Ван Со не шелохнулся — так и продолжил смотреть на воду:

— Ты тоже так думаешь? — спросил он.

— Нет, конечно, — покачала головой Лан, — зачем тебе быть драконом, если ты любишь свободу. Ведь так, братец Со? Император только и делает, что сидит во дворце. Я уверена, это слухи… Главное, братец, что ты не в крови.

Лан хотела присесть на черепаху рядом с Ван Со, но он вдруг схватил её за руку своей прохладной рукой. Лан показалось даже, что он испугался.

— Тебе рано ещё в другой мир, сестрица.

— Но ты же сидишь…

— Мне можно.

— Но почему?

Ван Со не ответил. Как и все взрослые, он любил ей не отвечать, как и все взрослые — он думал, что Лан не сможет понять. Он был прав: Лан многого не понимала — и многое всё же чувствовала.

Ван Со сжал её плечи, потом снова обнял — крепче прежнего, горячо, как обнимала, наверное, только няня. У Лан защипало в глазах.

Прошло время в молчании: играл ветер на ветках ивы, рыбки плескались в реке. В округе — ни единой цикады. Лан могла чётко слышать весь мир — и Ван Со.

— Я хочу, чтобы ты дала мне обещание, — наконец, попросил Ван Со, не отпуская Лан.

Лан смотрела на голову черепахи и чего-то ждала.

— Какое? — насторожилась она.

— Если придёт день, когда я скажу, что не знаю тебя...

— Меня?

— …пообещай, что ты согласишься с этим.

Малышка Лан отстранилась, чтобы увидеть улыбку Со, но он вовсе не улыбался. Его глаза, не холодные, как у Ю, а похожие на истлевшие угольки, его глаза тоже её просили. Поблёскивали в них светлячки, а может, фонарики, а может, те звёзды, что утонули когда-то в озере.

«Вот — вот, где они всплыли сейчас!»

— Если кто-нибудь когда-нибудь спросит, — продолжил Со, — скажи, что не знаешь меня.

— Я не знаю тебя?

— Обещай мне, сестрица… Обещай, что ответишь так!

* * *

От одного вида монастырской стены, и скалы, и дерева, на котором Лан обычно сидела, ей стало грустно — а главное, стало грустно от взгляда Со. Он так на неё посмотрел в этот последний раз, словно что-то наговорил, а она не услышала. Малышка Лан даже обернулась и подумала было, а не сходить ли обратно, а не спросить ли об этом у милого братца Со…

Но на дороге уже поднялась во всю пыль и послышался глухой и далёкий цокот: это убегала лошадь Ван Со.

Тихо распускалось летнее утро. Пахло рисовыми лепёшками и речной тиной…

И Лан приближалась к монастырю, отдалялась от Со и всё вспоминала и вспоминала, как поблёскивал дракон на его животе, как замерла черепаха, как струилась дальше река, а Со сидел, словно и не живой, и только говорил ей что-то глазами.

А она, глупая, не расслышала.

И ушла.

Братец Со

Каждое утро и каждый вечер Лан проводила на дереве, которое было выше ограды. С его верхушки было видно дорогу, петляющую между гор, и если появлялся всадник, то Лан могла первой узнать о нём.

Но всадник не появлялся.

Последняя весть — и та не от Со — пришла от брата одной из монахинь. Она почему-то всех всполошила.

— Няня… пожалуйста, няня! — упрашивала малышка Лан, повисая на длинной юбке. — Расскажи мне всё!

Но няня мотала головой и лишь (иногда) смотрела на неё опечаленным взглядом.

Так прошёл месяц. Затем — второй.

А потом в монастыре приключилась история: одна монахиня тяжело заболела. Она поскользнулась, сломала руку, а затем и вовсе — впала в горячку от боли.

— Там есть хороший знахарь, — обсуждали монахини, а Лан подслушивала их, как обычно, у двери.

— Но очень уж неспокойно…

— Кому сейчас дело до нас?

И вот, в одно утро, прямо в тот час, в который приехала некогда Лан, монахини снарядили телегу в город. В неё поместили больную монахиню, которая горела в бреду, провизию и подарки для лекаря. Когда все отвлеклись, Лан перебежала через двор, влезла внутрь телеги, прикрылась с головой одеялом из сена и замерла, слушая шаги снаружи и собственное дыхание. До самого конца, пока не захлопнулись ворота монастыря, Лан думала, что её отыщут и вернут обратно в постель. Но вот — старый ослик медленно потянул их телегу по дороге в город через поля и леса, и лишь когда монахиня, ведущая его под уздцы, заглядывала в телегу, у Лан снова стрекотало внутри.

Прибыли они ближе к вечеру. Путь был длинным и трудным, малышку Лан слегка укачало, но когда пришло время, она смело выпрыгнула из повозки на знакомом ей базаре перед дворцом. Здесь было очень шумно и людно — никто не заметил простоволосую девочку, всю помятую и неумытую после сна. Вначале малышке Лан не показалось это странным, но потом она заметила, что никто здесь не вьётся возле прилавков, ничего не покупает и не продаёт, а все просто стоят и ожидают чего-то, громко переговариваясь между собой.

Чем ближе Лан подходила к дворцу, тем плотнее становилась толпа. Лан помнила этот путь, она не знала других ворот, а если бы даже знала, необъяснимая сила сердца влекла её внутрь этой толпы, ближе к площади, ближе к событиям, что происходили теперь.

— Ёнхва! — закричал кто-то знакомый. — Ёнхва! Вернитесь сейчас же!

«О нет! — догадалась Лан. — Это монахиня увидела, как я выпрыгиваю из повозки!»

И правда, вскоре между незнакомых людей вынырнуло обеспокоенное лицо монахини. Глаза её были одновременно напуганные и злые.

— Ёнхва! — снова назвала она её чужим именем — именем плохих девочек царства Цинь.

Но Лан не могла вернуться. Она проделала этот путь, чтобы узнать, как поживает Со, чтобы посмотреть на свой дом, чтобы сесть наконец-то со всеми пить чай в её части дворца, где, если кто-нибудь хочет, можно посадить новые кусты азалии, раз прежние все сгорели, где можно кормить яблоками старого пони и вырезать из бумаги людей, похожих ещё на живых.

— Нет! — крикнула непокорно Лан и стала пробираться через толпу.

Монахиня не отстала, а кинулась вслед за ней.

Лан казалось, что она борется не с людьми, а с потоком реки; это — не тихое озеро! Они давили на неё со всех сторон, она продиралась сквозь их руки и ноги, будто сквозь водоросли на дне, они не давали ей выбраться наружу и даже вернуться назад, если бы она захотела.

«Ёнхва!» — выныривало иногда позади, словно рыбка из озера.

Наконец, спустя целую вечность, Лан прорвалась, пролезла в какую-то щель между тел — и упала на площадь, которая была окружена людьми даже больше, намного больше, чем было когда-то на празднике. Они волновались, как море, и кричали, и бесновались.

— Убийца!

— Это не посланник небес!

— Прочь из этого мира, прочь!

Лан потёрла сшибленные ладони друг о друга и оглянулась. Выпала кое-как из толпы монахиня, но Лан её не увидела.

Её взгляд был прикован к человеку, которого из дворца выводила стража.

Это был её братец Со.

Ры-ры-чжи-ры-ры!

— Ах, это мой друг! — закричала Лан, увидев, как принца — нет, императора! — куда-то уводит стража, и мужчина на высоком коне следует за ним попятам. — Со! Ван Со!..

А потом Лан замолчала: монахиня закрыла ей рот рукой.

Тем не менее, незнакомец остановился и без труда нашёл Лан в толпе. Девочке было жаль, что этот мужчина заметил её прежде, чем Со: дракон, казалось, был погружён в свои мысли, и не оборачивался, и даже не сбавлял шага. Волосы и одежда его — в крови.

На Лан указали копьём:

— Откуда она тебя знает, Со?

Казалось, император и теперь бы не остановился, но стражники развернули его лицом. У Лан защемило сердце: братец казался обмякшим и как будто полупустым.

Только его глаза были похожи на те, что знала когда-то Лан.

— Я её император, — спокойно ответил Со, даже не взглянув на малышку Лан.

— Как тебя зовут? — не отстал мужчина, кажется, что-то подозревая.

— Ёнхва, — вмешалась монахиня, — это моя племянница Ёнхва, господин.

И малышке Лан показалось, что её пальцы сейчас продырявят плечи. Она вцепилась в Лан, прямо как хищная птица!

Мужчина не отводил от Лан взгляда, смотрел, подозрительно щурясь — и этим её пугал.

— Со, — позвала малышка Лан, совсем растерявшись.

— Мне очень жаль, девочка, но я не знаю тебя.

— Тебя зовут Лан? — наконец, молвил мужчина. — Наш император Ван Ю разыскивает свою сестрёнку по имени Лан. Не ты ли это, малышка?..

Но тут зашумел народ. Кто-то начал кидать на площадь гнилые фрукты.

— Что застряли! — бесновались все люди, стрекотали, как облако из цикад. — Ведите его сюда!

«Сюда» — это куда-то, где ждали Со. И туда, куда не хотела отпускать его Лан.

Принцесса почти вырвалась из чужих рук, но тут, наконец, увидела: Со посмотрел на неё почти вскользь.

И она вспомнила эти глаза, там, под ивой, там, на тёплой ещё черепахе:

«Обещай мне, сестрица!»

То же самое они — и теперь…

Тогда Лан собрала всё своё мужество и соврала:

— Я Ёнхва, господин. Я Ёнхва.

* * *

Властелин Неба не забирает вот так: в кандалах и со стражниками — Лан это знала наверняка. Зачем ему это, если он бог?

А Ван Со уводили люди.

Его гордая фигура удалялась всё дальше и дальше, а Лан смотрела вслед и всё — наконец — понимала.

Постепенно императора закрывала толпа взволнованных простолюдинов, таких же, как Лан когда-то — которые не понимают, не слышат всё целиком, а лишь — жалкую часть, ры-ры-чжи-ры-ры, цикад в полдень, которые заглушают всё.

Толпа сжирала Ван Со, как будто животное, смывала, рушила и топила его, как топит корабль волна.

— Со… Братец Со…

А в ответ Лан услышала хор голосов:

«Ры-ры-чжи-ры-ры!»

— Наш дракон — Ван Ю!

* * *

В монастыре дни шли по-прежнему медленно, тихо.

Лан сидела на дереве, но больше никого не ждала. Иногда она вспоминала, как смотрел на неё Ван Со, стоя тогда возле озера, иногда — как нёс её во дворец после праздника, и как плавали тогда корабли, играла дудочка, светили фонарики и светлячки…

Иногда она вспоминала, хотя не хотела, как Ван Со проглатывала толпа.

А однажды кто-то передал её старой няньке письмо, и та развернула его и прочитала, и, конечно же, не поняла.

«Я отыщу вам самое высокое дерево» — значилось там.

Нянька, конечно же, не поняла, а вот малышка Лан улыбнулась: уж она-то точно знала, о чём говорит Ван Со!

Когда ты, устав от меня,

Уйдешь,

Молча тебя отпущу.

В горах Яксан, что в уезде Ёнбён,

Охапку азалий

Нарву — разбросать на твоем пути.

Устилающие путь

Цветы

Слегка, уходя, притопчешь.

Когда ты, устав от меня,

Уйдешь,

Как бы ни было больно,

Не расплачусь вослед.

Ким Соволь

От автора