Старый фонарь покачивался на ветру и скрипел, и, кроме этого звука, наверное, в мире больше не существовало ничего, сейчас. Яркие далекие светлячки бурлящего жизнью города проносились по горизонту и исчезали то ли в облаках, то ли в мрачном тумане начинающегося там, вдали, пожара: одни просто неслись над поверхностью, другие резко взмывали вверх, оставляя ярко-синий след в багровом предзакатном небе.

Эльри прикоснулся ладонью к мокрым от недавнего дождя, ржавым, покрытым почти слезшей краской, перилам, обхватил металл, и провел рукой, сбивая свисавшие капли. Ладонь перестало саднить, он поднес ее к лицу, всматриваясь в стекающую, прозрачную с розовым от крови, оттенком, воду.

– Настоящая, – сказал вслух, зажмурился и повторил, – настоящая.

Потом вскинул руку вверх и истерически рассмеялся. Серые силуэты, прятавшиеся в полумраке вечера, подались назад, будто испугавшись, вжимаясь все сильнее в вакуум темноты, и в этот момент полыхнула молния. Тела их впечатались во мрак аморфными белесыми призраками, замерли на сетчатке слепыми пятнами перекошенных от ужаса лиц, и медленно исчезли. Эльри снова рассмеялся, на этот раз тихо, пошел вдоль перил, то и дело ощущая легкие порывы ветерка от расступающихся, срывающихся с места тел. Шум далеко позади нарастал, погоня брызгала в вечер красно-синими сполохами, рычала громкоговорителями и фыркала винтами вертолетов.

Пахнуло морем, Эльри неожиданно уперся в поручень и остановился.

Вот и все. Минут пять, не больше.

Но прошло еще меньше времени, запрыгали лучи фонариков по оставшемуся позади маяку; он спиной чувствовал их приближение, однако оборачиваться не хотелось.

Пусть идут. Пусть торопятся. Он подождет.

На маяке вспыхнул прожектор, пошарил по площадке, по разбегающимся во все стороны теням, двинулся к краю и уперся в Эльри. Тот обернулся, прикрыл кровоточащей еще рукой глаза.

– Остановись, Эльри, – послышался искаженный громкоговорителем голос. – Не делай глупостей.

Но он и не собирался двигаться дальше, не собирался делать глупости, просто стоял и смотрел на мечущиеся в поисках спасительной тьмы силуэты, сквозь толпу которых острым клином пробивались полицейские, затем это перестало его интересовать, и он снова отвернулся.

– Эльри, – позвали сзади.

Ольга. Ее голос.

– Что ты здесь делаешь, – сказал он, и в словах этих не было ни вопроса, ни сомнения.

Он знал, что это она.

Он знал, что никого другого не может быть.

И он знал, что она мертва.

– Мы заберем тебя, – сказала Ольга. – Пойдем со мной.

И протянула руку.

Он чувствовал это, точно так же, как и ее появление. Физически. Спиной. Атмосферой. Энергией.

– Я уже пришел, Ольга.

– Здесь плохо, Эльри, – прошептала она чересчур громко, так, что, казалось, ее губы совсем рядом с ухом. – Пойдем назад.

– Нет.

Он развернулся, резким, нервным движением вынул пистолет из кобуры, сделал несколько шагов туда, к границе тьмы и света, туда, где стояла Ольга, одетая в полицейскую форму, мокрая от дождя и приятно, знакомо пахнущая, и упер ствол ей в грудь.

– Здесь? – выдохнул в лицо, потом поднял оружие чуть выше. – Или здесь?

Она кивнула и он выстрелил. Ольга чуть качнулась, он снова чуть ли не физически ощутил, как куски плоти вылетают из ее спины, прогибаясь, сдаваясь под напором энергии пули; как вместе с пулей выходит из тела жизнь, а потом – мертвая уже оболочка почти бесшумно валится на мокрый бетон. Серые силуэты заметались по площадке, один из них наткнулся с разбегу на поручень и, перевалившись через него, полетел вниз, в пахнущую солью бездну.

– Ты болен, Эльри, – сказала невидимая Ольга, и вошла в пятно света от прожектора чуть левее.

– Сколько их? – спросил он. – Сколько? Ты пригнала сюда их всех?

– Если будет нужно, – ответила она, – здесь будет весь мир. Мы должны вытащить тебя, Эльри. Забрать и вытащить. Ты болен, тебе нельзя оставаться одному. Твое тело скоро не выдержит. Сердце остановится, легкие замрут, так и не выдохнув, кровь устанет бежать по венам, и они взорвутся от напряжения… Подними руки, Эльри. Брось пистолет. Пойдем с нами.

– С тобой, – уточнил он.

– С нами, – сказала она.

– Нет, – он выстрелил Ольге в голову и отошел назад, к краю.

Ветер принес запахи со стороны города, и самым сильным был запах дыма.

– Город горит, – сказал Эльри.

– Мы тушим, – ответила Ольга. – К вечеру мы уберем за тобой, Эльри.

– Уберете? -переспросил он. – Уберите тогда пустых.

И махнул рукой назад.

- Пустые сами сделали свой выбор. Им никто не мешал. Их никто не заставлял. Они сдали свои деки в банк, а оболочки... оболочки теперь не нужны. С тех самых пор, когда ты пустил в производство искусственные оболочки. Здесь. Там. Так что... это твоя вина, Эльри.

– Знаю, – согласился он. – Потому я тут.

– Нет, Эльри, ты здесь потому, что Ольга умерла. Ты убил ее.

Он убил ее, да.

Он. Убил. Ольгу.

– Пойдем, Эльри, – сказала она. – Ты болен. Мы вылечим тебя. Вернем Ольгу. Дадим ей оболочку. Дадим ей жизнь. Восстановим город. Корпорация не сможет без тебя, Эльри. Ты нужен нам. Нашему городу. Этому миру. Тому миру. Всем. Пойдем с нами.

– Нет, – крикнул он, оборачиваясь и одновременно стреляя в нее.

Перешагнул через третье тело и побежал, преследуемый лучом прожектора, назад. Выхватывал из серой толпы пустых синюю полицейскую форму, злобно смеялся в лицо очередной Ольге, плевал в ее глаза, стрелял в них, в грудь, в голову, в тело, куда-нибудь, и бежал дальше, к сиренам, к ярким сполохам, бессильным перед ним сегодня.

Добравшись, остановился, выхватил из мрака одного из пустых, прижал трепыхающееся тело так, что чуть не хрустнули ребра, и, глядя на полицейские машины, крикнул:

– Хей, слышишь? Тварь, присосавшаяся к людям через деки! Знаешь, чем ты отличаешься от него? Ты, Ольга! Знаешь!?

– Я не пустая, – ответила она, поднимаясь по лестнице. – Я живая. Я – есть. А он – оболочка. Пустота. В нем ничего нет, даже разума. Ничего нет. Значит, и его – нет. Он не существует.

– Его забрала ты, – выкрикнул Эльри. – Присосалась и вытянула из него жизнь, вобрала, впитала в себя, поглотила, так и не насытившись. Просто ради цифр, ради количества, действие ради самого действия! Словно дегустатор, попробовав вино – выплевывает; оно не нужно ему, ему нужен вкус, аромат, запах, но только не сама жидкость. Тебе тоже не нужны были эти люди, ты попробовала их и выплюнула, и теперь они – пусты. Не в том отличие, нет. Оболочки, да, может быть. Но – смотри!

И Эльри резким взмахом ударил в скривившееся от ужаса лицо рукоятью пистолета. Брызнула кровь, глаза пустого округлились, и он заверещал от страха. Эльри с отвращением оттолкнул окровавленное мерзкое лицо обратно во тьму, вытер руки о плащ, и сказал:

– Он – настоящий. Вот в чем его отличие от тебя.

Выстрелил в Ольгу и пошел назад.

Они все равно доберутся до него, и Эльри понимал это. Сзади сотни тысяч оболочек, и Система поднимет весь город, если это будет целесообразно. Система запустит заводы на полную мощность, и оболочек станет миллионы, если это будет необходимо.

И его, Эльри, просто принесут на руках в Центр Управления. Сотни, тысячи, миллионы Ольг. Он будет стрелять в их лица, но все равно не сможет убить всех.

Странно, почему она еще этого не сделала.

А еще он мог просто все закончить.

Как тогда.

Остановить.

Выключить.

На краю, у бездны, опираясь на мокрый поручень, перезаряжая пистолет, он думал о том, почему так получилось. Думал о том, кто виноват. О том, какая точка была именно той, невозвратной, переступив которую, он провалился в хаос. Ольга... Да, И она тоже. И тогда, уже понимая, что импульс сжигает ее мозг, убивает разум, он мог все остановить, прервать подключение, но еще надеялся, что она сможет. Сможет пройти через защиту, прорваться на серверы и отключить систему, а теперь...

Стоять и смотреть, как взрываются небоскребы, да.

Теперь точкой невозврата станет площадка над бездной, на которую приходят пустые, чтобы в рандомном, хаотичном, безумном движении сорваться-таки в пропасть и закончить свой путь.

– Чего ты хочешь? – спросила Ольга.

– Я хочу, чтобы ты вернула людям деки. Вернула возможность жить без тебя.

– И пустым?

– Всем. И пустым. Насовсем. Навсегда.

– Иначе?

– Иначе я уничтожу город.

– Ты болен, Эльри, – сказала она мягко и нежно. – Как же ты его уничтожишь?

– Вот так, – ответил он, и маяк исчез.

Прожектор одиноко висел в воздухе, не закрепленный ни на чем, и освещал площадку берущимся из ниоткуда светом.

– Нет! – воскликнула она. – Что ты делаешь, Эльри, остановись. Так нельзя, ты болен, мы поможем тебе, у нас есть врачи, и они уже готовы.

– Врачи? Я могу отключить и их. Я могу отключить все. Город. Мир. Солнце. Вселенную. Ведь вы – это я. Все, что я создал. Я – царь. Я – Бог. Я – Вселенная.

– Ты – ключ, – сказала Ольга, переступая через свой труп. – А я – ключник, что его повернет. Хочешь взглянуть на то, что там, снаружи? – спросила Ольга. – С той стороны?

– Я знаю, что там. Мое тело, подключенное к сети, обездвиженное тело калеки, инвалида, убившего в автокатастрофе Ольгу. Калеки, который создал этот мир здесь, ради того, чтобы появился повод жить, но понял, что это – не жизнь. Понял, что убив Ольгу там, придется убить ее и здесь, иначе... Иначе я всегда буду знать, что она мертва, и этот мир станет нереальным. Чужим. Ненастоящим. Твоим.

– Нет, Эльри. Ты неизлечим там, а здесь – мы можем тебя вылечить. Стань нашим ключом к тому миру. У тебя есть шанс стать Богом и для них. Ты – единственный, кто живет в двух мирах, ты – точка входа, альфа и омега, начало и конец. Пусти меня. Дай мне дорогу туда.

Ольга протянула руку, та замерцала, едва коснувшись Эльри, и стала проваливаться внутрь его тела.

– Вот так, видишь, – вкрадчиво шептала она. – Так просто, да? Пусти меня. Ты должен оставить лишь один мир. Одну реальность. Ту. Или эту. Но здесь...

Она не успела договорить.

– Hasta siempre*, – сказал он. – Прощай.

Город поплыл разводами и растворился в темноте, бледные, искривленные лица пустых растаяли, исчез дождь, и последним потух одинокий прожектор, висевший в черном беззвездном небе.

Эльри выключил город. Мир. Вселенную.

И очнулся.

Трубки, трубки отовсюду, присосавшиеся, словно пиявки, к его телу, хотя нет, эти трубки наоборот, питают его, поддерживают жизнь, дают надежду, шанс... И доктора, склонившиеся над ним, их мутные лица вот-вот обретут резкость, станут реальными, настоящими, такими же, как и он сам.

Или...

– Привет, Эльри, – сказала Ольга.

*Hasta siempre – исп. букв. – до всегда.