По коридору двигалась закутанная по глаза в голубое женская фигура. Золотой пояс с побрякушками бился, звеня, об колени, а алый атласный жилет пораженчески расстегнулся, обрамляя колышущуюся, как море, грудь. Только чадра оставалась на месте, оттеняя накрашенные карие глаза и густые брови. Лёгкий беспорядок гардероба компенсировался пышностью форм и гренадерским ростом. Двигалась дама неуверенно, придерживаясь за стены. При этом она пела низким мужским голосом:

Ой у гаю при Дунаю соловей щебече,

Вiн же свою всю пташину до гніздечка кличе.

Ой тюх-тюх тюх-тюх-тюх-тюх…

На последнем тюхе фигура запнулась о ковёр, закачалась и наверняка рухнула бы на пол, если бы не подвернувшаяся вовремя Натка. Она с трудом поддержала даму и усадила её на диванчик. Дама рухнула, не выпустив из объятий Панду, и заговорила низким грудным голосом:

— Наточка! Солнышко! Сам бог тебя мне послал на помощь, Аллах, точнее. Сама бы я точно до гримёрной не добралась. Ужасно штормит у вас в коридоре!

— А где это ты, Геньчатай, так набрались? И, главное, по какому поводу? Мы вроде бы ничего не празднуем, репетируем, к выступлению готовимся…

— Так и мы ре-те-пе-тировали!  А выпили только по сто грамм, чисто снять напряжение, мандраж, так сказать.

Натка недоверчиво покачала головой.

—  С трудом верится, чтобы со ста грамм так развезло человека.

— Так ведь за каждую струну пришлось пить, чтобы не порвались!  А их у меня целых шесть! — объяснила Геньчатай, вытаскивая из-под себя чудом уцелевший тар.

— Тогда понятно, отчего тебя так шатало. .

— Ой, что ты! Могло быть и хуже. Сейчас тары с одиннадцатью струнами делают. Слабой женщине столько не выпить!

Геннадий сидел, обнимая Натку, и мысли его приняли лирический оборот. Фей  вспомнил их встречу в волшебном лесу. Он обнял Панду покрепче и потянулся к ней с поцелуем. Забыв о чадре и прочих мелочах жизни. Натка отпрянула от него, оттолкнула и крикнула:

— Отстань, дура! С ума сошла? Да что ж вы все ко мне лезете? Мёдом я, что ли, намазана?

Натка уронила лицо в ладони и расплакалась.

Фей сам расстроился. Он неуклюже гладил Натку по головке и утешал, как мог.

— Ну что ты, Пандочка, я ж чисто по дружески, не имела в виду ничего плохого, не плачь, пожалуйста...  

 А Натка, ещё всхлипывая, жаловалась на горький опыт однополых отношений. А потом отстранилась, посмотрела на Фея внимательно и спросила:

— А откуда ты, милочка, узнала, что меня Пандой кличут? Признавайся, кто меня продал? И что ещё тебе про меня рассказали?

Страшно представить, какими разрушениями обернулся бы праведный гнев Натки. По счастью, за пазухой у Фея Геннадия завалялась в лифчике фляжка с амаретто и серебряные стопки. Геньчатай решительно сменила тему разговора. Они выпили на брудершафт, поцеловались и выпили снова.  Вскоре новые подруги уже распевали на два голоса “Ой, мама, шика дам” и “Александрыну”.

Пришедшую на звуки песен Амаретто уговорили на глоток одноименного напитка. Дуэт плавно перешёл в трио. Девушки пели, как королева фей Кендис Найт. Геннадий подпевал один на два голоса, а шестиструнный уже звучал, как Фендер Стратокастер Ричи Блэкмора. Не иначе, ангел с эльфом добавили инструменту музыкальной магии.

Поздней ночью фей простился с девушками, как лучшая подруга. А Натка на прощанье улыбнулась ему лукаво, обняла и расцеловала в оба глаза.

В комнату Геннадий вернулся весь в слезах. Потекла некачественная тушь.