49.

Ближе к вечеру Рому стало точить какое-то тяжелое предчувствие. И, несмотря на то, что он в них не верил, решил все же не дразнить судьбу. Он снял трубку и позвонил Кате.

– Привет.

– Привет, Ром.

– Ну, что? Как там твоя беглянка?

– Кто, Валька что ли? Не знаю. Похоже, ее не ищут.

– А у тебя есть и другие сбежавшие?

– Типун тебе на язык. Нет, конечно.

– А я и не знал, что ее зовут Валя. Я думал, что у нее какое-то редкое имя. Не помню, какое, раньше помнил, а теперь – нет.

– Да, совершенно верно, она называла себя Ликой. Не любила свое настоящее имя.

– Она ведь нездешняя, верно?

– Верно.

– А в ее родной город ты не звонила?

– Звонила. И домой к ней, и в тамошнюю милицию, а толку никакого. Дома никого не оказалось, а в милиции сказали, что примут меры. А твой как? Ищут?

– Да, только с тем же успехом.

– Понятно. Ну, ладно, до завтра.

Рома уже хотел попрощаться, но вовремя вспомнил, почему он позвонил, и выдержав неловкую паузу, предложил: «Кать, а давай сегодня пойдем домой вместе.»

– Ну, давай. А в чем дело? Ты хочешь о чем-то поговорить?

– Э-э-э, да.

– Ну, так говори сейчас, зачем откладывать?

Рома растерялся и сказал первое, что пришло в голову: «А ты знаешь, что недавно здесь появился маньяк?»

– А откуда ты знаешь?

– В новостях передавали.

– Странно, я ничего такого не слышала. Значит, твой будущий пациент бегает тут без присмотра.

– Да, и я боюсь отпускать тебя одну. Маньяк такую красивую женщину точно не пропустит.

– Ром, а этот маньяк случайно не ты? – засмеялась Катя.

– А как ты догадалась? Выходи скорее, мне уже не терпится, – улыбнулся Рома.

– Уже выхожу. Встретимся на улице.

Рома не знал, насколько хорошо подействовал его экспромт. Катя никому не рассказывала, что после случившегося с мужем очень боится душевнобольных мужчин. Естественно, страха она не показывала, но в мужское отделение старалась лишний раз не заходить, и с его пациентами не встречаться. Неудивительно, что упоминание о неведомом маньяке ее насторожило. Теперь она действительно боялась идти одна. К тому же, нехорошее предчувствие мучило с утра и ее.

Катя вышла из больницы и стала ждать Рому у ворот. Он все не выходил. Вдруг она вздрогнула, увидев что-то странное боковым зрением. А когда повернулась в сторону увиденного, то по-настоящему испугалась. Под старым раскидистым деревом стоял мужчина. В густой тени ярко светились его желтые глаза. Лицо и руки были покрыты густой серой щетиной. Катя узнала его. Он уже приходил сюда в полнолуние и взбаламутил всех «волчиц» и «волков».

Увидев Катю, он быстрым шагом направился к ней.

– Здравствуйте. Катя, верно? – спросил незнакомец. У него во рту влажно блеснули длинные клыки.

– Для вас – Екатерина Анатольевна, – ответила она.

– Можно и так. Вы – психиатр?

– А что – очень заметно?

– И вы держите в неволе волков?

– Волков не держу, а людей, больных ликантропией – приходиться, – сказала Катя и метнула быстрый взгляд в сторону ворот. Рома не появлялся.

– Почему?

– Они очень опасны. Особенно в полнолуние. А вы, я так понимаю, пришли обсудить со мной проблемы современной психиатрии.

– Нет. Просто, понимаете, я такой же, как они.

Повинуясь многолетней профессиональной привычке, Катя ничем не выдала своего страха. Она сразу поняла, что незнакомец вовсе не болен ликантропией. Что делать, она тоже не знала. Бежать к больнице? Но, погоня может разбудить инстинкт преследователя, а в таких людях нельзя будить зверя. И оставаться с ним один на один тоже нельзя. Почему никто не выходит из больницы? Куда запропастился Рома?

– Во-первых, вы обратились не по адресу. Я работаю в женском отделении. Во-вторых, вы лучше меня знаете, что в больницу вам не нужно. У вас не ликантропия, вы на самом деле такой. И исправить ничего нельзя...

Пока она говорила, незнакомец неотрывно смотрел на нее своими желтыми глазами. Катя замолчала. Молчал и он. Наконец, после долгой паузы он произнес хриплым голосом: «Ты отлично скрываешь страх. Только, меня не обманешь. Я чувствую адреналин в твоей крови».

– Кать, ты идешь?

Услышав голос Ромы, Катя вздрогнула от неожиданности.

– Иду-иду. Где ты был так долго.

– В отделении, где же еще. Там больной разбушевался.

– Понятно, что не санитар.

– А что это за мужик был с тобой?

– Был? – Катя оглянулась, незнакомец и вправду уже ушел.

– Ну, да. Был, да сплыл.

– Это был волк.

– Волк?

Рома вдруг вспомнил, что уже видел этого мужчину. Вспомнил – где и когда. И понял, что он сегодня предчувствовал.

50.

Обычно Лика возвращалась домой с работы другой дорогой, но не сегодня. Ей не хотелось встретиться с Антоном, который хорошо знал все ее основные маршруты. Зато, ей очень хотелось увидеть Лешу. Поэтому ее путь лежал мимо его гаража. Сердце Лики учащенно билось, она улыбалась и смотрела по сторонам, ища глазами любовь своей прошлой и этой жизней.

Лика рассчитала все правильно – если Лешу и можно было почти гарантированно где-то застать, так это в гараже. И сейчас он выходил именно оттуда.

Девушка обрадовалась: наконец-то она увидела его, после такой долгой разлуки, наконец-то они смогут по-настоящему поговорить, быть может, он даже вспомнил, что любил ее в прошлой жизни! К сожалению, Леша не мог сказать того же самого о себе, он только жалел, что не успел никуда незаметно свернуть.

– Леша, здравствуй, – Лика улыбалась и испытующе на него смотрела.

– Здравствуй. Что, уже...вернулась.

– Да.

– Э-э-э, как дела?

Леша не знал, о чем с ней говорить, но так сразу развернуться и уйти посчитал неудобным. А уйти ему очень хотелось. «Господи, неужели опять начнется,» – подумал он, глядя в Ликины влюбленные глаза.

– Все нормально, – тяжело вздохнув с тоской в голосе произнесла она.

– А ты как?

– Хорошо, – ответил он.

– А с Дашей еще встречаешься?

– Нет.

– Ну, вот видишь, что я тебе говорила, – с плохо скрываемым торжеством в голосе произнесла Лика.

– Я сразу поняла, что это ненадолго.

– А я на вечную любовь и не претендовал, – начал раздражаться Леша.

– Извини, мне пора.

– Я зайду к тебе, ладно? – спросила на прощанье Лика.

Леша спешил и вопроса не услышал. А Лика была совсем не против еще с ним поговорить, но увидев невдалеке Антона, решила Лешу не удерживать.

– Кто это был? – вместо приветствия спросил Антон.

– Это Леша, – простодушно ответила Лика.

– Я же тебе про него рассказывала.

– Рассказывала, – буркнул Антон.

– Только не начинай! – жестко произнесла Лика.

А Леша тем временем спешил на свидание с Мариной и вспоминал, как Лика постоянно оказывалась в качестве третьей лишней на их с Дашей встречах. Вспоминал, как она приходила к нему в гараж, рассказывала какие-то длинные, путанные и совершенно невразумительные легенды, и, почему то испытующе на него смотрела. А однажды пришла ее подруга и сказала ему, что в прошлой жизни он и Лика знали и любили друг друга, а она была их сыном. Леша посмеялся. Не то, чтобы он совсем не верил в прошлые жизни, но не в таком исполнении.

По пути домой Лика и Антон увидели издалека Лешу и Марину. У Антона отлегло от сердца, ведь если у Леши есть девушка, то он не будет претендовать на Лику. Впрочем, Антон мог быть спокоен, на его девушку Леша не стал бы претендовать в любом случае. Лика же отреагировала совершенно неожиданно: глаза ее расширились от ужаса. «Смотри», – произнесла она указав на парочку.

– Что? – не понял Антон. Ничего ужасного он не увидел.

– Ты разве не видишь, с кем он? – с выражением праведного негодования в голосе произнесла она.

– Вижу. С девушкой.

– Нет, ты ничего не понимаешь. Это, – Лика сделала драматическую паузу: сама смерть.

51.

Марину, спешащую на свидание, Пашка узнал по походке, но узнал не сразу. Имея плохое зрение по походке и силуэту он узнавал всех своих знакомых без исключения, но в этот раз засомневался. Походка у девушки ничуть не изменилась, зато изменился привычный Пашке силуэт. Все свои длинные юбки, кроме одной, она давно обрезала. И волосы перестала убирать в пучок. Но, дело было не только и не столько в этом.

Раньше Марина несказанно раздражала Пашку (и не одного его) тем, что чуть ли не единственная из всей школы отвечала представлениям большинства родителей об идеальном ребенке и большинства учителей об идеальном ученике. Правда, у него она ассоциировалась скорее с монстром, кем-то вроде голема, безукоризненно выполняющего все, что ему прикажут и не имеющего ни собственной воли, ни мыслей, ни желаний. Правда, жесткий взгляд не давал впечатлению сложиться до конца. У существ, лишенных воли, не бывает такого взгляда.

Правда, Пашкиному зрению взгляды были недоступны, поэтому впечатление сложилось почти полностью. «Почти» – потому, что он по природной доброте считал, что у каждого есть шанс свернуть с пути истинного. Главное – не пропустить его, когда он выпадет.

И теперь Марина, так резко свернувшая с давно намеченного ей всеми, кроме самой себя, пути, возбуждала живейшее Пашкино участие. Поэтому, просто дать ей пройти мимо он не мог.

– Лётова, здравствуй. А у тебя, оказывается, есть ноги! – почти искренне удивился он.

– Что же я, по-твоему, – без ног, что ли? – раздраженно ответила она.

– Ну, нет, наверное, но я раньше не знал, что они у тебя есть.

Марина посмотрела на Пашку и рассмеялась. Теперь он удивился по-настоящему.

– Однажды ты уже удивился, что у меня есть волосы. Хорошо я, должно быть, выгляжу в твоем представлении.

– Лучше не бывает. Ты – супер: без ног, без волос и со стремительной походкой.

– Походка-то хоть нормальная? – спросила Марина через душивший ее смех.

– Не-а, – вынес вердикт Пашка.

– Походка ужасная. Нет в ней плавности, Лётова. А должна бы быть. Ты же девочка. Вроде как. По паспорту. Наверное.

– Ну вот, теперь я еще и мальчик.

– Почему.

– Ты же сам только что сказал.

– Ничего я такого не говорил. Вопрос о твоем поле для меня до недавнего времени был открыт.

– Ну, теперь-то хоть определился?

– Да. Наверное, ты все-таки девочка.

– И на том спасибо.

– А над походкой ты все-таки работай. Танцами займись, что ли.

– Да, занимайся, не занимайся, все равно я на смерть похожа, – огрызнулась Марина.

– Не-ет, на смерть ты нисколько не похожа. У нее походка как раз очень плавная. Совсем, как у Лейлы.

– А ты откуда знаешь, какая походка у смерти?

– Я ее видел.

– Когда? – Марине стало интересно.

– Лётова, какая ты все-таки грубая, какая нетактичная. Говорят же, что с пытавшимся повеситься нельзя говорить о веревке и мыле. А ты...

– А ты разве вешался? Ты же, вроде, вены вскрывал.

– Я травился.

– И видел смерть? Это же процесс. Ты чувствовал, как умираешь?

– Нет, я видел Ее. Это очень красивая женщина.

– Не может быть, тебе показалось.

– Какая же ты бестактная. Давай сменим тему, что ли? Марин, ты веришь в Бога? – спросил Пашка, проникновенно глядя на нее.

– Нет, а что? – удивилась неожиданному вопросу Марина.

– Жаль, а-то, если бы верила, то тебе можно было бы стать сатанисткой для полноты картины.

– Какой картины? – не поняла она.

– Картины твоего резкого поворота с пути истинного.

Марина с сомнением посмотрела на Пашку: «Знаешь, что-то подобное мне уже говорила Александра Сергеевна.»

– Ну, а как же. Будет тебе Александра Сергеевна молчать, когда ты забросила учебу и стала встречаться с таким подозрительным типом, как Лешка.

– Самое веселое, что учебу я не забросила. Все уроки делаю как и раньше. Вот, только «пятерки» мне уже не ставят, отношение другое. Отличница должна интересоваться только учебой.

Пашкино лицо озарилось одной из его самых лучезарных улыбок: «А тебя, оказывается не интересует ничье мнение вообще.»

– Да, – спокойно согласилась Марина.

– А все-таки жаль, что ты в Бога не веришь. Из тебя вышла бы хорошая сатанистка. Я бы тебя помог тебе определиться с вероисповеданием.

– А что тебе сейчас мешает это сделать? Хотя, все равно бесполезно, можешь не пытаться.

– Нет, сейчас никак нельзя.

– Почему?

– Потому, что сначала тебе нужно поверить в Бога.

– Да?

– Да, наверное. Слушай, а Леха тебя не заждался?

– Ой, точно. А откуда ты знаешь, куда я иду?

– А куда еще тебе так спешить?

52.

Со дня убийства кинологу не давал покоя странный след, обнаруженный на месте преступления. Этот след мерещился ему везде. След возникал ниоткуда и резко прерывался, словно его обладатель умел летать и взлетал резко прямо с места. А еще от него по-прежнему пахло голубями и старым человеком, прожившим не одну сотню лет. Железом уже не пахло.

Судя по запаху его обладатель выглядел примерно так: крылатый или летающий под воздействием какой-то таинственной силы старик (возможно – с голубиными крыльями), нескольких сотен лет от роду, иногда вооруженный и очень опасный. Но, так выглядеть в действительности он не мог, иначе его бы заметили задолго до прихода на место преступления и, скорее всего, задолго до самого преступления. Иванову очень хотелось бы увидеть этого загадочного старика.

В этом городе он жил недолго. Друзей, кроме Джульбарса, у него пока не было, девушки тоже. И никто из его многочисленной родни здесь не жил. Поэтому ничто не отвлекало его от мыслей о работе. Служа на границе он ловил ее нарушителей, а здесь помогал ловить нарушителей закона.

В этом городе он случайно оказался после армии, осмотрелся и решил остаться. Город совсем ему не нравился, но родной был нисколько не лучше, а возвращаться туда ему совсем не хотелось.

Маленький городок со смешным названием, где он родился, располагался возле железной дороги. Проезжающие мимо него видели убогие обшарпанные дома и синюю табличку с названием станции. А жители города видели проносившиеся мимо поезда.

Дом, в котором он жил был виден из окон всех проезжающих поездов. В однокомнатной квартире жили впятером: родители, брат с сестрой и он. Отец работал стрелочником на железной дороге и много пил в свободное от работы время. Мать мыла посуду в кафе возле станции. Пила она значительно реже, чем отец. И пьяные и трезвые они постоянно скандалили и дрались. Мать была женщиной высокой и дородной, к тому же она была не из тех, кому нравиться быть жертвой, поэтому вполне могла дать сдачи своему супругу, так, что с синяками ходили оба. Эта супружеская чета ничем не выделялась из общей массы – пили и скандалили все, правда, далеко не все могли дать мужу сдачи, а-то и защитить соседку от разбушевавшегося благоверного. Этим мать Николая выгодно отличалась от местных женщин.

В пылу семейных разборок постоянно доставалось и детям. Нервными росли все трое, но брат и сестра воспринимали происходящее вокруг как данность, Николая же все страшно злило. От природы он был добродушен, к тому же, не хотел со временем стать похожим на отца, поэтому подавлял в себе все недобрые чувства. И драться он не любил, хотя часто приходилось. Спасибо жившему с ними на одной лестничной площадке деду Десантнику. Все звали его так, собственное имя он помнил далеко не каждый день, зато навыки, приобретенные в армии мог продемонстрировать даже внезапно проснувшись среди ночи. Он то и учил соседских мальчишек приемам. И не было мальчишки, которому не пригодились бы полученные знания.

Чем старше становился Николай, тем труднее ему было себя сдерживать. Тем более, что с со вступлением в подростковый возраст он почувствовал в себе что-то странное. Нет, не признаки созревания, в них как раз ничего удивительного не было. Просто вместе с взрослением в нем поселилась какая-то неконтролируемая, словно бы существовавшая отдельно от него ярость.

Первым в драку он не лез никогда, только вступался когда обижали слабых или защищался, если избежать драки было нельзя. Но, уж если ему приходилось драться... Он плохо помнил эти моменты своей жизни, зато его противники старались с ним больше не ссориться. Одно только выражение ярости на его лице отбивало всякое желание драться. А необыкновенная сила (однажды его подкараулили вдесятером, с целью раз и навсегда объяснить ему, кто здесь главный, но по итогам этой встречи главным оказался он) довершала впечатление. А драться он умел, еще раз спасибо деду Десантнику.

За манеру драться он получил прозвище Колька-Зверь.

Тогда же его стала тревожить полная луна. Она будила в нем странные желания, например – пойти в лес. Прямо ночью. Но, к сожалению, леса не было: городок был степной. А вот ходить ночью он все-таки начал.

Однажды он вышел из дома около полуночи и куда-то пошел. Мать долго бежала за ним с криками: «Коля, ты куда?!» Догнав она взяла его за руку и отвела домой. На вопросы он не отвечал, и у матери возникло ощущение, что сын спит с открытыми глазами.

Когда ему исполнилось восемнадцать, он сразу же ушел в армию. Повестки он ждал с нетерпением. Не то, чтобы он рвался служить, но ярость переполняла его и вырывалась наружу. И он надеялся на то, что придется защищаться. Быть может, тогда ярость уйдет.

Ему повезло: служить он попал на границу. Там был лес, в который его так тянуло. Сослуживцы поражались тому, как хорошо он ладил со служебными собаками, словно бы говорил с ними на одном языке. Он и сам удивлялся этому. Ярость почти утихла. Только луна тревожила его по-прежнему. А еще на границе он впервые услышал вой волков, который поразил его. Не напугал, а взволновал, так же, как луна.

Волки заходили и в их часть. Так однажды при полной луне он слышал сквозь сон, как бегают по двору, слышал голоса и команды. Да, вроде он и сам был во дворе, но точно не помнит – проснуться толком он так и не успел. А потом ему приснился страшный сон, как будто парни из его части стреляли в него.

На следующее утро Саня из Кургана, спавший на соседней койке, спросил: «Колян, а ты видел волка?»

– Конечно, видел, их же здесь много.

– Нет, не вообще, а этой ночью.

– Этой ночью – нет. А что?

– Жалко, что ты его не видел. Такой странный волчара: светлый, почти белый, а глаза голубые, совсем как у человека. Ну, вот как у тебя, к примеру. И, главное, собаки не встревожились, наоборот, вроде как были ему рады.

– Рады? Странно. Может, это была волчица?

– Нет, волк. Слушай, Колян, а ты где был? Главное, вещи твои все были здесь, а тебя не было.

– Не помню. В туалете, наверное, где же еще? Что я по-твоему в трусах в самоволку ходил?

– Нет, жаль все-таки, что тебя не было. Я такого странного волка никогда в жизни не видел. Он так смотрел на нас, будто удивлялся, почему он здесь. А глаза прямо как у человека. Да, и убегать он не спешил. Мы подумали, что он, наверное, бешеный. Ты же знаешь, что бешеные животные всегда к человеку ласкаются, чтобы потом укусить. Ну, мы стали в него стрелять.

– Попали?

– Нет, ушел. Он еще оглядывался и смотрел на нас так укоризненно, прямо, как человек. Жаль, ты не видел.

– Жа-аль, – зевнул Николай.

– Ты чего зеваешь, Колян?

– Да, не выспался, – Николай чувствовал себя разбитым.

– Еще бы ты выспался.

Отслужил Николай без проблем, если, конечно, не считать проблемой то, что он наконец понял причину своей неконтролируемой ярости. Правда, радости это открытие ему не доставило. Возвращаясь из армии он проездом оказался в этом городе и решил остаться. Не долго думая, он устроился кинологом.

Навестить родных он все же съездил. Родители по-прежнему часто ругались, восемнадцатилетняя сестра недавно родила второго ребенка и вышла замуж, а брат работал на железной дороге стрелочником.

53.

«Что-то мальчики к нам давно не заходили», – подумала вслух матушка Людмила, убирая со стола после ужина.

– Паш, ты же с ними видишься? Да? – спросила она у сына.

– Ну, вижусь.

– Часто?

– Да, достаточно.

– Увидишь, передай, чтобы зашли. Что это такое – совсем не навещают родителей. Безобразие! А может мне самой к ним зайти? Где они сейчас живут?

– Фима тут неподалеку, Мишка дом снимает.

– Дом? А это не дорого?

– Дешевле, чем квартиру.

«Паш», – после продолжительной паузы вернулась к теме матушка: «А почему они вместе не живут? Так же дешевле, да и не чужие они друг другу в конце концов.»

– Ну, не вчетвером же им жить?

– А почему – вчетвером? Ах, да, конечно. Они живут с девочками.

– Нет, с мальчиками, – как бы между прочим заметил Пашка.

– Что-о?! Правда? Какой кошмар!

– Люда, ну что ты так шумишь? – поинтересовался из соседней комнаты отец Димитрий.

– Паша сказал, что Миша и Фима живут с мальчиками!

– Что?

– Да, пошутил я, пошутил. С девочками. Насчет Мишки, правда, точно не знаю, а Серафим со своею живет.

– Ну, прямо отлегло. Паш, ты больше так не шути, – облегченно вздохнула матушка.

– Как будто невенчанным браком жить лучше!? – возмутился отец Димитрий.

– Лучше, не лучше, но как-то...естественнее что ли, – спокойно возразила матушка.

– А венчаться им вера не позволяет, – язвительно заметил Пашка.

– А какие у них девочки? Хорошие? – поинтересовалась матушка.

– Ну, как тебе сказать...Все так относительно. По-моему – хорошие. На мой вкус, конечно. Не знаю, как на ваш.

Пашка задумался и произнес в пространство, ни к кому не обращаясь: «Кристина, похоже, ребенка ждет»...

– Кристина? Какая Кристина? – оживилась матушка.

– Девушка Серафима, – не выходя из задумчивости ответил Пашка.

– А откуда ты знаешь?

– Она сказала, что ее сын будет похож на меня.

Пашка вышел из комнаты, матушка последовала за ним. Оставить такой вопрос открытым она не могла.

– Паш, а она как – собирается оставить ребенка? Или – нет?

– Что? Кто? – не понял вопроса наконец очнувшийся Пашка.

– Ну, Кристина – девушка Серафима.

– Кристина? А ты откуда знаешь, как зовут его девушку?

– Так, ты же сам сказал.

– Я? Я ничего такого не говорил, – Пашка пожал плечами и куда-то ушел.

«Надо будет поговорить с ней. Она же сатанистка, для нее понятия «грех» не существует», – подумала матушка: «а-то, если она сейчас сделает аборт, потом может вообще не родить. И с Фимой тоже надо будет поговорить»...

Неожиданная новость навела матушку Людмилу на воспоминания. Первый и единственный в своей жизни аборт она сделала в пятнадцать лет. Врач сразу сказал ей, что детей у нее не будет никогда. Ей и до этого было на себя наплевать, а после отношение к себе и миру изменилось далеко не в лучшую сторону. Она сказала всем подругам и, так называемому, возлюбленному, что так даже лучше, она даже рада. Да, вообще-то она никогда и не хотела детей. Зачем, тем более в таком мире? И долгое время она сама почти искренне в это верила.

Мир вокруг нее действительно приветливостью не отличался: «аварийный» район, почти такой же ветхий, как сейчас, пьющие родители друзья и соседи. И, как непременный атрибут такой жизни, тоска, давящая, беспросветная тоска.

С этой тоской все боролись совершенно одинаково. Не отличалась оригинальностью и она. И развлекалась, как могла. Пила она много, правда, не больше, чем все. И курила так же, как пила. И кавалеров меняла как перчатки. И в последнем быстро превзошла всех подруг и знакомых девчонок.

Дурная (впрочем – для кого как) слава о ней разнеслась быстро. С шестнадцати до восемнадцати лет (пока не поняла, что замуж дочь уже и так никто не возьмет) мать каждый день говорила ей, что если она и дальше будет себя так вести, то никто на ней не жениться. Подруги и знакомые злословили и жалели ее. А она не останавливалась.

В институт поступила назло родителям по протекции очередного «возлюбленного» (все равно на дошфаке в том году был недобор). С поступлением ее жизнь совсем не изменилась. Правда, она стала гораздо чаще сдавать кровь в вендиспансере. Ей, не смотря ни на что, не хотелось умирать, и медленно гнить заживо – тоже. «Людка, ты, когда-нибудь доиграешься. Хоть бы предохранялась, что ли», – говорил ей знакомый венеролог. Но, она не видела в этом смысла. А еще она втайне, в том числе и от себя самой, надеялась случайно забеременеть.

Так она и жила. Работала в садике неподалеку от дома и плевала на всех и прежде всего – на себя.

Отец Димитрий, тогда еще – новоиспеченный, должен был жениться. Призвания к монашеской жизни он не чувствовал, а неженатый священник, если он не монах, служить не имеет права.

Конечно, родители, оба – ярые коммунисты, с ним ко многому привыкли, но такого даже они не ожидали. А он полюбил. Полюбил, как и все в жизни делал – страстно. Тоска, застывшая в ее глазах, и не уходящая даже когда она смеялась однажды тронула его, а потом запала в душу. Частенько она смеялась и над ним: среди них, и вдруг – священник...

Чувством, которое он и не думал скрывать, были шокированы все. Отговорить его не пытался только ленивый. А она – удивленная человеческим отношением к себе – полюбила его всей душой. Они обвенчались в маленькой церкви, затерявшейся между «аварийных» домов. Отец Димитрий незадолго перед свадьбой залез в долги, зато купил ей красивое подвенечное платье. Она, конечно, говорила, что не надо ей платья, но рада была безумно – все равно хотелось же.

На свадьбе они впервые поцеловались. По-другому он не хотел. Она сначала смеялась, а потом махнула рукой: «Ладно, в другой раз тебя научу». Она сразу решила, что если он хоть раз упрекнет ее за прошлое, то это будет последнее, что он ей скажет. «Ты прекрасно знал, на ком женишься», – сказала она. И про свое бесплодие рассказала задолго до свадьбы, на что он ответил: «На все воля Божья». И действительно – рождение Димочки через десять месяцев после свадьбы, объяснить чем-то, кроме божьей воли, было трудно.

– Люд, куда опять Пашка делся? – прервал ее размышления отец Димитрий.

– А Бог его знает, – ответила она.

– Опять, небось, к своим пошел. Надо запретить ему, что ли.

– Только попробуй.

Отец Димитрий удивился ее резкому тону, но возражать не стал – надоело. В последнее время они и так слишком часто ссорились. Он совсем перестал понимать жену. Впрочем, ему и раньше только казалось, что он ее понимает.

Матушка вздохнула. Она решительно настроилась на разговор с Кристиной и Серафимом.

54.

Я поднималась на гору. Темнело. В лесу уже наступила ночь, а закатное небо еще горело. Из окон в домике лесника шел желтый свет. Его лошадь паслась неподалеку. Увидев меня она шарахнулась в сторону и громко заржала. На шум вышел лесник. Он приветственно помахал мне рукой: «Здравствуй, дочка. Что ж ты ходишь по лесу в такую темень. Мало ли кто тебе может встретиться. Вон и Зорька тебя испугалась. Хотя, она вообще людей боится. Редко они у нас тут бывают».

Судя по тому, что он меня видел, лесник не понаслышке знал, кого здесь можно встретить. Того мужика, например, который был не вполне человеческим существом, и которого они убили всей деревней. Нет, его здесь уже не повстречаешь. Жаль, старик не знал, что встретить меня гораздо страшнее.

Я шла дальше. Я слышала тихие, осторожные шаги множества лап по прелой прошлогодней листве. У этих шагов был свой, совершенно особый ритм. Говорят, что маньяк вычисляет свои жертвы – те, что не будут ему сопротивляться – по ритму шагов. А я просто помню ритм волчьего аллюра. У волков особый шаг.

Стая волков вышла мне навстречу. В темноте слабо поблескивали их глаза. Шерсть серебрилась в свете месяца. Мы на несколько секунд застыли друг напротив друга. Волки обступили меня. Дальше мы пошли уже вместе. Странно, они ведь только что пришли оттуда, куда иду я.

Когда мы почти пришли, волки куда-то свернули. Вожак оглянулся, зовя меня с собой, но я не пошла с ними.

На поваленном дереве сидел Он и смотрел прямо перед собой на бело-голубую нить фонарей среди черного леса.

– А меня волки провожали, – сказала я.

– Волки, говоришь? Что-то они сегодня странные. И не полнолуние сейчас. Хорошо, что не полнолуние. Надоело забирать жертв оборотней.

– Оборотней? А люди в них по-прежнему не верят?

– Да. Жертвы каждый раз так удивляются. Странные все-таки люди – верят в то, что никогда не видели, а очевидное считают выдумкой.

– Да. Точно.

Я посмотрела на темнеющий лес.

– Что-то я дядю Витю давно не видела, – подумала вслух я.

– Как он там – никого сегодня не убил?

– Сегодня – никого, – ответил Он.

– А вообще?

– Знаешь, я его вспомнил. Мы с ним встречались не один раз. И вроде бы я даже молодым его видел.

– И когда же он был молодым?

– Не помню. Оно бы вспомнило, а я и без того очень занят. Да и откуда мне было знать, что это когда-нибудь пригодиться.

– А что ты вспомнил? – я всерьез заинтересовалась.

– Да, ничего особенного. Мы несколько раз встречались во время войны.

– Какой?

– Ну, этой, после которой ты говорила, что ненавидишь человечество.

– А-а, этой. И что – он убивал.

– Иначе мы бы не встретились.

– А человечество я готова ненавидеть во время каждой войны. Я вообще их не понимаю – так нас бояться и воюют. Совершили бы лучше сразу групповое самоубийство – меньше времени бы заняло. А после войны?

– После войны он никого не убивал до недавнего времени.

– А чем он мотивировал свои убийства.

– Если бы все их мотивировали...

– Я имею в виду – он убивал как чудовище?

– Нет, только при самозащите.

– Такая уж на войне самозащита... Ты говорил, что помнишь его молодым?

– Смутно.

– И где он тогда жил? Что делал?

– Не помню, но убивал часто.

– Знаешь, мне сейчас даже жаль, что мы не такие, какими нас представляют люди.

– Ты о чем?

– О том, что у нас нет ни книги, для учета умерших, ни песочных часов, отмеряющих каждую жизнь, ни комнаты с горящими свечами. Только собственная память, а она, какой бы хорошей ни была, тоже подводит.

– Вообще-то Оно должно все помнить.

– Так Оно и помнит. Помнит всех, кого мы забрали. А черед дяди Вити, по всей видимости, еще не пришел.

– У чудовищ долгая жизнь. Только как-то странно он убивает. Может, у него есть какой-то жизненный цикл?

55.

Катю трясла нервная дрожь.

– Кать, может – вернемся? Посидишь, успокоишься, – предложил Рома.

– Нет, пойдем отсюда. Пойдем отсюда быстрее.

Катя взяла Рому за руку и бессильно на ней повисла – ее ноги до сих пор подгибались от страха. Рома обнял ее одной рукой и прижал к себе. Он телом ощутил ее дрожь и безуспешно попытался отогнать неуместные в такой ситуации мысли и желания. «Катя, успокойся», – сказал он. «Успокойся, все нормально».

Его голос звучал спокойно и уверенно. И сам он излучал уверенность, несмотря на то, что совершенно ее не чувствовал. Этому он научился за годы работы. Даже самые агрессивные пациенты успокаивались, слыша его голос – звучащая в нем уверенность гипнотизировала любого. Постепенно, не разглядев в его поведении профессионального приема, успокоилась и Катя. А вот Рома растерялся сразу. Что случилось? Может, они слишком увлеклись, и не стоило далеко отходить от рационального взгляда на мир. Конечно, работая в психиатрии поверишь и не в такое... Нужно было постоянно напоминать себе о том, что все это – иллюзии, бред воспаленного сознания, а мир, на самом деле, простой и понятный. Но не мог же волк привидеться им двоим, да еще и в разное время.

Спотыкаясь они шли по неровной, не асфальтированной дороге между частных домов. Рома долго молчал, но профессиональное любопытство взяло верх. «Кать», – спросил он: «А что ты знаешь про волков»?

– Я? На самом деле – не так уж много. А ты?

– А я – почти ничего. Признаться, я предполагал, что подобное существует, но до недавнего времени не сталкивался. Помнишь, в инсте нам рассказывали, что оборотень – это архетип маньяка. Никто не знает об его истиной сущности. На вид он вполне добропорядочный гражданин. Только время от времени превращается в убийцу. Помнишь?

– Помню, как не помнить.

– До недавнего времени я так и думал. Но, я вижу, ты знаешь больше меня.

– Да. Только я недолго так считала. Ровно до того момента, когда одна пациентка превратилась на моих глазах.

– Когда это случилось?

– Незадолго после окончания института. На ночном дежурстве я услышала шум. Эта пациентка с самого начала не отличалась примерным поведением. Но, чтобы ночью после таблеток...Да еще так, что стекла дребезжали...А когда я увидела, что железная дверь одиночной палаты выгнулась наружу и вся во вмятинах... Вот, молодость – я же еще и не побоялась ее открыть!

– Молодость, говоришь? Ты, вроде и сейчас еще не старая.

– Это только внешне, Ром, а в душе я давно уже старуха, – тяжело вздохнула Катя.

– Ну, так – что? – поскорее сменил тему Рома.

– Она сидела на полу, вся растрепанная и в рваной пижаме. И вдруг начала превращаться. Я наблюдала как загипнотизированная. А волчица сбила меня с ног и убежала. До сих пор не понимаю, почему она меня не тронула. А весь персонал потом недоумевал, как в отделение забежала собака.

– И что потом?

– Потом ее нашли. Дома. Она сказала, что ничего не помнит. И потом говорила то же самое. Хотя, я подозреваю, что она все прекрасно помнила. Она – баба умная и без отклонений в психике. И прекрасно понимала, что значит заявить, что она – волчица.

– Постой, а диагноз какой поставили?

– Эпилепсия. Сумеречные состояния. Я ее сразу предупредила, чтобы не увлекалась противосудорожными, которые ей выписали. Хотя, сомневаюсь, чтобы она их хоть раз приняла.

– А она убивала?

– Не знаю, вроде – нет.

– А еще случаи были?

– Ну, как сказать. В моем отделении – нет.

– А вообще? – уточнил Рома.

– Вообще – был. Один. Помнишь, я недавно ездила в командировку?

– Помню.

– Так, вот: в поезде я познакомилась с мальчиком.

– Сколько лет?

– Двадцать. Из армии возвращался.

– Большой мальчик, – усмехнулся Рома.

– Мы разговорились, – продолжала Катя.

– Он мне все рассказал, когда узнал, что я – психиатр. Он как раз обдумывал, как ему жить дальше с тем, что он о себе узнал. Рассказывал, про неконтролируемую ярость, про свой город, про службу на границе, про то, как при луне бегал по лесу.

– Да, он, наверное, просто лунатик, – улыбнулся Рома.

– Лунатики в волков не превращаются.

– А ты – что?

– А что – я? Сказала, чтобы писал, если что.

– И адрес дала? Ну, ты даешь! А если он прийти к тебе захочет? Заглянуть на огонек в полнолуние? – обеспокоено спросил Рома.

– Ты что – нет, конечно. Электронный дала. Хотя, думаю, и это не помешает ему меня найти – психушка-то у нас в городе одна. Вон, один уже нашел.

– Теперь тебе нельзя ходить одной. Особенно – здесь.

– И что ты предлагаешь?

Рома пожал плечами и улыбнулся: «Провожать тебя буду. Что тут еще сделаешь»?

– Оригинально, Ром. Вот она – профессиональная деформация личности, – засмеялась Катя.

– Ты это о чем? – насторожился Рома.

– Я о том, что обычно просто предлагают проводить. А ты это так хорошо обосновал наличием маньяков. Молодец.

Лукавая улыбка не сходила с лица Кати. Рома смутился и замолчал. Действительно, мог бы и просто предложить проводить. Только, тогда Катя вряд ли согласилась бы. И, кто знает, что могло бы произойти. Эту мысль он и озвучил.

– Предложишь тебе, как же.

– А что – нельзя?

– Да, ты же все равно всех отшиваешь. И меня бы отшила.

Рома сказал это, не подумав, и мысленно обругал себя за это. Ну, что он все-таки за придурок? Ведь прекрасно же знает, почему Катя избегает мужчин. Психиатр хренов.

Как ни странно – Катя нисколько не обиделась. «А ведь правда», – удивленно протянула она. Только сейчас она поняла, что действительно избегает противоположного пола. Раньше она думала, что ей просто нужно время. Время для того, чтобы пережить. А потом вошло в привычку.

– А может тебя бы не отшила. Откуда ты знаешь? Мы ведь и целовались уже. Прогресс на лицо, – улыбнулась она.

– А твои поклонники меня не растерзают?

– Блин, вот урод, я только успокоилась, а ты...

– Извини, я не то имел в виду.

– Что, боишься?

– Нет. Так, что ты говорила про волков?

– Не знаю. Вроде все рассказала.

– А отчего у них это начинается? Каковы симптомы на ранней стадии?

– Точно не скажу, конечно. Это только мои наблюдения. Понимаешь, зверь спит в каждом из нас. Впрочем, тебе ли не знать.

Если сосуществовать с ним мирно – он скорее всего не проснется. Все-таки агрессия должна находить выход. А вот если годами подавлять свой гнев, считая, что хорошие люди не злятся, тогда...

– Что? – не выдержал Рома.

– Если не принимать зверя и не считать его частью себя, он начинает свою, отдельную, жизнь. И начинает борьбу за власть. И со временем побеждает. И время от времени берет человека под контроль.

– Кать, но ты же про маньяков рассказываешь. Я не вижу разницы, – удивился Рома.

– Нет, маньяки, это другое. В них зверь никогда не засыпает. Они же не подавляют агрессивность и признают зверя в себе. То есть – сосуществуют с ним мирно. А оборотни с ним в состоянии войны.

– А они действительно превращаются в полнолуние?

– Да, действительно.

– Интересно, почему?

– Не знаю. Но в фольклоре это сохранилось. Видимо, когда-то люди знали, почему все именно так. Раньше люди вообще были намного мудрее. Особенно в том, во что сейчас не принято верить. И можешь положить меня по месту работы, если не веришь.

– Кать, ну что ты заладила: по месту работы, да по месту работы. Как будто мест других нет.

Катя улыбнулась. За разговором они не заметили, как подошли к остановке. Нужный Кате трамвай пришел быстро.

– Ну, пока. Спасибо, что проводил, – сказала она.

– И ты думаешь, что я отпущу тебя одну – улыбнулся Рома.

56.

Субботним утром матушка Людмила отправилась с визитом к Серафиму с Кристиной. Теперь она знала, где они живут. Узнав о предполагаемой беременности Кристины матушка сразу же решила поговорить с ней и не стала затягивать с исполнением своего намерения. Утро было солнечным, на деревьях уже пробивались листья, и только выбросы с химзавода немного портили общую картину. Матушка шла быстро. Выражение ее лица было решительным.

По дороге она встретила дядю Витю.

– Здравствуй, дочка у тебя сигаретки не будет, – спросил он.

– Какая я тебе дочка? Не курящая я, – улыбнулась матушка.

– А хлебушка?

– И хлебушка с собой нет. Сам же видишь – не из магазина иду. Может, тебе денег дать?

– Нет, денег не надо, лучше хлебушка.

Матушка развела руками: «Ну, нету у меня с собой, нету. Если хочешь, приходи к нам домой попозже, я тебе вынесу.»

– Ладно, – согласился дядя Витя.

Тем временем Кристина и Серафим спокойно спали, обнявшись. В этот день они не собирались рано вставать, впрочем, как и во все другие выходные. Кристину вообще всегда было сложно разбудить. Но от резкого и неожиданного звонка в дверь проснулась почему-то только она. Серафим, услышав его сквозь сон, подумал, что это ему сниться и продолжил спать.

«И кого только принесло в такую рань?» – ругалась девушка, надеваяхалат.

Звонок раздался снова, более длинный и настойчивый. «Да, иду я, иду», – проворчала Кристина и поплелась открывать. Несмотря на криминогенную обстановку в районе, она не посмотрела в глазок и не спросила, кто там. Увидев на пороге матушку Людмилу в длинной юбке и платке, девушка поначалу приняла ее за сектантку. Не раз бывали случаи, когда «благую весть» приносили им прямо на дом. В основном старалась находящаяся неподалеку «Церковь десяти отступников». Разумеется, они оба не стесняясь сообщали «вестникам» о своем вероисповедании. Это удивляло и пугало проповедников, но не останавливало. Иметь в своем активе обращенных сатанистов хотелось каждому. Но, мало ли, кому чего хотелось...

– Кристина, верно? – прервала возникшую паузу матушка.

– Ну, да. А что? – удивилась девушка.

– Здравствуйте. Я – матушка Людмила. Мама Серафима.

«А я-то думаю, кого она мне напоминает», – подумала Кристина: «И вроде бы такие разные, а в то же время так похожи».

– Да, конечно. Он про вас много рассказывал. Проходите, – Кристина показала рукой в сторону кухни.

Решительное выражение лица гостьи ее смутило. Да и не каждый день знакомишься с родителями любимого человека, пусть и при таких странных обстоятельствах. Чайник девушка поставила автоматически. Она еще толком не проснулась и для этого ей нужна была ударная доза чего-нибудь бодрящего. В последнее время онаперешла скофена женьшеневый чай. Пока грелся чайник, девушка убрала с обеденного стола карты Таро и свечи, на которые с опаской косилась матушка.

«Пятница – удачный день для гаданий», – пояснила девушка.

Матушка Людмила ошалело кивнула. Она подумала, что это какой-то зловещий ритуал, а это всего-навсего гаданье.

– Какая она худенькая. Нелегко ей будет ребеночка выносить, – подумала матушка, глядя на Кристину.

– Интересно, какой у нее размер груди – пятый или шестой? – подумала Кристина, глядя на матушку.

– Такие хрупкие беременность всегда тяжело переносят, – продолжала мысленно рассуждать матушка.

– Вот бы мне такую грудь, – подумала Кристина.

– Впрочем – неважно. Все рожают и она родит, – заключила матушка.

– Нет, я такую носить не смогу – перевесит – падать буду, – заключила Кристина.

– Если родит, конечно. Надо поговорить с ней в конце концов.

– Ну, если только спину штангой подкачать...Когда же чай закипит? Я скоро снова засну.

Вода закипела. Кристина заварила чай и разлила его по чашкам.

– Интересно, а она всегда так рано в гости приходит? – подумала девушка.

– Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро... – подумала матушка, глядя на сонную Кристину.

– Хороший, кстати, мультик, – продолжила мысль матушка: Надо будет обязательно купить диск для ребеночка...если он будет...Гос-споди, как же начать? Что сказать?

И без всякого вступления спросила: «Что собираешься делать с ребеночком, Кристина. Оставишь, или как?»

От удивления Кристина сразу проснулась.

– С ребеночком? А откуда вы знаете?

– Паша сказал.

– Паша?

Кристина подошла к телефону и набрала матушкин домашний.

– Алло.. – сонно произнес в трубку Пашка.

– Пашка, ты – не мужик, – резюмировал она и дала отбой.

– А? Что? Почему? – не понял Пашка.

– Потому, что тайны хранить не умеешь, – ответила девушка, уже положив трубку. И запоздало удивилась: «Кстати, а он-то откуда знает?»

– Не знаю, – ответила матушка.

– Ну, так что, Кристиночка, что ты решила? С Серафимом говорила?

– Нет.

– Поговори обязательно. Ты не бойся, он у меня – парень порядочный. Да, пусть только попробует...В общем – оставляйте – и точка! Если аборт сделаешь, потом можешь вообще больше не родить, а ребенок...Он будет улыбаться... Если что – я всегда помогу. Буду нянчиться. Научу всему, что сама знаю. Ты не пожалеешь о своем решении.

Матушка выложила свои доводы быстро, задыхаясь от волнения и перебивая сама себя. Кристина слушала с ошалевшим видом.

– Да, я и не собиралась делать аборт, – сказала она, когда запас аргументов у матушки иссяк.

– Да? – просияла матушка.

– Ну, вот и умница. Ты, главное, не бойся. По началу все боятся, но все будет хорошо.

– Да, я и не боюсь, – пожала плечами Кристина. Разговор начал ее утомлять.

Тем временем мимо них в трусах прошествовал Серафим.

– Здравствуй, Фима!

– Мама? – удивился он.

– Пойду, оденусь, что ли.

– Да, ладно, как будто я твоих трусов ни разу не видела. Хотя, нет, этих еще не видела...

– Мам, ну ты, как всегда, в своем репертуаре.

– Нет, в форме тебе, конечно, лучше, но для меня и так сойдет. Кстати, тебе очень идет форма. Как называется твоя должность.

– Милиционер-боец, мам.

– Звучит устрашающе. Кстати, поздравляю тебя.

– С чем?

– Ты скоро станешь папой.

– Э-э-э...да?

– И кто ее за язык тянул, – выругалась про себя Кристина: Это я должна была сказать. И не такой пошлой фразой.

А вслух сказала только: «Да».

– Понятно.

– Фима, ты только не волнуйся. По началу все боятся… – вступила матушка.

– Тин, а почему ты мне раньше не сказала? – спросил Серафим, когда матушка ушла.

– Я и сама не так давно это поняла.

– Но, ты же оставишь его, да?

Едва ли не впервые Кристина услышала в голосе всегда покладистого Серафима властные нотки. Она улыбнулась.

– Здесь без вариантов. Я считаю, что не каждому выпадает такое счастье – родить от любимого . Именно от любимого.

– Да уж, не каждому...Это ты точно подметила. Точнее и не скажешь.

– В смысле – не каждой... Серафим, блин, весь пафос ситуации испортил! Как ты мог!

Оба засмеялись.

– Интересно, откуда все-таки Пашка узнал?

– А что, ты ему не говорила?

– Нет.

– Странно...Хотя, Пашка – это Пашка. С него станется.

– Не знаю, зачем твоя мать из этого такую трагедию раздула? Мне же не пятнадцать лет, в конце концов. Вполне себе взрослая и самостоятельная. Кстати, уверяла меня в твоей порядочности...

– Да, разумеется. Пойдем, заявление подадим.

– Заявление? А-а, – заявление. Нет, этого как раз не надо. Я не хочу.

– Как хочешь, конечно. Если передумаешь – скажешь. Слушай, а у нас есть свадебный обряд?

Кристина иронически улыбнулась: «Только этого нам не хватало. Как ты себе это представляешь?»

– Ну, не знаю, ты же у нас спец в этом деле.

– Честно говоря, я тоже не знаю. Боюсь представить, как это может выглядеть. Хотя, скорее всего, до ужаса банально.

– Как назовем? Ты еще не думала?

Кристина села на колени к Серафиму (он уже сидел в их любимом кресле) и обняла его.

– Пока нет. Так, что будем думать.

57.

Наглый рыжий котенок, гордость и радость приколдовывающей бабушки, живущей на первом этаже, носился по двору. Котенка бабушка любила лишь немногим меньше своего внука-металлиста. Чувствуя, что его любят, котенок рос и наглел не по дням, а по часам. «Какая прелесть», – умилялись прохожие а котенок пытался схватить их за ноги и укусить.

Вдруг его внимание привлек жирный голубь, склевывающий что-то с асфальта. Котенок напрягся и затаился, золотые глазки из честных-пречестных стали недобрыми. Голубь подошел ближе. Котенок прыгнул. Но жирный голубь оказался сильнее. Взмахнув крыльями он сбросил с себя маленького хищника и улетел. Котенок долго смотрел ему вслед.

На шее и боку голубя остались глубокие следы когтей. Кровь текла из ран по переливающимся перьям и капала вниз. Голубь не заметил стекла открытого окна на втором этаже, изо всей силы ударился об него и, уже мертвый, сполз на подоконник, оставляя на стекле кровавый след.

Лика, стоявшая спиной к окну, вздрогнула от неожиданности и обернулась на звук. Потом ахнула от испуга и подошла к окну поближе, посмотрела на голубя, перевернула его, брезгливо взяв за крыло; рассмотрела получше и вслух сделала вывод: «Это дело рук Даши». Потом она нашла на кухне полиэтиленовый пакет, положила в него мертвого голубя и убрала в морозилку – показать Антону. Смывать кровь со стекла она не стала.

Весь день Лика думала об утреннем происшествии. Разумеется, это сделала Даша. Кому больше? Видимо, решила, напугать ее, но не на ту напала. Трудно поверить, что Лика когда-то с ней дружила. Не сработало в тот раз ее предвиденье. Обычно же она с полувзгляда определяет таких, как Даша, а с ней почему-то не получилось. Наверное, это ОНИ ей помогли втереться к Лике в доверие. Похоже, Даша все больше наглеет: сначала – убитая женщина, потом – голубь прямо на Ликин подоконник. Тренируется, видимо, чтобы потом убить саму Лику. Наверное, до сих пор не простил ей Лешу. Если бы Лика не напомнила ему об их давней любви, он бы до сих пор был с Дашей. Жаль только, что не все сложилось хорошо: Леша только начал вспоминать Лику, но вспомнить до конца так и не смог. И обстоятельства сложились не в ее пользу: опять эта Даша! Все, что могла сделала, чтобы максимально отдалить Лику от возлюбленного, в том числе и физически. Это из-за нее Лику перевели в другой город. Под внимательный Катин присмотр. Они, видимо, связались телепатически. Катя ведь тоже с НИМИ заодно – слишком уж она красивая. Видимо, Катю и Лейлу тоже что-то роднит... А ведь Лика с Лешей сейчас могли бы быть вместе: если бы она была в родном городе, то после расставания с Дашей Леша понял бы, кто его настоящая любовь, и стал бы встречаться с ней. Им могло быть так хорошо вместе... Жаль, что он так до конца и не вспомнил, как они любили друг друга в прошлой жизни.

Лика мечтательно улыбнулась. Как было бы хорошо жить сейчас с Лешей, а не с Антоном. Нет, Антон, конечно, хороший, он так ее любит, но с ним у нее никогда не будет так, как могло бы быть с Лешей. С Лешей они могли бы стать Странником . Это когда тела два, а душа одна на двоих. С Антоном у них, конечно же, никогда так не будет, да и быть не могло: он совсем ее не понимает, ревнует к друзьям и подругам. А она, может, и рада была бы дома засесть, но не время сейчас – мир в опасности. Вот потом, когда все успокоится, может быть тогда... Хотя, вряд ли здесь будет спокойно, пока она на этой планете. Ни в этой, ни в следующих жизнях ей не будет покоя. Жаль, что Антон, по-видимому, лучшее, что будет у нее в этой жизни. Ну, что поделаешь, уж если не суждено ей быть счастливой в этой жизни, она примет это стойко. ..

«Вот! Посмотри, что она вытворяет!» – истерично прокричала Лика, тыча Антону в лицо мертвым голубем. Пришедший с работы парень такой встречи явно не ожидал. При виде мертвой, окровавленной птицы его чуть не вырвало, и он резко отклонился назад, чтобы голубь не угодил ему в лицо.

– Лика. Лика! Прекрати немедленно. Дай сюда!

– Нет, ты посмотри, посмотри, что она сделала!

– Кто? Что сделала? Да не тычь ты им мне в лицо, умоляю.

– Это Даша! Это все она!

– Это она что ли убила голубя? Да, убери ты его, в конце концов!

– А кто же еще? Она, конечно! Это она послала его в наше окно!

– Она? – Антон брезгливо осмотрел голубя.

– А может это кошка?

– При чем тут кошка? Это все она! Даша! Она хочет меня убить! Это она так предупреждает!

– Убить? Ты уверена?

– Более чем. Но я не могу позволить себе умереть. У меня еще слишком много дел на этой планете. Поэтому, умереть должна она.

58.

В тонком солнечном луче, падающем из окошка на потолке гаража, кружились пылинки. Марина смотрела на них, приходя в себя после случившегося. Она лежала на старом диване, о котором боялась спрашивать у Леши, откуда он его приволок (хотя привез он диван из дома). Леша лежал рядом с ней и обнимал ее одной рукой.

Когда-то Марина считала, что «это» бывает только после свадьбы. По крайней мере – у порядочных девушек. Потом рациональный ум как всегда победил, девушка поняла, что сексуальная жизнь – не показатель порядочности и других личностных качеств. Правда, она думала, что с ней это произойдет гораздо позже. После окончания института, или, по крайней мере, после восемнадцати. И, конечно, все будет спланировано и подготовлено. И она никогда бы не подумала, что все будет именно так. Она и первого поцелуя-то не ожидала. А запах бензина, машинного масла и теплой пыли еще долго будет преследовать ее в эротических снах.

Марина продолжала смотреть на танцующие пылинки. Видимо, она еще плохо себя знала. По крайней мере – не знала, что она такая. С другой стороны – какая «такая»? Ничего ужасного, в конце концов не произошло. Знала бы мама, интересно, что бы она сказала. Впрочем, проверять она не будет. Интересно, а что сказал бы Александра Сергеевна? Марина с трудом подавила смешок: вечно дурацкие мысли лезут в голову в самый неподходящий момент.

«Интересно, почему все воспринимают это как потрясение? По крайней мере, я читала... А я ничего подобного не чувствую,» – подумала Марина. Сама она уже долго не могла прийти в себя. Всегда тактичный Леша даже растерялся.

«Марин? Ты как?» – наконец спросил он.

– Я? Нормально.

– Ты…Ты не жалеешь?

Марина засмеялась.

– Нашел время спрашивать.

– Извини.

– Замолчи. Было бы о чем жалеть…

59.

Кинолог Иванов помешал чай, налитый в большую кружку. Он наконец-то научился довольно неплохо его заваривать. Почти, как мама. Хотя, так, как у мамы у него все равно не получалось. Николай вздохнул: все-таки он скучал по родным. Тем более, что на расстоянии обычно вспоминается только хорошее. «Съездить что ли домой на пару дней?» – подумал он. Такая поездка надолго излечит его от тоски по дому, особенно, когда он вспомнит, почему оттуда уехал. В последнее время он стал гораздо спокойнее и жизнерадостнее, главным образом потому, что не был ни свидетелем, ни участником родительских семейных разборок. А здесь ему было спокойно. Спокойно, но так скучно.

В первое время ему не хватало проносящихся за окном поездов. Он даже пробовал снимать квартиру возле вокзала, но после нескольких приступов дикой ностальгии отказался от этой идеи и поселился неподалеку от места работы. Впрочем, обе съемные квартиры были одинаково неуютные. А Николай, как и большинство мужчин, уют в доме создавать не умел. Он вздохнул и отхлебнул из кружки. Эх… Вот, была бы здесь женщина, вернее – девушка, с приятным запахом, мелодичным голосом и мягкими движениями…

– Точно, Колян, бабу тебе надо, – Джульбарс лукаво посмотрел на него со своей подстилки.

Собаку Николай все-таки списал. Джульбарс был уже слишком стар для работы: бегать ему было тяжело , он давно уже не успевал за кинологом; да и обоняние у него сильно ухудшилось, а работать одному Иванову уже надоело. Все ждали, что он отправит Джульбарса на усыпление, а он забрал его к себе, справедливо рассудив, что пес заслужил спокойную старость, большая часть которой у него и так прошла на работе.

– А ты-то откуда знаешь? – удивился Николай.

– Заметно, – ответил Джульбарс.

– Да, было бы замечательно. Мы бы с ней разговаривали…И гулять бы ходили.

– Угу, разговаривали бы они…Но, ты не стесняйся, я на кухню спать уйду.

Николай засмеялся: «Ну, Джульбарс! В обед сто лет, а все туда же!»

– Не сто, а шестнадцать, – обиделся пес.

– Впрочем, если переводить на человеческий, мне лет сто и есть. В ментовке уже ставки делают, когда же я наконец сдохну. Хотя, ты и сам, наверное, слышал.

– Слышал, конечно. Только, ты еще не скоро умрешь. По крайней мере – не в ближайшее время. От тебя не пахнет смертью.

– Слышь, Колян, ты это…Когда почуешь, что я умираю…Не предупреждай меня, ладно? Неожиданно хочу умереть.

– Ладно.

– А бабу ты все-таки найди.

– Угу, если найдется та, что меня не испугается.

– С чего она тебя испугается? У тебя же на лбу не написано, что ты оборотень. Хотя, скорее всего это не будет для нее секретом: вас ментов сейчас все оборотнями называют.

– Но, это же в переносном смысле.

– Я в курсе. Если бы в прямом – и другие кинологи меня бы понимали. Это ведь и не скроешь никак. Хотя… С твоей профессией можно прикрываться ночными дежурствами.

– Можно, но мне бы не хотелось. Все-таки доверие быть должно…

– Все-таки ты максималист, Колян, самый настоящий максималист. А ведь баба та тебе понравилась. Да?

– Лейла? Да, очень. Только… Ей и шестнадцати по-моему нет.

– Ничего, подождешь, пока вырастет. Такую бабу упускать нельзя.

– Джульбарс, ну что ты все «баба», да «баба»? Зачем же так грубо?

– А я простой, ты же меня знаешь. Может, и расскажешь ей когда-нибудь, как ты в армии превращаться начал. У тебя же в армии это началось?

– Началось не в армии, но впервые превратился действительно там. Ты бы видел, какой там лес…Красота. Сосны качаются и луна…Эх… Правда, сослуживцы меня как-то раз чуть не пристрелили.

– Да, сослуживцы – они такие, – резюмировал Джульбарс.

– Меня тоже несколько раз чуть ни пристрелили на задании. А с собаками ты тоже тогда стал разговаривать, или раньше?

– Разговаривал я с вами и раньше, но только там понял, что собаки меня понимают. Парни из части еще так этому удивлялись.

– Я смотрю, от тебя, Колян сплошная польза...

– Угу, я же еще по следу идти умею. Вот, нарушителей границы и ловил.

– А меня почему списал? Одному работать надоело?

– Нет, просто, понимаешь…

– Да, ладно. Я не обиделся.

– Найти бы еще этого странного старика.

– Да, судя по запаху, зажился этот дедок, еще больше, чем я, пожалуй.

60.

Стояла поздняя весна, почти лето. Молодая листва еще не запылилась, вечера вновь стали долгими и золотыми. Даже жаль было тех, кто умирал такой весной. Впрочем, многим из них себя было ничуть не жаль.

– А ниче так весна, да?– прервал мои размышления дядя Витя.

– Да. Красивая, – ответила я.

Старик был как-то не по-хорошему весел и доволен. Он шел радом со мной, улыбался и смотрел на меня озорным взглядом. И даже не просил хлебушка, что было для него совсем уж не характерно.

– Дядь Вить, а почему ты такой довольный, если не секрет? Еще кого-нибудь убил, или только собираешься?

– Я? Нет, вряд ли. Я же не ты, все-таки…

– А ты, выходит, знаешь, кто я?

– Да, за столько времени можно было догадаться, наверное.

– А вот я не знаю, кто ты. Так, кто же ты? Ты – чудовище?

– Я? Не знаю… Наверное, да… Особенно – в молодости…

– А что ты делал в молодости?

– Чего я только в молодости не делал…

– А твои родители? Они были чудовищами?

– Вот, мои родители точно были настоящими чудовищами. Отец бил меня постоянно, да и мать не отставала. Они трактир держали.

– А откуда ты?

Я решила все-таки докопаться до правды, насколько это возможно. Вот, ведь, стало любопытно, называется. И почему я раньше не спросила?

– Откуда я? Постой, я же раньше помнил… Я еще у профессора соус такой ел, который якобы там сделан… Говно, кстати, редкостное. Но, я съел. Я все ем. Как бы мне говно не начать есть при таком подходе…Хотя, нет, не начну, наверное. Я же не слепой.

– Ну, а соус-то как назывался?

– Майонез.

– Так, ты из Майона?

– Нет, из Прованса. Хотя, какая теперь разница.

– А..?

– Нет, теперь я буду спрашивать. Когда ты за мной придешь?

– Мне это неведом конец твоего срока. Думаю, как любое чудовище, ты проживешь долго.

– И за что мне это?

– Не знаю. Честное слово, не знаю.

– Эх… – погрустнел дядя Витя.

– А хлебушка у тебя, как всегда нет?

– Как всегда.

Он ушел, а я отправилась дальше по своим делам. Нет, все-таки, какая весна! Даже не знаю, говорить ли Даше, что уже скоро, скоро, скоро…

61.

С каждым днем Лика становилась все беспокойнее. Она часто оглядывалась на улице; проверяла, нет ли кого-нибудь в подъезде, прежде, чем выйти из дома и с подозрением вглядывалась в лица прохожих. Она знала: скоро ее придут убить. Именно об этом говорило Дашино предупреждение в виде мертвого голубя. Только она не сдастся просто так. Она даст убийцам отпор. Или, в самом худшем случае, произнесет эффектную и запоминающуюся фразу перед смертью.

Лика думала, что ее волнение совсем незаметно со стороны, поэтому никто не сможет оценить, как мужественно она переносит удары судьбы, даже такие тяжелые. Антон думал иначе. Не заметить Ликин страх было просто невозможно. Он знал, чего, вернее – кого она боится. И не знал, чем ей помочь. Вернее, как помочь наверняка он знал, но надеялся, то до этого не дойдет.

Антон прекрасно понимал всю беспочвенность Ликиных страхов: ну, зачем какой-то девочке-подростку ее убивать, даже если их отношения нельзя назвать дружескими? Да и как она это сделает, даже если вдруг на такое решится? Да и предупреждение, в виде мертвого голубя (б-р-р, гадость, на нем, наверняка, куча разных паразитов), честно говоря, показалось ему несколько надуманным.

Чтобы лишний раз удостовериться в том, что Лике ничего не угрожает, он стал наблюдать за Дашей и Лейлой. В лицо он их знал (однажды, во время прогулки, они увидели девочек издалека и Лика их ему «представила»). Но вывод, благодаря частым наблюдениям он сделал тот же самый: Лике ничего не угрожает. По крайней мере – со стороны этих девочек.

Вообще, Антон давно понял, что в психушке Лика оказалась не по ошибке. Большинство Ликиных страхов не только не имели под собой реальной почвы, но и были, мягко говоря, несколько странными для психически нормального человека. Да и эти вечные «грызы», с которыми она постоянно «боролась»… И ее шумные друзья, вечно ведущие какие-то «магические войны»…И странные ритуалы, которые они пытались провести…И страх перед тенями и сгустками тьмы (кто бы знал, что это за сгустки)…

Но, несмотря на все это, Антон ее любил.

62.

В женском отделении царило какое-то странное оживление. Большинство пациенток прилипли к окнам и, подобно спортивным болельщицам, выкрикивали: «Катя, мужик! Катя, мужик!»

«Катя – мужик?» – удивился было Рома, шедший к ней под каким-то предлогом. Но, увидев пациенток, облепивших окна и оживленно наблюдающих за чем-то на улице, сорвался и побежал. На улицу. К Кате.

– За мной тоже придет Он – с гордостью заявила одна из пациенток, указывая на стоящего за спиной у Кати мужчину в черном. Другие пациентки согласно кивнули.

«Иногда даже жаль, что я не курю,» – подумала Катя, глядя в окно.

«А-то бы вышла. На улице-то как хорошо! Впрочем, что мне мешает?»

Катя улыбнулась а направилась к выходу. Улыбнулся и мужчина с желтыми глазами, ждавший ее возле больничных ворот. Не улыбался только Он (насильственная смерть), шедший ей навстречу.

Улыбаться Катя не переставала. Какая весна! Как давно она не испытывала этого чувства. Чувства весны. Она подставила лицо солнечным лучам, расслабилась и ни о чем не думала. В сторону больницы она не смотрела и не видела пациенток, отчаянно стучащих в окна и кричащих. Не видел она и оборотня, подкрадывающегося к ней. А, поскольку у нее не было проблем с психикой, то и Смерть не видела.

Оборотень был рад: у него получилось. Раз уж ему не удалось в ту дымчатую ночь – удастся сейчас. Тогда ему помешал тот странный парень – Рома. Якобы муж, которого у нее нет. А сейчас ему не помешает никто. Даже Рома, хоть он и недалеко.

Зачем Катя ему нужна, оборотень и сам толком не понимал. Наверное, как всегда, чисто из спортивного интереса. Адреналина на ночной охоте ему давно уже не хватало, вот и решил днем попробовать. Да и баба красивая. Что еще надо?

В это время Катя повернулась к нему и застыла в изумлении, иронически улыбаясь. В этом состоянии ей все казалось очень забавным. Она смотрела на него, он – на нее. Оборотень не торопился. Пациентки заволновалисьвозле окон. Они видели, что вместе с оборотнем к Кате все ближе подходил мужчина в черном.

Это видели не только пациентки женского отделения почти в полном составе, но и один пациент мужского. И он не смог этого так оставить потому, что во-первых был благороден от природы и воспитания, во-вторых – потому, что был давно влюблен в Катю. Однажды он даже поцеловал ей руку и прочитал стихотворение Бориса Поплавского, после чего Катя старалась как можно реже бывать в мужском отделении.

Он не понял, почему она его испугалась: телосложение он имел хлипкое, носил очки и обладал внешностью типичного интеллигента, да, собственно, им и являлся.

А сейчас он распахнул раму, рывком вынул решетку и поставил ее на пол, прислонив к стене. Открывать вторую раму ему было лень, поэтому он просто разбежался и выпрыгнул в закрытое окно.

Катя и оборотень обернулись на звон стекла. Пациент легко приземлился (прыгал он со второго этажа) и, отряхнув с себя осколки, направился к ним.

– Вы…Вы… Что вы себе позволяете? – крикнул он оборотню, энергично жестикулируя.

Оборотень посмотрел ему в глаза.

– Оставьте даму в покое! Немедленно! И…Вон от сюда! Вон!

Катя обернулась к оборотню. Его уже не было. Он решил, что связываться с этим сумасшедшим – себе дороже.

А пациент взял за руку все еще улыбающуюся Катю: «Пойдем.»

Их, идущих, взявшись за руки и увидел Рома, когда выбежал на крыльцо.

Рома стоял на крыльце и тяжело дышал. Пациент с гордым видом вел свою даму. Катя улыбалась.

Мужчина в черном ушел очень удивленным. Пациентки махали ему вслед из окон.

63.

– Ты представляешь? – сказал Он.

– Представляешь – я сегодня пришел и не понадобился! Какой-то псих все сорвал в последний момент! Представляешь! Разве так бывает?

– Бывает иногда, – ответила я.

– Вспомни хотя бы Дашу. Она ведь должна была умереть уже давно. Но, не умерла.

– Да, ее судьба – умереть насильственной смертью. Я помню, что должен за ней прийти.

– А ведь скоро уже.

– Да. Совсем скоро.

– Жалко ее.

– Жалко. Интересно, в этот раз не сорвется?

– Думаю – нет. А ты считаешь – может?

– Ну, мало ли… В тот раз сорвалось же. И вообще, меня в последнее время почему-то не оставляет чувство, что я что-то забыл…Точнее – про кого-то забыл. А вот когда – не помню.

64.

Дина пришла к Лике и Антону без предупреждения и застала хозяйку очень подавленной. В последнее время ей становилось все хуже и хуже. Она была уверена, что скоро умрет и понимала, что бессильна что-либо сделать. Взгляд ее потух, прежняя активность сменилась полнейшим равнодушием ко всему. Лика сидела в кресле и тусклым взглядом смотрела прямо перед собой.

– Что с ней? – шепотом спросила Дина у Антона.

– Не твое дело, – так же шепотом ответил Антон.

Дина села перед Ликой на пол, взяла ее за руки и посмотрела в глаза.

– Ну, давай, рассказывай, что случилось, – потребовала она.

– Ничего, – слабым голосом ответила Лика.

– Со мной все в порядке.

– Да? – усомнилась Дина.

Не то, чтобы Дина была большим знатоком человеческих душ, напротив – ее представления о людях отличались редкостным своеобразием. А еще обычно она верила тому, что ей говорят. Но тут даже она заметила расхождение между словом и делом.

Так, – резюмировала Дина.

– Вставай. Сейчас мы пойдем на кухню, я заварю чаю, и ты мне все расскажешь.

Дина обняла Лику за плечи, с усилием подняла с кресла и повела на кухню. Антон молча последовал за ними. Несмотря на всю свою нелюбовь к Дине, он надеялся, что хотя бы она поможет Лике. Сам он уже все перепробовал и не знал, чем ей помочь и ругал себя за свою беспомощность.

Дина пожарила Лике яичницу, заварила чай и сделала несколько бутербродов.

– Ешь, – приказала она.

– Я не могу, – слабо воспротивилась Лика.

– Можешь, – возразила Дина.

– Ешь.

Лика довольно быстро съела все. Она действительно очень проголодалась. Дина налила ей еще чаю и потребовала: «Теперь – рассказывай.»

– Я скоро умру, – слабым голосом произнесла Лика и замолчала.

– И…почему ты так решила? – удивилась Дина.

– Даша, – продолжала Лика.

– Это всё она. Она уже давно тут развлекалась.

– Как? – спросила Дина.

– Недавно в подъезде убили женщину. Убийцу до сих пор ищут. Говорят, отпечатки его пальцев – пустые. И следы от ран очень странные. Как будто это сделал по меньшей мере чемпион по боевым искусствам. Это была она. Кому больше?

– А откуда ты знаешь? Ну, про следы, про отпечатки…

– Да, весь город об этом жужжит, – раздраженно бросил Антон.

– Она совсем обнаглела, – продолжила Лика.

– Убила женщину прямо в своем подъезде, возле своей квартиры. Она даже не считает нужным скрываться.

– А почему ты решила, что это именно она?

– А кому больше? Это Лейла на нее так влияет.

– Ну, да, я знаю, а ты-то тут при чем?

– Она предупредила меня, что я – следующая. Послала в мое окно мертвого, окровавленного голубя. Ты представляешь?! Представляешь!

– Да уж…

– Почему, ну, почему она меня так ненавидит? Что я ей сделала?

– Да уж, действительно, – ответила Дина, прекрасно знавшая, чем закончилась дружба Лики и Даши.

– Хотя, я, кажется, догадываюсь, – продолжила Лика.

– Это из-за Леши. Она так и не простила мне его. Он ведь от нее ушел вскоре после того, как я с ней поговорила. Правда, ему так и не удалось вспомнить меня до конца. Нам помешали. Я, конечно, и не ожидала, что будет легко. Мне ничего легко не дается. Счастье, вообще, не мой удел. Ни в этой жизни, ни в прошлых, ни в следующих. И второго шанса с Лешей у меня не будет. Не доживу я.

Все-таки нельзя так – держать зло за то, что не имеет для тебя никакого значения. Леша для нее с самого начала значения не имел. Это же было не на всю жизнь, я сразу это поняла, а они мне не поверили. Все равно они вскоре расстались, потому, что не были предназначены друг другу. Если бы они мне поверили – все было бы по-другому. Хотя, какая теперь разница – я все равно скоро умру…

Дина выходила от Лики довольная. Она всегда ей завидовала: сначала – популярности в их тусовке, а потом еще и Антон появился. И почему у этой умалишенной всегда было то, чего больше всего хотелось Дине. Правда, однажды ей уже удалось надолго устранить конкурентку (спецбригаду во время Ликиного приступа тогда вызвала именно Дина, но Лика об этом не знала). Дина улыбнулась: до нового отбытия Лики на лечение оставалось недолго.

65.

Этим вечером дедушка Лейлы и дядя Витя играли в шахматы. Вечер был просто чудесный, поэтому они распахнули окно, впустив в квартиру более или менее свежий воздух. В окно же они и курили.

Матушка Людмила вытащила батюшку Димитрия на прогулку. Домой они вернулись, когда уже начало темнеть.

Серафим и Кристина тоже пошли гулять. В такую погоду невозможно было сидеть дома. Весь вечер они пытались выбрать имя будущему ребенку, но ни на каком так и не остановились. Серафим даже предложил в святцы заглянуть.

Пашка остался дома, читал что-то фэнтезийное и мечтал.

Лике немного полегчало. На кухне у Дины они планировали новые магические войны и точно знали – все получится.кно мукно муртвого, ня, что я – следующая.__3838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838383838

Николай долго гулял с Джульбарсом. Пес быстро выдохся, но Николай домой не спешил. Он даже прошел мимо дома Лейлы, надеясь на встречу.
Марина и Леша укатили за город и любовались закатом с высокой горы.

Я, Он и Оно как всегда были при деле.
Даша и Лейла тоже не усидели дома в этот вечер. Они долго гуляли, болтая и смеясь, и ничто не омрачало их настроения. Когда они попрощались и разошлись каждая в свою сторону – уже стемнело.
Лейла вернулась домой в прекрасном настроении, вытряхнула пепельницы, щедро наполненные окурками, и легла спать.
Как только Даша свернула за угол, в глазах у нее потемнело, ноги подкосились, но упасть она не успела – Антон тут же подхватил ее на руки. Кусок арматуры он бросил на землю и спокойно двинулся в сторону своего дома.

66.

В три часа ночи в квартире Лейлы раздался звонок. Девушка вскочила с постели и бросилась к телефону. Звонила Роза, мать Даши.
– Лейла, алло. Даша у тебя?
– Нет. Она же домой пошла...
– Во сколько? Может, придет еще? – с надеждой в голосе спросила Роза.
– Мы до пол одиннадцатого гуляли.
Роза на другом конце трубки заплакала. Лейлу затрясло.
– Теть Роз, а на сотовый вы ей звонили?
– Звонила, -  всхлипнула Роза.
– И что?
– Абонент временно недоступен. Слушай, а позвони ты. Может, дозвонишься.
Лейла набрала Дашин номер. Абонент временно недоступен.
– Что же делать-то теперь, что делать? – плакала Роза.
– Всех подружек обзвонила, нету ее ни у кого. Слушай, а она точно домой собиралась?
– Точно.
– Валентин с мужиками пошел ее искать. Может, лежит сейчас где-нибу-удь...
За пять минут разговора Лейла уже представила себе все худшие из возможных и невозможных вариантов развития событий, но все равно попыталась успокоить Розу.
– Теть Роз, может, она в больнице. Ну, машина там сбила...
– Да, обзвонила, я, обзвонила! И больницы все и морги обзвонила! И в милицию звонила.
– Что сказали?
– Сказали – в розыск только через три дня. Вернется, говорят, ваша девочка, только утром и уже не девочкой.
– Вот, уроды!
– Слушай, а, может, правда? Может, она у своего парня? Я даже не знаю – он у нее вообще есть? Она же мне ничего не рассказывает.
Лейла вздохнула: "Нету у нее парня, теть Роз".
Ну, что же делать? Что же делать? – разрыдалась Роза.
В комнату вошел перепуганный дедушка.
– Внученька, что случилось?
– Даша пропала.
– Так, в милицию надо звонить.
– Звонили уже. В розыск только через три дня.
– Да, ее за эти три дня десять раз успеют...

На лице Лейлы отразился ужас: что же делать-то? Что теперь делать?

67.

Рано утром кто-то постучал в Пашкино окно. Он выглянул. Это была Лейла. По выражению ее лица он понял, что ничего хорошего не произошло. Пашка открыл окно.
– Что случилось?
– Даша пропала.
– Когда? Только вчера вас видел…
– Вчера вечером и пропала. Пошла домой и не дошла.

– А милиция – что?

Лейла махнула рукой.

– Слушай, я к тебе как раз по поводу милиции. Ты в курсе – Серафим сегодня на работе?

– Да, вроде. Сейчас, позвоню, узнаю точно.

Пашка набрал номер.

– Привет. Ты сегодня дежуришь? Тут Лейла пришла, говорит, Даша пропала. Конечно, уже идем.

Пашка дал отбой и сообщил: «Дежурит».

– Сейчас, оденусь и пойдем. Подожди минутку.

Через пятнадцать минут они уже были в милиции, еще через пять – нашли Серафима.

– Значит, так, – сказал он: Сейчас пробьем по базе, может, ее задержали где.

– За что? – удивилась Лейла.

– Да, мало ли. Неопознанные трупы я сам съезжу, посмотрю.

Лейла охнула и прислонилась к стенке.

– Вот-вот, – резюмировал Серафим: говорю же, сам съезжу. Кстати, тете Розе передайте, по закону заявление можно уже сейчас написать. Но такие заявления принимаются только от родственников. Так, что пусть сама приходит, или отца пришлет.

– Я позвоню ей, – Лейла достала сотовый.

– Пусть приходит немедленно. Выясним, где она пропала и поедем на место.

– Так, зачем выяснять? Я знаю, – сказала Лейла.

– Мы с ней попрощались и отправились по домам, я видела, как она до угла дошла.

– Бюрократия, блин. Без заявления группа туда не поедет. И еще скажи, пусть захватит какую-нибудь ее вещь. Лучше всего – обувь ношенную или носок нестиранный.

– Зачем?

– Должна же собака взять след. Как она, иначе, узнает, какой из следов ее.

Через некоторое время опергруппа была уже на месте. Кинолог Иванов дал понюхать ботинок своему новому псу Грому, а потом поднес к лицу, и , вроде бы, сам понюхал. Это заметила только Лейла. «Странный он, – подумала она: фетишист что ли? Есть же такие, которые прутся от ношенной обуви.»

Гром взял след сразу. Иванов – тоже. Но, дойдя до угла оба его потеряли. Иванов даже прошелся туда-сюда по следу, убеждаясь, что до угла след был. Но, Даша словно бы улетела. Правда, на месте ее предполагаемого взлета лежал ржавый железный прут. И прут этот хранил слабый запах ее волос. И еще – запах пота. Мужского. Мужчина волновался и рука, держащая прут сильно вспотела. Должно быть, он давно поджидал свою жертву, потому, что здесь было много его следов. Он явно топтался на месте. А потом, по всей видимости, взял ее на руки и понес. Вполне могло оказаться, что его никто не видел – Лейла сказала, что гуляли они до пол одиннадцатого, а весной в это время уже темнеет, да и улицы здесь безлюдные.

– Пойдем-ка, Гром, – позвал Иванов.

– Колян, ты же говорил, что потерял след.

– Нашел, выходит.

Иванов с Громом пошли по следу. Гром недоумевал. Нужного ему следа не было, а кинолог вел себя так, как будто был. Когда они завернули за угол, и опергруппа их больше не видела, Иванов объяснил собаке, какой след нужно взять. Понятливый Гром взял его быстро и они побежали. Новый пес был молодым и сильным, поэтому то, что кинолог бежит быстрее собаки, не так бросалось в глаза.

Вскоре они вернулись.

– Ну, что, Колян? – спросили его.

– Долбанные стоянки, – выругался он.

68.

В соседней комнате звучали два голоса: мужской и женский.

– Зачем ты приволок ее сюда?!

– Думаешь, на улице надо было убить?

– С чего ты взял, что ее вообще нужно убивать?

– Ну…Ты же ее так боишься.

– Конечно, боюсь, от нее всего можно ожидать! А теперь будет еще хуже: сюда нагрянут ее сообщники и перебьют нас!

– Ну, это вряд ли, конечно…

– Ты мне не веришь?

– Почему? Верю, конечно…

– Нет, не веришь! Ничего, увидишь еще, когда они придут…

Кто-то заглянул в комнату, потом резко захлопнул дверь.

– Еще и к батарее ее привязал! Какая банальность!

– Нет, как будто у меня варианты были! Куда я ее должен был привязать по-твоему?

– Ну, я не знаю, но все-таки…

Женский голос показался Даше знакомым. Девушка медленно открыла глаза. Деревянный пол в редких чешуйках краски. Старая железная кровать с панцирной сеткой. Книжные полки от пола до потолка.

С тех пор, когда она в последний раз здесь была, многое изменилось. стало чисто, перестало вонять, полки теперь висели аккуратно, но квартира была все равно Ликина. Вот тут Даша и испугалась по-настоящему.

Голова болела, ноги были связаны, а руки привязаны к батарее.

«А смерть ведь говорила, что мне недолго осталось,» – подумала она.

«Вон, оно как вышло. Самое поганое, что никакой надежды нет. Что ж, не больно и хотелось. Хотя, умереть от руки сумасшедшего – не лучший вариант, конечно. От этих психов можно ждать всего.»

Даша прислонилась головой к стене. Голова болела. Больше всего ей сейчас хотелось подушку. И лечь удобно. И, желательно, под одеялом и дома.

Девушка подтянула колени к груди. Дома она теперь точно никогда больше не побывает, даже мертвая. Закопают где-нибудь под корнями высокой, старой ели…

Краем глаза Даша заметила какое-то движение. Дверь бесшумно приоткрылась и так же бесшумно закрылась. Возле двери стояла Смерть. «Ну, вот и все,» – подумала Даша.

– Что, уже все? – спросила она.

– Сильно больно будет?

Смерть подошла к ней и села рядом.

– Нет, ты умрешь не сейчас. За умирающими насильственной смертью приходит Он, а не я.

– А ты здесь зачем?

– Поддержать тебя.

– Спасибо. А больно-то будет?

– Не сильно и не долго.

– И то хорошо.

– Боишься?

– Не особенно. Только жалко умирать. Я бы пожила еще.

– Но ты можешь прожить еще долго. С нами. Ты проживешь столько, сколько никогда бы не прожила здесь.
– Хорошо, конечно, только профессия мне не нравится.
– Подумай. Время еще есть.
Смерть вышла из комнаты. За стеной раздались голоса.
– Ты видел?!
– Что?
– Женщину. Только что вышла из комнаты и прошла по коридору.
– Нет.
– Я же говорила, что скоро явятся ее сообщники. Я слышала, как она с ней говорила!
– Ни с кем она не говорила.
– Нет, говорила, я слышала!
– Ну, хочешь, я пойду, посмотрю?
Дверь на несколько секунд открылась, Даша подняла глаза, но дверь уже захлопнулась.
– Я же говорил, нет там никого, кроме нее, – донеслось с кухни.
"Чего это они так переполошились?" – подумала Даша.
"Ах, да, точно. Смерть же видят только убийцы и душевнобольные, а Лика как раз из числа последних
Интересно, меня уже ищут? Глупый вопрос, конечно. Искать-то ищут, а вот найдут ли?"
И тут Даша вспомнила – не найдут. Или найдут, когда будет уже поздно.

69.

Я вышла из дома, где держали Дашу. Я думала, что жалость мне не свойственна, но Дашу я именно жалела. К тому, кого видишь больше одного раза, невольно проникаешься симпатией.
На душе было тяжело. С тех самых пор, как появился Он, я не посещала людей, которым предстоит насильственная смерть. Я уже успела забыть, насколько это страшно. Хотя, страшного и в моей практике хватало: больницы, самоубийства.
Но, все-таки, какое зверство: привязать к батарее и заставлять в страхе ждать. Он что, не мог ее сразу убить?
Никогда не питала к людям особенной любви, но после таких случаев начинаю их просто ненавидеть. Хотя, мне ли удивляться? Я видела и не такое. Никогда не понимала – так боятся меня и Его и делать все, чтобы быстрее с нами встретиться.
Я остановилась. Дашу все-таки было жалко. Может, помочь ей? Можно, в конце концов найти человека, который меня видит, благо, таких предостаточно. Или самой вывести ее оттуда, ведь для меня не существует закрытых дверей и нет людей, способных мне противится. Но, нельзя. Я всегда прихожу только вовремя.
– Здравствуй, доченька. А сигаретки у тебя не будет?– услышала я знакомый голос.
– Нет, ты же знаешь.
– А хлебушка?
– И хлебушка нет.
– Ты думаешь, я не знаю, кто ты? – без всяких предисловий спросил дядя Витя.
– Ну, и кто же?
– Ты – смерть. С тобой еще мужчина и ангел.
– А я знаю, почему ты нас видишь.
– А, кстати, почем? Я, вот, не знаю. Всегда удивлялся...
– Ты убивал людей?
– Да.
– А отклонения в психике есть?
– Не знаю.
– Значит, потому, что убивал. Все убийцы и сумасшедшие нас видят.
– Слушай, это же сколько людей, получается..?
– Нет так много, на самом деле.
– Но, все-таки...
– Мы ходим быстро. Чтобы нас увидеть, нужно момент поймать. Да и беседовать снами мало кто догадывается. Хотя, все люди разные. На мне, однажды, даже напали.
– Вот, дурак. Или это баба была?
– Нет, именно дурак.
Дядя Витя схватил меня за руку: "Вот, ты все ходишь, ходишь, а за мной когда придешь?"
– Я не знаю, тебя пока нет в моих списках.
– Ну, когда же? Я так устал.
– Я знаю, но извини. Я могу прийти только вовремя, никак иначе.
Я ускорила шаг, но дядя Витя не отставал. Он повис на моем локте и вопил: "Забери! Забери! Забери меня, слышишь?!"

70.

Лейла шла домой. Поиски ничего не дали. Никто не видел Дашу тем вечером, а если и видел, то только вместе с Лейлой.
Невдалеке она увидела дядю Витю. Он как-то странно себя вел: как будто бы с кем-то разговаривал, хотя был один. Потом закричал: "Забери! Забери! Забери меня, слышишь?!" После чего повернулся в другую сторону и куда-то поплелся.
"Совсем дядя Витя с головой раздружился," – подумала Лейла.
При виде девушки старик оживился.
– Здравствуй, а хлебушка у тебя не будет?
– Нет. Хочешь, пойдем ко мне, покормлю.
– Можно. А сигаретки?
– Я не курю. Дома дам дедушкины.
– А почему ты такая грустная?
Лейла удивилась. Обычно, такая внимательность старику была не свойственна. 
"Уж, кто бы говорил," – подумала она, потому, что на лице дяди Вити до сих пор отражалось страдание невероятной силы, но вслух сказала: "Даша пропала."
– Это подружка твоя что ли?
– Да.
– Так, которая курит?
– Она бросила.
"Только толку теперь от этого," – подумала Лейла.
– Слушай, дядь Вить, дедушка сейчас дома, иди один, а я еще пройдусь.
– Ладно, ответил дядя Витя, похлопал на прощание Лейлу по руке и ушел в направлении ее дома.
Минут через пять с Лейлой поравнялся Пашка.
– Привет.
– Виделись.
– Отец сегодня отслужил молебен об отыскании рабы божьей Дарьи, – сказал Пашка и подумал: "И боится, что придется служить об отыскании погибших."
"Толку-то от этого молебна, лучше бы помог ее искать", но вслух сказала: "Поблагодари его от меня." В конце концов человек старается, пусть даже так.
– А Кристина карты на Дашу раскладывала, сообщил Пашка.
– И как?
– Вышло, что проблема разрешится с  помошью силы и смерти.
– Она умрет, выходит? – Лейла не верила ни в молитвы, ни в гадания, но встревожилась.
– Нет. То есть, не обязательно. Смерть в картах Таро обозначает конец и, одновременно, начало нового периода.
– Ну, вот, жизнь без Дашки и начнется, – упавшим голосом произнесла Лейла.
– Проводить тебя до дома? – предложил Пашка
– Не надо.
"Ну, вот. Хотел поддержать, а сам только расстроил," – подумал Пашка и ушел.
Лейла побрела по улице. Домой она не торопилась, словно бы на что-то надеясь. Смеркалось.
"Пора бы домой уже," – подумала девушка.
"А-то, кто знает, может, следующей я пропаду."
Вдруг из-за соседнего дома вышел какой-то мужчина. Шел он как-то странно: то наклонялся, то присаживался на корточки, то вставал на четвереньки и нюхал, нюхал, нюхал.
Ноздри его постоянно двигались, а на лице читалась напряженная работа мысли.
"Что за псих?" – подумала Лейла.
"Каких только чудиков у нас тут ни водится. Может, и Дашку такой же... Стоп! Это, наверное, он и есть! От Дашкиного тела, наверное, уже избавился и теперь новую ищет!"
Сердце Лейлы часто забилось от страха. Она замерла, надеясь, что странный незнакомец пройдет мимо, но он тут же резко обернулся в ее сторону.
-Лейла, – улыбнулся он.
Это был кинолог, Колян, кажется.
Так, вот оно что! Вот, почему он не смог взять след. Вернее, его собака. Не сам же к себе он опергруппу должен был привести. А собаке, небось, потихоньку что-нибудь скомандовал, чтобы не выдала его.
А еще в милиции работает и улыбка такая добрая, располагающая... Хотя, в милиции как раз проще всего спрятаться.
– Лейла, почему ты меня боишься?
Откуда он знает?
Лейла даже не подумала, что страх мог отразиться на ее лице. Впрочем, она давно привыкла сохранять невозмутимость в любой ситуации. Не подвела она ее и на этот раз.
– Подожди! – кинолог схватил ее за руку и понюхал, глубоко втянув воздух.
"Точно, извращенец," – подумала Лейла.
– Старик. С каким стариком ты недавно виделась? Он еще брал тебя за руку. Здесь, – кинолог сомкнул пальцы вокруг ее правого предплечья, как раз там, где ей на прощание пожал руку дядя Витя.
"Откуда он знает?"
– Откуда вы знаете? – надо было заболтать его, выиграть время.
– Я чувствую.
– А что вы здесь делали? Вроде как нюхали что-то?
– Да, воняет тут чем-то...
"И ради этого нужно было опускаться на четвереньки?" – подумала Лейла, но озвучивать свою мысль не стала.
– Ну, я пойду?– спросила она.
– Конечно. Разве я тебя держу?, снова улыбнулся кинолог.
Лейла ушла, оглядываясь на него, готовая в любой момент сорваться и побежать. Иванов растерянно смотрел ей вслед. Он не сразу понял, почему она его так испугалась, а когда понял, в голове засела мысль: интересно, что она подумала?
Подом до него дошло, что про старика он так и не выяснил. Ничего, спросит потом, они же еще увидятся. А старик был тот самый, проживший сотни лет и пахнущий голубями. Он ни раз натыкался на его слабый, пунктирный запах этим вечером, но старался не отвлекаться. Лейла испугалась совершенно зря – он искал Дашу.

71.

Утром в прокуратуру зашел старик, по виду – почти типичный алкаш.
Он почитал таблички на кабинетах, потом остановился возле стенда с информацией, прямо напротив образца заявления явки с повинной.
– Что, дедуль, с повинной решил явиться, – подколол его кто-то из проходящих мимо.
– Ага, – рассеяно ответил старик, не отрываясь от образца заявления.
– Небось, выпил больше всех и решил признаться, – вступил очередной остряк.
– Я не пью! – воскликнул старик с таким комическим возмущением, что все вокруг рассмеялись.
– Папаш, может, вам помочь чем? -  вышла из кабинета одна из инспекторов.
– Нет, не надо.
– Тогда идите домой, нечего вам тут делать.
– Хорошо.
Старик наклонился, шаря по столу, стоящему под стендом с информацией.
– Может, все-таки помочь?
– Нет!
Старик вышел их прокуратуры, держа руку в кармане.
– Слушай, а он бланк стащил. И ручку.
– Какой бланк хоть?
– Явку с повинной.
– Ну, вот, пусть  и повинится в краже казенной ручки, дурак старый.
– И зачем ему бланк понадобился, хотелось бы знать?
– Да, псих, наверное, что с него возьмешь...
"И как они вообще хоть что-то раскрывают с таким отношением?" – думал у себя на чердаке дядя Витя, расправляя бланк явки с повинной.

6.

– И куда ты собрался ее девать? – услышала Даша из соседней комнаты.
– Вынесу ночью потихоньку и закопаю в ельнике за городом.
"Он что, мысли мои прочитал?" – подумала Даша.
"Хотя, с другой стороны, а где еще? А про убийство он ничего не говорил. Он, что, живьем меня собрался закапывать?"
Дашу мгновенно охватил ужас. С мыслью о смерти она уже свыклась, но похороны заживо! Это уж слишком, пусть даже она будет лежать в лесу и ее труп потом оплетут корни старой ели.
"Романтично-то как," – подумала она: "Ельник, старые деревья... Наверняка потом про это сложат красивую городскую легенду, может быть даже не одну...В лес бы сейчас. Только без этих двух психов. И в живых бы остаться. Я бы каждому дню радовалась, никого не обижала бы, делала бы все, что захочу и все, что задумаю. Но, смерть, увы, не ошибается."
Даша вздохнула.
Из-за стены вновь раздались голоса.
– Слушай, Лик, может, не надо? Может, отпустим ее?
– А зачем ты ее тогда сюда приволок?
– Я хотел... я хотел, чтобы ты была счастлива. Чтобы перестала бояться. Я на все для тебя готов. Я так тебя люблю.
– Я не перестану бояться, пока она жива. Да и без нее у меня полно врагов, готовых убить меня!
– Она всего-навсего девочка. Она не убьет тебя, даже если и хотела бы.
"Ты не поверишь, сейчас хотела бы, как никогда, лишь бы жить. Хотя, нет. Не смогла бы я человека убить. Даже если бы точно знала, что это признают допустимой самообороной."
Тем временем разговор за стеной продолжался.
– Девочка? Это только видимость. Ты прекрасно знаешь, кто она на самом деле, я же тебе рассказывала!
Антон, признаться, подзабыл и теперь лихорадочно пытался вспомнить.
– Кто бы она ни была – это не повод самим становиться убийцами.
– Но, тогда она убьет меня!
– Может, это твоя судьба?
– Ты так равнодушно об этом говоришь. Ты все врешь – ты совсем меня не любишь.
– Я люблю тебя. Мы можем уехать. Нас никто не найдет: ни твои враги, ни милиция, ни врачи. Уж если до сих пор не нашли, то и дальше точно не найдут. Тем более, что никто не догадался поискать тебя у тебя же дома, хотя, будь я на их месте – первым делом сюда бы заявился.
– А с чего ты взял, что меня ищут?
– Думаешь, не ищут?
– Ты прекрасно знаешь, что меня поместили туда по ошибке. Из-за нее, кстати.
– По ошибке или не по ошибке, но тебя ищут. И как бы медленно у нас убийства не расследовали, рано или поздно кто-нибудь вспомнит, что вы с Дашей общались. Та же Лейла. У них вряд ли были секреты друг от друга. И сюда придут.
Глаза Лики расширились еще сильнее. 
– И что же делать? – спросила она.
– Я же говорю – давай ее отпустим и уедем отсюда. На нас не будет висеть убийство и никакие психиатры нас не найдут.
– Но, она все расскажет.
– Что она расскажет? Я завяжу ей глаза и отведу куда-нибудь ночью. Она же нас даже не видела. И пути сюда она не знает. Что она следакам покажет?
"Еще как покажу," – подумала Даша.
"Только выведи меня отсюда, ну пожалуйста."
– Покажет, еще как. Она же здесь была, и ни раз, ты в курсе? И дорогу сюда знает. И мой голос, наверняка, узнала.
"Лик, а не такая уж ты и дура," – подумала Даша.

"Вы бы, кстати, еще погромче орали, я бы точно твой голос не узнала..."
– А ты в курсе, что то, что ты сделал, называется "покушение на убийство"? За него тебя и посадят, и меня заодно. Наверняка, еще и нераскрытые преступления на нас повесят, для отчетности!
– Что же делать? – растеряно спросил Антон.
– Убей ее, а ночью закопай в ельнике. Никто не узнает. Нет тела – нет дела. Ее признают умершей только через пять лет.
– Могут и через полгода, если посчитают, что пропала при обстоятельствах, угрожающих жизни.
– А ты-то откуда знаешь?
– Знаю и все.
– Полгода – тоже не мало. Единственное – Лейла может на нас навести. Придется и ее убить.
– Да, наверное, – упавшим голосом произнес Антон.
– Не сейчас, конечно. Сначала от этой нужно избавиться.
Даша резко рванулась. Рывок отозвался болью в голове, но результатов не дал, так же, как и предыдущие. Теперь и Лейла в опасности. Как же предупредить ее? Никак. Одна надежда, что с ее исчезновением Лейла стала осторожнее. И то, только если заподозрили появление маньяка. Что же делать-то? Что делать?
Антон громко рылся в ящиках на кухне. Даша надеялась, что он собирается готовить, а не ищет нож для того, чтобы убить ее. Она знала, что все равно умрет, но хоть немножко пожить еще, пусть, даже так. После долгой паузы Лика продолжила.
– Она больше не будет посылать мне в окно окровавленных голубей. Когда она умрет, ее чары спадут с Леши и он поймет, что мы с ним на самом деле предназначены друг другу. Ему, конечно, будет неприятно, что он так долго не понимал, что его околдовали, но что делать. Я расскажу ему, как обстоят дела на самом деле и мы с ним будем вместе всю жизнь. И следующую тоже. Лейлу, кстати, лучше не закапывать, а разобрать на детали и рассыпать где-нибудь. Это даже не убийство, она же робот.
– Что ты сказала!?
– Робот она, говорю. Ты совсем меня не слушаешь.
– Но, как  же..? Я же люблю тебя. Никто не будет любить тебя так, как я. И Леша твой... Вряд ли он тебя даже помнит и, уж точно, не любит.
– Заткнись! Не смей так говорить! Конечно, он не помнит меня, ему же стерли память. Но я верну ему ее и мы будем вместе!
– Нет!
– Да!
– Он бы не убил ради тебя!
– Это только лишний раз доказывает, что он лучше тебя.
– Лика...Ты совсем меня не любишь, получается?
– Не люблю и никогда не любила! Но, ты же должен понимать, что это не имеет никакого значения! Твоя жизнь для вселенной вообще никакого значения не имеет, в отличии от моей! Но, когда меня найдут мои соотечественники, тебя отблагодарят.
– Значит, ты никогда меня не любила?
– Нет. Иди, убей ее.
И тут что-то со свистом рассекло воздух. Потом раздался какой-то жуткий звук. Будто что-то перерубили одним ударом. Потом – звук падающего тела и, чуть позже – еще чего-то – небольшого, но тяжелого. Потом Даша  услышала тяжелые шаги. Потом Антон громко   заплакал и все никак не переставал. Лику Даша больше не слышала. Она не сразу поняла, что случилось, а когда поняла, стала ждать, чтоонвот-вот придет, чтобы убить ее. Но он не шел, а только плакал и плакал.

72.

За Дашей мы отправились втроем, в надежде, что уговорить ее стать нашей дочерью все-таки удастся. Услышав крики за дверью мы остановились.  Он часто их слышит перед тем, как кого-то забрать. В следующую секунду Он вошел в квартиру. За дверью раздался звук падающего тела. Сколько раз я его слышала.

Я и Оно вошли вслед за Ним. Под ноги нам покатилась голова, и остановилась, стоя на макушке и уставившись на нас зеленоватыми глазами. Вокруг головы облаком рассыпались длинные светлые волосы. Рот открылся в последнем то ли вздохе, то ли крике и тут же закрылся. Взгляд сфокусировался на нас и остановился, теперь уже навсегда. Рука лежащего на полу тела махнула перед собой, как бы защищаясь, потом упала на грудь. Из шеи текла кровь. Много крови. Перед телом на полу сидел парень и плакал, раскачиваясь взад-вперед. Когда мы вошли, он посмотрел на нас, потом отвернулся и зарыдал еще громче.
– Я что, умерла? – девушка стояла и смотрела на свой труп.
– Ой, я совсем забыл. Да, умерла.
– Так быстро. Так неожиданно. И что теперь? Я встречусь с моим народом? Я вернусь на мою планету?
– Вряд ли. Твоя планета существовала только в твоей голове. Ты же видела нас еще при жизни?
– Да.
– С какого возраста?
– С двенадцати лет.
– Ну, вот. А с тех пор твое заболевание только прогрессировало.
– Знаете, я только сейчас это поняла. Пока я была жива, все казалось таким реальным. И Дашу из-за этого чуть не убили.
– А кто, собственно, должен убить Дашу, – спросила я.
– Он, – показало Оно на плачущего.
– То есть, он сейчас встанет? Время уже поджимает.
– Да, через три минуты должен, – ответил Он.
– Может, пойти, поддержать Дашу, спросило Оно.
– Нет, ответил Он.
– Лучше неожиданно, тогда не так страшно.
– Тебе лучше знать.
Прошло три минуты. Потом пять. Семь. Девять. Парень все так же сидел на полу и плакал, раскачиваясь.
– Все. Она сегодня не умрет. Я могу прийти только вовремя  и время уже прошло.
– А когда она умрет? – спросила я.
– Неужели, скоро?
– Пока не знаю, значит – не в ближайшее время. И не сегодня точно.
– Тогда – пойдемте, – резюмировало Оно.
– А, может, Дашу развяжем? – предложила я.
– Мы не имеем права вмешиваться. К тому же, она не умрет, я же сказал.
Мы вышли на лестничную клетку. И тут в мою руку вцепились чьи-то костлявые пальцы.
– Здравствуй, дочка. А у них сигаретки есть?
– Нет.
– А хлебушек?
– И хлебушка нет.
– А пришла ты не за мной?
– Нет.
– Да, когда же ты соберешься уже? 
– Как всегда – вовремя.
– И когда? Когда наступит мое время?
Я и Он одновременно посмотрели на Оно.
– Я не знаю, – ответило Оно.
– Я не вижу настолько далеко.
– А вы разве не знаете заранее, – вступила в разговор Лика.
– Знаем, но незадолго. И все может измениться. Как сегодня, например. Ведь сегодня не ты должна была умереть.
– Надо же, как интересно, – ответила Лика.
– И часто такое случается?
– Нет, очень редко. В основном все смерти предсказуемы.
– Может, и мою предскажешь? – вступил дядя Витя.
– Я устал уже. Устал, понимаете? Уже сбился со счету, сколько живу. Полмира обошел, столько языков выучил, сам себя потерял, а ты все не приходишь!
– Послушай, но для чудовища большой срок жизни – это нормально.

– То, что я – не чудовище! Чудовище! Ну, надо же такое придумать!
– Так ты -не чудовище? – удивилась я.
– Да, и я тоже думал, что не похож – вступил Он.
– А кто же тогда? Люди столько не живут, – задалось вопросом Оно.
– А мы разве не должны идти? – вклинилась Лика.
– Подожди, мне уже самому интересно, – ответил Он.
– Тем более, тебе уже некуда торопиться.
– Слушай, а может, о себе расскажешь? – предложила я.
– Кто ты? Откуда. Когда впервые начал видеть нас и что этому сопутствовало.
– Меня зовут ВиктОр, – начал дядя Витя.
– Может, ВИктор? – вставила Лика.
– Нет – ВиктОр. Мои родители держали кабачок в Провансе. Если кто и был настоящими чудовищами, то это они. Лет в шестнадцать, кажется, я ушел из дома и стал разбойником. Как в той песне: "Сколько я зарезал, сколько перерезал..." Нашей банды все боялись. Кровавый ВиктОр – так меня звали. Однажды мы просто не рассчитали сил. Сам король в наших местах проезжал. Или – не король. Не помню уже. Только охраны у него оказалось много. Всех моих ребят тогда убили. И меня.
Только, они умерли, а я – нет. Полежал-полежал, приставил голову на место – и приросла ведь, дней через десять, правда. Приходилось тряпкой приматывать, пока не прирастала. 
С тех пор я много где побывал и много чего повидал,случалось и убивать, но, чтобы разбойничать – это никогда.
– И что же нам с тобой делать?
– Заберите меня уже!
– Хорошо, пойдем, – Оно протянуло дяде Вите руку.
– А можно я к себе поднимусь? Всегда мечтал умереть в собственной постели.
– Хорошо. Стариков из постели я чаще всего и  забираю.
Дядя Витя, гремя лестницей, полез на чердак. Оно поднялось за ним. Вскоре они оба спустились обратно. И мы, наконец, ушли.

73.
Вечером, выгуливая Джульбарса, кинолог Иванов встретил Серафима. В руках у Серафима был большой пакет со сладостями и соленьями.
– Привет. Из магазина?
– Угу, вот, Кристине купил, – Серафим приподнял пакет.
– Набрал, как для беременной. Моя сестра, когда была в первый раз беременна, объедалась конфетами и черемшой заедала... Стоп. Я что-то пропустил?
– Колян, ты бы особо языком не трепал-то. Мы пока  никому не говорили.
– Ладно.
"Я бы все равно раньше всех узнал," – подумал Николай.  Серафим не знал, что скрыть что-то от кинолога практически невозможно.
– А ты чего? Собаку выгуливаешь?
Серафим погладил Джульбарса. Он почти не ошибся: может, псу и не требовались столь длительные прогулки, но Николай взял его с собой, чтобы было на кого свалить, если он вдруг что-нибудь унюхает.

Серафиму нужно было домой, а Николаю было все равно, куда идти, поэтому они пошли вместе. Кинолог не переставал нюхать, надеясь, что нужный след встретится на их пути. И вдруг он почувствовал тот самый запах, словно бы споткнулся об него. 
Серафим с удивлением посмотрел на внезапно остановившегося кинолога.
– Колян, ты чего?  – спросил он.
– По-моему, Джульбарс что-то почуял.
– Джульбарс? – усомнился Серафим. 
– Неужели он еще хоть что-то чует?
"Еще как чую. Понял, не дурак. Куда идти, Коль?" – сказал Джульбарс, но услышал его только кинолог.
– Кажется, где-то здесь, – отозвался Николай.
– Коль, а что он, собственно, почуял-то? – спросил Серафим.
– Следы, обнаруженные на месте исчезновения Даши.

– Откуда ты знаешь, что именно их?
– Ну... Я потом туда с ним возвращался… Думал – вдруг он почует чего.
Тем временем, Джульбарс, повинуясь еле заметным движениям руки кинолога повернул направо, старательно нюхая землю, потом вошел в подъезд. Потом они втроем вбежали на второй этаж. 
"А ведь Колян бежит быстрее собаки", – заметил про себя Серафим, но не придал значения.
Они остановились возле двери. Джульбарс сел. Николай кивнул на дверь. Запах крови он почувствовал еще на первом этаже, но здесь он просто валил его с ног. 
Серафим недоумевал: кинолог привел его к какой-то двери, найденной списанным псом. Почему он так уверен? Тем временем Николай толкнул дверь. Дверь была не заперта. И тут же прислонился к косяку: на них уставилась застывшим взглядом голова Лики. Кровь заливала коридор до самого порога. Возле тела сидел Антон, плакал и раскачивался.
"Ни хрена себе... Блин, Колян же крови боится," – подумал Серафим.
Николаю, действительно было не по себе.
– Коль, ты выйди, наверное. С этим (он кивнул на Антона) я и без тебя справлюсь.
– Нет, я помогу. Мало ли...
Они осторожно подняли Антона, посадили возле батареи и пристегнули к ней наручниками, которые были у Николая.
"Как-то странно Колян гуляет: с собакой, с наручниками»... – подумал Серафим.

Даша, услышав шаги, подумала, что это Антон и замерла в страхе. Но спрятаться от кинолога было невозможно. Обезвредив и без того уже безвредного Антона он сразу направился в ту комнату – к Даше. Пока он развязывал ее, в комнату вошел Серафим.  
"Даша?" – удивился он.

Во второй раз Николай поднялся сюда уже с опергруппой, но в квартиру не пошел. Вместо этого он полез на чердак. То, что старик уже мертв, он знал задолго до того, как туда поднялся. Его встретило тяжелое хлопанье голубиных крыльев. Старик лежал на каком-то странном подобии кровати, застеленном разноцветными тряпками. В руке у него были зажаты бумаги. Это были явка с повинной и завещание. В последней его строке значилось: «Медальон с портретом Катрин похороните вместе со мной, иначе из под земли достану.»

Эпилог

В морге дядю Витю дактилоскопировали. Отпечатки были те самые – пустые, без рисунка, будто стершиеся. Удивил он патологоанатома не только этим. Судя по состоянию организма, ему была ни одна сотня лет.

Впрочем, удивил дядя Витя не только патологоанатома. В своем завещании он оставил старинный кованый сундук, вместе с содержимым Лейле и ее дедушке. В сундуке оказалось много оружия, украшений и монет разных эпох. А судя по количеству немецкого оружия сороковых годов выпуска, дядю Витю можно было считать ветераном войны. И дед и Лейла долго думали, как дядя Витя все это перетаскивал с места на место, но к однозначному выводу так и не пришли. Впрочем, как оказалось, покойный вообще был мужчиной крайне загадочным.

На дне сундука была нарисована потускневшая от времени карта. Ни Лейла, ни дед ее не заметили, зато через пятьдесят лет внуки Лейлы восстановят ее и найдут клад.

Серафим потом ни раз говорил, как им повезло, что сундук нашли именно они с Коляном. Если бы его нашли незнакомые милиционеры – не видать бы Лейле с дедушкой ни сундука, ни его содержимого. А так забрали только ножи, которыми дядя Витя убил неприятную женщину, в качестве вешьдока.

Хоронили дядю Витю опять же Лейла с дедушкой. Даша на похороны прийти не смогла. Она лежала в клинике неврозов, приходя в себя после случившегося.

А Серафим всерьез заподозрил кинолога Иванова в соучастии в похищении, уж слишком легко и странно тот нашел Дашу, да и списанный Джульбарс не мог бы так легко взять след, тем более, без соответствующей команды и с притупившимся нюхом. Правда, доказать ничего не смог: Даша сказала, что кроме Лики и Антона в квартире никого не было, а Джульбарс на следственном эксперименте нюх показал просто поразительный. Правда, работать соглашался только с Ивановым, но это списали на старческие причуды.

Кристина открыла собственную фирму. Бухучетом теперь занималась не она. Они с Серафимом жили долго и счастливо, правда, зарегистрировать брак так и не сподобились.

Антона отвезли в ту самую психиатрическую больницу по месту жительства, из которой они с Ликой сбежали. Правда, потом должны были перевести в отделение для душевнобольных преступников, но не перевели. В себя Антон так и не пришел и до конца жизни не произнес ни слова.

– Здравствуй, Антон, – поприветствовал его Рома. Он был здесь, чтобы помогать, а не судить.

Антон ничего не ответил и даже не посмотрел на врача. Он больше ни на кого не смотрел. В его взгляде, направленном в себя навечно застыла невыносимая боль.

Рома посмотрел в невидящие глаза Антона и его снесло и захватило волной этой боли, словно бы он подключился к пациенту и почувствовал то же, что и он. Через несколько секунд он немного отошел от шока.

«Вот она – любовь и ее последствия», подумал он и отправился в женское отделение. К Кате.

Он без стука открыл дверь и с порога заявил:«Кать, я тебя люблю. Давно.»

«Я знаю,» – обалдело отозвалась Катя.

Через три месяца они поженились. Через полгода после свадьбы родился их первый ребенок.

Мать Лики срочно вызвали из деревни – на опознание. Она поселилась у родственников – ночевать в квартире с огромным кровавым пятном на полу она не могла. Кровь въелась в некрашенные доски пола и пятно оставалось там еще много лет – сначала – почти в первозданном виде, потом, когда кто-то из родственников решит сдать квартиру – под слоем краски. А когда квартиру продали – новые хозяева сменили полы .

Марина и Леша разработали и запустили в производство мотоцикл, который сразу же оценили и полюбили байкеры всего мира. Несмотря на мировую известность в школе, где они учились, их портреты не повесили на стенд «Наши знаменитые выпускники». Мотоциклы – это же несерьезно.

Со своим биологическим отцом Марина познакомилась, правда, случайно. Жизнь – не сериал, и тайну своего рождения она, к счастью, так и не узнала. А ее отец – ученый с мировым именем – долго смотрел на нее, как в зеркало, но так и не понял, кого она ему напоминает.

Отец Димитрий и матушка Людмила продали квартиру, купили дом в частном секторе в том же районе и организовали семейный детский дом.

Для Лейлы произошедшее с Дашей стало судьбоносным – именно тогда она решила стать психиатром.

Кинолог Иванов пытался, но так и не смог ее забыть. И нашел ее. По запаху.

Сначала Лейла испугалась (она его тоже не забыла), но, когда он рассказал о себе всю правду – поняла и даже не особенно удивилась.

Даша стала журналисткой. Ей было предначертано умереть насильственной смертью, но все никак не получалось. Она умерла в возрасте 103-х лет, в теплой постели, во сне.

А я… Однажды ночью я услышала плач ребенка.

– Слышишь, ребенок плачет? – спросила я у Него?

– Нет.

И ты не слышишь?

– Нет, – отозвалось Оно.

– Иди, видимо, это твой.

И я пошла.

Это была девочка. Родилась она совсем недавно, но уже умирала. Когда я взяла ее на руки, она успокоилась. Ее брат-близнец лежал тихо и я его не заметила и не забрала. Утром его нашли. Живого, разумеется.

В старой тряпке, в которую был завернута девочка, я увидела какую-то бумажку. «Аполлинария», прочитала я.

Когда я вернулась домой, Аполлинария заснула на моих руках.

– Знакомьтесь, это наша дочь, – сказала я.