моему отцу посвящается

УТКИН ПРОЕЗД

В цвету

Прекрасны

Орхидеи,

Но в этом

Ни при чём

Идеи.

(C.Островский)

Клочками переходами, со словами – да что же это такое в самом деле – Окунь прошел к западной стороне дома. Экскурсанты столпились около местного депо. Сын бывшей гепеушки перешел на иждивенческий тон. В надежде на скорую посадку, на легкие свои связи с местной студенческой лабудой он, зрелый червь, прорезал к выходу легонькой своей походкой.

До автобуса оставался добрый час. За час нельзя написать роман. Как минимум, эссе .

За соседним столиком выпили и закусили. Ого! Черная ментушка убаюкивала на своих нарах, на своих заводских бессонных качелях трех подростков .

Окунь в отцовской бобочке махнул через оградку к местному таксофону. Первый домой. По местному тарифу.

Трубку уколол Ленин голос. В смысле голос жены.

– Я отдавала твой долг. Мы обязаны были уехать еще в прошлом году. Легче уехать , чем свернуть в соседний квартал...

После того, как отец пересек северную границу в девяностом, а пару лет назад вернулся на иждивение сына, метраж на душу Ок изменился. Детей жена вывозила на дачу. Остаток дня коротали со старухой. Отец бывал как говорится набегами. Вечера были заполнены луковым супом и долгими беседами у газовой плиты. Выходить на кухню не хотелось.

Бабка матюкала сволочную мамку свою,жена раздраженно, резала хлеб на кухне. Потому как с утра гремела посуда, надо было догадаться, как хороши там у них дела. Кегебешник оставлял в сортире свет.

Почему – то вспомнился заголовок немецкого романа. Потасканная девчушка читала походный блокнот свой. Заметки делала на вражеском диалекте, различить кегль можно было без труда.

Ок расстелил пиджак под мелкий ее задок. Момент вежливости, легкое замешательство.

Как мы далеко с женой закатились. Выборгская сторона размену не подлежит. Доплата выйдет аховая. Хотя родственников за границей тьма. Вот только Пробка не шутит...

Пробка был когда-то прорабом, сейчас он посещал Кипр с такой же шалавой, что прижималась адамовым ребром к нежным крылышкам рыбешки. Воспарил ли Окунек? Завис, получается, весь проект с перестройкой в их жилху..е. Подмигнула жена с повзрослевшим ребенком. Волькин дух остался прежним.

Сутулый в штатском. С беглым немецким, с ниспадающей челкой.

Где взять той наглости,думал Ок,чтоб щелкнуть девчонку разом. Пока пара часов. Вернее час в запасе. Пока старичье разбирает редкие свои тюки, пока пустеет бар и так душно вдвоем на скамье? Упущенный роман зашелестел на траве ...

Хорошо быть полиглотом в ясную погоду, рассуждал новоиспеченный воробей,закручивая на ходу гайки. Так же не плохо и пасмурным июльским днем, припадая щекой к диванной ручке и храня отпечаток свежего плюша, погрузится в чтение романа Гессе или изучать таблицу Пенца в аналогичном переводе.

Вспомнилось как зашел недавно отец. Положил туго набитый портфель на рояль,смял пару страниц Шенберга и, надкусив яблоко, тронул ногой старый вельвет брюк.

Даже поджатые его колени упирались в засаленный кусок обоев. Чекушка был бодр, хотя и лысоват. Все реже пил красное, подался в степи и леса на байдарке. Русские игрища он принял лишь к полтиннику.

«Русские духом, вам бы не стареть...» Умение быть своим, отчужденный тон с сыном...

Тем временем подъехал автобус. Барышня подмяла лишь полу окуньковского пиджака, сколько было подмято достоинства.

Жанна,экскурсовод, оставляя липкие следы на ладонях, здоровалась с новичками. С небывалой легкость Ок перешагнул железный край лайнера,задымленного корабля любви и странствий типа «Пилот 1» и опустился на первое место за водителем. Выпуклый горб вестибюля упирался в небольшой животик,зеркало хранило отпечатки губной помады,на запотевшем стекле проступало слово "жопа" нацарапанное то ли Леной, то ли Леней. Хула не имела точного адреса.

Автобус вырулил к береговой и закруглил у подвесного моста. Момент легкого удушья сменился прохладой и ленцой. Ряды пожидели.

Что спрашивается, делал на прогулочке с шалавой? Почему и отчего потерял бдительность,мягкость и полет строки? На бытовой почве поссорился с соседом, помирился на почве той же бытовой. В смысле была закуска.

Подрастерял, растрескал весь годовой запас свежего белья – на улице стояла невыносимая жара.

Сволочь все тюки из автобуса, арендовать номер. Бронь взять. Прописать свою морду на веки вечные в этих кушчах райских.Забыться,запиться,принюхаться к местным.Вон и барышня подходящая.

Мимо прошла пара, девка некстати закурила. Кривым пальчикам поскребла нос, вынюхивая его содержимое.

В каком таком разгуле повстречал свою женулю...эй,Ок! Где она там, неблагонадежная,верная и суеверная? Теперь уже далеко и долго. Новая хмарь поползла с запада. Вход из вестибюля был перекрыт – в уборной маячила метелочка – бабенка такая лет за...червончик выглядывал из кармашка.

Окушка вспомнил как намывал храмовые доски на Шпалерной. В дни праздничных служб не дюжая сила и молодцеватость, особая без гонорка, била в глаза. Старичье оплывало к полудню. Приспускалось по скамьям,расчищая радиусы литой площади. Комплекс вины от старости этой, от болячек вечных. И уже было все равно в этом розовом не по-женски знойном болотце. Порастрясти выплеснуть и растереть, чтоб не осталось сухих пятен. Навести сырость и с еще большей тяжестью на сердце пойти вон.

После там же Ок и замучил дворового щенка. Малый был любимцем прихода. Ловил своими круглыми ладохами. Лапищами своими.

Сука поджимала хвост,в петлю было загнать трудно.Наматывала круги по двору,скулила,обращая круглый глаз с мутным отливом. Мелко моргала.Дождь пригибал свялаявшуюся шерсть. Наконец метнулась наперерез «мерсу»,холеный бок машины на секунду сфоткал собаку и «ежа»,что гнался, раскидывая длинные патлы свои. Описав дугу в воздухе,сучара пару раз дернулась под капотом «гольфа»,замерла и утекла уже навсегда в дали дальние.

Окунек вспомнил бородатые леса Карелии, детские воспоминания первой баснословной жестокости,спонтанной и резвой на ход.

Гадкая мыслишка заполонила пространство экаруса,сползла как умелый ездок на окуньковской шее к заднему ряду.Позабылся крест, Но тем не менее у первого храма удило постоял. Уважал Бога.

В отделе респонденции зашустрил фотик. Безоговорочно была протянута Деевская ладонь. Оку согласовали через тыр-пыр на корешке. Из приемника неслось приблизительно следующее:

поэт суров,поэт паршив

он не работает рабкором

чуть колыхнув аперитив,

он подыхает под забором

спасибо ,малый, что налил

кабы не ты, помрэ тот час же

ты уберег меня от вил

хотя бухло и разбодяжил

Девушка теребила в руках осколок карандаша.

В общем ничего особенного. Скандинавское лицо,искаженная сигаретой пара губ,пара же чулок чуть ниже,две стрекозки поверх поплывших в сторону линз.

Несколько дежурных вопросов: как разместились? Когда? С кем? там у вас дочь, не дочь?Как местная интеллигенция? Мне до них далеко,вернее, в обратную сторону.

Ну что же,Волошка готов.

Звонкая-тонкая Ирина резанула в сторону киоска. Там замерла с фрагментом печенья на левой щеке,смахнула засаленную челку. Надорвала пакетик с молоком или кефиром. Раскланялась: есть мол, дела еще в огороде.

Жако скосила лиловый глаз в сторону нового автобуса. Толпа голодных обезьян, высыпав с кухни, направилась к междугородкам...

Мать оставалась с внучкой. Жена, по сути еще на работе.

Саря в их доме помимо макарон содержала консервированные подробности стола. За клеенкой скисали скоро: до этого собачились на кухне девоньки окуньковские. Что там бухало? Неужели сердце...

Связь была оккупирована.

Вопрос или мелкое хулиганское любопытство: зачем "толпе голодных обезьян " автоматы, в том числе и телефонные? Друг мой, – ответил сам себе Ок,склонив голову на бок, – зри в корень, а не в корешок (например зубной ) а лучше обзаведись железной тройкой, и перекусывай стройных барышень:чик-чирик...чик-чирик... Но к дамам не тянуло.

Длинный хвост с Куйбышевского проспекта протянулся аж до ...

Все документы были сведены. А времени как всегда в обрез. Не хватало времени.

Надо было еще отзвониться жене. Она затеяла этот маленький преферанс с поездкой,зная, что чекушка не особо скор на подъем подбила все статьи в папку, собрала компромат на отца,хотя этим кого удивишь, угостишь скорее в девяностом.

Будущие ГэКи втягивали журфика в постромантическую аферу. Опередив последние события и ступив на каменистую почву Саартавала, который в который (очередной каламбур ) задорнее и наглее себя почувствовал.

Пружинил захватанный диск автомата,побрякивали Сарины под заказ исполненные тубы с беллоидом. Мать обходилась наполеоновской указкой сына – хранила нейтралитет с внучкой,принимала ежедневно лекарство,стерегла деда в Юдово.

Легче когда они оставались вдвоем. Развод, как говорил косолапый усугУбил отношения с тестем и отцом. Все таки одна цепочка.

Из местного саньо доносилось : "...дорогу осилит идущий на тусовку в райские кущи."

....................................................................