— И я тебя похороню, — на грудь ложится прохладная ладонь. И дело не только в перчатке.  Дело не в перчатке — кожа самого Вергилия холодна как... смерть.

Данте пытается прогнать странную ватную тяжесть в голове, понять, откуда вообще брат взялся в его комнате, на его постели... А не получатся даже пошевелиться. Не получается даже отвернуться. Глаза его близнеца выцветшие и абсолютно слепые, абсолютно белые. И светятся потусторонним, мертвенным светом. Пальцы чуть давят на грудь — он ощущает отголосок этого ощущения. Данте не может ничего сказать. И даже подумать.

И даже — ненавидеть.                                                   

Но он слышит тихий, странный звук и не сразу понимает, что.... Вергилий смеется. Точнее, смеются губы Вергилия, его голосовые связки — Данте не знает, как это называется, и не слишком хочет знать. Вергилий чуть откидывает голову. По его шее вверх ползут тонкие полоски, отчего-то похожие на шрамы. Триггер делает Вергилия подобным разорванной фотографии.

— Я сломаю твою грудную клетку, — тянет он тихо, захлебываясь едва слышными смешками. — Я сломаю ее, надавлю пальцами и вытащу твое сердце, — глаза Вергилия блестят лихорадочно, губы кривятся и прыгают, словно он пытается сдержать смех. Данте же пытается дернуться и убить ублюдка. Не получается даже пошевелить рукой. — Я вырву твое сердце собственными руками, а потом... — Вергилия трясет как в лихорадке, он ерзает на бедрах Данте и доверительно сообщает, — я съем твое сердце, — и наклоняется ниже, почти задевая подбородок Данте губами, — Я съем его и все... Ты будешь со мной, ты будешь всегда со мной.

Данте с удовольствием бы вырвал ему блядский язык, но не может даже плюнуть в кривящиеся губы. Вергилий плачет. В уголках глаз собираются почти неразличимые слезы и катятся по впалым щекам, а Данте кажется, что с ублюдка сейчас потечет грим. Но это теперь — кожа его брата. Данте снова пытается дернуться, а близнец прижимается лбом к его лбу и доверчиво шепчет:

— Сейчас, сейчас, подожди...

Давление в груди усиливается и Данте слышит влажный треск. Треск своих ребер. Пальцы Вергилия медленно, практически по миллиметру проникают в грудь, погружаясь между костей прямо в мясо. Вергилий немного морщится.

— Неудобно... я бы хотел двумя руками... но... — Вергилий прикладывает свою руку над собственным сердцем, там, где прорезан плащ. — Но я знаю, как сделать это честно, — его глаза снова возвращаются к лицу Данте, и он давит сильнее.

Несмотря на ту дрянь, которой, кажется, его обкололи, Данте чувствует бешеную, раздирающую боль. Вергилий жмурится, смаргивая слезы. Дело у него идет со скрипом — он никак не может нащупать пальцами сердце.

Скользкие от крови пальцы — Данте уверен, что они такие, хотя этого почти не ощущает, — цепляются за ребра и начинают дергать их. Кажется, Вергилий хочет отломать немного. Если бы язык слушался, Данте бы орал.

Пальцы Вергилия снова ныряют в рану и, наконец, смыкаются на добыче. Данте мерещится, что у него получается что-то промычать. В глазах почему-то темнеет.

Вергилий сильнее прижимается лбом к его лбу, заглядывает в глаза. У него дрожат руки — Данте чувствует это буквально сердцем.

— Мы... мы ведь одно целое, правда? — Вергилий шепчет срывающимся голосом. Его слезы капают на щеки Данте. Изо рта Вергилия сочится струйка черной крови. — Сейчас... мы поменяемся... знаешь... может, мы сможем понять друг друга? — Вергилий лучезарно улыбается, почти как в детстве, когда они вместе распаковывали подарки на Рождество. — Шшшш... Тот, кто сможет... выжить... это будет честно, так ведь? — Вергилий тихо смеется, его плечи дрожат, а руки трясутся. И он дергает.

Мир Данте захлебывается в алой, невыносимой тьме. Но он видит. Он видит и он... он еще жив, он... Из тьмы выступают голубые окровавленные перчатки: Вергилий держит их сердца бережно. Темное, с синеватыми светящимися прожилками — сердце самого Вергилия. Их сердца бьются в его руках. Они оба еще бьются. Вергилий улыбается.

— Я любил тебя, брат, — в глазах Данте окончательно темнеет, его выкручивает агонией и последним, что он чувствует, становится тяжелое ощущение где-то в груди.

Когда Данте может видеть снова, он уже способен двигаться. Голова трещит как после знатной пьянки. Данте садится, тяжело опираясь на подушки. Руки почему-то дрожат. Случайно он задевает что-то ногой.

Вергилий.

Вергилий лежит в изножье кровати, баюкая руками сердце Данте.

Вергилий мертв.