Ребёнок за стеной громко кричал. Он орал во всю силу своих маленьких лёгких, исторгая из глотки ужасающие звуки. За этим рёвом совсем не было слышно тихого голоска кормилицы, пытающейся его успокоить. Ребёнок чего-то требовал, а глупая женщина никак не могла понять чего именно, и от этого он злился всё сильнее. И если начал он с тихого плача, то сейчас просто кричал. Иногда младенец брал такие высокие ноты, что крик походил на визг поросёнка под ножом мясника.
 Мария, находившаяся в соседней комнате, сходила с ума. Её переполняла злоба. Она злилась на капризного сына, который в силу своего возраста никак не мог понять, что он раздражает криком мать; на кормилицу – бесполезную наседку, не умеющую обращаться с детьми.

"Когда он наконец замолчит? Почему он так мерзко визжит? Ведь у его отца был такой чудесный голос", – думала Мария, а младенец всё кричал, доводя ее своим криком до исступления. Женщина схватилась за голову, стискивая виски ладонями, пытаясь унять этот раздражающий звон в ушах. Наконец она не выдержала и, резко распахнув дверь в детскую, вошла туда.

– Тише, мой маленький, тише, – посреди комнаты кормилица, держа на руках истошно вопящего и молотящего ручками младенца, слегка пританцовывала на месте, тихим, еле слышным голоском уговаривая его успокоиться, – не плачь, малыш, не расстраивай мать.

Герцогиня Крамер решительными шагами направилась к женщине с ребёнком.

– Корова! Неряшливая курица! Ни на что не способная дура! – закричала на служанку Мария. – Почему он визжит как поросёнок уже битый час?! Зачем я вообще взяла тебя к себе? Если ты даже успокоить его не можешь.

Взбешенная мать с силой ударила кормилицу по щеке. От звонкого шлепка младенец на мгновение затих, а затем, видимо, испугавшись искаженного злобой лица Марии, заорал пуще прежнего. Служанка замерла как вкопанная и каким-то по-детски обиженным взглядом широко распахнутых голубых глаз смотрела на свою хозяйку, даже не пытаясь вытереть крупные слёзы с побагровевших щек. Толстуха противно шмыгала огромным носом, горой нависающим над пухлыми дрожащими губами.

– Хватит! – гаркнула Крамер, – Положи ребенка в кроватку и иди вон от сюда!

– Но, госпожа, – залепетала, всхлипывая, кормилица, – ему надо поесть.

– ВОН! Я СКАЗАЛА, ВОН!!! Или ты хочешь, чтобы я приказала выпроводить тебя силой?

– Нет. госпожа, – женщина положила ребёнка на мягкие подушки и, быстро поклонившись, юркнула за дверь. Мария догадывалась, что толстуха сейчас побежит на кухню бурно изливать свою обиду повару и его жене, ожидая, когда госпожа успокоится и позовёт её кормить малыша Марка.

Ребёнок, лёжа в кроватке и получив желаемое, успокоился. Он теперь только тихо всхлипывал, отходя от недавней истерики. Мария наклонилась над ним и провела подушечками пальцев по маленькой щечке, вытирая слезинку.

– Как ты похож на своего отца, – герцогиня жадно всматривалась в личико ребёнка, которое так напоминало ей ныне покойного барона: тот же изгиб губ, тот же тонкий нос, те же глаза.
И сейчас ребёнок смотрел на мать так же, как когда-то Марк смотрел на неё: ласково, с лукавым блеском в глазах. Этот взгляд завораживал Марию, и вот уже не сын, а возлюбленный лежит перед ней.

– Марк, как же я скучала, –  прошептала герцогиня (сил говорить громко не было). А красавец барон улыбнулся ей, как всегда улыбался, когда хотел её утешить. Сердце женщины бешено забилось. "Поцелуй меня", – послышался Марии голос Марка. И она, забыв обо всём на свете, приоткрыв губы для поцелуя, потянулась к манящим устам любовника.

– Тебе всё приснилось, – шептал он ей, и она верила, не могла не верить.

Младенец тихонько засмеялся. Крамер, опомнившись, отшатнулась от него как от огня.

– О, Таор*! Подлый обман! – женщина была разбита. Как могла она хоть на секунду подумать, что весь ужас, пережитый на площади Георга, мог оказаться сном?! И как она сможет теперь жить дальше, глядя на то, как её ребёнок все больше становится похожим на своего отца, которого уже не вернуть.

– Будь оно все проклято!!! – Мария в отчаянии ударила по кроватке. Младенец, испугавшись громкого крика, начал плакать, всё сильнее и громче, переходя на душераздирающий визг.

– Тише, птичка. Мама не хотела тебя напугать, – Мария снова наклонилась над ребёнком, чтобы взять его на руки, но вновь в ужасе отскочила от кроватки. На месте её драгоценного сына лежала отрубленная голова барона – его отца, и истошно вопила, брызгая изо рта кровавой пеной. Вытаращенные глаза бешено вращались, рискуя выскочить из орбит. В бессвязных воплях герцогине слышались ужасные обвинения.

– Ты не спасла меня! – кричала голова, – Ты позволила мне умереть! Ты равнодушно смотрела на мою казнь! Ты лишила своего сына отца!

– обвиняющие фазы изрыгались из искривлённого рта вместе с кровью, заливающей подушечки, в которых металось чудовище.

Марию сотрясали рыдания. Ноги не держали её, и она упала на пол. Зажав рот ладонью, она пыталась сдержать дикий крик, рвущийся наружу. А вопли всё никак не заканчивались.

– Замолчи! – заорала герцогиня. – Замолчи! Прошу тебя! – она вскочила на ноги и, схватив одну из подушечек, накрыла ею вопящую голову.

Дрожащими руками Мария изо всех сил прижимала подушечку и держала так до тех пор, пока чудовище не затихло. Сначала оно замолчало, а потом перестало даже шевелиться. Убрав подушку, женщина увидела на месте чудовища сына, он спал, закрыв глаза.

*Таор – один из богов в мире героев.